Я склонился и поцеловал протянутую ко мне тыльной стороной ладонь.
Священник действительно был огромный - на голову выше меня. Чуть склонив голову, он скосил глаза на скамью и увидел на ней мой шлем с короной.
- Вы принц Вианский? - высказал он свое предположение.
- Пока да, падре. Я дон Франциск, не коронованный пока еще рей Наваррский.
- И вам негде остановиться, ваше величество? Так?
- Вы проницательны, падре. Не ожидали мы, что в городе будет так тесно от приезжих людей.
Патер только возвел очи горе.
- Что поделать, ваше величество, сегодня тот редкий день, когда съехались все три Генеральные хунты нашей земли. Такое не часто тут бывает. В будни Герника - городок скучный.
- Вы баск? - спросил я священника, перейдя на эус-кара.
- Нет, ваше величество, я родом из Руссильона, - ответил священник, также свободно перейдя на васконское наречие. - Меня зовут отец Жозеф. Но тут я уже почти десять лет служу викарием и считаю эту землю своей, как и свою паству - своим народом. Вы можете остановиться у меня. Скромно, но зато под крышей. В городе сейчас даже для вас не найдется места, раз вы приехали на такой праздник без уведомления.
- Вряд ли, падре… - усомнился я. - Вряд ли у вас найдется место для полусотни людей и еще большего количества лошадей и мулов.
- У вас есть шатры, ваше величество? - поинтересовался святой отец.
- Конечно. Как не быть.
- Ваши люди не побоятся ночевать рядом с кладбищем? - задал францисканец новый вопрос, интересный такой…
- А что, у вас покойники тут ночами гуляют по освященной земле? - удивился я несказанно, припомнив гоголевские байки про панночку и Вия.
- Что вы, ваше величество, - запротестовал служитель культа, - просто у людей есть разные суеверия, которые никак не выбиваются из их голов светом истинной веры. Одно из них - боязнь кладбищ по ночам.
- Я это знаю, падре. И не только этот страх составляет распространенные суеверия. Любую красивую женщину остальные женщины считают ведьмой только потому, что в ее присутствии мужчины на них не смотрят, - усмехнулся я.
Падре покачал головой. Не то в согласии со мной, не то в раздумье над моими словами. С ходу не понять.
- Тогда я бы попросил вас, ваше величество, следовать за мной, - пригласил меня святой отец. - Ваших людей приведет служка. Не беспокойтесь.
- Пусть тогда ваш служка найдет сьера Вото. Он наш походный маршал, - предупредил я францисканца. - Он где-то тут недалеко от входа расположился.
Отец Жозеф с легким поклоном поставил передо мной на стол кубок с парящим горячим фиолетовым вином. Нос тут же уловил запах пряностей - гвоздики и корицы. Балуют меня. Вино неразбавленное, хотя для глинтвейнов хорошее вино лучше разбавить водой, чтобы умерить плотность напитка, а потом уже греть. А такое, как подали, можно пить только очень мелкими глотками. Проверено в прошлой жизни, когда я как-то сдуру сделал глинтвейн не из дешевого кислого "Саперави", а аж из "Негру де Пуркар".
- Воздай вам Боже, падре, за вашу доброту, - поблагодарил я священника, забирая цилиндрический оловянный кубок, почти стакан.
- Рад служить вашему величеству, - ответил мне священник, поклонился и снова ушел на кухню.
Но прежде чем пить вино, я погрел о горячее олово ладони, глядя, как Филипп забирает чистить снятый мной юшман. Котта уже висела в стороне от камина, чтобы быстро не терять влагу, иначе покоробится на сукне золотое шитье герба. Я остался в одном колете с привязными рукавами. Но его уже легче было просушить просто на теле. Не снимая.
Паж притащил мои домашние туфли и нагнулся снять с меня сапоги, но я остановил его:
- Позже. Я еще схожу посмотрю, как люди устроились. И это… Марку нашему горячего вина отнесите, а то продрогнет он на крыльце, морда чернявая.
