- И с каждой минутой - всё меньше, - сказал Иоганн. Слова были довольно жестокие, но он немало общался с особами королевской крови и знал их натуру. - Теперь твои мысли постепенно обращаются к другому. Ты готовишься принять бремя власти.
- Лучше б не напоминал! Испортил мне всё настроение.
Иоганн фон Хакльгебер поднялся. Руку Каролины он перед этим взял в свою и продолжал держать.
- Боюсь, мне сегодняшнее утро испортили ещё загодя. У меня встреча. Такая, от которой не отговоришься словами: "Очень сожалею, но в этот час я занят: наставляю рога принцу Уэльскому".
Каролина, как ни крепилась, не сумела сдержать улыбку.
- Он пока ещё формально не принц Уэльский. Мы должны поехать в Англию, чтобы нас коронировали.
- Короновали. Увидимся через несколько часов, моя госпожа, моя принцесса.
- И?…
- Моя возлюбленная.
- Удачи тебе в твоём неведомом предприятии, возлупленний.
- Ничего особенного - просто встреча со страдающим бессонницей англичанином.
Если Каролина и хотела спросить что-нибудь ещё, она опоздала: Иоганн бросил последние слова через плечо, отпирая железную калитку. Дальше принцесса слышала лишь затихающий хруст гравия. Она осталась одна под искривлёнными ветвями Тойфельсбаума.
Она не сказала Иоганну, что здесь умерла София, боясь, что грустное напоминание остудит его пыл. Наверное, ей не следовало опасаться: ничто не может остудить пыл двадцатичетырёхлетнего юноши. Сама же она пережила смерть отца, матери, отчима, любовницы отчима, приёмной матери (Софии-Шарлотты), а теперь и Софии. Болезни и смерть близких лишь усиливали её пыл, желание забыть о страшном и ловить наслаждение, пока тело молодо и здорово.
Теперь она вновь отчётливо услышала хруст гравия. Он доносился с одной из трёх дорожек, ограничивающих железную клетку Тойфельсбаума. На миг принцесса подумала, что Иоганн передумал и вернулся, но нет - за первым шагом не последовало второго. Через довольно долгое время принцесса всё-таки уловила звук, приглушенный, как будто кто-то ступает очень осторожно, и затем: "Тсс!" - такое отчётливое, что она обернулась на голос.
Все значимые люди знали, что у Каролининого мужа есть любовница - Генриетта Брейтвейт, и всякий, кто удосужился бы полюбопытствовать, мог выяснить, что у Каролины есть Жан- Жак (как она нежно звала Иоганна). В качестве места для любовных свиданий, интриг и крадущихся шагов Большой сад Герренхаузена почти не уступал Версалю. Не то чтобы Каролина боялась соглядатаев. Разумеется, за ней следили. Речь шла скорее об этикете. Для тайных осведомителей говорить друг другу: "Тсс!" в нескольких ярдах от неё - всё равно что пукнуть за обедом. Каролина набрала в грудь воздуха и резко выдохнула. Пусть ведут себя прилично!
Она так и не узнала, внял ли осведомитель её предупреждению, потому что всё заглушил грохот железных ободьев и конских ног. Упряжка приближалась, лошади дышали тяжело. Очевидно, кто-то гнал всю ночь. Коли так, не он один: европейская знать устремилась в Герренхаузен; самое большое, самое неуправляемое, самое эксцентричное семейство в мире, связанное самым большим числом близкородственных браков, воспользовалось смертью Софии как поводом собраться вместе. Каролина со вчерашнего дня почти не сомкнула глаз - встречала поздних гостей.
Она встала со скамьи. Сквозь ветви на дороге угадывались два бурых пятна.
- Сцилла! Харибда! - выкрикнул хриплый голос и тут же смолк.
Нырнув под нависающие ветки, Каролина увидела двух больших псов. Оба часто дышали, роняя слюну. Её отделяла ограда, поэтому она без опаски подошла ближе, аккуратно переступая через конечности Тойфельсбаума, которые ещё не определились, кто они: корни, ветви или гибкие плети. Упряжка - четыре подобранных в масть гнедых - везла чёрную карету, когда-то блестящую, а сейчас сплошь покрытую пылью. От колёс по чёрному полированному кузову расходились кометные хвосты грязи. Тем не менее Каролина разобрала герб на дверце: негритянские головы и королевские лилии дома Аркашонов, серая башня герцогства Йглмского. Над ними - открытое окно. В окне - лицо, удивительно похожее на то, которое она целовала несколько минут назад, только без щетины.
