7 мая. Вчера провожали в Азиану Веннтина (ему дали отдохнуть пару месяцев). Орден арендовал на вечер "Эврану", и все желающие маги и стажеры (а желали все) отправились часов в шесть туда. Получилось почти так же весело, как и в прошлом году на пикнике с неудачным купанием. Маги показывали всякие безобидные, но эффектные фокусы из своего магического арсенала, а зрителями у нас был сотрудники ресторана (они пугливо выглядывали из-за стойки). Веннтин держался мужественно, и можно было подумать, что бессрочная ссылка в провинцию ему нравится. Хотя, может быть, так оно и есть. Гульммика решила ехать с ним, не навсегда, конечно, а чтобы завершить свою работу по классификации азианских мифов. Она рассказала нам один, и все хохотали как сумасшедшие (наверное, потому, что были не очень трезвыми), хотя миф и не очень смешной. Там один бедный азианец надумал разбогатеть и пошел в горы, чтобы попросить каменного "дракона" (а горы у них – это как бы окаменевшие "драконы" – такие огромные сказочные существа с крыльями) о богатстве. Тот ему и говорит: "У меня в желудке газы скопились, боль страшная, а выхода для них нет. Ты продолби в склоне горы (то есть в теле "дракона") дырку, чтобы этот газ вышел, и я тебе помогу". Стал тот азианец дыру к камнях ковырять и случайно наткнулся на золотые самородки. Обрадовался, сложил их в котомку и домой отправился, а про "дракона"-то и думать забыл: мол, что со всякими камнями разговаривать. Принес свои самородки к скупщику и сторговался с ним на какую-то сумму азианских денег (очень большую, конечно), и только они ударили по рукам, как все золото превратилось в простую каменную крошку. Посадили этого жадного бедняка за обман на всю жизнь в кутузку, и работал он в каменоломне (все на свободу рвался, чтобы пойти и у "дракона" прощение вымолить), пока не умер. Спрашивается, что тут смешного? Еще Гульммика сказала: "Обожествление природы – характерная черта слаборазвитых народов. Я напишу об этом книгу!" Я подумал: "Вряд ли я стану ее читать".
19 мая. Подготовка полета продолжается. Пока что мы решили, какой предмет будем использовать в качестве "подъемника". Свиную шкуру! Тут главное, чтобы можно было накладывать жирный слой мази, и в этом отношении щетина очень кстати. Хоть ведро на нее намажь, ей все нипочем. Но каждого из обоих веществ у нас, конечно, гораздо меньше, всего около фунта. Учитель непосредственно помогал мне их смешивать из разных составляющих, и мы изготовили ровно столько, сколько нам позволил держатель хранилища Бекк (волоски сколопендры быстро закончились). Но я думаю, что и этого будет лишку – достаточно было одного пузырька, чтобы поднять к потолку довольно упитанную служанку. Она, кстати, забыла все свои обиды и очень гордится тем, что про нее написали на музейной табличке (каждый день с нее пыль вытирает). Норовит вымыть у меня в кабинете все, что только можно, вплоть до книг на столе, но я ей не позволяю.
26 мая. Крепкий деревянный короб (так называемая "корзина" для воздухоплавателей), наполненный мешками с песком, уже стоит в холле, готовый принять нас с Гебботом. Больше никто не захотел испытывать мое вещество в "боевых" условиях. К этому коробу накрепко привязана плотная сеть, внутри которой трепыхается смазанная свиная шкура. А снизу приделан медный крюк и веревка, которой наш воздушный "корабль" будет связан с землей.
