* * *
"Я его всегда чуть-чуть недолюбливала, - с легким удивлением осознает Джастина, стоя в дверном проеме и глядя на собственного супруга. - А Франческо порой хочется попросту убить. Из жалости. Пресечь страдания, позаботиться об окружающей среде - например, вот об этом несчастном Деметрио, на которого протекла приведенная в нерабочее состояние система. Хуже старого холодильника, право слово. Хотя несчастный получил по заслугам: сам заварил всю эту кашу; и только нашу тонкую загадочную душу Максима я не люблю, кажется, немного, самую малость, не-люб-лю…"
Ей, наверное, куда больше нравился Максим двухлетней давности, старательно играющий роль беспринципного вездесущего карьериста и решительного профессионала. Хоть это и был сущий ужас… а все-таки легче, проще и удобнее; пусть это бессмысленный эгоизм, в котором стыдно было бы признаться, но удавить же хочется. Опять же из жалости: тоже выискался - трепетный разбойник и стыдливый безопасник!.. Оксюморон ходячий.
Деметрио, свесив свой роскошный клюв, стоит и недоуменно слушает стон и плач тирана, оккупанта и самовластного правителя. Не привык - а в первые раз десять этот, как говорит Рауль, коллоид и вправду производит впечатление. Все плохо, жизнь не удалась, обидели маленького - оторвали от любимого дела, заставили дать любимому сотруднику целебных пинков quantum satis. "Встань и иди работай", универсальная формула корпорации. Дальше Лазарь сам разматывает бинты и идет превращать хлеб в рыбу, а рыбу в рыбий жир. А чудотворец растекается по первой подвернувшейся поверхности. Его-то пинать некому.
- Вы не понимаете, да? - в пятый раз повторяет Франческо. - Вы на моей шее и за моей спиной все сидите и ничего, конечно, не понимаете. Мы же хотели тихо. Мы без крови хотели, по-хорошему. Реформа образования, под новые веяния. Спокойно, постепенно распускаем этот гадюшник, приходят новые люди, старых - на пенсию… а не на фонарь. Ну кто бы им еще предложил больше? Мы же святые просто… а теперь мы будем великомученики. Вы такое слово "паранойя" знаете, да? Вот оно придет за нами и съест. И кретинов этих съест, но они же в это не верят… они думают, что если лето из календаря вычеркнуть, засуха не наступит. А все остальные смотрят и ждут, что я, я, я что-нибудь придумаю. А я не буду! Я не могу. Я биохимик и биофизик я. У меня молекулы, они умные. А вот вы…
- Я понял… - вдруг резко кивает замминистра сельхозпромышленности по прозвищу Одуванчик, разворачивается и уходит.
- Какой умный человек! - говорит Джастина.
Сама Джастина ничуть не глупее, она ни в коем случае не будет - по крайней мере, в ближайшие два часа, - интересоваться у Франческо с какой стати, каким образом из вполне ожидаемого ответного хода (не настолько же этот, как его там, Мортон? Моран? дурак, чтобы не попытаться нейтрализовать свидетеля обвинения еще до начала скандала) должен проистечь конец света. Это можно выяснить и по своим каналам, можно, в конце концов, не тратить время и пойти спросить Максима или Анольери, какую именно бурную деятельность они сейчас разворачивают. Но не оставлять же эти опасные для разума окружающих токсичные отходы тут валяться и сеять панику?
- Супруг мой возлюбленный, - говорит она. - Идите уже погуляйте…
Море застоялось, галька на побережье лежит в омерзительном шахматном порядке… и вообще.
- Я хочу на ужин яичницу. - заявляет Джастина. - Из яиц кайры. Это традиционное альбийское блюдо и собирать их нужно лично.
И пусть он мне найдет кайру в южном полушарии. Или сразу летит в северное.
А я спокойно допишу отчет, не опасаясь, что в любимого мужа вляпается кто-то, менее стойкий.
Отчет, в отличие от любимого мужа, Джастину несколько пугал. Одуванчик тоже.
Пока домашнее жидкое несчастье сообразит, чего от него хотят, пока займется творческим решением задачи, можно разведать обстановку, прозондировать ситуацию, оценить ее самостоятельно… и тогда уже начинать бояться. Или не начинать. Но, вероятнее всего, начинать - потому что не для Максима же муж эту ситуацию сочинил? Наверняка есть что-то. Может быть, оно вчетверо страшнее жалобы команданте Амаргону - и вчетверо страшнее самого команданте Амаргона, который не лезет в отчет… точнее, вылезает из отчета как осьминог из сетчатой сумки. Из каждой дыры торчит по щупальцу, а посередине - клюв. В каждом абзаце - замминистра Деметрио Лим.