Парадная комната в доме викария - просторная, с высоким потолком. Большим камином, в котором сейчас полыхали, ударяя жаром, три приличного размера бревна. Мебель простая, но надежная, можно сказать - грубая. Из дуба. Раньше - в будущем, во времена исторического материализма, подобную мебель делали для вокзалов по заказу родного советского Министерства путей сообщения. Только здесь вместо лака используют горячий воск.
Вроде и теплая тут осень, как в сентябрьском Крыму, но дождливая. И ладно бы прошел дождик - порадуемся солнышку. Нет, висит в воздухе какая-то мокрая пыль, охотно впитываемая одеждой. Холодная, что характерно.
Младший Базан принес мои пистолеты, укрытые от влаги плащом. Положил справа от меня на табурет и этим же плащом их накрыл.
Я его поблагодарил взглядом и кивком.
Вицеконде, не говоря ни слова, с веселой улыбкой отвесил мне глубокий придворный поклон с растопыркой руками.
- Заряжены, сир, - кивнул он на табурет с пистолетами.
- Дон Сезар, отнесите на кухню два меха вина из наших запасов, - приказал я ему. - Один сами с Филиппом и Микалом выпейте подогретого погорячей. Не хватало мне, чтобы кто-то из вас простудился. Второй подарите викарию. Да… и Марка не забудьте оделить.
- Будет исполнено, сир, - снова поклонился мне эскудеро и, подмигнув Филиппу, дав пажу подзатыльник, выгнал всех из комнаты.
Но одному посидеть, попить-посмаковать, видно, была не судьба. Нарисовался Микал.
- Сир, шатры поставлены. Как заселять прикажете?
- Ты, Марк, Филипп, Сезар и паж - здесь со мной. Остальных пусть распределит сьер Вото. В том числе и в мой шатер пусть дон Саншо заселяется. Я ночую тут.
Микал поклонился и повернулся выйти, но я досказал вдогонку мелькнувшую мысль:
- Отхожее место организуйте там, где возможно на отшибе, попонами загородите. Потом закопаем. Все же на ночь не в лесу встали.
- Будет исполнено, сир. Хотя… какой здесь город? - скривил валет презрительную мину. - То ли дело у нас в По…
- Какой бы ни был. Мы тут в гостях. Вести себя прилично, чтобы я за вас не краснел.
Не успел я в одиночестве выхлебать и треть кубка, как снова вошел викарий с двумя служанками на прицепе, которые принесли нехитрую еду и, накрыв стол льняной скатертью, расставили ее на столешнице. На три персоны. После чего с поклоном удалились.
- Не окажете ли, ваше величество, нам честь разделить трапезу со скромными служителями церкви?
- Охотно, падре. А кто будет третьим? - указал я на лишний куверт.
- Настоятель нашего храма отец Васко. - И лукаво улыбнувшись, добавил: - Он баск. А ваших пажей и валетов покормят на кухне, если вы не возражаете.
Я жестом показал, что так даже лучше. Уже понял, что два церковных волка сейчас мне устроят милый перекрестный допрос, замаскированный под застольную беседу. Не стоит им заранее обламывать кайф.
- А вот и я. Прошу меня простить за некоторое опоздание, но в моем возрасте это простительно, - пришам-кивая, несколько скрипучим голосом нахально по-латыни заявил сухонький старичок, спускавшийся по лестнице со второго этажа, шаркая по доскам сандалиями на босу ногу.
В деснице дедок держал резной посох, а шуйцей опирался на перила. Одеяние его состояло из серой рясы некрашеной шерсти, подпоясанное простой пеньковой веревкой. Благообразный такой старичок - божий одуванчик. Лысый как коленка. С жесткими глубокими морщинами на лице. С выцветшими, но от этого не менее цепкими глазами.
Я встал и произнес ритуально:
- Благословите меня, святой отец, на деяния, угодные нашему народу.
А людей-то, народу… Яблоку упасть негде. Хорошо еще, что я иду из храма, где вдоль стены от лестницы оставлена свободной узкая тропинка, удерживаемая от толпы солдатами, державшими свои пики поперек.
