- Рей Наваррский не имеет права судить кабальеро на этой земле, будь он хоть трижды сеньор Бискайский. Здесь Гипускоа.
- Хорошо, кабальеро, - подал голос дон Саншо. - Будет тебе суд равных. Кавалерственный суд чести. Только тех, кто носит золотые шпоры. Это я тебе гарантирую - дон Саншо Лоссо дела Вега, инфант Кантабрийский, как кавалер чести ордена Горностая. Остальные кабальеро поклянутся тебе, что будет именно так, без малейших отступлений от Кодекса кабальеро.
И, дав переварить нашему противнику эту информацию, добавил:
- А теперь выходи. Дон Франциск молод и горяч, от нетерпения может и действительно сжечь твою уродливую башню. Вместе с вами.
Терпеливо подождав, пока отец Жозеф вместе со своим монашком примут от всех обвиняемых исповедь и проведут обряд соборования, начали судилище. Суд был долгим. Почти до самого вечера продолжались допросы всех, кого захватили в замке. И их слуг. И их пленных.
Председателем суда был сьер Вото, как самый старший по посвящению в рыцари, заседателями - дон Саншо и баннерет д’Айю.
Я исполнял функции прокурора и дознавателя. А также вел следствие как умел.
Из полона выручили бискайского купца, небольшой табор цыган и крестьянскую семью, захваченную сегодняшним утром. Они все сидели в подвале каменного сарая, в котором и хранили разбойнички весь захваченный у них скарб.
По моему настоянию провели даже следственный эксперимент, где разбойники из рядовых, "вставшие на путь исправления и сотрудничества с администрацией", просто и незатейливо показали на месте, как они захватывали, как убивали и пленяли и как увозили в замок награбленное, кто отдавал приказы и кто их исполнял. И сколько вообще было таких случаев.
Надо отметить, что не все слуги предали своих хозяев. Большая их половина просто отказалась отвечать на наши вопросы, хотя видели, что толстые нижние сучья большого дуба, под которым шло судилище, валлийские стрелки привычно превращали в виселицу захваченными в их же замке веревками.
Главарем в этой разбойничьей шайке неожиданно оказалась дама. Весьма симпатичная особа лет под сорок, одетая в новый бархатный роб и шелковый платок. Властная, но довольно истеричная. Двое других благородных пленников были ее сыновьями. Оба - кабальеро. Оба из рода Гамбоа. Отец их погиб в "войне банд", и руководила всем мамаша. В том числе и разбоем, хотя сама на дело из замка не выезжала.
Проезжавшие путники, которых оставленный нами заслон стопорнул во время нашего захвата замка, усиленно возмущавшиеся учиненным произволом, после нашего приезда активно втянулись в роль судебной публики, создавая не только соответствующий эмоциональный настрой во время судоговорения, но и будущую пиар-акцию справедливого меня в окружающих землях. Для чего я и отдал такой приказ, уезжая в предгорья. А что следы затопчут, то это была отмазка для местных.
Сегодняшние убийства крестьян были вызваны активным сопротивлением главы семьи и громкими криками его матери, которая никак не хотела успокаиваться и молча идти в плен.
Жена убитого крестьянина, на коленях рыдая на телом убитого мужа, именем Богородицы и Сантьяго требовала от суда справедливости и возмездия. Две ее дочурки - близняшки лет тринадцати - просто плакали за ее спиной, разрывая нам сердце своим горем.
После короткого совещания сьер Вото выдал вердикт:
- Кавалерственный суд постановил: лишить обоих молодых Гамбоа золотых шпор и соответственно звания кабальеро за поведение, неприличествующее этому высокому званию. Убитая крестьянка была вдовой, а каждый из них в свое время клялся быть "защитником слабых, вдов и сирот".
Хинеты натаскали от лошадей и мулов кучу навоза.
На эту кучу положили щит одного из молодых кабальеро гербом вверх.
Поочередно поставили их на этот щит, и Марк своим топором срубил с их сапог "репьи" золотых шпор.
Публика ахнула.
После чего Марк по приказу сьера Вото порубил этот щит на щепки и воткнул эти остатки в навоз.