Замминистра сельской промышленности. А за сто-двести километров от любого крупного города начинается даже не чума. И не шестой век нашей эры. До чумы и шестого века им еще расти и расти. Там начинается то, из-за чего Франческо все прошлые годы терпел Черные Бригады - чтобы в джунглях и на дальней, верховой части плоскогорья был кто-то, кто контролирует ситуацию. Пусть даже этот кто-то - враг. Чтобы хотя бы все хором против правительства, а не деревня на деревню за ресурсы. А теперь в эти деревни приезжает на вездеходе бригадир-три Амаргон, бывший бригадир-три, насколько они бывают бывшими, и двое суток тихо и медленно, не повышая голоса, договаривается со старейшинами трех деревушек про колодцы, льготные кредиты и семена того, что здесь будет расти. А за это ваши женщины будут делать кирпичи, и вы пошлете столько-то молодых неженатых людей в Санта-Марию тянуть акведук. А за это из Санта-Марии придут три трактора, когда скажете, и вспашут. А людей из Фе, которые строят навесной мост, вы будете кормить пять дней в месяц до следующего сезона. А за это вы будете возить урожай не к скупщику, а через Фе на склад на грунтовке и там у вас его возьмут по совсем другой цене. Возьмут, возьмут. Они тоже льготный кредит получают и через меня договаривались, как же они не возьмут. И на каждый пугливый деревенский вопрос - а если не придут, не вспашут, пожадничают, обманут, ведь даже одной ошибки достаточно, чтобы неурожай, голод, смерть - на каждый вопрос два или три ответа: если вот так, то мы вот эдак, если вот эдак, то мы вот так, а если что - я займусь этим сам.
Во времена, когда королевство Толедское под шумок прихватило Сицилию с Корсикой и принялось устанавливать там свои порядки, на островах тоже нашлись сообразительные люди, придумавшие, как сковать всех и каждого единой цепью взаимозависимостей. Не только "заговор молчания", при котором самые дотошные инквизиторы не могли доискаться ни в одной деревне даже одного свидетеля, не то что двоих, необходимых для процесса. Не только параллельные любым оккупационным власть, торговля, закон, обычай и порядок. Еще и сложная многомерная сеть взаимовыгодных обязательств. Кто у кого покупает рыбу, кому продает вино и масло, кто у кого меняет пряности на соль… мимо, мимо толедской династии.
То ли кто-то, например, Алваро, спроворил Деметрио хороший учебник по истории - то ли Амаргон сам додумался, но теперь его к донам на Сицилию можно было посылать для обмена опытом.
А корпорации - фыркать в кулак и молчать в него же. Сказали они новому правительству - как хотите, но начинайте втягивать периферию в систему обмена, это теперь и ваша обязанность? Сказали. Думали при этом, правда, другое. Что обожгутся и начнут учиться. А если не начнут - легко будет свернуть шею на самых законных и демократических основаниях. Когда Деметрио Лим полез вторым номером на гиблую эту должность, даже коллеги по Бригадам удивились - он же городской… Ну воевал он там, ну ползал, но для местных все равно чужак.
Только он на вопрос Джастины, как же городской герой сопротивления, да еще и окончательно поссорившийся с Бригадами перед выборами и в процессе, ухитрился найти общий язык с деревенскими, солидно покивал - ну просто дон Деметрио, как он есть, - и сказал, что деревне нравится его бояться. И что террором или хотя бы намеком на возможный террор гораздо легче заставить колесо сдвинуться с места, со скрипом, понемножку - а дальше само завертится. Страх тут вместо масла.
И пошел себе. Страшный-страшный. А если подумать, так очень страшный. Потому что акведук за полгода дошел в Санта-Марию. Сам. Ну практически сам.
И значило это, что Деметрио Лим начал думать о программе на мирное время… самое позднее два года назад. Когда о ней не думал даже Франческо.
Франческо, впрочем, вообще не думает - он как-то парит над реальностью и иногда пикирует в ключевые точки событий. Негодуя, что приходится спускаться с горних высей. Вот как сегодня. И воздух слишком плотный, и объекты какие-то неприлично неподатливые, не эфирные существа - и не любимые молекулы. Бедный Деметрио, нарвался на вторую ипостась нашего тирана и властелина - теперь, наверное, пытается понять, на каком он свете; а все равно все его многолетние построения окажутся слишком земными, слишком вещественными по сравнению с идеей, которая может прийти в голову Франческо. И останется замминистра пока что несуществующей во Флоресте сельхозпромышленности - если планы не совпадут - с носом.
Так что за напасть нам грозит и откуда? Главное ведь, не остаться, как в пошлой шутке Максима, без носа.
