- Интересно, - трет переносицу да Монтефельтро. - В сущности, вы говорите, что я должен был предать Морана. Выдать остальным его маленький секрет воздействия на Шварца, например. Но у вас это звучит как нечто правильное. Интересный этический момент…
- Интересный… но начни вы еще раньше, возможно, вам не пришлось бы предавать никого. Как вы понимаете, я это и себе говорю довольно часто.
- Вот это вы совершенно напрасно. Ничего общего. - Антонио негодующе отмахивается, как будто некоторые вещи можно просто отменить по мановению руки. - Если бы Моран затеял мятеж, его можно и нужно было бы убить. А он… а он просто разлагался заживо, и все, - неожиданно грустно заключает бедное головоногое. - И так ничего и не понял.
* * *
- Хорошо, - говорит крючконосый человек за отдельным столиком. - Хорошо. Я уже сказал, что если я ошибся, я с удовольствием принесу извинения Мировому Совету Управления в целом и всем его делегатам по отдельности. Могу сделать это прямо сейчас. Вам не годится? Вы хотите знать, чем я руководствовался? Отлично. - Он совершенно неподвижен, Одуванчик. Кажется, что шевелятся только мышцы, отвечающие за речь. - Говорят ли вам что-либо вот эти имена: Сабина Рихтер, Джонас Ин, Альдо Дзанни? Автокатастрофа, сердечный приступ, несчастный случай на горном курорте?
Лим слегка шевелит манипулятором. Теперь подборку могут видеть все, кто в зале.
- Все трое - сотрудники Комитета внутренней безопасности МСУ. Все трое в разное время стали объектами внутреннего же расследования по подозрению в утечке. Расследование не дало однозначного результата.
Черт побери, думает Джастина, у нас нет этих данных, у меня нет этих данных.
Совет тщательно избегает всех мыслимых обвинений в пристрастности. Его интересы на заседании представляет дежурный член Конфликтной комиссии. Йоко Фрезингер, лучшее - или худшее, смотря на чей взгляд, - сочетание черт двух, несомненно, великих народов. Франконское виртуозное крючкотворство, ниппонское коварство и удвоенный педантизм. Одуванчику нужно было свериться с расписанием дежурств в Конфликтной комиссии, прежде чем начинать свою авантюру.
- Господин Лим, уточните, пожалуйста, владели ли вы этими данными, обращаясь к прессе?
- Госпожа Фрезингер, именно этими не владел.
Впрочем, он, кажется, сверился. Сволочь, герильеро поганый. С другой стороны, это тавтология.
Он не сказал "я высказался и тут ко мне набежали те, кто давно хотел отстреляться по той же мишени, набежали и принесли все, что у них лежало в защечных мешках, мне осталось только отделять зерна от плевел". Не сказал. Но все поймут.
- Благодарю. На основании каких именно проверенных и прочих данных вы составили свое первое обращение к прессе, а конкретно к Пятому каналу телевидения оккупированной территории Флореста?
- Я прошу занести в протокол, что я, как законно избранный депутат законно избранного парламента республики Флореста, никакой оккупации моей страны никакими внешними силами не признаю, - Одуванчик слегка наклонил голову. - В случае попыток любой внешней силы превратить этот термин в нечто более серьезное, нежели юридическая условность, я также намерен противостоять этим попыткам с оружием в руках. Точка. Зафиксировано? Спасибо большое, мы можем больше не возвращаться к этому вопросу. Госпожа Фрезингер, я составил это мнение на основании всего моего предыдущего опыта. Признаюсь, это была достаточно узкая выборка - но уж какую выдали.
Идиот! Тебе же спасательный круг бросали! Вот и сказал бы, что как раз в оккупации все и дело, а ты что? Ведь говорили же, ведь обсуждали же… Он идиот - и я идиотка. Он не понял. Не понял он. Не поймал интонацию. Мы привыкли уже, что он шустрый и все ловит… а теперь поздно.
