Наконец он встал, откинул полешко, коим оказалась подперта калитка, вошел обратно на двор, добрел до крыльца, поднялся, толкнул дверь и упал внутрь…
- Эк ты неудачно, Андрей Васильевич, - привел князя в чувство заботливый голос Пахома. - Нехорошо получилось, обидно.
- Что там? - открыл глаза Зверев. - Я долго без сознания? Меня сильно порезали?
- Налатник - так просто в куски, княже, - сообщил дядька. - Ферязь попортили знатно, прямо по шитью. Теперича не одеть будет. Сапог вот тоже испорчен.
- Хватит тряпье жалеть, злыдень! Со мной что? Сильно ранен?
- На брюхе порез длинный, но неглубокий. За неделю затянется. На плече дырка, ухо порезано, синяков несколько.
- И все? Почему же я сознание потерял?
- Ты, княже, как вошел… А сапоги-то все в крови. Ну, поскользнулся, да головой и об столб, что лестницу подпирает. Сказываю же, неудачно вышло. С пятью татями управился, а тут на ровном месте чуть голову не потерял. Обидно, мыслю.
- Давно я без сознания?
- Дык, с вечера и лежишь. Уж часа два как.
- Тьфу, а я уж подумал… - дернулся было Зверев, но Пахом тут же прижал его грудь ладонью:
- Не шевелись, княже, рана на брюхе разойдется. Надобно хоть ночь перележать, дабы запеклась. Да еще пару дней резко не шевелиться. Ты лежи, Андрей Васильевич, лежи. А чего надобно, я принесу.
- Что с татями, не знаешь?
- Троих ты, батюшка, порешил, один с ногой увечным останется, еще один дышит, но слаб и кровью истекает. Мыслю, вскоре преставится.
- Князя Друцкого позови! Надобно хоть одного живым оставить. Спросить надобно, кто послал уродов.
- Дык, княже, Юрий Семенович первым делом за спрос взялся. Как тебя сюда донесли, так он зараз в сарай к татям и побег с двумя холопами.
- В сарай?
- Так не в дом же их нести, душегубов.
- И то верно, - признал Андрей. - Ну, коли мне вставать нельзя, тогда свечи задуй. Заснуть попытаюсь.
Но сон не шел, в голове из угла в угол бродили всякие думы. Бродили, но никак не складывались.
Когда смерд из Торопца начал рассказывать про ливонцев неприятные вещи - его повязали в тот же день, и сам царский писец, и лично князь Старицкий, двоюродный брат государя, не поленились истребовать для него страшной кары.
Заботились о чести послов? Может быть.
Когда князь Сакульский не успокоился и приехал сюда, его проследили - значит, нервничали. В первый же день попытались подкупить. Не получилось - решили и вовсе убить. Зачем? Почему? Из-за кусочка суши с полунищим населением, хозяева которого даже дань толком собрать не могут? Ладно бы, ливонцы так свои земли от завоевания спасти пытались - а то ведь свои вредят, царские любимчики. Подкуплены? Тоже непохоже. Нищей Ливонии такие высокопоставленные бояре не по карману. Неужели просто из желания России навредить стараются? Не хотят, чтобы она к Балтике вышла, на ее берегах закрепилась?
И как ни крутил Андрей эти мысли, иного мотива, кроме природной подлости и русофобии, в Старицком, Адашеве и компании он найти не мог. Отчего желание довести дело до конца только крепло.
Через два дня, вскоре после заутрени, в час, когда ливонское посольство выехало из Москвы, направляясь в Александровскую слободу, князь Андрей Сакульский вошел в ворота крепости. Его пытались остановить три раза, но выданная в прошлый визит грамота играла роль "золотого ключика", мгновенно устраняющего все преграды.
Всероссийский игумен пребывал у себя в келье - в той самой светелке, в которой уже не раз принимал князя. Он беседовал с людьми простецкого, купеческого вида - в одежде опрятной, даже дорогой, но не столь броской, как у большинства служилых людей. Ведь каждый боярин, а уж тем более князь стремился подчеркнуть богатство свое и своего рода. Купцы, особенно вне родных селений, старались вести себя поскромнее.