Впереди меня шествовал отец Жозеф, держа в руках большой деревянный крест без изображений.
За ним я, в короне, мантии и орденской цепи.
За мной Микал с гитарой.
Потом дон Саншо.
За ним церковные служки.
В торжественный день как по волшебству распогодилось. Ярко светило солнце на голубом небе. Даже слегка влажный ветерок был теплым и ласковым.
Под дубом представительный кастильский гранд в черном бархате с золотой вышивкой уже закончил читать буллу о всеобщей нобилитации Басконии, дарованной его королевой. Без паузы он развернул следующий свиток и стал с него зачитывать доверенность от Изабеллы Кастильской о наделении его правом дать необходимые клятвы от ее имени. Поелику супруг ее далеко отсюда воюет с франками в Руссильоне, а сама она для дальней дороги недомогает, пребывая в бремени, и просит народ Бискайи, Алавы и Гипускоа ее в этом простить.
Имя кастильского посла на слух я так и не разобрал особо за гулом толпы. Только титул - конде и концовку его фамилии… что-то там неразборчиво… и Пенья-Велес. Посмотрел, оглянувшись на Микала, но тот только пожал плечами. Ну да, откуда рабу знать всех грандов соседнего королевства?..
Читал граф с листа по-латыни. И я подумал почему-то, что это он косяка упорол. Тут с народом на васконском говорить надо, на родном языке. Потом, подумав еще малёхо, понял, что нет. Читал граф, как на пергаменте было написано. Косяк это того, кто эту бумагу составлял, а граф просто работает попугаем.
По нарядной толпе прошел почтительный шелест.
- Отец Жозеф… Отец Жозеф…
Падре в ответ только выше вскинул несомый им крест.
Толпа разом осенила себя крестным знамением.
Кастильский граф, глядя на это, недовольно поморщился, но тоже перекрестился. Впрочем, недоволен он был не религиозным трепетом толпы, а тем, что его прервали.
Нас пропустили под дуб, где кастильские вельможи вежливо раскланялись с нами, хотя, если судить по тем взглядам, что они на нас бросали, убили бы на фиг еще на подходе к городу, если бы знали о наших намерениях. Убили и съели, чтобы следов не оставлять.
Отец Жозеф поднял крест, и толпа смолкла.
- Дети мои, сегодня у нас большой праздник, - торжественно объявил священник, - нам под Отчим деревом присягают великие монархи в том, что они будут соблюдать наши древние фуэрос. Основу жизни нашей. И по древнему обычаю мы должны для начала внимательно и молча выслушать всех претендентов, прежде чем приступим к выборам нашего сюзерена.
По жесту священника кастильские вельможи нехотя освободили место, а отец Жозеф повернулся ко мне:
- Прошу вас, дон Франциск, под Отчее дерево.
Пестрая нарядная толпа синхронно проводила меня глазами. В первых рядах стояло несколько женщин в смешных высоких головных уборах из белого полотна, напоминающих лебединые шеи. Солидные такие матроны, в возрасте. Эти меня еще с любопытством рассматривали и как мужчину.
Чувствовал себя я эти несколько шагов перед тысячей глаз просто дурацки. Некуда было девать руки, во рту пересохло, по телу пробежала предательская дрожь, как перед трудным экзаменом. Впрочем, я сейчас именно экзамен сдаю. На соответствие должности короля. Меня же, в отличие от моего тела, этому никогда не учили. Наоборот, в прошлой жизни всегда старались затоптать во мне любые лидерские амбиции. Начиная со школы. Считали наши учителя, что предел наших мечтаний должен находиться за заводской проходной.
А тут…
"Выбери меня, выбери меня, птица счастья завтрашнего дня…"
Мое молчание некоторые присутствующие на площади расценили по-своему.
- Что ты нам скажешь по поводу той знатности, которой нас одарила Исабель? - раздалось из толпы на латыни, без привычного уже мне титулования меня, что характерно.