* * *
Анаит нравилось бродить по университетскому комплексу, который казался необъятным. В горку, с горки, в горку, с горки. Учебные корпуса, общежития, библиотека, стадион, полигон, концертный зал или клуб, хозяйственные службы, магазины… маленькая планета, автономная на случай блокады. Она бы не удивилась, обнаружив какие-нибудь средства ПВО, скромно притулившиеся между свинарником и картофельным полем. Умещались же где-то блокираторы средств сотовой связи. По карточке пропуска можно было звонить куда угодно… в пределах университета.
Столовую найти проще простого - по запаху, по стекавшимся туда ручейкам студентов. Вход свободный. Питание бесплатное. Здесь вообще все блага предоставлялись бесплатно, это помимо формы всех видов, стипендии и прочих мелких надобностей. Бесплатно и на очень хорошем уровне, судя по стрижкам и спортивной обуви, по величине списков в каталожных компьютерах и ручкам с фирменным логотипом. Миллион мелочей.
Высокие стены выкрашены светлой, костяной краской. Полупрозрачные дымчато-голубые стекла в узких проемах. Длинные тяжелые столы с лавками, способные вместить целые группы, столы поменьше, столики на одного. Солонки, салфетницы - лепная керамика, смешные толстые коты и мыши. Приборы в салфетках на каждом месте, как в кафе. Изящно и дисциплинирует.
Очень хороший выбор блюд; и, кажется, одинаковый для всех - преподаватели занимали те же места и подходили к той же длинной ленте с тарелками, что и студенты.
Она выбрала обед - не без труда, глаза разбегались, а напевы раздатчиц соблазняли нахватать всего и сразу: "А вот еще рыбка, а вот замечательный суп!", - уселась за маленький столик поближе к шумной компании.
Здесь было на удивление много девушек, больше чем Анаит ожидала - может быть, треть от общего состава. Хорошие лица - сосредоточенные, с четко отмеренной, осознанной мимикой. Минимум косметики, максимум сознания своей уникальности.
Студенчество, как ему и надлежит, ожесточенно препиралось.
- Учебник должен делать только одно, - с привычной монотонностью повторял здоровенный блондин, наполовину вылезающий спиной в проход. - сообщать факты, располагая их в понятном порядке. Если вы думаете, что это такая простая задача, я вас тут всех разочарую. Историки над каждой мелочью годами бьются, устанавливая, что тут факт, что он мог значить и как он с другими событиями увязывается. Чтобы не получалось как в той пародии "В таком-то году жители города Кельна видели плывущего по реке дракона и от такого их удивления во Франконии случилась социальная революция.".
Слушали его с нетерпеливым вниманием, как быстро думающие, но хорошо воспитанные люди слушают человека, привыкшего медленно и подробно повторять отлично известные им аргументы.
- Уже тут, уже пока мы разбираемся, где здесь факт - можно наворотить до небес и поколения сбить с толку, потому что сами знаете, мы тут худо-бедно варим в своих профильных специальностях. А во всем остальном - что сдавал, то и запомнил. А этот ваш Хендриксен, он же выбирает, чем нас повкуснее накормить, чтобы у нас, значит, мотивация не отвалилась. Творец великого прошлого…
Анаит насторожилась - и немедленно услышала альтернативную точку зрения. Излагал ее симпатичнейший мулат с карибским выговором; само по себе интересно: обычно абитуриенты из того региона поступали в Александрийский или Токийский филиалы. Но у Новгородского самый высокий рейтинг.
- Факты, последовательности - это справочник. Обработка - это аналитика. А нам нужна концепция, нам нужна метафора и даже парадигма. Мы должны знать, зачем все это было и зачем есть сейчас. Смысл и способ смотреть на вещи. Мы не историки! Мы должны знать, чему мы служим. Когда я читаю это, я знаю - зачем.
- Я тебя разочарую… кстати, у Хендриксена ты этого не найдешь - и понятно почему. Знаешь, кого предпочитали альбийцы брать в свои службы, когда они только на ноги становились? Юристов. Это почти необходимость была - высшее юридическое. Потому что правильно организованная голова, - блондин потюкал себя огромным пальцем по лбу, лоб отозвался радостным деревянным звуком. - это сила. Но это совсем старые времена. А вот когда уже после революции, после всех этих "мир хижинам" и прочей глупости аналитические службы воссоздавали - знаешь кого туда брали? Кто там был первым поколением? Историки - античники и медиевисты. Потому что им не нужны были метафоры, они их сами производили, если надо. Зато они видели, что есть на самом деле. И умели поднять картину из разрозненных деталей. Близкую к истине - а не ту, что им приятна.