- Элиза!
- Останови, Мартин.
Элизино лицо заслонили ветки, но Каролина слышала улыбку в её голосе. Мартин - надо понимать, кучер - натянул вожжи. Лошади замедлили шаг и остановились.
Каролина подошла уже к самой ограде Тойфельсбаум подстригали, чтобы садовники могли проходить по его периметру. Каролина зашагала к калитке, ведя рукой по железным прутьям, дабы не упасть, если подол вдруг зацепится за сучок.
Два лакея слезли с запяток, двигаясь так, словно руки и ноги у них в лубках. Неизвестно, сколько они простояли, вцепившись одеревенелыми руками в поручень. Элиза, не утерпев, пока они откроют дверцу, толкнула её ногой. Она едва не заехала лакею по носу, но тот, мгновенно оправившись от неожиданности, подставил невысокую лесенку и помог герцогине Аркашон-Йглмской вылезти из кареты - хотя ещё вопрос, кто кому помогал. Мастифы Сцилла и Харибда уселись, не сводя глаз с Элизы и выметая хвостами на дорожке аккуратные, свободные от гравия сектора.
Элиза была одета в тёмное - то ли для путешествия, то ли по печальному поводу, то ли по обеим причинам сразу; голову её покрывал чёрный шёлковый шарф. Ей давно перевалило за сорок; внимательный наблюдатель (а в эту женщину многие вглядывались внимательно) мог предположить, что в золоте её волос кое- где пробивается серебро. Кожа в уголках глаз и рта честно свидетельствовала о возрасте.
Число её поклонников с годами не уменьшилось, но состав их изменился. Когда-то, юной особой в Версале, она обратила на себя внимание короля; тогда её домогались любвеобильные придворные щеголи. Теперь, пройдя через замужество, роды, оспу и вдовство, она сделалась объектом интереса со стороны влиятельных сорока-, пятидесяти- и шестидесятилетних мужчин, которые шёпотом обсуждали её в клубах и салонах. Иногда кто-нибудь из них, расхрабрившись, совершал вылазку и дарил ей загородный дворец или что-нибудь в таком роде. Дело всегда кончалось тем, что он отступал, потерпев поражение, но не потеряв достоинства, покрытый боевыми шрамами и заметно выросший в глазах снедаемых любопытством товарищей. Быть отвергнутым дамой, которая, по слухам, спала с герцогом Монмутским, Вильгельмом Оранским и Людовиком XIV, значило отчасти приобщиться к этим легендарным фигурам.
Ничего из сказанного, разумеется, не имело значения для Каролины, потому что Элиза никогда не говорила с ней о своих воздыхателях, а когда они оказывались вдвоём, было решительно не важно для обеих. Однако на людях Элиза должна была себе об этом напоминать. Для Каролины Элизина репутация была ничто, для остальных - всё.
- Я прогуляюсь по саду с её высочеством, Мартин, - сказала Элиза. - Езжай в конюшню, позаботься о лошадях и о себе.
Дамы Элизиного ранга редко утруждали себя подобными мелочами, но Элизу всегда заботили практические частности и никогда - сословные рамки. Если Мартин и удивился, то не подал виду.
- Спасибо, госпожа, - невозмутимо произнёс он.
- Лошадьми займутся наши конюхи - можешь передать им, что я велела, - сказала Каролина. - А ты, Мартин, позаботься о себе.
- Премного благодарен, ваше высочество, - отвечал Мартин. В голосе его сквозила усталость, но не от долгой дороги, а от знатных дам, полагающих, будто он не в состоянии приглядеть за собственными лошадьми. Он тряхнул вожжами, и упряжка тронулась с места, натягивая постромки. Лакеи, успевшие немного размять ноги, вспрыгнули на запятки; псы заскулили, не зная, оставаться им с хозяйкой или бежать за каретой. Элиза взглядом заставила их умолкнуть, а Мартин нечленораздельным возгласом позвал за собой.