4 июня. Скоро мама опять уедет на гастроли, а я так редко с ней общаюсь. Торчу постоянно в Ордене, но она ничего не говорит – так и должно быть, я уже не маленький и обязан закончить обучение. Вчера она за ужином спросила меня: "Как продвигается учеба?" Я вместо ответа сотворил небольшой вихрь и собрал все крошки на столе, а затем с его же помощью выкинул их в окно. Это истинная магия действия, из которой у меня получается пока только такая вот эффектная, но малополезная чепуха (гонять по небу тучи, например, в отличие от Геббота я не могу). Но учитель сказал, что вообще-то правильные стажеры начинают осваивать ее только после защиты предварительного диплома, так что я не переживаю по поводу своей магической "слабости". Мама похвалила меня и поцеловала в щеку. "Лишь бы тебя в другой город не отправили", – вздохнула она. "А что такого? – говорю. – Маги везде нужны, не только в Ханнтендилле". – "Так-то оно так, но ведь ты все-таки мой единственный сын. Как твои друзья поживают?" Я пожал плечами – ничего особенного с ними не происходило, Динника работала в каком-то захудалом ателье на Северной окраине города, Клуппер продолжал обучение на гвардейца, Маккафа бросила школу из-за ребенка, которому сейчас уже года полтора. "А про Бузза ты и так знаешь, я тебе говорил, что он добыл позволение и ходит на рынок, торгует своими картинами", – закончил я. Еще сказал, что не видел Маккафу уже год и не знаю, что с ней – может, опять выступает на арене. Мы еще немного потрепались с ней, и я к себе ушел, вздумал в дневнике несколько строк написать. И только здесь, у себя, я вспомнил, что сегодня год, как не стало Зубли. И коробка его уже не стоит под моей кроватью – я унес ее в чулан – только деревянная заплатка на стене под шкафом напоминает о моем талантливом летающем крысе. Этот урод Шуггер сделал из него чучело, мне Дециллий сказал, как он как-то случайно у него видел: стоит на верхней полке шкафа. А внутренние органы на компоненты своих гнусных смесей пустил.
11 июня. Я спросил у Буммонта, собирается ли он в этом году защищать предварительный диплом или нет. Но он только махнул рукой и сказал: "Подумаешь, обойдусь без диплома. Может, устанут со мной бороться и так дадут". Сомнительно.
15 июня. Наш замечательный короб с песком облегчился настолько (то есть, конечно, на самом деле свиная шкура), что на завтра наметили подъем в небо. Я немного волнуюсь.
16 июня. Утром погрузили "корзину" на конную повозку и отправились за город (тоже на лошадях), в сопровождении трех гвардейцев Императора (из специальной магической службы при Императоре – есть и такая!) и Химеррия (учитель уговорил его руководить "наземной" частью испытания). Отправились мы на юго-восток, миновали мост на Театральной и разрушенную стену. Там есть небольшая сосновая роща, вот за ней мы и решили устроить взлет к облакам, чтобы люди в городе не слишком на нас глазели, к тому же нижний конец веревки можно привязать к стволу (вряд ли шкуре под силу вырвать корни из земли). Гвардейцев тоже подобрали опытных, привычных к магическим штучкам. Вскоре после прибытия на место мы с учителем залезли в короб и принялись выбрасывать из него по одному мешку с песком (а в каждом по десять фунтов веса). И когда оставалось всего несколько штук, мы начали подниматься в воздух! Сосна медленно "поехала" мимо нас, земля стала удаляться, а облака как будто приближаться. Веревка была длиной около трехсот локтей, и мы взлетали, наверное, четверть часа. У меня прямо-таки дух захватило, так высоко мы поднялись, я вцепился в "перила" короба и не мог пошевелиться от страха и восторга. Геббот, по-моему, чувствовал то же самое. Я подумал: "Вот бы сюда Бузза с его мольбертом, какую можно было бы картину нарисовать!" Но это была моя вторая мысль, а первая: "Только бы сеть со свиной шкурой не порвалась". Весь Ханнтендилль был виден чуть ли не до последнего домишки, а Хеттика сверкала как расплавленное серебро. Но тут пришел момент для второй части нашего опыта. Учитель создал довольно сильный ветер, дувший немного вверх от "западной" стенки короба, и мы стали удаляться от города. А поскольку веревка была натянута полностью, то одновременно при этом "корзина" стала опускаться к земле. В общем, я быстро перестал волноваться, осталось только чувство гордости за мощь человеческого (то есть моего) разума, позволившую нам подняться в небо. Видела бы меня Маккафа (или Динника)! А Клуппер бы, наверное, вообще помер от зависти. Приземлились мы точно на тележку (гвардейцы ловко подогнали ее под "корзину"), с помощью наземных наблюдателей опять нагрузили короб мешками, и наконец триумфально сошли на степную почву. "Поздравляю с эпохальном успехом!" – вскричал Химеррий и с чувством пожал нам руки. Что ж, с завтрашнего дня буду продолжать работу по совершенствованию заклятий, и так далее, пока полеты не станут простыми и безопасными.