Анаит как-то поняла, что центром компании на самом деле являются не спорщики, и уж тем более не внимательно слушающий, и не менее внимательно жующий коллектив человек в пять-шесть. Цезарь, которому предстояло подвести итог спору, был двуглав: сидящие на одной табуретке, слившиеся как сиамские близнецы - во внешней левой вилка, во внешней правой нож, еще пары рук словно бы и нет, - парень и девушка, одинаково астеничные, с удлиненными конечностями, и гибкие словно лианы. Старшекурсники. Было в них, даже в молчаливом методичном пережевывании салата, что-то бунтарское, но не подростковое, а упрямое по-бычьи, не вязавшееся с внешней хрупкостью. Анаит взяла парочку на заметку еще до того, как услышала слова.
- Жуйте, - уронила наконец девушка, презрительно улыбаясь. - Тут лучше жевать, чем говорить. Люди всегда будут делиться на тех, кому нужны воспитатели и на тех, кому нужны преподаватели. Жаль только, таблички на входе не хватает - "Оставь мышление, всяк сюда входящий".
Анаит показалось, что последняя фраза предназначена лично ей, хотя она внимательно изучала почву, на которой рождались теории. Полы бывшей монастырской трапезной того стоили. Цветная плитка, пригнанная друг к другу так, что кажется - весь пол вырезан из одного куска камня, а узор из клеточек просто каприз природы. Цветы, птицы и звери, непривычные очертания. Красота земная и рукотворная…
- Но многим нужны воспитатели.
- Но не здесь. - У молодого человека и выговор такой же. Начинает лениво, растягивая, а потом прикусывает хвосты. - Сюда должны приходить те, кто уже закончил с детским садом. Так что на вопрос, что выбирать - учебник Хендриксена или учебник Стефановского, отвечаю: Стефановского. Одну его часть. Под названием "библиография".
Это могло быть провокацией, хотя внутренние связи в группе казались сложившимися довольно давно. Старшекурсники, имеющие возможность покидать территорию. Явная оппозиция. Ну что ж, полковник Моран удивится, если она не сделает ни одного ответного хода. Не отреагировать на провокацию - пожалуй, хуже чем отреагировать "правильно".
Анаит задержалась с пирожным, потом долго мыла руки, пока наконец, не отследила выходящую парочку, уже без компании. Очко в пользу теории провокации.
Оба - под метр восемьдесят, темноволосые, с яркими оленьими глазами. Очень экзотичная пара, откуда они? Подойти, представиться. Позволить себя рассмотреть еще раз, внимательно и с легким вызовом. Где мы могли бы побеседовать? Во дворе? Потому что погода хорошая?
- Потому что третьи уши - лишние. - Девушка явно тяготела к афористичным высказываниям.
- Четвертые, вы хотели сказать?
- Третьи. Как третьи руки, - пояснила девица.
- Вам все равно что-нибудь о нас расскажут, - молодой человек.
Кажется, это был намек на многоуровневое доносительство… а может, не вполне хорошее владение идиоматикой.
Восточно-славянские языки в этом смысле - одно огромное многоуровневое минное поле.
- Я из Крыма, а вы откуда-то еще южнее, я полагаю.
- Александрия. Но поступали сюда.
- Нам говорили, что настоящая стартовая площадка - только в Новгороде.
- Даже правду сказали.
Дальше можно не спрашивать. Ясно, что недовольны, ясно, чем недовольны, ясно, насколько давно и безнадежно. Даже если все остальное приманка, это - правда.
- Я пока не знаю, о чем вас спрашивать.
Снять изображение и добыть ее данные, все, включая статус, они могли и за время перерыва. Если раньше не знали.
- А можно спрошу я? - молодой человек слегка наклоняет голову. - Вы же слушали наш разговор.
- Признаюсь, слушала.
- А какой бы учебник выбрали вы?
- По меньшей мере оба. Один, чтобы составить представление о прошлом службы безопасности. Второй… догадайтесь сами.
Парочка вполне невинно держится за руки. Если не обращать внимания на то, что пальцы слегка шевелятся, как бы случайно, если не видеть в этом постукивании осмысленные ритмы. Параллельный разговор. Персональный код. Неплохо. Вслух они реагируют, только обсудив что-то между собой.
"Узнать фамилии и подарить Джону. Хотя бы на практику. Прелестная пара".
Услышанное для них как минимум неожиданно, признак превосходства. И отчего-то вызывает доверие. Воздух ощутимо теплеет.
А там, где теплеет, там тает лед и начинается паводок. Здешний пошел вниз по руслу с целеустремленностью, обещающей интересные времена всем, кто живет рядом с устьем. Молодые люди провели в теплых каменных объятиях несколько лет. Они были справедливы, взвешенны, отдавали должное. Учебная программа хороша - но отравлена методами преподавания: формированием ценностей, как известно, должна заниматься младшая школа, а не университет. От подкожной муштры, как ни странно, свободен только "гражданский" факультет, управления - рай и оазис. У них все вовне, все ясно и проговорено. На всех прочих главное правило - волшебные слова "сами должны понимать".