- Идёмте к калитке, не будем говорить через прутья, - сказала Каролина и двинулась в ту же сторону, что и карета. Элиза зашагала по дорожке. Они шли по разные стороны ограды на расстоянии вытянутой руки, но Каролина пробиралась через лес, а Элиза ступала по гравию. - Вы же не прямо из Лондона?
- Из Антверпена.
- А. И что герцог?
- Шлёт вам поклоны и соболезнования. Как вы знаете, он всегда восхищался Софией и желал бы присутствовать на похоронах. Однако он встревожен последними вестями из Лондона и не хочет уезжать туда, куда письма идут дольше.
Они подошли к калитке. Каролина взялась за щеколду, но Элиза её опередила: отодвинула засов, распахнула калитку и бросилась принцессе на шею. Как непохоже это было на церемонные встречи, которые предстояли Каролине до конца дня! Когда наконец маленькая женщина выпустила высокую из объятий, щеки её, которых не коснулись ни румяна, ни пудра, блестели от слёз.
- Лет в шестнадцать я жалела себя и злилась на мир за то, что сперва рабство, а затем смерть отняли у меня мать. Теперь, подсчитывая сумму ваших утрат, я стыжусь своей тогдашней слабости.
Каролина ответила не сразу. Отчасти потому, что её тронула и даже смутила такая прямота женщины, прославленной своей сдержанностью. Отчасти потому, что сзади раздался шум. Мартин круто повернул на углу ограды, и теперь карета грохотала по другую сторону Тойфельсбаума.
- Иногда мне кажется, что я и есть сумма моих утрат, - сказала наконец Каролина. - И коли так, каждая утрата делает меня больше. Надеюсь, мои слова не слишком вас расстроили, - торопливо добавила она, потому что по телу герцогини прошла лёгкая судорога рыдания. - Однако так я ощущаю мир. И знаете, мне чудится, будто я наследница Зимней королевы, хоть и не связана с ней по крови. Я думаю, что мне суждено вернуться в Англию вместо неё. Вот почему я попросила вас купить Лестер-хауз, в котором она родилась.
- Я не купила его, а вложила в него средства, - ответила Элиза.
- Тогда я надеюсь, что ваши вложения окажутся не напрасными.
- У вас есть основания полагать иначе?
- Ваши новости из Антверпена, и другие, доставленные мне в последнее время, заставляют усомниться, что я когда-нибудь увижу Британию, не говоря уже о том, чтобы ею править.
- Вы будете ею править, дорогая. Мальборо тревожит судьба не страны, а одного полка, близкого его сердцу и недавно ставшего жертвой якобитов. Он беспокоится о некоторых офицерах и сержантах и пытается выяснить их судьбу.
- То, что случилось с одним полком, может случиться со всей страной, - сказала Каролина и обернулась на собачий лай в дальнем конце древесного гордиева узла. Мартин по-голландски звал собак назад. Вероятно, они погнались за белкой, которых здесь был легион.
Вновь повернувшись к Элизе, Каролина поняла, что та оценивающее её разглядывает. Очевидно, герцогиня осталась довольна увиденным.
- Я рада, что мой сын вас нашёл, - сказала она.
- Я тоже, - призналась Каролина. - Скажите честно: вы искали в саду меня или его?
- Я знала, что вы будете вместе. Сдаётся, мы не намного с ним разминулись. - Элиза сняла с перламутровой пуговки на принцессиной талии длинный белокурый волос.
- Он вас ждал и был уверен, что вы приедете неожиданно. Он ушёл прогуляться с каким-то англичанином.
Элиза внезапно выступила вперёд, твёрдой рукой отодвинув Каролину. Лицо её было встревожено, вторая рука метнулась за пояс. Кто-то ломился к ним через Тойфельсбаум. Сцилла и Харибда носились вдоль ограды, как очумелые, ища дыру.
Из зарослей вышел человек и остановился. Первым делом они заметили, что в руке у него кинжал, и только потом - что это один из Элизиных лакеев. Парик он потерял, продираясь через Тойфельсбаум, но его можно было узнать по ливрее. По лицу вряд ли; оно было искажено страхом и яростью; Каролина предположила, что так выглядит боевой раж.