- Кавалерственный суд закончен, - провозгласил сьер Вото. - Что дальше делать с этими представителями подлого сословия, пусть решает самый высокий сеньор из нас.
Все обернулись на меня. Точнее, на корону моего шлема.
- Нераскаявшихся разбойников повесить, - приговорил я. - Раскаявшихся отправить отрабатывать свои грехи на десять лет в каменоломню. В орденские земли. Содержать в кандалах.
И перекрестился.
- Прости, Господь, мне этот грех, но суд и расправа - моя обязанность перед этими людьми.
Микал, заранее затесавшийся в толпу зрителей, визгливо заорал:
- Да здравствует справедливый сеньор!
Ему радостно завторили находившиеся в толпе женщины. А потом и мужчины, глядя на них, подтянулись в славословиях мне.
Очень захотелось сделать театральный комплимент. Но вовремя себя одернул. Не в театре, ёпрыть. Все не понарошку, а взаправду.
- А как же выкуп?! - отчаянно заорал старший из братьев Гамбоа, надеясь еше выторговать свою жизнь.
Младший только ошалело таращил глаза, не веря во все происходящее.
- Выкуп берется с благородных кабальеро захваченных на честном поле боя, а не на дорожном разбое, - отрезал я. - К тому же я не вижу тут благородных кабальеро, с кого было бы уместно мне брать выкуп.
Повернулся к Марку с валлийцами:
- Вешайте этих МУЖИКОВ.
Первыми повесили бывших кабальеро, под визгливый аккомпанемент их матери, призывавшей на наши головы все возможные кары, какие только подсказывало ей воображение. Марк устанавливал колоду, вырубленную им же из старого пня, валлийцы ставили на нее приговоренного с завязанными за спиной руками, накидывали на его шею смазанную жиром петлю. После чего Марк пинал ногой колоду и подкатывал ее под следующую петлю.
Когда тела бывших рыцарей перестали дергаться на веревках, на ствол дуба приколотили их второй щит в перевернутом виде. Сдвинули к корням кучу навоза с остатками первого щита и бросили туда же обломки золотых шпор. На что толпа зрителей эмоционально ахнула.
Потом рядом с ними повесили и их мать. Как главаря разбойничьей шайки, преступно отринувшей пред Господом образ женщины и продавшей душу дьяволу, убивавшей невинных людей за злато-серебро.
Затем валлийцы развесили гирляндой полтора десятка нераскаявшихся "работников ножа и топора, романтиков с большой дороги". Вот такой получился украшенный дуб. Всем проезжающим напоминание о том, что шалить на дорогах нельзя.
Тех, кто раскаялся и сотрудничал со следствием, повязали и загрузили в телегу. Этих была ровно дюжина. Должен же кто-то у Аиноа уголек рубать? Не своих же сервов ей на эту тяжелую работу отрывать вместо положенной барщины…
Потом, распустив по домам всю проезжую публику, велел валлийцам и половине хинетов разрушить разбойничий замок и догонять нас в Гернике.
Никого из рыцарей с ними не отправил.
Глава 7
ПЛОДЫ ОТЧЕГО ДЕРЕВА
Герника встретила нас кучами мусора на окружающих полях и относительным малолюдьем. Фестиваль аристократической демократии кончился.
Первым делом я отправился в церковь. Причем не для показухи, а реально помолиться за души людей, которых я приказал повесить. Тяготило это меня. Все понимаю: вор должен сидеть в тюрьме, а разбойник - висеть в петле, но… Может, потом, когда-нибудь, и привыкну к королевской работе, а сейчас муторно.
Поднялся по двенадцати ступеням в храм Святой Марии и, гулко "шлепая" под потолком своими шагами, прямиком направился в исповедальню. Только здесь я могу побыть один, и то недолго.
- Что тебя привело сюда, сын мой… - заскрипел через решетку старческий голос монсеньора.