- Андрей Васильевич? - увидев гостя, чуть приподнял брови государь. - Рад, что не забываешь о моем приглашении. Проходи. Вот, знакомься, это Иван Нос, - указал он на грузного мужика в рубахе и армяке, с большой красной бульбой между глаз. - А это Федор Христианин. - Второй гость, с ярко-рыжей бородой и множеством оспин по лицу, предпочитал носить шелковую рубаху, атласные шаровары и синий зипун с белыми шнурами по швам. - Это Арей Ласточкин и Михайло Смоленский…
- Хорошего вам дня, добры люди, - коротко кивнул Андрей.
Реакция князя заметно разочаровала царя, он чуть сморщил губы, взял с пюпитра мелко исписанные листы мелованной бумаги, роздал мужикам:
- Ступайте, учите. Князь, вижу, о чем-то известить меня торопится. Да благословит вас Господь. Жду вас послезавтра, сразу после службы.
"Ого, - мысленно удивился Зверев. - Оказывается, смерды здесь частые гости!"
- Чем обязан твоему вниманию, княже? - перебил его думы Иоанн. - Нечто ты решил желания мирские, суетные отринуть и Руси нашей себя без остатка посвятить?
- Прости, государь, - склонил голову Зверев, - не способен я на самоотречение, равное твоему или избранных слуг твоих. Слаб душой, о княжестве, о жене, о детях своих забыть не могу. Сын у меня вот летом родился. Как от него отречься, как забыть?
- Что же, Андрей Васильевич, понимаю, - повел бровями Иоанн. - Каждому своя юдоль свыше дана, не нам в промысел Божий вмешиваться. Заветы главные ты хранишь, плодишься и размножаешься, как Господь завещал. Сия стезя для рода людского и промысла высшего тоже важна.
- Но и про интересы государевы я не забываю, - вскинул голову Андрей. - Ведомо мне стало, что магистр Ливонского ордена и послы его намерены тебя бесчестью подвергнуть. По слову твоему, во исполнение обязанностей исконных собрали они в землях своих Юрьеву дань. Однако всем им известно, что склонен ты клятвам верить, коли они на кресте или Библии принесены. Посему намерены ливонские кавалеры собранное серебро себе оставить, тебя же пустыми обещаниями обмануть, бессмысленными переговорами запутать, время оттянуть, а как момент слабости русской настанет, так и вовсе от клятвы отказаться. В хитрости своей они уверены, а над честностью твоей насмехаются. О сем я тебя решил предупредить, дабы ты знал, с кем имеешь дело и позора мог избежать. Не поддавайся глупому обману, Иоанн Васильевич, не попадись в ловушку предательства. Не верь ливонцам! Заставь их подтвердить свое подданство и заплатить положенные подати полностью.
- Суровое обвинение, княже, - поджал губы царь. - Видать, есть у тебя доказательства верные, кои никто опровергнуть не в силах?
- У меня нет доказательств, государь. Но я знаю об этом совершенно точно.
- Вот как… - задумчиво пригладил бороду Иоанн. - Стало быть, Андрей Васильевич, ты предлагаешь мне поставить под сомнение клятву магистра христианского рыцарского ордена Вильгельма Фюрстенберга, его комтура Готарда Кетлера, всего посольства, определить судьбу населения лифляндского, будущее его и страны нашей, рискнуть добрым именем своим, полагаясь лишь на пустые, не подкрепленные ничем слова? Ты ведь понимаешь, княже, как обязан я буду поступить, коли обвиню во лжи послов ливонских и самого магистра? Сколь велика будет ответственность моя пред Богом и людьми, коли опосля ошибка какая всплывет?
- Это не пустые слова, государь, - вскинул подбородок Зверев. - Это слово князя Сакульского. Оно подкреплено честью моей и честью всего моего рода!
