Тогда была великая война между людьми Ситка-куана и Хуцнуву-куана. Лодки дешитан скрытно появились в Кривом проливе. Наши решили, что враги хотят застать нас врасплох и очень радовались, что разведчики вовремя обнаружили их. Двадцать два больших каноэ повел вождь в атаку. Дешитан было почти вдвое меньше, и они сразу обратились в бегство. Наши начали преследование, они хотели прижать врагов к берегу и перебить всех. Только это оказалось военной хитростью наших противников. Пока воины гонялись за врагом по проливам, основные силы хуцнувцев атаковали наши поселки, в которых осталось совсем мало воинов. Они напали внезапно, и люди Бобра едва успели добежать до своей крепости – вон там, на вершине. Все имущество, все запасы пришлось бросить в домах. Но в крепости все-таки было достаточно еды и сколько хочешь воды. Старики, подростки и даже женщины сражались отчаянно – взять крепость штурмом хуцнувцы не могли, а держать долго осаду боялись, поскольку вот-вот должны были вернуться основные силы наших. Тогда враги решили разграбить и увезти все, что можно. У них в плену оказалось несколько старух, не имеющих ценности, и маленький ребенок, которого мать не успела спасти. Они мучили этого ребенка у стен крепости в надежде, что мать выйдет на его крик и станет их пленницей.
Старик сделал паузу – наверное, чтобы слушатель лучше усвоил сказанное. Потом продолжил:
– Мать смогла прекратить мучения сына. Но в плен не сдалась. У всех на виду она спрыгнула со скалы и погибла. Враги были так потрясены ее мужеством, что не забрали с собой ребенка. Или, может быть, они не надеялись, что мальчик выживет после пыток. А он выжил! Правда, стал хромым.
– Да, я знаю эту историю, – тихо проговорил Нганук. – Ее рассказывали мне много раз. Тогда умер и мой брат, которого мать кормила грудью.
Старик, казалось, не услышал его слов и продолжал свой рассказ:
– В конце концов, вожди встретились и произвели счет погибшим и пленным, сочли имущество, отобранное друг у друга. Много дней говорили они, считали и спорили, советовались со стариками и с шаманами. Несколько раз ссорились и собирались воевать вновь. Мудрые люди смогли убедить великих воинов, что никто никому не должен, что можно заключать мир. И настало время мира.
Так получилось, что на той войне погибло много мужчин клана Бобра, ведь они были самыми смелыми и сильными воинами. Погиб и отец того ребенка, погибли его старшие братья – двоюродные и троюродные. Как водится у нас, сироту забрал в свою семью дядя – двоюродный брат отца. Шаун-так, по-моему, не был злым человеком, он честно исполнял свои обязанности. Просто он считал, что сын анъяди сам должен стать анъяди, ведь близких родственников у Бобренка не осталось. Кроме того, на этом ребенке – маленьком и слабом – как бы лежал грех смерти матери и брата. Все понимали, конечно, что это взрослый должен терпеливо сносить пытки и смеяться в лицо врагам, а что взять с ребенка? Люди понимали это и все-таки, и все-таки… Маленького калеку воспитывали как всех – приучали терпеть боль, холод и голод, но… Многим казалось, что Шаун-так слишком жесток к этому своему "племяннику". Он держал его в ледяной воде, пока не окоченеет тело, пока не прекратится дыхание, как у мертвого. Но ребенок каждый раз оживал, к удивлению людей. Дядя заставлял его таскать камни и бревна высоко в гору, пока он не падал от усталости. Тогда Шаун-так бил его прутьями и заставлял идти дальше. Отправляясь на рыбалку, он не брал парнишку в каноэ, а заставлял плыть за лодкой… Мальчишки соревновались, кто дольше пробудет под водой без воздуха, и Бобренок выныривал последним, когда все уже считали, что он утонул. Пожалуй, он во всем превосходил сверстников, разве что уступал в росте и не мог бегать наравне со всеми. Все говорили, что он растет настоящим анъяди, что станет великим воином. Но судьба клана Бобра была несчастной. Началась война с хамгачанами…
Старик замолчал, печально опустив голову. И тогда заговорил Нганук:
– Да, я оказался в плену – этого не скрыть. Но они не смогли сделать меня рабом, Ртатл! Я трижды убегал, я нанес раны двум взрослым воинам! Они пытали меня и хотели убить. Но передумали – продали меня людям Хун-куана, живущим к северу и востоку. Те дали за меня много ровдуг, хотя знали, что я непокорен. Меня вылечили, кормили хорошей едой и не заставляли работать. Когда наступила осень, местный вождь велел всем называть меня своим сыном. Потом я понял, зачем он это сделал. Из наших проливов на Кадьяк возвращалась партия охотников, которой командовали русские. Они хотели иметь "гостей" от Хуна в знак дружбы, в знак того, что на будущий год их не перебьют и не ограбят. Однако люди этого и соседних куанов были недовольны – у русских совсем мало хороших товаров, они не продают огненное оружие и жгучий напиток, но заставляют своих рабов добывать зверей в чужих угодьях. Отдавать им своих родственников никто не хотел, но и ссориться было еще рано. Поэтому все старались подсунуть русским рабов или безродных сирот под видом сыновей и племянников.
