Заняв заранее подготовленные инженерно-саперным батальоном запасные позиции, дожидались немцев почти три часа. Батальон Кобрина расположили в первой линии обороны, да он и не спорил. Он эту кашу заварил – ему и расхлебывать. К сожалению, на сей раз гитлеровцы всерьез озадачились разведкой и сдуру вперед лезть не стали, сперва произведя массированную артподготовку. Наземной разведкой, хоть очередной авиаразведчик и барражировал над головой добрых полчаса, то ли высматривая замаскированные окопы и артиллерийские капониры, то ли провоцируя зенитчиков выдать себя огнем. Зенитчики на провокацию не поддались, однако измученный мрачными предчувствиями, Сергей в конце концов не выдержал и, едва самолет улетел, скрытно отвел бойцов на километр восточнее. "Соседи" на его предупреждение никак не отреагировали, за что и поплатились спустя десять минут, когда немецкие гаубицы перемешали с землей их окопы. Когда батальон снова занял позицию, на дороге показались первые танки. Не доезжая до линии обороны, фрицы рассредоточились, при поддержке спешившейся пехоты атакуя широким фронтом вдоль обеих обочин, благо местность позволяла. Особых шансов у кобринских бойцов не было, поскольку противотанкисты практически в полном составе полегли под гаубичными снарядами и несколько уцелевших пушек мало что могли изменить.
Спасли танкисты майора Игнатьева. Идущие с фронта тяжелые "Ворошиловы", лобовая броня которых оказалась немецким пушкам не по зубам, сковывали противника, а маневренные "БТ" и "двадцать шестые" били с минимальной дистанции в борт. Но немцы к подобному, увы, оказались готовы, начав за легкобронированными танками настоящую охоту. Шансы оказались не равны, и рота легких танков так и осталась догорать на опушке леса. "КВ" тоже понесли потери, потеряв пять машин – пробить лобовую броню немецкие пушки не могли, но разбить ходовую – вполне. Потерявшие маневренность танки расстреливали двумя-тремя машинами.
Понимая, что ситуация складывается донельзя хреново, Кобрин, переглянувшись с невесело усмехнувшимся в ответ особистом, натянул на голову многострадальную каску, которую с некоторых пор считал счастливой, и поднял остатки батальона в атаку. Незамеченными обойдя немцев вдоль опушки, бойцы неожиданно ударили с фланга, отсекая и связывая боем пехоту. Панцерманы ничем помочь не могли, поскольку рукопашная шла буквально в считаных метрах от бронемашин. Начнешь стрелять или маневрировать – своих же и подавишь. Да и не до того им было, уцелевшие русские "КВ", казавшиеся неубиваемыми, отступать определенно не собирались. Единственная "тридцатьчетверка" тоже добавляла хлопот гитлеровским наводчикам: превосходящий тяжелых собратьев в скорости, танк постоянно менял направление движения, то вырываясь вперед, то заходя с фланга, и стрелял с коротких остановок. Сержант Ребров хорошо запомнил преподанный гитлеровцами урок, стоивший жизни бойцам его роты, и не собирался повторять прошлых ошибок. Скорость и маневр, маневр и скорость. И стрелять поточнее.
В принципе капитан отлично понимал, что это и есть его "последний и решительный бой", как пелось в гимне, но никаких шансов повлиять на развитие ситуации не видел. Хоть погибнет с честью, плечом к плечу со своими ребятами и решившимся довериться ему с Зыкиным. А тренировка? Ну, а что тренировка? С некоторых пор Сергей начал ловить себя на мысли, что и "Тренажер", и вообще вся его прошлая жизнь как-то незаметно отошла куда-то на второй, если не третий, план. Все чаще стало казаться, что настоящая жизнь – именно тут. Бред, конечно, просто расшатанная усталостью и постоянным нервным напряжением психика пошаливает, но тем не менее.