Приготовленная мною "тронная" речь моментом улетучилась из головы.
- А что я могу сказать? - ответил я как заправский одессит, но тут же поправился: - Это же вас, а не меня ею одарили. Если бы меня, то я бы обиделся, - огрызнулся я всей толпе сразу на эускара, чтобы выделить себя среди других претендентов.
- Почему? - выкрикнул тот же ехидный голос, перейдя на васконскую мову.
О господи, и тут без "Щукарей" не обошлось. За что мне это?
- Когда и без того знатного одаряют знатностью, то это оскорбление, - ответил я, - так как усомнились в знатности его предков. Но вы как хотите, так и поступайте. Это же ваш выбор, а не мой.
А сам подумал: "Ну вот я сам и попалился, сейчас мне ткнут в нос тем, что я хоть и знатный, но все же франк, и завернут мне лыжи обратно".
В сторонке от толпы тощий мужичонка что-то втолковывал вполголоса кастильскому гранду, приблизив голову. Видимо, переводил. Впрочем, у мужичонки золотые шпоры и рапира на боку. Так что, несмотря на тонкие ножки, он совсем не мужичонка - кабальеро.
А гранд ехидно так улыбался, поглядывая на меня искоса.
Стою, смотрю на эту толпу "лепших людей" земли Басконской и припоминаю давным-давно читанную книжку Лебона "Психология толпы", которая по преданию была настольной что у Ленина, что у Троцкого. Помню оттуда только, что сумма критически настроенных индивидуумов, собравшихся вместе, становится единым некритическим организмом - толпой, с общими на всех страстями и психологическими механизмами. Человек в толпе делает то, что в одиночку просто постеснялся бы сотворить. Толпа живет не мыслями, а эмоциями и примитивными лозунгами. "Кто не скачет - тот…"
- И это все, что ты нам скажешь, твое молодое величество? - заявил высокий насмешливый голос, заглушенный общим взрывом смеха.
Смеялись и кастильцы.
Даже отец Жозеф по-доброму улыбался.
Только Микал и Саншо стояли как в воду опущенные, переживая мой, по их мнению, позор.
- Что ты нам пообещаешь? - донесся до меня другой нахальный голос сквозь тихий гул сотен полушепотом переговаривающихся людей.
- Ничего, - ответил я и, слегка обнаглев, добавил: - И не собираюсь я ничего вам обещать. У вас и так все в фуэрос прописано, и я не собираюсь их нарушать. Под дубом сказано.
Протянул руку - и Микал вложил в нее гитару.
- Я лучше вам спою.
Толпа удивленно замолкла.
Не ожидали такой эскапады от короля? Нате…
И я запел то, что по дороге припомнил с того "Декабрьского вечера" в музее. А голос мне достался сильный, бархатный, на нюансы богатый. Может, и не так я все припомнил, что в девятнадцатом веке сочинили, отсебятины добавил, но…
Герники Отчее дерево,
Басками всеми возлюбленное,
Молим тебя мы о плоде твоем,
О древо наше святое.
Посеял Господь здесь свой желудь,
Взрастил наше дерево вечное.
Не падай же, дуб, крепким будь,
Ведь вместе с тобою и мы пропадем.
Пока Бискайя свободна,
Пока мир царит между нами,
Пока пять сестер в единстве,
Поддержим тебя, священный наш дуб.
Встав на колени, мы молим Тебе вечной жизни у Бога.
И если попросим от сердца,
Останется дерево Отчее жить.
Срубить чужаки замышляют Залог наших прав и чести.
И только единство позволит Для внуков его сохранить.
Ответило Отчее дерево: "Бдите.
С меня вглядитесь окрест.
Единством сестер фуэрос спасите,
И это ваш сладкий крест".
Люди молчали. Никакой реакции. "Народ безмолвствует".
Смотрели мы друг другу глаза в глаза как через бруствер, усугубляя напряжение. И эту тенденцию, когда я, такой красивый, и ОНИ - по разные стороны баррикад, нужно было ломать. Сделать так, чтобы они прониклись тем, как сформулировал Киплинг, что "мы одной крови…".