27 июня. Пришел вчера часов в десять вечера домой, а там жуткий беспорядок: какого-то отцова приятеля стошнило прямо на пол в кухне. А сам он (этот незнакомый тип) спал прямо на полу. И больше никого в доме не было! Я дико разозлился. Хотел поесть, а пищи тоже не оказалось, слопали все до последней луковки. И я подумал, что пора мне переезжать. Голодный, лежал и думал на эту тему. Специально ни на рынок не пойду, ни порядок наводить не буду – сколько можно на мне ездить? Тем более что еще в ноябре мне исполнилось 17 лет, и теперь я могу сам заключить договор аренды.
2 июля. Ходил сегодня с учителем в квартиру на Береговой, которую он мне порекомендовал. Ее, оказывается, снимал сам "великий" Веннтин! Так что хозяйка нисколько не удивилась, что к ней пришли из Ордена. Сам владелец дома (который стоит примерно посередине между южной калиткой парка и Сермяжной площадью, напротив прачечной "Снег") живет на втором этаже, на первом располагается ателье "Жемчужина", а мое будущее жилище – на третьем. Там еще три квартиры, и в двух живут какие-то провинциальные купцы (или их представители, я не очень вникал). На верхние этажи нужно подниматься через отдельный вход, со стороны двора. А в самом дворе ничего нет, никаких тебе огородов и курятников с живностью – зачем они нужны, если люди здесь вполне могут позволить себе покупать продукты на рынке? И мусорных куч нигде не видно, а стоит два больших деревянных бака (один для всяких пищевых отбросов, а другой в основном для обрезков ткани), их отсюда постоянно специальный дворник на телеге вывозит и куда-то сбывает содержимое (а может, просто в Хеттику скидывает). В соседнем доме есть маленькая и не очень дорогая таверна (не ходить же мне в "Эврану", так никакой стипендии не хватит) под названием "Сахарный коржик". То ли это Геббот такой представительный, то ли просто хозяин дома не слишком жадный, но мы сошлись на той же цене, по которой оплачивал квартиру Веннтин – 40 дукатов в месяц. Я быстро подмахнул оба экземпляра типового договора, и Геббот оставил меня знакомиться с новым жильем, а сам ушел в Орден. В квартире две комнаты (примерно как моя размером), просторный чулан, туалет и очень маленькая кухня. Я начал с комнаты, окно которой выходит на Береговую, она немного больше, чем все остальные помещения. Здесь есть гигантский платяной шкаф, широкая деревянная кровать (с толстой периной и покрывалом), такой же внушительный стол, кресло и стул. Все это вполне крепкое, хоть и не новое. Я подумал, что Веннтин, с его тягой ко всему монументальному, наверное, предпочитал жить и работать именно здесь. Но из-за оконного стекла сюда доносился уличный шум – стук повозок, крики конюших, смех и разговоры пешеходов. Все это не очень-то способствовало раздумьям, которым я собирался предаваться в свободные от работы часы. Во второй комнате (ее окно выходило во двор) вместо платяного шкафа имелся стеллаж для книг и прочих предметов, кровать поменьше (тоже с периной и подушкой) и почему-то трехногий столик с несколькими ящиками. Здесь я и решил устроить свое основное обиталище. Кухня мне тоже понравилась, в ней оказалось полно отсеков для