- Меа maxima culpa, святой отец…
После обеда в обществе монсеньора и отца Жозефа, прошедшего, как пишут в газетах, в дружественной и сердечной обстановке, ко мне на аудиенцию запросилась делегация от Генеральной хунты Гипускоа в составе трех кабальеро. Возглавлял ее дон Мартин Лопес де Лойола, что было для меня неожиданностью. Вроде он в другой город уезжал по делам…
Встав передо мной, они после поклона и приветствия выпалили разом:
- Сир.
Что? Я, часом, не ослышался?
- Сир, собравшись и повторно рассмотрев вашу кандидатуру, Генеральная хунта Гипускоа большинством голосов согласилась с тем, чтобы вы были нашим сеньором. При условии, что вы будете неукоснительно соблюдать наши древние права и привилегии, а если нет, то нет.
Я встал. Отдал неглубокий поклон этим людям и сказал:
- Благодарю вас, кабальеро, за высокое доверие. Когда мне выйти под Отчее дерево для воздания подобающих клятв?
- Завтра, сир. После мессы. Нечего тянуть с этим. Дома у всех накопились дела. Да и вы, как мы смотрим, спешите, - ответил дон Мартин.
- Завтра так завтра. Только я должен сознаться вам…
- Простите, сир, что перебиваем, но мы уже знаем, что вы повесили двоих Гамбоа за дорожный разбой, и одобряем это.
И все трое снова поклонились мне.
Вот как… тем лучше.
- Я не то хотел сказать вам, кабальеро, - добился внимания к себе и продолжил: - Я не смогу быть всегда вовремя в том месте, где творится разбой на ваших дорогах. Тем более что дела призывают меня как можно скорее отбыть в Беарн, а оттуда в Наварру. Я считаю, что все здоровые силы Гипускоа должны объединиться в священную эрмандаду под покровительством святого Фурминта для борьбы с феодальным разбоем. Для этого я, как ваш сеньор, наделяю такую эрмандаду правом содержать вооруженную силу не только в городах, но и для борьбы с разбоем в ненаселенных местах. И дозволяю этим отрядам эрмандады казнить дорожных разбойников, взятых с поличным прямо на месте преступления.
Делегаты многозначительно переглянулись. Но, судя по выражению их лиц, остались довольны моими словами.
- Сколько мы будем иметь право набрать таких милитов? - спросил дон Мартин.
- Столько, сколько вам потребуется. Вы тут лучше владеете обстановкой, чем я.
Действительно, чего это я буду влезать в столь мелочные вопросы? Не царское это дело. Все равно я тут только формальный сеньор по большому счету.
- Для решительных действий потребуется нанять сотни четыре-пять милитов. Не меньше. Но, сир, весь вопрос в том, что делать с этой силой дальше, когда с разбоем будет покончено. Не получим ли мы при этом новых разбойников вместо старых? Особенно если по истреблении угрозы разбоя они останутся тут у нас без дела и дохода, - спросил высокий кабальеро с роскошной шевелюрой цвета "соль с перцем".
- Дон?.. - протянул я, не зная как назвать своего собеседника.
- Фернандо Оньяс, сир. К вашим услугам…
Ага… теперь мне все стало ясно. Оньясы снова вышли на тропу войны, чтобы добить ненавистных Гамбоа. А для придания себе легитимности решили опереться на меня. Точнее, на мое имя. И решили это явно в последний момент, только потому, что я повесил двух Гамбоа. Посему и признали меня вдруг своим сеньором. Вряд ли на это решение повлияли мои душещипательные беседы у камина с доном Мартином. Как я уже понял, мне достался хоть и пылкий, но очень прагматичный народ.
- Дон Фернандо, я с удовольствием приму этих милитов к себе на постоянную службу, после того как у вас отпадет в них надобность. Дорожный разбой - беда не только ваших мест, так что опытные в этом ремесле люди всегда пригодятся. Особенно если они умеют обращаться с огнестрельным оружием.
Вот так вот, господа хунтерос, вооружите их для меня еще пистолетами или аркебузами за свой счет. И обучите стрельбе. А кто сказал, что будет легко? Должен же и я поиметь хоть какой-то бонус с вашей феодальной войны.
Делегаты снова поклонились, показывая свое удовлетворение моим решением.
