- Должен сказать, и выглядите вы, как дома, что весьма удивительно после всех ваших нападок на алхимию.
Даниель задумался, как мистер Тредер воспринял бы известие, что завтра он, Даниель, возможно, станет величайшим алхимиком с той поры, как Соломон отправился на Восток. Впрочем, есть вещи, о которых заранее лучше не говорить.
- Ожидается ли, что сэр Исаак сможет присутствовать на испытании? - спросил мистер Тредер.
- Он будет там всенепременно.
- Рад слышать, что его здоровье улучшилось.
Даниель промолчал. Здоровье Исаака не улучшилось. Складывалось впечатление, что тюремная лихорадка подточила его сердце. В детстве Исаак пытался выстроить вечный двигатель, видя в нём модель сердечной мышцы. Однако Даниель подозревал, что Исааково сердце скоро остановится. Люди не могут построить вечный двигатель, поскольку создают механизмы только из неживого вещества. Сердце работает дольше любой машины, ибо то, из чего оно сделано (по крайней мере, если верить алхимикам), пронизано вегетативным духом.
- Будем делать деньги! - воскликнул Даниель. - Формы принесли?
Его слова были настолько опасны, что мистер Тредер втянул голову в плечи.
- У вас есть золото? - проговорил он.
Даниель картинно взмахнул правой рукой, потом снял золотое кольцо и без всяких церемоний бросил его в тигель. Затем взял щипцы и приготовился убрать тигель в маленькую, гудящую, пышущую жаром печь.
- Золото полновесное? - осведомился мистер Тредер.
- Более чем. - Даниель поставил тигель в раскалённое нутро печи. - Оно тяжелее чистого.
Мистер Тредер заморгал.
- Боюсь, что так не бывает.
- Через минуту-две сможете убедиться сами.
- Как такое возможно?
- Его поры, в обычном золоте пустые, заполнены божественной квинтэссенцией.
Мистер Тредер пристально посмотрел на Даниеля, пытаясь понять, не шутит ли тот; однако Даниель и сам не знал. Наконец мистер Тредер ему поверил: не потому, что взвесил золото, и не потому, что нашёл алхимическое объяснение убедительным, а по житейской, политической логике.
- Ага! Ага! Вы хотите, чтобы я… у вас что-то на уме! Ведь я угадал, да?
- У нас у всех что-нибудь на уме. - Даниель старательно изобразил ледяной взгляд. Он боялся, что мистер Тредер пустится в фарисейские разглагольствования, но тот сдержался.
- Коллегия горожан избрала вас на роль взвешивателя в завтрашней церемонии, не так ли?
- Доктор Уотерхауз, вы на удивление хорошо осведомлены о том, что якобы хранится в строжайшей тайне, и я не буду выставлять себя дураком, отрицая ваши слова.
- Получается, что вы оппонент, противник директора Монетного двора.
- Таким образом с древности ставят заслон корысти служащих Монетного двора, - охотно согласился мистер Тредер. - Это долг и почётная обязанность златокузнецов.
- Возникает пикантная ситуация, - заметил Даниель, - если вспомнить, что несколько недель назад сэр Исаак мог отправить вас на Тайберн заодно с Джеком Шафто, но пощадил.
Мистер Тредер издал свистящий звук, который почти утонул в очень похожем гудении печей. В августе он был унижен, раболепен, даже вызывал некоторую гадливость. Теперь он свыкся с мыслью, что дело замяли, и нашёл напоминание крайне невежливым. Даниель на миг отвлёкся, глядя в печь. Кольцо по большей части осталось прежним, только края, соприкасающиеся со стенками тигля, начали оплавляться.
- Показать на меня могут лишь Джек и его сыновья, - напомнил мистер Тредер. - Джек меня не упомянул, и через несколько часов он умрёт. Сыновья бежали…
- Знаю, - сказал Даниель. - Я устроил им побег. Мне известно, где они. Перед тем как они покинули страну, я взял с них письменные показания под присягой, с печатью и подписями свидетелей. Там говорится, что вы чеканили фальшивую монету. Кстати. Думаю, что можно приступать. Давайте форму.
Мистер Тредер сунул руку в карман.
- Просто иметь её у себя - смертный приговор. Но коли уж мой смертный приговор всё равно у вас за пазухой, это ничего не меняет.
Он вытащил глиняный цилиндр, диаметром чуть побольше гинеи и длиной в палец. Посередине цилиндр был расколот или разрезан, потом замазан глиной и обожжён. Мистер Тредер положил его на стол, повернул вверх небольшим коническим отверстием вроде воронки и прижал с боков огнеупорными кирпичами.
- Прошу, - указал он, - но приличную гинею так не сделаешь!
- Нам не нужно, чтобы она была очень похожей, - сказал Даниель, - всё равно мы её порубим.