В этот раз государь задумался надолго. Минуты через три он взялся за колокольчик, что стоял на подоконнике, тряхнул им, а когда приоткрылась дверь, кратко распорядился:
- Адашева ко мне!
Царский писарь пребывал где-то неподалеку, явился почти сразу - и с порога уставился на Зверева змеиным немигающим взглядом. Казалось, еще чуть-чуть - и он прыгнет, вцепится зубами, впустит в жилы свой смертоносный яд.
- Ныне, Алексей Федорович, посольство ливонское прибыть должно. С недоимками за сорок девять лет. После того, как они серебро по счету в казну сдадут, на следующий день ко мне их проводишь.
- Слушаю, государь, исполню в точности. Коли же они…
- Никаких "коли", - спокойным тоном, но жестко отрезал Иоанн. - Я приму посольство только после того, как дань попадет в казну.
- Слушаю, государь. - Писарь наконец оторвал взгляд от князя, поклонился и попятился за дверь.
- Тебя же, князь, прошу вернуться в свой московский дом, - ровным голосом продолжил правитель. - Передай от меня пожелание здоровья княгине, с детьми своими любимыми побудь. Они ведь поди, соскучились. Пусть отцу родному порадуются. Ступай.
Эти ласковые слова означали только одно: домашний арест.
Как известно, все, что делает государь всея Руси, направлено на благо подданных. Андрей проникся этой истиной, когда, вернувшись домой, поднял сына на руки в тот самый день, когда у мальца прорезался первый зуб. Кабы не "арест" - не застал бы он этого момента, разве что из письма узнал. Как не увидел бы и первых шагов своего сына. И ремонта в левом крыле дворца не закончил бы, и печь не облицевал бы завезенными с Камы цветными глазурными изразцами, и хлев бы не обновил. Коли хозяина из дома не дергать - ему тут всегда работа найдется. Тем более, на таком обширном подворье, что досталось князьям Сакульским.
Поначалу Зверев беспокоился: что там на уме у Иоанна, отчего решил Сакульских к Москве привязать, у себя под рукой. То ли гнев обрушить намерен, то ли от беды спрятать. Но потихоньку, за хлопотами, тревога ушла, и Андрею стало казаться, что вот эту размеренную жизнь: просыпаться от нежного поцелуя жены, делать краше дом, играть с детьми и засыпать в объятиях любимой женщины - выбрал он сам. Ни о чем другом он не смел и мечтать.
Однако в дождливый, а потому счастливый Калинов день в ворота дворца постучал незнакомый боярин: с коротко стриженной бородкой, тонкими усами, в простеньких сафьяновых сапогах и замшевых шароварах - но под распахнутым мокрым плащом виднелась дорогая ферязь без рукавов, надетая поверх небесно-голубой шелковой рубахи. С гостем были двое холопов. Они, не мудрствуя лукаво, вошли на двор, стали расседлывать лошадей, снимать с холок сумки и вьюки. Боярин же, строго соблюдая правила нынешнего этикета, остался у порога, молясь надвратной иконе.
- Гости! Гости! - шумно засуетилась Полина. - Дарья, платье мое неси! Агафья, Онуфья, Рамаза, детей переоденьте. Гребень мой где? Гребень несите! Кокошник… Нет, понизь, понизь давайте… Куда ты лезешь, в кованом они сундуке. И ожерелье достаньте с самоцветами. Дарья, ты где? Человека в погреб пошли! Зачем, зачем - за квасом! Нет, за пивом! Стой, куда?! Вина вели испанского принести… Нет, квас с ледника…
Об Андрее супруга в суете забыла, и он спокойно смог влезть в короткие войлочные бурки, шитые катурлином и украшенные по голенищу рубинами, заправить в них легкие атласные штаны, выбрать из сундука ферязь с серебряной нитью, опоясаться наборным поясом, набросить на плечи шубу. Жарко и тяжело, но что поделать - по титулу положено. Приоткрыв окошко, он увидел, что незнакомец уже вошел на двор и крестится на все четыре стороны, желая хозяевам добра и процветания. Следующим шагом должны были стать поклоны перед иконой над крыльцом. Причем в этот момент гостя полагалось уже встречать.