* * *
Немного отклонившись в сторону, комбат пропустил мимо штык сделавшего выпад немца, автоматом отбил в сторону карабин и коротко ударил ногой. Фриц охнул, опрокидываясь на спину. Короткая очередь… и все, собственно, патроны в диске закончились. Отбросив в сторону бесполезный "ППД", Сергей выхватил из сведенных предсмертной судорогой рук "98К" и устремился вперед. Смешно, но ему, офицеру из далекого будущего, привыкшему к "умному" оружию и встроенной в шлем компьютеризированной системе управления огнем, неожиданно понравилась штыковая атака. Было в этом что-то… настоящее, от героических предков, сейчас сражавшихся с ним плечом к плечу. Благо подобное входило в обязательную программу подготовки к прохождению "Тренажера".
Следующего фрица Сергей, увернувшись от штыкового удара, взял на прием, швырнув через бедро. Действовал на полном автомате, так что даже не понял, то ли это Минаев самбо владел, то ли сработали рефлексы бойца штурмовой роты Кобрина. Резко опустил вниз приклад, целя пониже среза каски. Готов, можно не проверять, после такого удара не выживают. Прячущийся за дымящимся корпусом подбитого танка очередной немец счел момент подходящим для нападения и выскочил навстречу. Раззявленный в крике рот, плохо закрепленная ремешком глубокая каска, сползшая по самые брови. Не добегая до Кобрина метров трех, пехотинец выстрелил. Пуля противно визгнула возле уха – промах! Осознав, что не попал, фриц, вместо того чтобы ударить штыком, начал судорожно дергать затвор, теряя темп и драгоценные мгновения жизни. Зато капитан времени терять не стал, преодолев последние метры и сделав классический выпад. Плоский штык вошел в грудь противника с легким хрустом – разумеется, в царящем вокруг грохоте ничего подобного не расслышишь, но подсознание верило, что он слышит это, а значит, верил и он. Тоже готов.
Оттолкнуть врага, высвобождая потемневший штык, увернуться от напавшего сбоку немца, вознамерившегося снести ему прикладом полчерепа. Он опаздывает, совсем чуть-чуть, но опаздывает… за плечом коротко простучал пистолет-пулемет, фельдграу перечеркнула аккуратная строчка темных дырочек, и немец осел на изодранную гусеницами, изрытую воронками землю.
– Не зевай, командир! – На чумазом, покрытом копотью и пылью лице Зыкина – улыбка "на все тридцать два".
– В сторону, – отпихнув Кобрина, контрразведчик припадает на колено, срезая недлинной очередью еще одного немца. – Где автомат посеял? Я на тебя телегу за потерю табельного оружия накатаю, ей-ей!
– Да па-ашол ты! – радостно орет в ответ комбат, радуясь, что товарищ жив. – Вперед, с-сука!..
…И все же бой был проигран. Подтянувшие ближе к передовой 150-мм гаубицы, те самые, что недавно долбили по окопам и позициям ПТО, фрицы один за другим сожгли почти все танки – спаслось всего две боевые машины, один тяжелый и "Т-34" сержанта Реброва, вынужденные отступить. Перегруппировавшиеся и получившие подкрепление немецкие пехотинцы под прикрытием уцелевших панцеров оттеснили остатки батальона к лесу, где благополучно и добили бы всех.
Но им повезло: именно в этот момент наконец-то подошли основные войска. Не "с отставанием в три-четыре часа", как предполагалось ранее, но, главное, подошли. И, глядя на проносящиеся мимо "тридцатьчетверки", с коротких остановок ведущих огонь по драпающим немецким танкам, комбат лишь глуповато улыбался. Смотри-ка, успели все-таки. Значит, еще повоюем…
– Ты чего лыбишься, Степаныч? – обеспокоенно спросил отдышавшийся Зыкин, вглядываясь в его лицо. – Может, спирту хлебнешь?
– Хлебну, – покладисто согласился Кобрин, чуть подрагивающей рукой принимая флягу. Кожу ладони неприятно стягивала подсохшая кровь. Чужая, не его.
На этот раз алкоголь пошел лучше – то ли привык, то ли рефлексы реципиента включились. И в голове, как ни странно, прояснилось.
Тоже приложившись к фляжке, контрразведчик аккуратно закрутил и спрятал емкость, буркнув "хорошего понемногу, а то выхлоп будет".