Мистер Тредер вздрогнул, потом озадаченно наморщил лоб, наконец, понял и кивнул. Даниель снова взял щипцы, вытащил светящийся тигель, для устойчивости опёр щипцы на один из кирпичей и повернул запястья. Из тигля хлынуло жидкое пламя. Капля-две попали мимо, но большая часть золота влилась в отверстие.
- Ну вот, теперь мы в одной лодке, - заметил мистер Тредер. - Вы только что совершили государственную измену.
- У нас это семейное, - признал Даниель. Он вытряс из тигля последние капли золота; они упали на стол и тут же застыли. Даниель отставил тигель и закрыл дверцу печи, затем пинцетом собрал всё пролитое золото в чашку. После этого он взял тёплую форму и разломил пополам. Гинея выпала и покатилась по столу. Как предупреждал мистер Тредер, она получилась не очень хорошей: золото неравномерно заполнило форму, и рисунок читался не везде. Гурт не выдерживал никакой критики, а с одного края остался воздушный пузырёк. Там, где у формы было отверстие, у монеты получился отросток. Даниель бросил её в миску с водой, чтобы остудить, потом вытащил пальцами и попытался разрезать большими ножницами. Ему не хватило сил; он уже подумал, что придётся посылать за Сатурном. Однако мистер Тредер, почувствовав азарт, зажал его руки в своих. Сопя, как два борова, они давили, пока гинея - чпок! - не разлетелась пополам. Даниель сделал так, чтобы отросток и прочие серьёзные дефекты остались на одной половине - её он положил в чашку вместе с другими излишками. Вторая половина выглядела куда презентабельней. Даниель поднял её с пола и снова разрезал пополам, а потом ещё раз, примерно как пиастр делят на реалы, только здесь кусочки получались мельче, неправильной формы. Когда мистера Тредера удовлетворил выбор форм и размеров, кусочки сложили на весы и взвесили. Затем он и Даниель записали результат, каждый на своём листке.
На этом оба, не сговариваясь, решили, что дело завершено. Даниель повёл гостя к выходу. Мистер Тредер приехал в портшезе. Никто не должен был знать, что взвешиватель заглядывал к директору Монетного двора - это сразу вызвало бы самые серьёзные подозрения.
- Вы как-то подстроили, чтобы выбрали именно меня? - поинтересовался мистер Тредер.
- Я употребил всё своё влияние.
- Потому что за мной грешок.
- Нет. Вероятно, на любого члена коллегии можно было так или иначе надавить, - сказал Даниель. - Я вспомнил, что вы умеете показывать фокусы. Надеюсь, вам удастся проделать с кусочками монет то же, что и с монетами.
- На самом деле ловкости требуется меньше, чем все думают. Главное - отвлечь внимание зрителей. Но я тем не менее, сегодня поупражняюсь.
- А я поупражняюсь в том, чтобы отвлекать на себя внимание, - пообещал Даниель.
- Естественно, у вас не выйдет, разве что будете практиковаться всю ночь.
- Мне так и так не спать, - сказал Даниель, - занимаясь противоестественными делами самого различного свойства.
Пятница 29 октября 1714
Вестминстерское аббатство. Утро
Он встаёт чересчур рано, поскольку думает, что улицы запружены народом из-за предстоящей казни. Это не так. Столько людей хотят увидеть, как Джека Шафто потрошат, холостят и четвертуют, что все встали рано, чтобы занять места в первых рядах. Даниелю надо всего лишь выйти из особняка сэра Исаака Ньютона, повернуться спиной к глухому рокоту, отдающемуся от небесного свода на севере, своего рода полярному сиянию народного гласа, пройти немного по тихим улицам, и вот он уже на площади к северо-западу от аббатства.
Воистину, надо быть очень старым и чудным человеком, чтобы заглянуть сюда по официальному делу. И впрямь, цель Даниеля настолько необычна, что он замирает, не зная, к какому входу направиться, к какому пресвитеру обратиться за помощью. Впрочем, здесь и без того содом. Рабочие ещё разбирают скамьи и галереи, воздвигнутые для коронации. Ирландцы и кокни выносят огромные доски. Духовных лиц не видать. Западный вход меньше северного запружен рослыми молодцами с тесинами на плечах. Даниель останавливает выбор на нём и через несколько мгновений обнаруживает, что вступил на плиту, под которой без малого год покоится Томпион. Ещё одна удивительная черта нынешнего века: часовщика схоронили там, где поколение-другое назад мог лежать лишь рыцарь или военачальник.