Так я оказался в большой деревянной лодке, в которой везли добычу, в которой плыл русский начальник и слуги. Никто из них не понимал человеческого языка, а я не понимал их. Лодка плыла далеко от берега, а когда подходила близко, меня запирали в деревянном ящике.
– Ты жил с русскими?! – удивленно поднял бровь старик. – Как такое возможно?
– Умирать было нельзя, ведь я последний из нашего клана, – пожал плечами Нганук. – Меня привезли на большой остров Кадьяк, где не было ни одного тлинкита. Только алеуты, эскимосы и русские. Меня заставили жить в большом доме вместе с их детьми. Они тоже считались "гостями" русских – родственники старейшин и предводителей. Зимой нас заставили учить русский язык, заставили молиться их богу. Тех, кто отказывался, били прутьями, лишали пищи. Я тоже сначала отказывался. Потом учитель – всегда пьяный русский – привел женщину. Ее слова я понимал, правда с трудом. Она сказала, что меня здесь не убьют, но и ни за что не отпустят домой. Сбежать отсюда нельзя – между Кадьяком и землей тлинкитов живут наши враги кенайцы и чугачи. Она сказала, что если я хочу вернуться домой, то должен хорошо учиться – это даст шанс. Я поверил ей – надо же мне было хоть кому-то верить! Оказалось, что это была жена правителя. Я стал запоминать язык русских. Иногда мне казалось, что голова лопнет… А еще русские умеют рисовать свои слова краской на тонких листах – бумага называется. Этому я тоже стал учиться. Весной нас заставляли копать землю и сажать растения, нужные русским. Я не стал отказываться, в надежде, что меня перестанут охранять. И была весна, лето, осень, зима, еще одна весна, лето и осень, и снова…
Однажды мы выкапывали из земли плоды – "картошка" называются – для русского начальника. Его слуга спросил меня, где мой дом. Я ответил. Русский обрадовался и сказал, что может помочь мне туда добраться. В это время в бухте стоял большой корабль с мачтами. Русский сказал, что нужно ночью пробраться на него и спрятаться. Он знает, что корабль поплывет торговать с тлинкитами на Ситке. Меня не вернут назад и не выбросят за борт, потому что торговцам нужен переводчик. Я поверил. Ночью русский привез меня к кораблю на лодке, мы залезли на борт. Он отвел меня в маленькую комнату под палубой и велел сидеть тихо. Утром корабль вышел в море.
Очень быстро я понял, что меня обманули. Корабль должен был доставить груз в залив Якутат, а потом идти на Охотск – это очень большое поселение русских на той стороне моря. Шкиперу нужен был прислужник на корабле – юнга называется. Тот русский продал ему меня как своего холопа.
Залив Якутат очень далеко от Ситки, но там живут тлинкиты. Русские знали, что я хочу сбежать. Однако они не знали, что я хорошо плаваю и не боюсь холодной воды. Тропа до дома оказалась длинной. В пути я встречал мало друзей и много врагов, на этой тропе я добыл первые скальпы и оружие.