- Я прошу занести в протокол, - не оборачиваясь к секретарю, спокойно говорит Фрезингер, - необходимость рассмотреть выполнение господином Сфорца условий концессии. Благодарю, продолжим. Господин Лим, я еще раз повторяю вопрос: на основании каких сведений, - она выделяет последнее слово тоном, - вы составили свой прогноз? Вы понимаете разницу между опытом и сведениями? Вы имеете право воспользоваться услугами переводчика.
Треклятый Одуванчик все неправильно прочел… и решил, что это ловушка. И что он обязан в нее попасться. И дело даже не в том, что его неправильно поняли бы дома… а в том, что он так думает - и все поставил на то, что в новом мире, после переворота, ему позволят так думать, так говорить и так действовать.
- Спасибо большое, госпожа Фрезингер, возможно, позже, когда я устану, я попрошу об этой услуге, латынь для меня все-таки третий язык. Взгляните вот сюда. - А вот это уже не сюрприз, это они готовили, - вот примерно такие формы принимало общение кое-кого из моих бывших товарищей по партии, а также некоторых соседей по континенту, со службами МСУ.
Аудитория разнообразно выражает эмоциональный шок. Картинка на гигантском экране и впрямь впечатляющая. Это было человеком… было и есть, потому что это не снимок, а остановленная на первом кадре видеозапись. С субтитрами.
- Это не у нас, - слегка улыбается Одуванчик, - это на западном побережье. Послушаем? Тут всего полторы минуты.
- Не возражаю, - говорит Фрезингер.
И аудитория выслушивает девяносто три секунды признаний некоего агента Комитета безопасности, который получил задание препятствовать объединению главной оппозиционной группировки и тамошних концессионеров.
- Я не могу, повторяю, не могу доказать, что последний тур уже наших собственных, флорестийских внутренних неурядиц, повлекший за собой интервенцию МСУ, имел в подоснове нечто похожее. Более того, возможно, у меня сложилось предвзятое впечатление. Но вот на этом я… вырос.
А это вам за "выполнение условий концессии". Но уже поздно, лишнее уже сказано. А ведь объясняла же… что для доброй половины Совета он - клиент Франческо. Клиент в ромском смысле слова. Сколько бы он сам ни считал себя независимой единицей.
Пальцы рыщут по клавиатуре, почта уходит, проваливаясь в черные электронные отверстия, идеи, рекомендации, предложения - какую позицию занять, как вытаскивать. Только до источника всех бед не дотянуться, не подать сигнала. Есть ведь и жесты оговоренные… есть - да все не на тот случай.
- Позвольте мне выразить глубокое негодование по поводу увиденного. Если не ошибаюсь, это теракт в Киту. Тринадцать лет назад. Тем не менее, хотелось бы все-таки услышать, каким образом политика расформированного полтора года назад Комитета безопасности на территории Пирув-Ла-Либертад в позапрошлом десятилетии лично для вас связана с возможными последствиями звонка проректора Морана сотруднику корпорации Сфорца Щербине?
- Образ действия, госпожа Фрезингер, часто долговечней организаций. Образ действия и сила привычки. Теракт в Киту был 13 лет назад. Последнее убийство-провокация, совершенное сотрудником Комитета безопасности в Терранове, было полтора года назад. За десять лет много что войдет в привычку. Я могу быть кругом неправ. Но это прекрасно, если я не прав, не так ли?
"А уже моя сила привычки мешает мне верить в прекрасное."
- То есть, вы признаете, что сделанные вами прогнозы были основаны только и исключительно на обобщенном негативном опыте, полученном в длительный период до образования Антикризисного комитета?
Джастине делается несколько не по себе. Фрезингер слишком легко и очевидно подсказывает компромиссное решение "сойдемся на том, что это дело прошлое". Всем известна ее позиция в отношении покойного Личфилда, выразившаяся в уже ставшем афоризмом "Тогда предлагаю создать комитет антибезопасности". Высказано было еще во времена войны с Клубом и зачисток в Совете. Дескать, если вот это - безопасность…
В сущности, Одуванчика она кромсает на салат, сочувствуя его позиции. Но - слишком уж легко.