- Эускара Херриа та батасуна! - воскликнул я напоследок, не найдя ничего лучшего в качестве лозунга.
Опустил вздернутую руку, поклонился электорату и ушел обратно в храм. Не оглядываясь. Теперь от меня уже ничего не зависит.
В портале собора догнавший меня дон Саншо спросил:
- А пятая сестра кто такая?
- Гасконь, - ответил я ему.
- А?.. Ну да, конечно, - согласился со мной кантабрийский инфант после некоторой заминки. - Что теперь?
- Теперь нам остается только молиться, - вздохнул я и пошел по проходу на самые козырные места. - Все равно они сделают так, как им выгодно, а не так, как нам хочется.
- Или нужно найти нечто такое, чтобы им стало совсем невыгодно, - усмехнулся Саншо собственной шутке.
Нужно, конечно, нужно, кто бы спорил… только вот что?
Преклонив колени на специальную косую скамеечку, уперся локтями в узкую столешницу, сложил молитвенно ладони и навалился на них лбом и носом. Так, по крайней мере, со стороны не видно, что я на самом деле делаю: сплю, молюсь или о Ленкиных прелестях мечтаю - успел, однако, соскучиться.
Как я устал за эти несколько минут под дубом…. ужас-нах. Такого провала в моей жизни никогда еще не было. В прошлой жизни, я имею в виду. С моим-то опытом вы- туплений на разнообразных конференциях, симпозиумах и партсобраниях. Хоть бы какая движуха была от этой сиятельной толпы трех Генеральных хунт Басконии, и то легче бы было, даже если бы тухлыми яйцами эти депутаты меня закидали. А то вообще никакой реакции на такого красивого меня. Действительно, что ли, к Богу обратиться за помощью?.. Как там командир моего сына говорил на проводах моей кровиночки в Чечню? "В окопах атеистов не бывает…"
Снял корону, положил ее под руки между локтями. Тяжела "шапка Мономаха" в прямом смысле. А уж в переносном…
Вот так вот досижу тут до мессы, недолго осталось. Потом мессу отсижу. "Париж стоит мессы". Только мне не нужен Париж, больно грязный он город сейчас. Герника в этом отношении намного лучше. И даже стен не имеет: Отчий дуб - ее зашита.
Основной зал храма быстро наполнился людьми. Звуки шлепали под сводами нефа. Сзади накатывал обычный бубнеж рассаживающихся перед мероприятием людей.
И вот под сводами зазвенели первые латинские слова, призывающие добрых католиков к молитве.
Отец Жозеф и служка с серебряным колокольчиком. Колокольчик, судя по чистоте звука, из Малйна привезен. Малиновый звон.
Впрочем, пора осенять себя крестным знамением, а потом можно немного расслабиться, хоть на время. Пока окружающие сосредоточены на собственном спасении и не сканируют меня.
Рядом что-то бормотал про себя в молитвенно сложенные ладони дон Саншо. Ему тоже от Бога что-то надо. Каждому из сидящих здесь что-то от Бога нужно. И в отличие от меня они действительно в него веруют. Как и в действенную силу молитвы.
Вздохнул я и припомнил застольный допрос святых отцов в доме викария.
Когда мы остались втроем, хитрые францисканцы поначалу стали меня прощупывать на предмет моего отношения к Богу. И вроде как обошел я и этот участок минного поля. А то хитрый он - настоятель, аки змий. Перед трапезой вместо краткой застольной молитвы стал читать "Символ веры" и внимательно смотреть на то, как я за ним повторяю четкие латинские формулировки. Но потом я включил "необразованного виконта", искренне верного матери нашей католической церкви и в делах веры полностью согласного с собственным духовником. Вроде проскочило. Атам бог его знает, что они себе в отношении меня напридумывали.
- Ваше величество, - проскрипел отец Васко, усевшись, - каково ваше мнение о том, кто должен заведовать инквизицией под вашей короной: доминиканцы или францисканцы?