Индеец помолчал, пытаясь припомнить еще что-нибудь важное. Не вспомнил и закончил свою историю:
– Я все рассказал тебе, уважаемый Ртатл. Ты видишь: в свой дом вернулся единственный и последний анъяди Бобров. Жить по законам белых я не могу и не хочу. Значит, надо защищать свое Место и погибнуть с честью.
– Да, это так… – задумчиво проговорил старик. – Судьба твоего клана печальна. Много поколений морские бобры никому не были нужны. Их мех красив, но мясо почти несъедобно. На них не охотились. Но вот в наших водах появились корабли бледнолицых. У них оказалось много полезных и ценных вещей. За свои товары они хотели только одного – шкурки бобров. О, эти непонятные, эти глупые белые люди! За такую ерунду они отдавали железные ножи, топоры и даже ружья. А тлинкиты всегда умели, всегда любили торговать… Ради торговой выгоды можно и забыть о древних традициях. Да, мой мальчик, даже у настоящих людей короткая память. Они решили, что клан Бобров переселился на небо, и забыли о подвигах его воинов. Как ты думаешь, случайно ли русские пришли в эту бухту?
– Не знаю… – вздохнул Нганук. – Ведущий сюда пролив узок, говорят, раньше они проходили мимо.
– Да. Эту бухту им показали ханъячи. Показали в надежде, что русские насытятся добычей и уйдут, не тронув их собственных угодий. Наверное, так будет снова и снова, раз хозяева этого Места ушли на небо.
– Но я же здесь! – вскинул голову индеец.
– Вот-вот, – кивнул старик, – об этом я и веду речь. Чтобы сохранить это Место, тебе надо остаться в живых, надо, чтобы киксади признали тебя анъяди Бобров. Ты должен построить дом, взять женщин, которые родят тебе сыновей, завести рабов, которые обеспечат всех дровами и пищей. Ты многое должен, Бобренок.
– Ты, конечно, прав, почтенный Ртатл, – с грустью признал индеец. – Но уже завтра слуги русских очистят от бобров всю бухту. Наше Место станет пустым, и незачем будет возрождать наш клан. Киксади меня не признают, а если и признают, то будут смеяться… Нет, я должен сражаться и умереть. Жалко только, что нет ружья…
Собеседники замолчали надолго. Я, конечно, проникся проблемами молодого воина-аристократа, но субстрат, на котором я лежал, перестал казаться ровным, тело затекло здесь и там. В общем, захотелось размяться, да и помочиться бы не помешало. Пока я прикидывал, как бы это исполнить, пауза кончилась.
– Знаешь, Бобренок… Можно попытаться помочь тебе, – проговорил старик. – Хотя бы ради благополучного посмертия моих собственных родственников. У тебя, как я вижу, есть скальпы охотников… Значит, есть и власть над их душами. Это – хорошо. Но достаточно ли велика твоя ненависть?
– О да, Ртатл, можешь не сомневаться! – с готовностью ответил парень. – Колдовство?
– Попробую, – вздохнул старик, – если ты поможешь мне. Поможешь призвать к мести не только наших духов, но и богов бледнолицых?
– Я не умею, но буду стараться…
– Никакие помощники не будут лишними, – печально улыбнулся Серый Палтус. – Тебе придется пожертвовать один из свежих скальпов.
– Забери их все, Ртатл!
– Все?! – казалось, старик внутренне содрогнулся. – Результат может быль ужасен!
– Мне нечего терять, – гордо распрямил спину парень, – потому что у меня ничего нет! Примени самое сильное колдовство!
* * *
В свое время я чуть не стал кандидатом наук. Всякие там первобытные игры с сознанием и подсознанием казались мне ясными и понятными – сам об этом лекции читать могу! И, тем не менее, незатейливое действо старого индейца у костра меня заворожило. Или загипнотизировало… В общем, когда старик издал последний хриплый вопль и без сил повалился на землю, я оказался как бы не в себе. Захотелось очнуться, сбросить с себя морок. Надо полагать, что реализуя это желание, я сделал неверное движение. Скорее всего, просто перекатился в сторону, забыв, что там пустота.