- На этом опыте, на представлении о сроках, в которые этот опыт вымывается, на страхе перед ошибкой.
Кажется, Деметрио эта легкость тоже не нравится. Они допускали и такое развитие событий - но не настолько быстро. Не в первый же день, не в первые же часы. Как будто Фрезингер торопится заключить мир - или убрать Деметрио с дороги и с повестки и заняться чем-то более серьезным.
- Благодарю вас, господин Лим. У меня вопросов больше нет. Если кто-то из присутствующих желает задать вопросы, я прошу делать заявки.
Если никто из присутствующих не захочет сделать нам пакость в ближайшие пять минут, думает Джастина, придется срочно запускать свои заготовки в зале. А это риск - заметят, поймут. Так что, Господи, пожалуйста, пусть кого-нибудь немедленно укусит муха. Что угодно. Ложное обвинение, компромат, любую глупость или нелепость - только не уползать отсюда в положении официально признанной бедной деточки, которую трудное детство заставляет говорить гадости. Нас собьют на подлете и никакие меры безопасности не помогут. Мы заявились на лидеров континента, а не на этот… пшик.
А Одуванчик, кажется, почти счастлив. Вот сейчас он стряхнет с холки мелких нападающих, и все кончится. Госпожа Фрезингер ему пока не по зубам, он ее просто не воспринимает, ни стиль, ни логику - вот и думает, что худшее позади. Бестолочь. За пять вопросов провалить решительно все, что наработано до того. Его ведь не собирались топить, от него хотели услышать, что у него за граната в рукаве, как у него Моран связан с концом света. Увидели, что там пусто и остановились. Не со зла, не чтобы раздавить - а просто потому, что тут полная несовместимость уровней и понятий.
- У меня есть вопрос к господину Лиму, - поднимается из третьего ряда долговязая фигура. Черный костюм, черное лицо, посредине белый воротничок. Боже, спасибо, это то, что нужно - и благослови, пожалуйста, мстительных отвергнутых поклонников. - Сообщите, пожалуйста, какие отношения связывают вас с господином Сфорца и его супругой, а также с господином председателем Антикризисного комитета?
- С господином председателем Антикризисного комитета мы несколько раз играли в настольные игры. Очень рекомендую. Госпожа ФицДжеральд при первой встрече подбила мне глаз, господин Сфорца ей не помогал - не было необходимости. У нас тесные отношения, и вам в них нет места.
Аудитория сдержанно хихикает. Фрезингер поправляет очки и разглядывает Одуванчика поверх очков, словно он у нее на глазах превратился в кенгуру. Ожил, развеселился, принялся хулиганить в известном всем стиле.
Ой и трижды ой. Сейчас и председатель, и еще две трети зала решат, что граната у Одуванчика в рукаве и была, и есть - просто она осколочная и он ее ради пустяков тратить не стал. И досочинят, что для него не проблема сделать перед Советом реверанс с извинениями, а, стало быть, позиции его непоколебимы.
Томас садится. "Сконфуженно присел", что называется - и пусть кто-нибудь скажет, что не бывает.
- И как давно вы состоите в тесных отношениях с оккупационной администрацией?
- Да с самого начала. Согласитесь, "сидеть в печенках" - это отношения тесней некуда.
- У меня вопрос к госпоже Сфорца, или вы предпочитаете… - Джастина отмахивается. Одуванчик внес свою лепту в привычную террановско-европейскую путаницу с фамилиями. - Как вы, в качестве полномочного представителя Совета, оцениваете позицию господина Лима по отношению к оккупационной администрации?