Оставив прах Томпиона позади, Даниель ныряет под движущуюся доску и выходит в клуатр - квадратный двор, обрамлённый крытыми каменными галереями, но сам пребывающий во власти стихий. Сегодня эти стихии - яркое осеннее солнце и холодный порывистый ветер. Даниель прячет руки в карманы, нахохливается, шаркает до угла, поворачивает вправо и идёт до конца восточной галереи. Здесь в стене имеется средневековая дверь, сплошь окованная железом. На засовах, как медали на груди военачальника троллей, висят кустарные замки. У Даниеля ключ только от одного, а больше никто не пришёл. Он мёрзнет. "На этих равнинах от нестерпимого холода гибли люди вдвое вас моложе и вдвое упитанней". Галерея защищает от солнца на востоке, но не от северо-западного ветра, который дует прямо через двор и едва не швыряет Даниеля на дверь. Поэтому тот возвращается на несколько шагов и ныряет в первую же арку. За ней коридор: здесь не дует, но холодно и темно. Дальний конец манит светом и теплом. Даниель идёт туда и, к своему изумлению и восторгу, оказывается один в красивейшей комнате Великобритании.
Всякий другой британец знал бы заранее, что это зал капитула. Однако из-за своего революционного воспитания Даниель здесь сегодня впервые. Помещение восьмиугольное; стены почти целиком состоят из витражей - структурный нонсенс, учитывая, что свод наверху - несметные тонны камня. Даниель приходит к выводу, что всю тяжесть держат восемь колонн по углам и одна в центре, такие тонкие, что, кажется, неизбежно должны подломиться. Однако залу лет четыреста, и только самый недоверчивый эмпирик станет оглядывать его с такими мыслями. Свод не рухнет ему на голову. Благодаря витражным окнам зал прогрет солнцем. Даниель выходит на орбиту вокруг центральной колонны. В памяти всплывают кое-какие уроки; вроде бы здесь собирался Тайный совет, а затем и палата общин, пока монахи, устав от гвалта, не выселили парламентариев на другую сторону улицы, в Вестминстерский дворец. Дыхание и шаги одинокого старика разносятся гулким эхом; можно вообразить, какой шум производили здесь политики.
Первые несколько витков по орбите его внимание занимают яркие витражи, затем он переносит взгляд на деревянные панели под окнами. Они расписаны сценами, в которых Даниель, почти не глядя, узнает Откровение этого опасного безумца, Иоанна Богослова. Четыре всадника на маркированных цветом конях, зверь убивает перепуганных святых, заблудшие люди толпятся в очереди, чтобы получить начертание на лоб и руку. Блудница пьёт кровь загубленных святых, потом её сжигают. Христос на белом коне возглавляет небесное воинство. Многое настолько поблекло от времени, что отдельные эпизоды может разобрать лишь Даниель, которому их вбили в детстве, чтобы он, как актёр, ожидающий выхода, узнавал текст пьесы и был готов к своей реплике, когда всё описанное будет происходить на земле. В некоторых сценах с участием толпы среди выцветшей и облупившейся краски остались только глаза: то сонно потупленные, то возведенные горё, одни высматривают земную выгоду, другие следят за деяниями ангелов, третьи погружены в раздумья о смысле происходящего. Даниель невольно видит в росписях последний знак Дрейка: напоминание, что даже Исаак по-прежнему не знает день и час седьмого трубного гласа, и, невзирая на все методичные приготовления отца, Даниелю ещё только предстоит выйти из-за кулис и сыграть назначенную роль.
Звук шагов и весёлые голоса в коридоре пугают больше, чем топот Четырёх всадников; они означают, что сейчас Даниелю придётся вежливо общаться с малознакомыми людьми. Он поворачивается к двери. Входит секретарь первого лорда казначейства, писарь при сборе податей и аудитор счётной палаты (в одном лице), богато разряженный. Под руку с ним выступает почти столь же пышно одетый заместитель управляющего королевским двором по делам счётной палаты. У обоих, разумеется, есть имена и жизненные обстоятельства, но первые Даниель забыл, а вторыми не интересуется. Это тот редкий случай, когда важны только должности.
- Доброе утро, доктор Уотерхауз! - восклицает секретарь (и прочая). - При вас ли ключ?
Вопрос риторический (не будь у Даниеля треклятого ключа, он бы тут не стоял), но сопровождается подмигиванием. Цель - завязать дружеский разговор и, возможно, прощупать собеседника.
- При вас ли ваш, сэр? - спрашивает Даниель. Сокрушительно-бодрый писарь при сборе податей (и прочая) выхватывает ключ из кармана. Чтобы не отставать, заместитель (и так далее) похлопывает себя по груди. Ключ висит у него на ленте.
Даниелев ключ в левом кармане камзола, крепко зажат в кулаке. В правом кармане другая рука стискивает деревянную коробочку, вроде шкатулки для драгоценностей - она позаимствована у Исаака из кладовки часа два назад. На Даниеля накатывает головокружение; он расставляет ноги, чтобы не грохнуться и не разбить голову о древние каменные плиты. Ключ и ларец, обряд шести замков - он как будто провалился в тайную, неопубликованную главу Откровения, может быть, даже в целую книгу, апокрифическое продолжение Библии.