- Полина! Все, ты и так красивая. Пошли… Вот, проклятье, а посоха-то у меня и нет!
Опять же по обычаю, Андрей вышел первым, спустился на две ступени к гостю:
- Здрав будь, путник, приведенный волей Господа к моему крыльцу. Чего ты ищешь в наших землях: приюта, совета, али ночлега?
- Тебе здоровия, князь Андрей Васильевич, - заметно ниже поклонился незнакомец. - Я, боярин Никита Терпигорев, сын Андрея Терпигорева, пришел к тебе с поручением от государя нашего, Иоанна Васильевича.
- Всегда рады приветить хорошего человека… - У Андрея вылетело из головы, что именно следовало говорить в подобном случае, и он попытался сымпровизировать. Боярин начал подниматься по ступеням. Хлопнула за спиной дверь, на крыльцо вышла Полина в повязанном поверх кокошника платке:
- Здрав будь, мил человек. Вот, испей с дороги… - Княгиня слегка поклонилась, протянула серебряный ковш. Гость принял его со ступени, на две ниже хозяйки, поднес к губам.
- Что там? - шепотом спросил Зверев.
- Не знаю, - так же тихо ответила жена. - Еремей принес.
- Благодарствую, хозяюшка, - перевернул ковш боярин, демонстрируя, что не оставил ни капли.
- Сделай милость, мил человек, - опять поклонилась княгиня. - Преломи с нами хлеба кусок, коий Бог послал.
- Благодарствую, с радостью. - Гость вернул ковш и поднялся до конца лестницы. Полина пошла вперед, Андрей двинулся следом, пытаясь вспомнить, когда именно по нормам приличия можно будет снимать шубу. В теплый дождливый день под ней было невыносимо жарко.
Стол в трапезной был уже накрыт. Небогато: только заливные, соления, ветчина и копчености. И, разумеется, вино.
- Кушайте, гости дорогие, - поклонилась Полина. - На здоровье.
Княгиня ушла, оставив служилых людей наедине. Холопы гостя у стола пока не появились - вестимо, заняты были с дороги.
- Ну, - не стал оттягивать Зверев, - давай вздрогнем.
Он занял свое законное место в кресле во главе стола, потянулся за кувшином. Никита Андреевич занял место на лавке справа, взял себе с блюда ломоть хлеба, наколол кусок буженины, положил сверху, добавил пару огурцов, щепоть капусты. Поднял налитый князем кубок.
- За богатство и благополучие в этом доме!
Андрей кивнул, осушил кубок, наполнил сосуды снова, поинтересовался:
- Какими судьбами в наших краях, боярин? Чего надобно, что ищешь? Может, помощь нужна какая?
- Так ведь тебя ищу, княже, - усмехнулся гость. - Не поверишь, токмо-токмо из Ливонии вернулся! Был у государя с докладом. Он же, прежде чем в поместье на отдых отпустить, к тебе повелел заехать.
- За государя нашего, Иоанна Васильевича! - поймал гостя на слове Андрей. А когда тот осушил кубок до дна, поинтересовался: - И как там ныне, в Ливонии?
- Ты не поверишь, княже, - обеими руками отмахнулся боярин. - Они сошли с ума. Они все, то есть до единого ополоумели!
- Не может быть, - изобразил удивление Зверев. - Что ж там происходит?
- Даже не знаю, как и передать, княже, - переправил огурец в рот Никита Андреевич, тут же закусил его ветчиной. - Государь послал меня в Дерпт забрать собранную для него дань. Я приехал, затребовал золото, однако же меня стали уверять, что все оно должно быть отдано лишь с соизволения германского императора!
- При чем тут император?