всяких припасов, переносная чугунная печка (с каучуковым шлангом для отвода дыма), действующий кран (я накачал стакан воды, и она была вполне чистой – наверное, с большой глубины) и сливная труба для отходов. Значит, не придется таскаться с ведром по лестницам. Но особенно поразил меня туалет, я таких никогда не видел: здесь тоже был свой кран! А также казан для горячей воды, крепко приделанный к стене, его можно подогревать на угле или дровах, потом подставка с золой выдвигается сквозь щель в кухню, и специальной ручкой котел вращается вокруг оси, выплескивая воду на купальщика. Затем по совету хозяйки (ее зовут Круссинда, ей на вид лет 50) я пошел в прачечную и арендовал там всякие постельные принадлежности (всего четыре дуката за каждую перемену, и меняй хоть каждый день). А стирка одежды у них стоит 1 дукат за 1 фунт. Уф! Хватит на сегодня, а то за окном уже совсем темно. Сейчас погашу свечу и улягусь спать в своей новой комнате. Здесь гораздо тише, чем в нашем доме: там вечно вдоль Хеттики влюбленные парочки шляются и одинокие парни бузят. Надо будет зайти завтра домой, оставить отцу записку, что я снял себе квартиру.
5 июля. Постепенно перетащил в свое новое жилище одежду и всякие предметы, скопившиеся у меня за 17 лет жизни (не все, конечно, а только самые необходимые, например, чернильницу). Вчера вечером приходил отец (я оставил ему адрес), как ни странно, трезвый. Походил по квартире, посмотрел в окна и говорит: "Туалет замечательный". Только я еще угля не купил, так что в горячей воде пока не успел помыться. Да и зачем, когда можно взять кусок мыла и сходить на Хеттику? Спросил про стоимость аренды, а когда я сказал ему – сообщил, что зарабатывает всего в полтора раза больше. Как будто я не знаю его доходов. И то почти половина на пиво уходит. Больше всего он жалеет, очевидно, о том, что я перестану снабжать наш дом продуктами и мыть посуду, и ему теперь придется самостоятельно ходить на рынок. Ну и пусть, ему будет полезно. Кстати, уже встречался с обоими соседями, купцами из южных районов страны (один пожилой из Горна, второй из Хайкума, у него смешное имя – Гужжон).
7 июля. Хайкумец мне понравился больше, совсем молодой еще парень, и он страшно жалел, что приходится торчать в Ханнтендилле среди лета, когда в его провинции курортный сезон и туда со всей страны съезжаются отдыхающие (и тратят деньги почем зря). Кажется, он выбивал в Канцелярии какое-то позволение (он не слишком внятно сказал об этом, а я не стал расспрашивать). Вчера часов в семь мы пошли в "Эврану" и стали пить пиво, а там играли музыканты и пели народные и авторские песни. Мне понравилось, и я старался запомнить хотя бы одну, но в памяти сохранился какой-то совсем уж бестолковый куплет: "Ах, как тонкие пальчики (ноготки – словно лезвия) впились в гладкое, крепкое тельце мое! Впрочем, это цветочки, ты же – горькая ягодка. Прикоснусь к твоей кожице и нежно резцами сдавлю". А потом к нам стали приставать какие-то разодетые и разукрашенные девки (ну, не очень приставать, если честно), но Гужжон мне на ухо сказал, что цены тут несусветные, и мы отделались от этих прилипчивых "девушек".