Из двора доносятся ещё голоса; кворум собрался или вот-вот соберётся. Приметив интерес Даниеля, писарь при сборе податей отступает вбок и отвешивает полупоклон, словно говоря: "Пожалуйте вперёд" - из почтения к летам, должности или по общей угодливости, Даниелю, который представляет здесь казначейский совет, неизвестно. Он выходит в продуваемый ветром двор, писарь при сборе податей и заместитель управляющего королевским двором - за ним. У двери в хранилище ковчега собрались люди. Некоторые расположились на каменных скамьях, другие стоят на могильных плитах второразрядных знаменитостей. При виде Даниеля и его спутников все встают и поворачивают головы - как будто он здесь главный! Впрочем, учитывая, что у него в кармане, так и есть.
- Доброе утро, господа, - произносит Даниель и ждёт, пока уляжется ответный гул. - Все в сборе?
Он замечает духовное лицо в пышном облачении, но не епископа (потому что без митры). Видимо, это и есть настоятель Вестминстера. Вперёд выходят ещё два джентльмена с ключами. Молодые причетники стоят с фонарями наготове. Чуть в сторонке дожидаются знатные ганноверские господа, ничего не понимающие и насупленные. С ними представительного вида английский герцог, в чьи обязанности входит давать пояснения, и, в роли переводчика, Иоганн фон Хакльгебер.
- Тайный совет его величества потребовал провести испытание ковчега, - говорит Даниель, - и если никто не возражает, я предложил бы без лишних проволочек забрать всё необходимое и отнести в Звёздную палату.
- Возражений не слышно. Даниель выразительно поворачивается к закрытой двери. Секретарь первого лорда казначейства, писарь при сборе податей и аудитор счётной палаты встают по правую руку от него, другой ключарь - по левую. Они образуют второй эшелон после трёх официальных лиц с ключами сразу у двери: настоятеля Вестминстерского аббатства, заместителя управляющего королевским двором по делам счётной палаты и представителя гильдии златокузнецов. Настоятель вставляет свой ключ (висящий у него на шее на золотом шнуре) в один из трёх замков на первой, видимой двери, и поворачивает. Следом то же выполняют другие два ключаря. Замки торжественно уносят и оставляют на скамье под надзором важных персон. Дюжий причетник снимает засов, дверь отворяют.
В двух шагах за нею вторая дверь, такая же основательная. Даниель подходит, вынимает ключ и методом проб и ошибок узнаёт, от какого он замка, затем, отперев замок, отступает во двор: в тесном закутке помешаются только двое, один с фонарём и другой с ключом. Наконец, замки открыты и вынесены на свет, запор снят. Все взгляды вновь обращаются к Даниелю. Он входит в закуток, упирается в дверь плечом и толкает. Она открывается наполовину и дальше ни в какую. Даниелю известно, что так и должно быть. Сводчатое помещение за дверью в два раза старше, чем зал капитула. Здесь хранятся сокровища аббатства. В тринадцатом веке их растащили во время беспорядков, после чего в пол вмуровали камень, не позволяющий открыть дверь до конца, чтобы будущие грабители выносили ценности по одной, а не целыми сундуками.
Даниелю отведена честь вступить сюда первым. Он берёт фонарь и бочком втискивается в дверь. На него накатывает мизантропическое желание захлопнуть её, запереться изнутри и жить тут тысячу лет, подкрепляя себя философским камнем. Помещение больше, нежели он ждал: тридцать квадратных футов. Единственная толстая колонна в середине подпирает низкие каменные своды, наводящие на мысль о пещере гномов. После всей кутерьмы с торжественным отпиранием странно видеть себя в обычном пыльном подвале, среди расставленных как попало чёрных сундуков.
Остальные тоже заходят. Некоторым помещение привычно. Они уверенно направляются к нужным сундукам. Снова звенят ключи. Последними здесь бесчинствовали солдаты Кромвеля: они выстрелами сбили замки и прибрали к рукам коронационные регалии. Однако Кромвель не меньше древних монархов нуждался в крепкой денежной системе; он велел починить сундуки и снабдить их новыми замками. При виде того, как потомственная знать возится с пуританскими засовами, велик соблазн об этом напомнить, но Даниель сдерживается.
Из трёх сундуков извлекают три важных предмета: 1. Кожаный футляр с грозными идентурами, которые Исаак и другие чиновники Монетного двора подписали при вступлении в должность. Документы берёт секретарь первого лорда казначейства. 2. Деревянный ящичек со стандартными разновесками. 3. Ящичек поплоше и пошире с эталонными образцами: пластинами драгоценных металлов известной пробы, предоставленными гильдией златокузнецов. С ними будут сравнивать Исааковы монеты.