- И еще, кабальеро, - заострил я тему, - я считаю, что разбойничьи гнезда в горах и предгорьях должны быть разрушены, чтобы впредь они не создавали новой угрозы. Я бы даже предложил вывезти оттуда весь камень от разрушенных замков в ближайшие города и продать на стройки. Чтобы труднее было эти разбойничьи гнезда восстановить. А вырученные деньги пустить на содержание этих милитов.
На этот раз доблестные рыцари не смогли сдержать радостных улыбок и одобрительных взглядов на дона Мартина. Ну точно, это он заварил всю бодягу с выборами меня по новой. И добавил в эту бочку меда ложку дегтя.
- Но и вы, господа, помогите мне в будущей войне с руа франков, - кинул я пробный шар.
Четверть миллиона мараведи с Бискайи я уже слупил, надо, чтобы и эти перцы раскошелились за разрешение закончить их феодальную войну в свою пользу.
- Сто тысяч мараведи мы готовы передать вам сразу после ваших клятв под Отчим деревом, - торжественно произнес дон Фернандо обволакивающим баритоном, словно осыпал меня золотыми монетами.
Видимо, я зримо скривился от такого "щедрого" предложения, потому что третий делегат поспешно добавил:
- Это только единовременно, сир. А до Рождества мы обязуемся вам дослать еще четыреста тысяч мараведи серебром. Мы более богатая страна, чем Бискайя, - добавил он не без гордости.
А я прикинул, что эти четыреста тысяч они за это время отберут у Гамбоа. Но не все ли мне равно? Деньги не пахнут, а для войны, как сказал двести лет тому вперед граф Раймондо Монтекукколи, нужны всего три вещи: деньги, деньги и… деньги.
- Таможня в портах? - спросил я, припоминая свои бодания с хунтерос Бискайи.
- Это, сир, как всегда по обычаю. Ваша доля будет вам отправляться раз в три месяца, - подтвердил дон Мартин. - И еще, сир. Мы подобрали вам два десятка толковых сирот в возрасте от семи до десяти лет в вашу Картографическую школу. Вы их примете?
- Это действительно сироты? Не детки хитрых родителей, решивших получить для своих чад бесплатное образование?
- Право, сир, это необоснованные подозрения, - возмущенно заявил дон Оньяс.
- Ну если так, то я предупрежу в Дьюртубие - их там будут ждать. - И добавил, широко улыбнувшись: - Я считаю, что за это стоит выпить вина, кабальеро.
Торжественное богослужение в соборе, принесение мною клятв под дубом и поцелуйный обряд обмусоливания моих рук прошли в штатном режиме без задержек и накладок. Несколько чопорно. Но все такие церемонии везде обладают чопорным характером. Где больше, где меньше. Такова натура людей.
Как только вельможный народ начал рассасываться с площади, с песнями ввалились в Гернику нанятые мною хинеты. Через полтора суток после нас и без валлийских стрелков.
- А где мои валлийцы? - спросил я Алехандро Ибаррури, встретив свое войско на площади.
- Ушли с обозом в орденский замок, сир, - хитро улыбнулся баск.
- Все же вы разграбили это разбойничье логово? - скорее констатировал я, чем спросил.
- Сир, не бросать же бесхозное добро посреди леса… - хозяйственным тоном пояснил Алехандро, - тем более вы же сами приказали нам разрушить башню и стену… А там такие интересные захоронки обнаружились… - приподнял он брови в удовольствии. - Опять же жены каторжников напросились уйти вместе с мужьями - мы не нашли сил им отказать. Ну и остальную челядь, которая оставалась там, мы тоже забрали - не пропадать же им с голоду. Скот, повозки… там теперь только груда камней осталась. Пришлось постараться…
- А?.. - хотел я спросить.
Но Ибаррури меня перебил:
- Все люди с этого разбойного гнезда следуют в Дьюртубие вместе с обозом.
- Сколько с тобой хинетов?
- Все здесь, сир. С валлийцами только один десяток отправил для разведки дороги.
- Располагайтесь неподалеку, но пусть кто-то из твоих людей постоянно дежурит при мне, чтобы вас быстро собрать, если понадобитесь. Я остановился в доме викария.