– Еще немного, и порвали бы фашиста, – в голосе Зыкина сквозила неприкрытая ирония.
– Умнеешь не по дням, а по часам, товарищ временно исполняющий обязанности начштаба, – фыркнул Сергей. – Уже начинаешь адекватно оценивать обстановку, с чем и поздравляю.
– Юморист, – тяжело вздохнув, нахмурился тот. – Но в целом верно. Если б танкисты не подоспели, все бы там полегли.
– Сколько наших уцелело?
– Точно не знаю, но мало. – Младший лейтенант отвел взгляд. – Если роты полторы осталось, уже хорошо. Похоже, отвоевались мы, Степаныч.
– Да, хреново, – покачал головой комбат. – Хотя в нашей ситуации могло быть и хуже. А насчет "отвоевались"? Фигушки. Немцев мы уже в третий раз придержали, значит, как минимум на этом направлении их блицкриг УЖЕ с треском провалился. Если очень грубо – мы выиграли для наших никак не меньше полных суток, а то и больше. А это уже результат. Я бы даже сказал, охрененный результат для всего лишь одного батальона! Жаль, что сейчас нас снова слушать не станут, ломанутся дуром вперед – и все.
– Может, и станут, – уклончиво сообщил контрразведчик. – Шансы есть.
Кобрин с удивлением взглянул на товарища:
– Ты это о чем, Вить? Какие такие шансы?
– Увидишь, – подмигнул капитану Зыкин. – Мои разведчики уже должны были вернуться. Как себя чувствуешь?
– Да нормально все, Вить, – почти без усилия комбат поднялся на ноги. Голова была тяжелой от нервного напряжения и усталости, но вполне терпимо. Жаль, штатной автоматической аптечки из стандартного комплекта снаряжения под рукой нет, вколол бы стимулятор – и был бы как новенький. – А разведчики-то тут при чем?
– Скоро узнаешь… надеюсь. Пошли. Да, только вот еще что. – Зыкин протянул капитану его "ППД". – Степаныч, ты его больше не теряй, лады? Нехорошо перед бойцами выглядит. Мы им столько времени талдычили насчет утери личного оружия, а тут героический командир автоматами раскидывается.
– Извини, – буркнул Кобрин, закидывая на плечо ремень. – Только толку от него, все равно патронов нет. Я б лучше фрицевский затрофеил, удобнее он.
– Так я не против, только его сначала найти нужно. Или затрофеить, как ты говоришь. Все, потопали командующему представляться, начальство ждать не любит.
На подходе Кобрина ждал сюрприз в виде вернувшейся разведгруппы во главе с лейтенантом Авдеевым. Выглядел пограничник донельзя уставшим, но довольным. О чем-то переговорив с ним в сторонке, контрразведчик хлопнул того по плечу и направился к капитану. Последнее комбата абсолютно не удивило, он еще вчера заметил, что лейтенанты за эти дни сильно сдружились; впрочем, возможно, дело просто было в том, что оба они относились к силам госбезопасности.
– Все в порядке, Степаныч, теперь тебя генерал точно выслушает. Только ты буром не при, помягче как-то, что ли.
– Ты вообще о чем? – искренне удивился Кобрин. – Объяснил бы, Витя?
– Некогда, – отмахнулся тот. – Сам все поймешь, ты мужик башковитый, все на лету схватываешь. Пошли.
Окруженный штабными офицерами стоящий возле запыленного по самую крышу легкового автомобиля командир со знаками различия генерал-лейтенанта инженерных войск сразу показался Сергею знакомым. Немолодой, с умным, чуть усталым лицом и выправкой профессионального кадрового военного. Так, стоп, так это же… Внезапно узнав его, Кобрин едва не сбился с шага. Теперь он окончательно ничего не понимал. Командовать конно-механизированной группой должен заместитель командующего фронтом генерал-лейтенант Болдин – откуда же тут взяться Карбышеву?! Ведь сегодня, 24 июня, он должен быть переведен из штаба 3-й армии в штаб 10-й. Который еще через три дня, 27-го, окажется в окружении. В начале августа пытавшегося выйти к своим командующего в бессознательном состоянии после тяжелой контузии захватят в плен. Далее он пройдет все круги фашистского ада, побывав практически во всех гитлеровских концлагерях. В феврале 45-го Дмитрия Михайловича, все годы войны возглавлявшего лагерное подполье, жестоко казнят вместе с пятью сотнями других заключенных в австрийском концлагере Маутхаузен, облив водой на морозе. Блестящий офицер и высочайшего класса профессионал, начавший службу еще в Русско-японскую войну. Следом Первая мировая, которую он прошел буквально с первого дня. Воевал на Юго-Западном фронте под командованием генерала Брусилова, участник знаменитого Брусиловского прорыва, вошедшего во все учебники тактики, в том числе и в те, по которым Сергей учился и в училище, и в академии. В 18-м году – добровольное вступление в Красную Армию, дальше Гражданская и Финская войны.