Сознание подвело, но инстинкт сработал: ощутив начало падения, я как-то сумел оттолкнуться, отпихнуть себя от твердого субстрата – лишь бы не упасть на склон! Что-то получилось: то ли я действительно хорошо толкнулся, то ли скала просто была отвесной. В общем, без дополнительных приключений я благополучно рухнул в воду – с высоты нескольких метров. Начал было работать руками, но обнаружил, что не могу, поскольку сжимаю в левом кулаке лямку рюкзака. Короче, и смех, и грех…
Утопление мне никак не грозило – спасжилет надежно держал мои плечи и голову над поверхностью. Пользуясь этим, я пристроил рюкзак за спину и стал соображать, что делать дальше. "Присутствие свое я выдал – ничего не поделаешь. Надо выбираться на берег и вступать в контакт. Ни луков, ни ружей у туземцев, кажется, нет, а остальное не страшно. Вперед!" Пользуясь своей плавучестью, я решил обогнуть камни и вылезать на сушу где-нибудь недалеко от костра – там, кажется, берег удобный.
Никто меня на берегу не встретил. Я принял это как данность и первым делом избавился от спасжилета и гидрокостюма – какое облегчение! Взамен я извлек из рюкзака в меру грязную, потрепанную индейскую амуницию, но одеваться пока не стал – пусть кожа подышит. Вспомнив инструкции, я опустился на корточки и стал всматриваться в окрестные кусты, прислушиваться и принюхиваться – вообще-то, с этого надо было начать…
В мешанине камней, ветвей и лунных теней ничего интересного я не рассмотрел. Некоторое подозрение вызвал лишь какой-то невнятный контур, почти скрытый ветками кустов. Исключительно в целях самоуспокоения я обратился к этому объекту:
– Эй-эй! Кто здесь есть? Выходи, не бойся! Я съем тебя не сразу.
Оказалось, что за мной подсматривал тот самый молодой индеец. Поняв, что обнаружен, он выдвинулся из укрытия – с кинжалом в руке:
– Я не боюсь тебя, куштака!
"Ага, – сообразил я. – Он совершенно обоснованно принял меня за водяного оборотня – куштаку. А твари эти, насколько я помню фольклор тлинкитов, крайне неприятные существа! Но, с другой стороны, я и сам на ангелочка мало похож. Может быть, эта роль как раз мне и подойдет? А, поиграем!"
– Правда, что ли?! – удивилось чудовище и спросило вполне миролюбиво: – Что, совсем не боишься?
– Не боюсь!
– Да ладно тебе, – махнул лапой оборотень. – Главное, что мы понимаем друг друга – прямо гора с плеч.
– Я узнал тебя, можешь не притворяться! – парень отчаянно боролся со своим страхом. Мне даже захотелось ему помочь:
– Чего ж притворяться-то?! – я поднялся на ноги, гулко стукнул кулаком себя в грудь, и грозно прорычал: – Да, я – куштака! Трепещи человечек!!
– Не буду! – в отчаянии заявил Нганук и выставил вперед кинжал.
– Это почему же? – поинтересовалось чудовище. – Все должны бояться куштак!
– Это так, – признал парень. – Но ты пришел по зову Ртатла. Он шаман и твой враг! Ты не смог не придти на его зов – он сжег четыре моих скальпа!
– Четыре скальпа?! – изумился оборотень. – Ничего себе! А зачем же я понадобился моему врагу?
– Чтобы помогать мне! – мужественно заявил молодой индеец.
– Гм… Кхе… – озадачилось чудовище. – Помогать, значит… А скажи, как люди обозначают место и время, где мы находимся?
– Обозначают? – слегка растерялся мой собеседник. Однако он быстро нашелся: – Это остров Ситка – земля клана киксади. А время… Десятый год после битвы у Гладких Скал! Осень…
– Угу, – почесал мокрый затылок оборотень, – это что же такое будет?..
"Похоже, попал в яблочко, – мысленно обрадовался я, – это тот самый тысяча восемьсот четвертый год от рождества Христова! А клан киксади – главный фигурант индейской войны тех лет. Получается, что я оказался где-то рядом с бурными событиями – то ли непосредственно перед ними, то ли сразу после них, и географически близко. Совсем неплохо!"