28 июля. Орден на каникулах. Народу в городе осталось совсем немного (маги по большей части разъехались, и учитель в том числе), многие отправились на курорты, к океану. Я вот тоже думаю: "А не махнуть ли в Хайкум?" Гужжон говорит, что там самые красивые в Империи пляжи, девушки, архитектура и все остальное. Подумал я так и пошел к Диннике, тем более сегодня выходной. И встретился там мне сам Блобб! Он приветил меня как лучшего друга семьи (я даже удивился, никак не ожидал от такого странного человека) и сразу принялся расспрашивать меня о моей работе, только я не стал распространяться, первым делом сказал, что в я отпуске и об Ордене временно забыл. Думаю, он уважает меня так потому, что я – стажер Ордена. А потом спрашиваю: "Как Динника поживает?" И что же оказалось? Она с матерью поехала в Хайкум, и Клуппер с ними увязался! Блобб нанял для них крытую повозку с одним конем в упряжке, усадил будущего гвардейца на облучок – и вперед, с песнями. Южный тракт оживленный, по дороге то и дело попадаются таверны, так что с голода не помрут. Мне все это было не очень приятно выслушивать, и Блобб, похоже, обратил внимание на мою постную физиономию. И говорит: "Раз ты в отпуске, Мегаллин, почему бы тебе не отправиться туда же? Я знаю, что они собирались остановиться в Дентайе (это второй по величине и популярности хайкумский курорт, и при этом не слишком дорогой), там на пляже вполне можешь их встретить". – "А грабители?" – засомневался я. "У тебя же есть свидетельство стажера Ордена, – удивился он. – Придешь в энтоланский филиал, тебе в счет будущей стипендии выдадут хоть тысячу дукатов. Ты только бери понемногу, чтобы в случае чего все сразу не потерять. Я знаю, все маги так поступают – тратят там (или где угодно) сколько нужно, а потом уже здесь возвращают в Канцелярию долг. Кроме того, ты же не мальчик, за два года, поди, научился всяким штучкам, тебе ли грабителей бояться?". Это точно, в истинной магии иллюзий я поднаторел, кому хочешь (кроме членов Ордена, конечно) мозги запудрю. "Моя жена точно так же сделает, только зайдет в торговую миссию", – добавил Блобб. Поехать, что ли, в самом деле? Сижу дома и размышляю на эту тему. В городе, конечно, есть свои достоинства (горячая вода, например, и нормальная канализация), но проводить в нем целое лето глупо. Что я осенью буду товарищам рассказывать?
29 июля. Ходил сегодня в имперскую конюшню, спрашивал о ценах. Оказалось, что аренда лошади стоит аж два дуката в день! И это не считая кормежки, которая целиком ляжет на меня. Я прикинул сумму, и вышло, что намного дешевле будет купить какую-нибудь клячу, лишь бы протянула с месяц. Пошел на рынок и так и сделал. Лошадь у меня – почти беззубая (а потому ест мало, как уверял меня продавец), изрядно облысевшая от старости. Я забрался в седло и проехал вокруг торгового ряда, и она пять раз запнулась и чуть не растянулась в пыли, но я магическим словом придал ей немного бодрости. Торгаш вознамерился содрать с меня двадцать дукатов, только я-то знал, что на самом деле она стоит не больше десяти. Так что пришлось слегка подействовать на обнаглевшего купчишку, чтобы с ним не торговаться – у него якобы прихватило живот, а больше десяти дукатов я давать не хотел. Схватил он монетку и убежал в общественную уборную, а я сел на свое приобретение и "гордо" проехал до самой имперской конюшни. Уж на то, чтобы подержать лошадь у них в стойле пару дней, денег у меня хватит! Пришлось, правда, стерпеть усмешку конюшего, когда он принимал у меня поводья, ну да ладно.
1 августа. Отдал сегодня утром Круссинде ключ от квартиры и сообщил, что уезжаю на 3-4 недели на курорт. Дорога на юг запружена повозками, а также простыми конниками (примерно поровну идущих и едущих туда и обратно). Некоторые не слишком зажиточные пилигримы или просто любители ходьбы (в такую-то жару!) идут пешком, глотают придорожную пыль. Я взял с собой сумку с переменой одежды, пятьдесят дукатов (до Энтолана должно хватить), пачку листов, полную чернильницу и свежее перо. При моей невеликой скорости (и лошадь, и себя следует беречь от перегрузок) дорога должна занять четыре дня. А сейчас я записываю все это в таверне, в которой снял на ночь комнатушку.