Но откуда ему взяться здесь и сейчас? Неужели история изменилась настолько? И он тому виной? Но как, каким образом? И где в таком случае генерал Болдин? А ведь это шанс, возможно, единственный! Если кто ему и поверит, так именно этот человек, побывавший практически на всех войнах первой половины XX века. Преподаватель Военной академии имени Фрунзе, а после – начальник кафедры академии Генштаба, кстати. И один из разработчиков приграничных укрепрайонов, так что и в стратегии, и в тактике разбирается на "ять".
– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, – отбросив посторонние мысли, четко представился комбат, бросив ладонь к треснувшему козырьку давным-давно утратившей былой вид фуражки. Даже странно, что еще вовсе ее не потерял. – Капитан Минаев, командир батальона 239-го стрелкового полка 27-й стрелковой дивизии.
– Здравствуйте, товарищ капитан. – Карбышев первым подал ему руку. – Давайте не станем терять времени, его у нас мало. Мне уже немного рассказали о вашем неожиданном предложении и боевых действиях вашего батальона, начиная с рассвета 22 июня, но хотелось бы сложить собственное мнение. Не против?
– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант.
– Это лишнее, только время отнимает. Докладывайте?
Поколебавшись мгновение, Сергей решился:
– Товарищ Карбышев, прошу о разговоре с глазу на глаз, – заметив боковым зрением жуткую гримасу особиста, торопливо добавил: – В присутствии младшего лейтенанта госбезопасности Зыкина.
Карбышев определенно удивился, коротко переглянувшись со стоящими рядом командирами, никого из которых Кобрин не знал. Но тут же взял себя в руки:
– Что ж, извольте, я не против. Пройдемте вон туда, на полянку, там есть где присесть. Кстати, удивлен, что вы меня знаете. Мы ведь раньше не встречались?
– Никак нет, не встречались, – подтвердил Кобрин, вместе с особистом идя следом за генералом. – Просто много о вас слышал от старших товарищей, еще тогда, когда вы преподавали в академии.
– Даже так? – хмыкнул Дмитрий Михайлович. – Надеюсь, ваши товарищи меня не шибко ругали?
– Наоборот, товарищ генерал. Рассказывали исключительно самое хорошее. Особенно о вашем высочайшем профессионализме и широте взглядов.
– Не хвалите, товарищ Минаев, перехвалите. Да и не люблю я подобных слов – "высочайший", выдумали тоже. Не за слова служу, за Родину. Вот мы и пришли. Рассказывайте, только кратко, без лишней воды.
– Так точно. – Комбат расстелил на раскрытом планшете карту. – Здесь нанесены направления ударов гитлеровских войск, которые, согласно полученным моим товарищем разведданным, будут произведены сегодня и завтра. Как видите, если попытка срезать Белостокский выступ не удастся, подразделения 3-й и 10-й армий окажутся в окружении. Самое узкое место выступа, своего рода "горлышко" перевернутой "бутылки", направлено на восток и опирается на шоссе республиканского значения Белосток – Волковыск – Слоним. Которое я и предлагаю удерживать всеми силами и до последней возможности, постепенно отводя войска и снова становясь в оборону. Если противник перережет дорогу, кольцо окружения замкнется. И мы получим полноценный котел. А так – дадим возможность вывести войска из окружения, ведь это десятки и сотни тысяч бойцов!