- Ян, в чём дело? - спросила Элиза.
Ян посмотрел на дорогу, убедился, что Сцилла и Харибда отыскали калитку и теперь носятся кругами, прикрывая тыл, после чего, так ни слова и не сказав, шагнул назад в заросли.
Что-то толкнуло Каролину в плечо - это была Элиза. Принцесса попыталась отставить ногу, чтобы не рухнуть, но Элиза предусмотрительно сделала ей подсечку. Они упали, Каролина снизу. Элиза, вместо того чтобы приземлиться на неё всей тяжестью, подставила ладони и оказалась на четвереньках. В следующий миг она выпрямилась и, сидя на лежащей принцессе, обвела взглядом местность.
Второй лакей вышел с противоположной стороны и теперь присоединился к Сцилле и Харибде у калитки. У него тоже был в руке кинжал. Однако Элиза не дала принцессе встать. По дороге прогрохотал экипаж - бедняга Мартин еле-еле сдерживал готовых понести лошадей.
- Что случилось? - вопросила Элиза, когда он наконец остановил упряжку.
Кучер тоже не торопился отвечать. Он привстал на козлах и оглядел лес. В руке он держал пистолет и поворачивал его вместе со взглядом, чтобы; увидев, выстрелить в тот же миг.
- По ту сторону этого чудного дерева собаки учуяли злоумышленников, - мягким голосом сообщил он.
Даже придавленная к земле герцогиней, Каролина сохраняла натурфилософическую пытливость.
- Откуда вы взяли, что это не благонамеренная белка? - спросила она.
- По тому, как вели себя собаки, - ответил Мартин, явно раздражённый вопросом. - Они пробежали по следу от ограды, через которую эти люди, надо думать, перелезли, до соседней части сада, но тут я крикнул им искать госпожу. Когда я поворачивал сюда, то увидел, как по дороге со всех ног бегут двое.
- К нам?
- Прочь от нас, госпожа.
- Луки? Ружья?
- Ни того ни другого, госпожа.
Лишь теперь Элиза поднялась на ноги и потянула за руку Каролину, помогая встать. Лакеи продолжали рыскать вокруг с обнажёнными кинжалами.
- Необычная процедура, - заметила Каролина.
- В Константинополе - вполне заурядная.
- Где вы набрали слуг? - спросила Каролина.
- На палубе капера в Дюнкерке. У меня там был знакомый приватир, некий Жан Бар. Он был ко мне неравнодушен и пёкся о моей безопасности.
Элиза снова повернулась к Мартину.
- Ты узнаешь их, если увидишь снова?
- Госпожа, они были в чёрных балахонах, вроде монашеских, с опущенными капюшонами. Думаю, балахоны мы найдём брошенными не дальше, чем на выстрел отсюда.
- А убийцы смешаются с гостями раньше, чем мы доберёмся до дворца, - заметила Элиза.
- Вероятно, - согласилась Каролина, потом воскликнула: - Простите, вы сказали: "убийцы"?!
- Письмо принцессы Каролины ко мне было запечатано в присутствии Еноха Роота и вручено ему раньше, чем застыл воск. Мистер Роот поехал отсюда в Амстердам по западной дороге без особой спешки, но и без промедлений. Через два дня он был в Схевенингене, ещё через три - в Лондоне. На то, чтобы отыскать корабль и отплыть в Нью-Йорк, ушла неделя. Путешествие через океан не было особенно долгим. Проведя на острове Манхэттен всего ночь, он верхом отправился в Бостон и отыскал меня в день своего прибытия. Письмо оставалось при нём с той минуты, как было запечатано в Лейнском замке.
Странный англичанин кивнул на городские укрепления Ганновера, угадывающиеся в дымке на дальнем конце Герренхаузенской аллеи.
Молодой барон, приметив, что отстал, прибавил шаг.
- Скажите, а вы с Енохом - я называю его Енохом, потому что он старый друг нашей семьи…
- Мне казалось, что он числился её членом, очень давно, когда его звали иначе.