- Это не входит в мои обязанности. И, как я помню, ни Совет, ни оккупационная администрация не запрещают иметь о себе мнение, отличное от восторженного. - Вот вам. - Деятельность господина Лима как депутата и члена правительства, является совершенно законной. Его симпатии и антипатии, в том числе политические - его личное дело и неотъемлемое право. У меня, как у представителя Совета во Флоресте, нет претензий к господину Лиму.
- Я это вам в следующий раз напомню, сеньора… - нахально и жалобно добавляет Деметрио, улыбаясь в зал.
Интересно, как скоро аудитория вычислит, что в его случае сила противодействия равна удвоенной силе действия, и чем сильнее пинаешь бедного герильеро, тем выше он взлетает? Уже должны понять. Уже должны начать топить всерьез.
- Господин Лим, если вы так серьезно относитесь к словам, могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете - и как совместить ваши речи с… как нам только что объяснили, законным характером вашей деятельности?
Одуванчик наклоняет голову чуть наискось - и действительно становится похож на гибрид орла и кукушки… припечатал же Максим, не отмоешься.
- Когда вы ввели к нам войска, обвалили остатки страны и лишили нас шанса решить свои проблемы самим - это называлось "оккупацией". Когда государство-представитель МСУ сейчас восстанавливает и помогает нам восстанавливать экономику и общество - это тоже называется "оккупацией". Для вас это одно слово. Для меня - два разных.
Так, кажется, обошлось. Может быть, мы доползем до перерыва - и уж там-то я оторву мерзавцу голову. За невнимательность, за пропущенные веревки и ловушки, за то, что его предупреждали. За все.
Джастина оглядывает аудиторию, насколько это возможно без риска свернуть шею. Жалко, скорпиона нашего корпоративного не видно без зеркальца - сидит в ложе прямо позади и много выше. Вообще, с ее места хорошо виден левый профиль Амаргона, анфас Фрезингер и правый профиль мирно дремлющего дедушки Матье. А все остальное - увы, не разглядишь, полутемный зал с подиума воспринимается преимущественно на звук. Одуванчику ее вообще не видно, если не развернуться, а кресло не крутится. Добрая, гостеприимная планировка.
- Господин Лим, - звучит милый, почти детский голосок с галерки. - Скажите, а вы не удивились, когда ваш друг Максим Щербина посвятил вас в тонкости своего приватного телефонного разговора?
* * *
- Нет, совершенно не удивился, сеньора. Потому что он меня не посвящал ни в какие тонкости. Максиму позвонили при мне. Он поначалу, кажется, собирался нырнуть к себе… только потом как-то оцепенел - и, по-моему, вообще забыл, что я тут сижу и слушаю. А слух у меня, как вы наверное знаете, очень хороший. Но я все равно сначала решил, что я чего-то не понял, потому и решил разобраться. А предсказать, что я сделаю, после того как разберусь, сеньора, мог разве что пророк.
Под пристальным взглядом устрашающей прокурорши - или кто она там, - его несло много дальше, чем хотелось бы. Он ощущал отторжение аудитории всеми чувствительными волосками на шкуре. Не тот стиль, не та форма. Наверное. Пресвятая Дева, ну кто бы заранее сказал, что все это будет настолько отличаться от привычной уже работы?.. Само пространство, этот огромный купол, как в соборе на картинках, эти уходящие ввысь ряды-ступени. Колизей с крышей, вот что это такое: и размеры, и суть происходящего. Нужно было подчинить аудиторию, взять ее в кулак, распустить на ленточки и заплести - но куда там. Шансов не больше, чем у быка на песке.
Деметрио вспомнил запись времен переворота. Вот Сфорца тут стоял. Шутил, играл и добился своего. Наверняка же чувствовал себя в самый раз: и лапы влезают, и хвост помещается.