– Гм, любопытно, – пробормотал генерал-лейтенант. – Гляжу, у вас, товарищ капитан, даже примерное количество войск противника указано. Толково. Вот только не могу понять, отчего вы с такой уверенностью утверждаете, что нам не удастся срезать выступ ударом на Сувалки? Хотя бы частично?
– Разрешите говорить прямо?
– Даже настаиваю на этом, – отрезал Карбышев. – Не хватало только, чтобы командир Красной Армии в боевой обстановке занимался шапкозакидательством и приукрашиванием действительности! Докладывайте, как думаете, капитан!
– Товарищ генерал, за эти дни я убедился, что мы столкнулись с крайне опытным и опасным противником! Полагаю, как человек, прошедший Империалистическую войну и уже воевавший с Германией, вы понимаете, о чем я. – Дмитрий Михайлович молча кивнул. – Гитлеровцы прекрасно умеют маневрировать войсками, у них отлажено взаимодействие между частями, разведка и поддержка авиации. И самое главное – связь. Наши же тылы по большей мере разгромлены непрерывными бомбардировками и рассеяны, взаимодействие не отработано, связи практически нет ни между отдельными дивизиями, ни со штабами. Связь – это и вовсе наша самая большая проблема. Как и авиаподдержка, которой у нас просто нет. Контратаковать в подобных условиях – самоубийство. Только бойцов и технику потеряем, которая в итоге еще и противнику в качестве трофеев достанется. Да и далеко ли сумеем продвинуться на одной, максимум двух заправках?
Несколько секунд царило молчание, затем Карбышев задумчиво пробормотал:
– А отчего вы настолько убеждены, что приказ об отступлении поступит?
– Уверен, поскольку в Генштабе сидят люди куда умнее меня. И они просто не могут не прийти к такому же решению. Вся проблема в том, что он может поступить слишком поздно, например завтра. – На самом деле Кобрин отлично знал, что этот приказ и на самом деле придет именно завтра к полудню. А вечером и генерал Болдин отдаст остаткам КМГ приказ отступить. Но к этому времени изменить хоть что-либо окажется уже невозможно. – Кроме того, у меня большие сомнения относительно того, знают ли в Генштабе об истинной обстановке на фронте. Практически убежден, что информация доходит со значительным запозданием, оттого и наши контрмеры оказываются малоэффективны.
– Добро, я вас выслушал. Теперь расскажите и покажите на карте, что вы конкретно предлагаете. Про сегодняшний бой я знаю…
– Так точно. Только разрешите один вопрос?
– Разрешаю, товарищ капитан. Спрашивайте?
– Товарищ Карбышев, а отчего группой командуете вы, а не генерал-лейтенант Болдин?
– Вы и об этом знаете? – дернул бровью Дмитрий Михайлович. – Поражаюсь вашей информированности. Хотя в этом вы как раз ошибаетесь. Я не командую всей конно-механизированной группой, а только ее частью, наносящей удар на этом направлении. Генерал-лейтенант Болдин вместе с 11-м мехкорпусом атакует в направлении на Гродно. Меня перевели в штаб КМГ только сегодня утром, когда неожиданно решили разделить направление удара. Причины этих изменений мне неизвестны. Я удовлетворил ваш интерес, товарищ капитан?
– Вполне, – кивнул Кобрин, теперь уже окончательно ничего не понимая. В той истории, которую он изучал, ничего подобного не было. Как и совместных действий с 11-м МК, воевавшим отдельно, в отрыве от основных войск. Кстати, в реальной истории именно этому мехкорпусу и удалось единственному выйти к окраинам Гродно – остальные части не сумели и этого. Правда, дальше развить успех не удалось.
– Товарищ генерал-лейтенант, еще один момент. В бою нам удалось захватить автомобиль связи противника. Распорядитесь его тщательно осмотреть, аппаратура на его борту цела, возможно, удастся обнаружить шифроблокноты гитлеровских радистов с соответствующими кодами и прочим. Полагаю, вы меня понимаете.
– Весьма даже понимаю, – генерал сделал в своем блокноте какую-то пометку. – Отличный трофей, благодарю вас!