– А зачем тебе помощь оборотня? – продолжил допрос представитель местной нечисти.
– Я последний из рода Бобра, – заявил индеец. – Долго был в плену у русских, теперь вот вернулся домой. Хочу защитить Наше Место, хочу, чтобы главные люди киксади признали меня.
Человекоподобный демон опять почесал затылок, пожевал в задумчивости ус и проговорил как бы сам для себя:
– Что ж, может быть, в этом есть смысл, – и добавил, обращаясь к Нгануку: – Если твое дело правое, я помогу, чем смогу. Только знай, что человеком я останусь лишь до следующей ночи. Подумай, как этим воспользоваться! Хорошо подумай!
Глава 3
Наезд
Откуда-то издалека – с другой стороны мыса (или чего?) – вдруг раздалось совиное уханье, еще и еще раз. Все бы ничего, но другая сова ей откликнулась где-то совсем рядом с нами! Естественно, взоры наши обратились в соответствующую сторону. От костра к нам медленно шел человек.
– Это Ртатл, – прошептал Нганук. – Он великий шаман киксади.
– А что происходит? – поинтересовался я. – Что тут за уханье по ночам?
– Не знаю…
Старик подошел и некоторое время смотрел на нас, вполне мирно стоящих друг против друга. Надо полагать, моя нехилая приземистая фигурка произвела на него должное впечатление:
– Кто это? – наконец спросил он.
– Куштака, – коротко ответил Нганук. Он помолчал немного и добавил: – Ты же сам вызвал его, правда?
– Я?!
Выражение раскрашенного лица разглядеть было трудно, но и так было понятно, что шаман в полном замешательстве. Ну еще бы! Однако колдун оказался не лыком шит. Он быстро пришел в себя и заявил твердо:
– Не я вызывал его. Мы говорили с могущественным духом Скваанигочем. Он обещал помощь!
– Считай, что вы получили ее! – грубо встрял в разговор куштака. – Скваанигоч потребовал от меня превращения в человека и отправил к вам. Получите подарок! Кого тут надо убить? Какую крепость разрушить?
В этот момент на той стороне опять ухнула сова – гораздо ближе. Шаман тут же ответил ей аналогичным звуком.
– А это еще кто? – в недоумении спросил молодой индеец. – Зачем они кричат?
– За мной завтра должно было прийти каноэ, – растерянно пояснил старик. – Не знаю, почему они так поспешили. И сигнал подают странно – я не узнаю голос кормчего. Наверное, что-то случилось…
Между тем в лунной дорожке на гладкой воде показалась лодка. Она, как привидение, бесшумно выползла из-за перегиба берега. На ее задранном носу, где обычно помещается резная фигурка, висело какое-то полотнище или шкура. В самом каноэ помещалось явно больше десяти человек – по пять гребцов с каждого борта плюс какие-то силуэты на корме, на носу и в центре.
Вновь раздалось уханье, но шаман на этот раз долго молчал – что-то его сильно смущало. Наконец он решился ответить, и каноэ резко сменило курс – к берегу. Гребцы с разгона посадили лодку на мель, сложили весла и попрыгали в воду. Пассажиры последовали их примеру. Облегченное каноэ дружной толпой подтащили еще ближе к берегу и, когда оно прочно застряло на мели, направились в нашу сторону.
На подходе к берегу гости как-то плавно, без всякой команды перестроились этаким полумесяцем – цепью с выдвинутыми вперед флангами и усиленным центром. До них оставалось, наверное, метров десять, когда шаман вскрикнул:
– Это ханъячи! Беги!!
Вероятно, было уже поздно. Или, может быть, убегать от врага Нгануку не позволяли правила чести. Только он с места не сдвинулся, а вновь выдернул из ножен кинжал. Зато команду мгновенно выполнили те, к кому она не относились – приехавшие индейцы со всех ног, разбрызгивая воду, кинулись вперед, отрезая нам пути к отступлению. Сразу сделалось довольно шумно, но я все-таки расслышал властный голос с воды: