– Ну, не то чтобы изменить, скорее попытаться, но можно. Сам же сказал, что тут почти стрелковый полк плюс танки да кое-какая артиллерия. И следом еще войска идут. Если встать в глухую оборону, подготовить позиции, то можно не позволить фрицам перерезать дороги. Измотать их засадами и короткими контрударами, заставить умыться кровью и забыть о быстром продвижении вперед. И когда сегодня-завтра придет приказ на отступление – а он придет, будь уверен, просто не может не прийти, не идиоты ж в Генштабе сидят, – нашим удастся нормально отойти, а не оказаться в кольце. Все, что нам нужно сделать, – разжать клещи окружения и подержать их так хоть немного, пока наши выходить будут.
– Уверен? – Особист глядел на командира с легким прищуром. Взгляд Зыкина был как никогда холоден. Не зол и даже не подозрителен, просто холоден и собран.
– Абсолютно. Пойми, Витя, дело даже не в количестве танков, арторудий или пехотинцев. У нас их только в Белоруссии чуть ли не больше, чем у фрица. Дело в организации, в надежной связи, в управлении войсками. В свежих, а не опаздывающих на часы, если не больше, разведданных, в конце концов! А с этим у нас, увы, на данный момент весьма и весьма хреново. Сам ведь видел, вспомни 22 июня. Воевать мы умеем, и бойцы у нас замечательные, и техника отличная, но вот слаженность действий и управление – откровенно подкачали. Плюс практически абсолютное господство в воздухе авиации противника, как бомбардировочной, так и истребительной. Мы за эти дни наши самолеты сколько раз в небе видали? Один, два? Ты ж у меня нынче за начальника штаба, вот и ответь, что последнее означает?
Зыкин тяжело вздохнул:
– Так известно что – большие потери по дороге из пэпэдэ до передовой. Ну и тылы, конечно. Их немцы в первую очередь бомбить станут, чтобы пути снабжения перерезать.
– Молодец, – одобрительно кивнул Кобрин. – Именно! Особенно тылы, поскольку без боеприпасов, солярки да жратвы ни танк воевать не сможет, ни пехотинец. Ладно, разговорились мы что-то. Про карту помнишь? Тогда вперед, выполняй. Быстро.
– Уже бегу, командир. Мухой метнусь!
– Главное, чтобы не навозной, – автоматически пробормотал уже погрузившийся в размышления Сергей. Странно, а ведь он не помнит на этом направлении ничего подобного. Хотя, эти кавалеристы… Откуда они здесь? Возможно, это часть Гродненского контрудара генерал-лейтенанта Болдина? Тогда вроде похоже, вот только далековато они от этого самого Гродно. Заблудились, что ли? Да нет, глупости, как тут заблудишься? Проще уж предположить, что действия его батальона все-таки внесли в немецкие планы некие коррективы, заставив изменить первоначальный замысел. Впрочем, не суть важно. Куда важнее то, что случится в течение следующих нескольких дней и о чем он только что рассказывал Зыкину. А именно – захлопывание крышки Белостокского котла, одного из первых серьезных котлов Великой Отечественной, летом 41-го стоивших РККА многих тысяч бойцов. И самое узкое место Белостокского выступа, готового вскоре стать полноценным котлом, располагалось совсем недалеко отсюда, на единственной магистральной дороге Белосток – Волковыск – Слоним. Когда гитлеровцы возьмут Волковыск, перерезав пути отступления двух советских армий, 3-й и 10-й, котел захлопнется. Тех же, кто все же успеет выйти из окружения, до конца месяца "переварят" в нескольких котлах поменьше. Правда, до этого еще несколько дней – но так было в ТОЙ, известной Кобрину истории. Как все обстоит сейчас, комбат точно не знал.
– Степаныч… да Степаныч же! – Сморгнув, капитан с удивлением уставился на стоящего рядом особиста. – Задумался, что ль? Я зову, зову.
– Угу, задумался, Витя, извини.
– Я почти всех собрал, как ты и просил, – сообщил Зыкин. – Пошли знакомиться. Да, кстати, держи карту.
– Пошли, – согласился тот. – Только сначала дай на карту погляжу. А вообще, знаешь, Вить, сильно сомневаюсь, что они меня вообще слушать станут.
– А ты не сомневайся, командир, я ж говорил, помнишь? Послушают, куда денутся. Да и я помогу, так что не боись. Ты, главное, на карту направление немецких ударов, о которых рассказывал, нанеси. Ну и все остальное, о чем говорил. Про оборону там и так далее.
– Зачем? – искренне удивился Кобрин.
– Пусть будет, глядишь, пригодится, – уклончиво ответил контрразведчик. – Я ж сказал, что помогу.
Смерив товарища непонимающим взглядом, комбат молча пожал плечами и раскрыл планшетку, доставая цветные карандаши, красный и синий…
* * *
– Таким образом, товарищи командиры, считаю свое предложение занять оборону на указанных участках и удерживать шоссе в направлении Белосток – Слоним до последней возможности правильным и тактически обоснованным. Этим мы, как уже говорилось, не позволим противнику замкнуть в кольце окружения совершающие маневр отступления части 3-й и 10-й армий, перерезав и взяв под свой контроль пути отвода войск. Если же продолжать контрудар, все мы неминуемо будем уничтожены. Но главное, не сумеем обеспечить организованный и безопасный отход наших войск. И это будет самый настоящий котел, в котором вместе с оставшейся без горючего и боеприпасов техникой окажутся тысячи бойцов и командиров Красной Армии. Доклад закончил.
Несколько минут командиры ошарашенно молчали, затем немолодой майор с синими кавалеристскими петлицами, оглядев товарищей – двух капитанов-пехотинцев и майора с петлицами АБТВ, – прочистил горло и зло прошипел, сверля Кобрина яростным взглядом:
– Ты что плетешь, капитан?! Соображаешь, что предлагаешь?! Прекратить наступление, занять оборону… соображаешь вообще, нет? У нас четкий и недвусмысленный приказ, и мы его выполним, несмотря ни на какие потери и всяких… паникеров! – Последнее слово он не произнес – выплюнул. – Струсил – так и скажи. А лучше сразу застрелись, позору меньше.
– Товарищ…
– Молчать! Молчать и слушать! Товарища нашел! Сдать оружие. Товарищ младший лейтенант, – обратился он к незнакомому контрразведчику, вместе с сержантом госбезопасности стоящему рядом с Зыкиным. – Арестовать предателя и паникера! Ишь, как поет! Еще неизвестно, где ты эти самые немецкие автомашины раздобыл – уж не фашист ли их тебе выделил, а? Чтобы, так сказать, поскорее в наш тыл своих дезертиров привез?
Молчать и дальше было просто глупо. И так понятно, что ничего хорошего из разговора не вышло. Так что ошибся Зыкин: не будет у них ни взаимопонимания, ни совместных действий, ни хрена. Как он, собственно, и предполагал.
– Эти "дезертиры", майор, приняли бой в воскресенье на рассвете! И не потому ли ты до сих пор жив, что они первый удар на этом направлении сдержали? И еще один на следующий день. Так что заткнись. Я своих бойцов оскорблять не позволю.
– Да ты… – Выпучив глаза, кавалерист схватился за кобуру, но на его руку решительно легла ладонь того самого особиста-мамлея, которому он приказывал арестовать комбата:
– Погодите, товарищ майор. А что вы думаете, товарищи?
Вопрос адресовался остальным командирам. По старшинству первым заговорил танкист:
– Майор Игнатьев. Сложно сказать. Про роту лейтенанта Иванова товарищ капитан все верно сказал, позавчера их как раз в тот самый квадрат и отправили. Из нашей дивизии ребята, 6-й мехкорпус. Да и с командиром последнего уцелевшего танка я парой слов перебросился, тоже знакомый хлопец. Он все подтвердил и очень товарищем капитаном восхищался. Мол, ежели б не он, пожгли бы всех без толку, а так удалось и урон противнику нанести, и трофеи захватить. Да и Илью я лично знал, грамотный был командир, такого на мякине не проведешь и просто так приказ нарушить не заставишь. Так что не знаю даже. Хотя предложение ваше, товарищ Минаев, крайне, гм, странное. Все вроде бы верно излагаете, но как же так – не выполнить приказ, прекратить продвижение, встать в оборону… не знаю даже. Контрудар – на то и контрудар, чтобы вражеский клин, в нашу оборону вбитый, срезать под самый корешок, тем самым как раз таки противника и окружив. Тут нужно сперва со штабом корпуса, если не армии, как мне думается, говорить, а уж после что-то решать. Да и вообще, вас послушать, так получается, будто вы наперед знаете, что да как сегодня-завтра происходить будет.
– Ну, а я о чем?! – подал голос кавалерист. – Да засланный он, панику разводит! И окружение у него вот-вот случится, и котел, и отступление аж сразу двух армий… провокатор хренов! Расстрелять и забыть!
– А связь у вас есть? – спокойно проигнорировав реплику майора, осведомился Кобрин. – Не только со штабом, но и с остальными соединениями хотя бы в пределах дивизии? Как взаимодействие собираетесь обеспечивать? И самое главное, вы вообще уверены, что в штабе хотя бы примерно представляют истинное положение вещей на фронте? Очень сомневаюсь. А ваши собственные тылы? Которые немцы который день со всем усердием бомбят. Боеприпасы и горючее где брать собираетесь? Молчите, товарищ майор? Вот в том-то и дело. Ну, а приказ? Один раз я его уже нарушил, когда за несколько часов до начала артобстрела вывел батальон из расположения, чем спас от неминуемой и бессмысленной гибели 700 человек. И после я тоже как-то без приказа сверху воевал, и неплохо, смею надеяться. Вон, и танкисты, и пограничники подтвердят. Потому скажу так: арестовать меня мои бойцы не дадут, даже не надейтесь. Поступайте, как считаете нужным, единственная просьба – окажите помощь моим раненым, у нас с медициной совсем туго, бинтов и тех почти нет, и поделитесь боеприпасами, а то одни трофеи остались. Хотя бы патронами к пулеметам и ручными гранатами. Снаряды к танковой пушке тоже не помешают. Мы займем оборону, где я предлагал, и продержимся, сколько сумеем.
– Верно говорю, товарищ лейтенант госбезопасности? – Сергей с ироничной усмешкой взглянул на спокойно слушающего его Зыкина. Кто-то, помнится, уверял его, что не нужно сомневаться, мол, послушают, никуда не денутся. Вот и послушали. Не нужно было ему вовсе этот разговор затевать. Но ведь хотелось-то как лучше! С такими силами – особенно если через несколько часов и на самом деле еще войска подойдут – вполне можно удержать дорогу и не дать фрицам с ходу захватить Волковыск. Шансов, конечно, не слишком много, но если не позволить замкнуть колечко тут, то и судьба всего Минского котла может оказаться совсем иной. А это, на секундочку, три сотни тысяч попавших в окружение бойцов и тысячи единиц техники! Но – не получилось, увы…
– Погоди, Степаныч, не горячись, – легонько кивнув товарищам, особист выступил вперед. – Товарищи командиры, прошу вас выслушать меня, не перебивая. Мою личность могут подтвердить лейтенант государственной безопасности Антюфеев и сержант Ищенко, которые знают меня не первый год. Во-первых, я однозначно подтверждаю все факты, касающиеся боевого пути батальона, поскольку являюсь их непосредственным участником.
Особист перевел взгляд на майора-танкиста:
– Теперь, во-вторых… вот вы, товарищ майор, сказали, что товарищ комбат будто заранее знает, как станут развиваться события. Это не совсем так. Просто у нас имеются подтвержденные разведданные о том, что противник планирует действовать именно так, как доложил товарищ Минаев, – только Сергей знал, чего ему стоило в этот момент если не рассмеяться, что было бы уж вовсе идиотизмом, то как минимум не выдать себя гримасой безмерного удивления. Блин, Витька что, совсем мозгами поехал?! Какие еще на хрен разведданные?! Да еще и подтвержденные?! Он же сейчас подставляется так, что вовек не отмыться! Да за подобное ему без второго слова трибунал светит!
А контрразведчик, скользнув по его лицу быстрым взглядом, меж тем продолжал говорить спокойным, уверенным голосом:
– Информация, которую я получил лично при допросе захваченного нашей разведкой военнопленного. Товарищ капитан, дайте мне, пожалуйста, карту. – Подойдя к комбату, Зыкин взял у него карту, на которой Сергей заранее набросал примерное направление немецких ударов и пути отступления наших войск. Незаметно подмигнув товарищу, контрразведчик неожиданно торопливо прошептал: – Степаныч, думай обо мне что угодно, но я тебе верю, как себе. Вот только, ежели ты мне не объяснишь, кто ты на самом деле – честное слово, обижусь. Понял меня, капитан? Все одно помирать скоро, так хоть пойму, отчего старый товарищ Ванька Минаев, с которым мы не далее как на прошлой неделе поллитра спирту раздавили, вдруг пить разучился. Но при этом воюет, будто академию Генштаба закончил, и все планы противника на несколько дней наперед знает. Вот так-то, товарищ комбат.
Обернувшись к мрачным командирам, Зыкин, как ни в чем не бывало, продолжил:
– И потому я предлагаю вам, товарищи, все же более серьезно отнестись к предупреждению товарища Минаева. Кроме того, я полностью согласен с товарищем капитаном относительно ненадежной связи. И потому выслал навстречу нашим войскам в качестве делегатов связи разведывательную группу на двух мотоциклах. Возможно, у них уже есть какие-то новые данные, поступившие из штаба фронта или выше. Ситуация сейчас крайне сложная; кроме того, нельзя исключить провокаций со стороны гитлеровской разведки, поскольку противником захвачено множество радиостанций вместе с соответствующими шифрами и кодовыми фразами. Да, и вот еще что, товарищи командиры: с боем прорываясь на соединение с регулярными частями Красной Армии, мы уничтожили два моста, в том числе один железнодорожный. Надолго это противника, разумеется, не задержит, но вполне вероятно изменение направления движения его передовых частей. Пленный, о котором я уже говорил, подтвердил, что сводная мехгруппа разделилась. Меньшую ее часть мы уничтожили сегодня на рассвете вместе с транспортом, основная же, вероятнее всего, движется нам навстречу. Уже одно только это означает изменение первоначальных планов противника. Это я к вопросу о том, что в штабе, вероятнее всего, и на самом деле не знают об истинном положении вещей. А сейчас попрошу ознакомиться с картой…
Глава 10
24 июня 1941 года
Первый немецкий удар отбили относительно легко. Разгромив вырвавшийся далеко вперед передовой дозор, колонну бронетехники отсекли от грузовиков с пехотой и зажали огнем замаскированных ПТО. К сожалению, противотанкистов было не столь и много, всего две неполные батареи, но этого вполне хватило, чтобы задержать немцев до того момента, когда с флангов одновременно ударили танкисты. Пока рота "КВ" вместе с "тридцатьчетверкой" сержанта Реброва добивала немецкие панцеры, легкие танки и пушечные бронеавтомобили, преодолев на максимальной скорости отделяющее их от шоссе расстояние, практически безнаказанно громили грузовые машины и бронетранспортеры с пехотным прикрытием. Потеряв всего три бронемашины, танкисты отступили, согласно приказу укрывшись в лесу.
В бой вступили пехота и кавалеристы, после недолгого минометного обстрела атаковав одновременно и с фронта, и с флангов уцелевших гитлеровцев, деморализованных потерями и разгромом. Не продлившийся и получаса бой был выигран с минимальными потерями. Остатки немцев в панике отступили, но преследовать их не стали – к предупреждению Кобрина ни в коем случае не распылять силы прислушались, даже недоверчивый майор-кавалерист, поначалу предлагавший "гнать немца, пока всех не перерубим". И правильно сделали: вскоре прилетели пикирующие бомбардировщики, старательно перепахавшие окопы, пулеметные позиции и орудийные капониры на добрый метр в глубину. Разумеется, пустые: к началу авианалета бойцы уже давно находились в полукилометре отсюда, вместе с техникой укрываясь под кронами деревьев. Для достоверности у дороги оставили лишь подбитые танки, которые "лаптежники" и раздолбали в хлам прямыми попаданиями, наверняка после отчитавшись, что отбомбились по вполне целым активно маневрирующим бронемашинам.
Едва бомбардировщики убрались для дозаправки и пополнения боекомплекта на свой аэродром, сводная группа скрытно сменила позицию, оставив на месте боя огневой заслон. С приказом обозначить огнем свое присутствие и продержаться не более 10–15 минут, после чего незаметно отойти. Главное, чтобы противник поверил, что русские продолжают удерживать позиции. Если повезет, снова авиацию вызовут – пусть бомбят густо усеянные стреляными гильзами и пустыми обоймами окопы и ячейки, нам это только на руку. Каждая бомба отнюдь не пару рейхсмарок стоит, а куда больше. Да и горючее тоже недешево, особенно если учесть, что собственной нефти у Германии не имеется…
Нет, Кобрину не поверили.
Ну, не то чтобы совсем не поверили. Правильнее сказать, после речи особиста перестали видеть в нем паникера, дезертира и немецкого агента-провокатора. После недолгого совещания командиры приняли устраивающее обе стороны решение: до подхода основных сил действовать в соответствии с первоначальным планом, благо направление движения вполне совпадало с тем, на котором настаивал комбат. Да и немцев все одно нужно было остановить – как сказал Сергею контрразведчик, "должок вернуть". Собственно говоря, эта группа, изменившая направление движения из-за взорванного моста, вообще в планы комбата не входила. Что его порядочно раздражало и напрягало. Поскольку то, о чем он говорил и что собирался предотвратить, основывалось исключительно на его "будущанском" послезнании, ценность которого закономерно уменьшалась по мере изменений реальности. Но самым важным было все-таки то, что батальон получил боеприпасы и влился в состав сводной группы. Последний танк роты старлея Иванова, пополнив боекомплект, отошел под командование майора, войдя в состав роты тяжелых "КВ", чему Кобрин не препятствовал. Ребята и так сделали для батальона все возможное, но сражаться должны вместе с товарищами, так от них будет куда больше толку.
Несмотря на то что до нужной точки добирались больше часа, Зыкин никаких разговоров не заводил. А на осторожный вопрос Кобрина лишь отмахнулся, "мол, не время сейчас, позже". Сергей не спорил – позже так позже. И на самом деле, не до того сейчас. Хоть и интересно, на чем он – кроме того спирта, разумеется, – прокололся? С другой стороны – ну какая на фиг сейчас разница? Младший лейтенант четко дал понять, что не просто принимает правила игры, но и полностью поддерживает Сергея. Рискованно с его стороны, конечно, но он свой выбор сделал. И когда настанет срок, Кобрин расскажет ему… ну, скажем так, кое-что из того, что знает сам. А может, стоит и все рассказать, какой смысл что-либо скрывать? Не поверит – так не поверит, главное, чтобы воевать не мешал.
Но пока младший лейтенант Зыкин воевать не мешал, а как раз очень даже активно помогал, постоянно находясь рядом с товарищем.