- Это другой разговор для другого дня, - ответил барон на хорошем английском. - Мой вопрос: обсуждали ли вы с Енохом ваше дело в Бостоне при посторонних?
- Да, в таверне. Однако мы были очень осторожны. Я не сказал, от кого письмо, даже собственной жене. Сообщил только, что меня вызвало в Англию влиятельное лицо.
- А само письмо?
- Мистер Роот показал нескольким людям печать. Они могли сделать вывод, что письмо из Ганновера.
- Будьте добры, продолжайте.
- Всё очень просто. Тем же вечером я был на "Минерве". В течение месяца нас удерживали у берега противные ветра. И вдруг на нас обрушивается целый пиратский флот! Чёрт возьми, это было нечто невообразимое! За всю свою жизнь…
Иоганн фон Хакльгебер, чувствуя, что рассказчик сейчас ударится в многословие, перебил:
- Говорят, пиратов у берегов Новой Англии больше, чем у собаки блох.
- Да, там были такие, - с неожиданным энтузиазмом произнёс Даниель Уотерхауз. - Жалкие разбойники на гребных суденышках. С ними мы расправились без труда. Я говорю о настоящем флоте под командованием бывшего британского капитана по имени Эдвард Тич.
- Чёрная Борода! - вырвалось у Иоганна раньше, чем он успел прикусить язык.
- Вы о нём слышали.
- О нём пишут в авантюрных романах, которые бочками продаются на Лейпцигской книжной ярмарке. Не то чтобы я стал такие читать…
Иоганн замер в напряжённом ожидании, боясь, что Даниель Уотерхауз не способен оценить иронию и примет его за чванливого барончика. Однако старик поймал шутку на лету и отбил, как мяч:
- Выяснили ли вы в своих исследованиях, что Чёрная Борода связан с якобитами?
- Я знаю, что его флагман зовётся "Месть королевы Анны", и могу из этого заключить, на чьей он стороне.
- Он атаковал корабль, на котором я находился, "Минерву", и потерял одно или два судна в попытке меня захватить.
- Вы имеете в виду "захватить "Минерву", или…
- Я сказал то, что имел в виду. Он назвал моё имя. И любой другой капитан меня бы выдал, но Отто ван Крюйк не отдаст пиратам червивого сухаря, не то что пассажира.
- Если позволите, я сыграю роль скептика. В Бостон, который с ваших слов представляется лагерем поселенцев в лесной глуши, приезжает Енох и начинает размахивать конвертом с ганноверской печатью. Это не могло не возбудить любопытства. Ваш отъезд наверняка обсуждал весь город.
- Как пить дать, обсуждает до сих пор.
- В каждом порту есть люди, которые передают такого рода сведения пиратам и другим преступникам. Вы сказали, что штиль задержал вас на целый месяц.
- Я скорее употребил бы слово "шторм"…
- За такой срок весть наверняка облетела все пиратские бухты Новой Англии. Тич мог сделать вывод, что вы - важная особа, за которую заплатят большой выкуп.
- В этом я убеждал себя всю дорогу через Атлантику, чтобы успокоить свои страхи, - сказал Даниель. - Я даже приучил себя закрывать глаза на главный недостаток этой гипотезы, а именно, что за пределами Берберийского побережья пираты редко берут пленников с целью получить выкуп, особенно стариков, которые, того гляди, отдадут концы. Однако, едва я въехал в Лондон, меня или кого-то, находившегося рядом со мной, попытались взорвать. За последующие два месяца я получил сведения из двух разных источников, одного высокого и одного низкого, что здесь, в Ганновере, есть шпион, связанный с лондонскими якобитами.
- Об этом я хотел бы услышать поподробнее. - Минуту назад Иоганн пытался успокоить нелепые опасения старого англичанина; теперь сам встревожился не на шутку.
- Мой старый знакомый…
- Знакомый, но не друг?
- Мы такие старые друзья, что порой не разговариваем по двадцать лет кряду. Взорвалась адская машина, начинённая порохом. Убить хотели либо меня, либо его, либо нас обоих. Он начал расследовать эту историю, используя свои возможности, которые превосходят мои практически во всех отношениях. Он узнал, что высокопоставленные якобиты…
- Болингброк?