Но на этом неожиданности не кончились. К вечеру в город прибыла большая толпа рыцарей - копий пять. Мы их увидели на площади, когда выходили из церкви Санта-Мария ла Антигу с вечерней службы. Точнее, носителей золотых шпор было всего пятеро, но при каждом состояло по паре сержантов, вооруженных как самые настоящие рыцари - доспехи миланские, даже кони в броне. Только вместо гербов на них значки сеньора. И у каждого по два-три коня. Пажи, оруженосцы, кутильеры и слуги. Обоз еще. Площадь они основательно запрудили.
Я посмотрел на Микала, но тот только пожал плечами - не знает таких.
Неожиданно дон Саншо выступил вперед и спустился с церковной паперти. Все пять рыцарей спешились и стали перед ним на одно колено. Буквально на секунду. И передали ему письмо.
- Саншо, я жду тебя на ужине! - крикнул я ему с паперти и, не ожидая ответа, пошел в дом викария.
Моя свита проводила меня до ворот и пошла дальше к кладбищу, где уже по традиции рядом с погостом был разбит наш лагерь. Со мной остались только мои оруженосцы, паж, Микал и Марк.
Двое амхарцев встали на часы у дверей. Со стороны улицы. Вызывая у прохожих любопытство своими маренговыми лицами.
А мне не давали покоя эти новоявленные рыцари, что привезли Саншо письмо. Когда я переодевался к торжественному ужину, то припомнил нечаянный разговор по дороге, утром, после последней ночевки в лесу. Я тогда подумал, что столько времени прошло в этом мире, а я все еще так мало знаю о Саншо, хотя он каждый день со мной рядом. И спросил, подгадав, когда кони в очередной раз перешли на шаг:
- Саншо, а когда ты решил жениться на моей сестре?
Саншо сверкнул своим единственным глазом, но ответил вполне добродушно:
- Знаешь, Феб, это у меня очень старая любовь. Можно сказать, с детства. Я понял, что Каталина станет моей женой, еще когда был пажом у твоей матушки в Фуа. Это случилось в год гибели твоего отца на турнире в Руссильоне. Меня тогда, как самого младшего из пажей, оставили возиться с вами - тобой и Каталиной. Она была такое прелестное дитя и такая смешная… А потом все приехали из Руссильона в великом горе, и был траур по принцу Гастону. Я так и остался состоять при ваших "мамках" и няньках, и игрался с вами. Потом, примерно через год, меня взяла к себе пажом дама Мадлен, вдовствующая принцесса Вианская, Беарнская и Андоррская…
Саншо замолк, что-то вспоминая. Потом продолжил:
- Прошло совсем немного времени и меня просветили, что я равного вам рода по знатности, и вот тогда я понял, что именно Каталина и станет моей избранницей и будущей дюкесой Кантабрии. А до того я на нее смотрел, как паж на даму своего сердца и старался ей служить, как госпоже. Потом меня отец забрал из вашей семьи и отправил воевать с маврами для стяжания воинской славы и сана кабальеро.
- А глаз где потерял?
- Я ведь уже тебе рассказывал… - попробовал отвертеться инфант.
Не помню такого. Наверное, рассказывал во дворце в По или по дороге во Францию. И не мне, а настоящему Франциску Фебу. Но памяти об этом в доставшейся мне тушке не обнаружилось. Как вообще какой-либо памяти.
- Расскажи еще, я запамятовал.
- Сильно тебя все же приложило по голове, - хмыкнул инфант, но чиниться не стал, рассказал: - Глаз я потерял под Санлукаро, когда подавляли восстание мавров. Огромный мавр пробился ко мне сквозь первые два ряда баталии и прорубил мне шлем клевцом… И все… дальше помню только, как сам каудильо Гусман принес золотые шпоры мне прямо в кровать в том доме, который иоанниты превратили в госпиталь, и положил их мне на грудь. Ну, как ты возложил точно такие же на Иниго.
- Надо же… - удивился я тому, как это одинаково я думаю с хроноаборигенами на предмет произвести впечатление.