А он сам… предупреждали же его. Кретин царя небесного. Он тут разговаривал, смягчал, уступал - думал, что его размажут, но будут с ним разговаривать. Черта с два. Он для них только кукла, а кукловод - это кто-то другой. Сфорца или Максим. Настоящие люди, а не второй сорт. Нужно было лучше смотреть, внимательней слушать. Учил ведь историю - а вдуматься, к себе применить, слабо. Судя по выражению лица Джастины, он тут уже наговорил. Но отступать, показывать, что не хочешь боя - было ошибкой. Ну, будем надеяться, этот опыт кому-нибудь пригодится.
- Вы, кажется, занимались террористической деятельностью?
- Я был амнистирован. Кажется.
- За личные услуги господам да Монтефельтро и Сфорца? - вякнул некто неразличимый.
Твари. Стервятники.
Деметрио вскипел, сдержался - и разрешил себе не сдерживаться.
- Вообще-то, вместе со мной было амнистировано семь тысяч сто восемьдесят два человека, - неспешно выговорил он. - Вы можете считать, что оккупационная администрация слишком широко отметила некое приятное событие. Сеньора, желаю вам никогда не нуждаться в подобных личных услугах.
Он даже не играл. Просто сказал этой неразличимой суке то, что думал.
К его удивлению, кто-то зааплодировал. И кто-то этого кого-то поддержал.
Дева Мария, они, что, головы дома забыли? Они, что, не понимают, что их смотрят и слушают везде, а не только в Старом Свете. Да и здесь, в этом зале, кого-то проняло уже. Когда охотников слишком много, зрители начинают болеть за волка.
- Почему вы согласились на амнистию?
- Потому что для того, чтобы отказаться, нужно быть дураком и преступником. У страны появился шанс сойти с карусели - и сделать это без войны. Прикажете выбросить его на помойку? Большинство людей, с которыми я начинал, их почти всех их нет в живых, это рабочие из Сан-Хуана, металлурги, химики, конвейер - когда они пошли воевать, им было нужно только, чтобы их перестали убивать. Оружием или голодом. Вы за кого меня принимаете?
Я знаю, за кого. Но вы не рискнете сказать это вслух.
- Господин Лим, - а вот это голос опасный, - у нас еще много времени, скажите, пожалуйста, мог бы я испросить сорок пять минут для себя? Как раз до перерыва. Нынешняя беседа очень поучительна, но не способствует серьезному обсуждению.
Разве бык может сказать "нет"?
Этот не таится в темноте. Спускается по ступеням, садится за соседний столик, кладет планшет толщиной в лист бумаги, кивает техникам. Походка, жесты - как у дорогого журналиста. Почти. Респектабельность во всем, от зажима для галстука, до шнурков. И чем-то похож на самого Деметрио. Азиат-полукровка, кажется. Высоченный, стройный, полированный. Костюм цвета слоновой кости, лицо с тем же отливом.
- Позвольте представиться, я - Хоанг Ден Ань, заместитель председателя Комиссии по защите прав человека. - И корпорант, сразу видно. Джастина уже объясняла, что все они заместители, потому что старым законом запрещено занимать руководящие посты. - Можете звать меня Дэн, - все-таки журналюга… все повадки. - Скажите, Деметрио, разделяет ли большинство жителей Террановы ваше мнение об оккупационном режиме?
- Простите, Хоа… Дэн, я уже говорил, что мне не нравится слово "оккупация" - оно слишком многозначно. Нет, я думаю, что не разделяет. Двести лет внутренней смуты, перемежаемой вторжениями извне, два столетия карточных домиков и повальной нищеты - это хороший способ отучить людей загадывать на будущее. Спросите меня снова лет через десять.
Это если я еще буду здесь лет через десять. Хороший способ уйти от вопроса.
- То есть, большинство все-таки не поддерживает широкие инициативы корпорации-держателя концессии и не встречает эту политику с таким энтузиазмом, как вы?
Да, этот опасней всей своры, взятой вместе. Но с другой стороны, то, что я сейчас говорю, может стать дома… политическим курсом. На какое-то время. Даже без меня.