- Вот и я о том же, княже! Сказал им, что мне ведомо: собранное золото в их подвалах. Они должны немедля отправить его государю, а уж опосля сношаться с кем только пожелают. Что за дело чужим властителям, коли дань положена нам? Мне сказали, что на подвале ратуши замки. Дабы не было воровства, ключи по уговору лежат один в Риге, а другой в Колыване. Без согласия тамошних бургомистров и казначеев открывать казну нельзя. Я предложил сломать замки, но они ответили, что там двенадцать бочек серебра и они, дескать, боятся, что сей долг останется на них, коли не получить согласия. Мы сговорились послать за казначеями гонцов, но и в Колыване, и в Риге они оказались в отъезде. После сего я упредил ливонцев, что, коли они не могут найти ключи, то царь сам придет и за ключами, и за данью. Но они лишь отписали государю письмо, в коем просили скидку с податей по талеру с каждого жителя.
- Значит, дань собрана, но в Москву ее так и не повезли?
- Да, княже. О сем я Иоанну Васильевичу и поведал. Он зело разгневался и безумных обманщиков повелел немедля покарать. Мне же приказал… - Гость запнулся, прихлебнул вина. - Вкусно твое угощение, Андрей Васильевич. Яства прямо во рту тают. Дозволь хозяюшку твою поблагодарить?
- Да, конечно. - Андрей хлопнул в ладоши: - Эй, кто там есть?! Княгиню позовите!
Полина появилась спустя четверть часа: в парчовом платье, с жемчужной понизью вместо кокошника, с широким серебряным оплечьем, усыпанным самоцветами, с перстнями на пальцах. Склонила голову:
- Звал, батюшка?
- Никита Андреевич хотел тебя за угощение поблагодарить, дорогая.
- Да, княгиня, это очень, очень вкусно! - подпрыгнул боярин.
- Да чем же тут потчеваться? Сейчас велю горячего принести! - улыбнулась она, посмотрела на мужа. Боярин Терпигорев тоже скосился на князя. Неловкая пауза затягивалась.
- Не разделишь ли трапезу с нами, матушка? - спохватился Зверев. - Стол без хозяйки пуст!
- Благодарствую, батюшка. Дозволь и холопов гостя нашего позвать, что тяготы пути с ним разделяли?
- Всех зови. Радость у нас в доме, гость приехал!
В считанные минуты трапезная наполнилась людьми, шумом, движением. Холопы, которые в полной мере делили с хозяином все тяготы пути, теперь могли разделить и угощение. Хозяйка челядь свою позвала. Какой может быть праздник, коли веселиться некому? Чем больше народу, тем и лучше. На Руси, если гостей за столом мало казалось, даже в княжьем доме бродяжку сирого и убогого могли за общий стол посадить. Пусть "внизу", пусть на самом краю - но все равно соседством не брезговали.
- Други мои, - поднялся Андрей. - Предлагаю выпить за нового друга моего, за славного боярина Никиту Андреевича.
- Любо, любо! - дружно подхватили холопы, хватаясь за кубки.
После того, как все выпили и немного перекусили, гость подозвал одного из холопов:
- Архип, давай… - Получив из рук слуги полотняный сверток, боярин откинул его края, вынул сверток уже бархатный, встал, повернулся к Звереву: - Тебя, Андрей Васильевич, князь Сакульский, государь жалует саблей булатной и повелевает немедля выступить вместе с ханом Шиг-Алеем в поход на бесчестных соседей наших, на орден Ливонский!
- Любо-о! - опять завопили холопы. - Любо князю! Слава, слава! Любо!
Андрей развел края тряпицы. Там лежал действительно царский подарок: сабля с рукоятью, увенчанной большущим изумрудом, со сверкающим позолотой эфесом, накладками из слоновой кости и ножнами, оправленными серебром и усыпанными самоцветами.
- За государя нашего, - вскинул наградное оружие князь. - За государя выпьем!
Сперва гости дружно пили за государя, потом за князя, потом за царский подарок и царскую милость. Лишь после этого Зверев спросил:
- Кем меня посылает государь к хану? Много ли детей боярских под мою руку дает?
- Воеводой Большого полка, княже, - рассмеялся боярин. - Великая честь. А сколько рати даст, не ведаю. Узнаешь у Бежаниц. Сбор ратям назначен там.