- Меньше всего, дорогой доктор, нас интересует мнение академической общественности, - весело сказал Буров и твердо глянул эскулапу в глаза. - Можете оставить его себе, а нам отдайте твердую фракцию. Кстати, если чистую ртуть смешать с азотной кислотой, а затем добавить к этиловому спирту, также выпадет твердый осадок, мелкие бесцветные кристаллы. Не менее активные. Нас интересуют и они <Речь идет о гремучей ртути, мощном, как и бертолетова соль, инициирующем веществе.>.
- Как вы сказали? Ртуть, азотная кислота, спиритус вини? - Бертолли побледнел, на его выпуклом, шишковатом лбу выступили капли пота. - И мелкие белые кристаллы? Не менее активные? О Мадонна! Хорошо, к завтрашнему дню у вас будут залежи мелких белых кристаллов, не менее активных, чем соли мурия.
Хриплый, сразу севший голос его дрожал, быстрые глаза восторженно блестели. Господи, никак фортуна, эта избалованная девка, наконец-то одарила его своим вниманием? Похоже, судьба дает ему счастливый шанс, и он, Клод-Луи Бертолли, его не упустит. Обеими руками схватит за хвост синюю птицу удачи. Добьется своего. Всеми правдами и неправдами. Сполна получит то, чего достоин <К.Л.Бертолли действительно добился многого - стал графом, академиком, пэром Франции. Однако все дело в том, какой ценой. Например, когда вставал вопрос о жизни и смерти Лавуазье, Бертолли даже пальцем не шевельнул, чтобы спасти собрата по искусству, и тот был доблестно гильотинирован.>. Значит, ртуть, азотная кислота и спиритус вини?..
- Не прекращаю восхищаться вами, князь! - задумчиво промолвил шевалье, когда они попрощались с лейб-медиком и выбрались из-под земли на воздух. - Такой фонтан знаний, умений. Кто вы? Откуда? Я начинаю верить во второе пришествие…
Прозвучало это примерно так: умен? Проверить национальность!
- Ага, явление Христа народу, так и быть, друг мой, нынче ночью отпущу вам грехи. Тем более что мы, вроде, собирались в бордель, - пообещал Буров, замолчал, дабы усилить эффект сказанного, но, глянув на карету, дожидающуюся у входа, наплевал на паузу. - А вот и чудо господне! Не так уж наша рыжая знакомая и погорячилась. Вот кто вызывает неподдельное удивление…
Действительно, с Бернаром, с этим чудовищем, разнузданным развратником, произошла разительная перемена. Добрый, сытый, сполна вкусивший от щедрот шерстяного короля, он сидел на козлах и читал фундаментальный труд Макиавелли "Государь" <Никколо Макиавелли (1469-1527) - итальянский политический деятель, мыслитель, историк. Считал, что для достижения целей все средства хороши. Книгу "Государь" очень любил читать Сталин.>. Бегло шелестел страницами, вдумчиво морщил лоб и, ухмыляясь, крошил непоседливым воробушкам сладкую булочку-бриошь. Ах, какая идиллия!
Буров, придержав в кармане склянку с бертолеткой, влез в карету, сел, посмотрел на шевалье, даже не пытающегося сдержать зевок.
- Что, устали, мой друг? Еще немного, еще чуть-чуть. Нам нужен грамотный ружейный мастер. А лучше - несколько. Работы им хватит…
- Господи, князь, может, завтра, а? - взмолился шевалье, однако, встретив взгляд Бурова, сник и обреченно развалился на подушках. - Ладно, будут вам мастера. Будут. Целый квартал. Эй, поехали! На улицу Мортельери!
Бернар бережно закрыл свой источник знаний, положил его под зад, видимо, чтоб не расплескать ни капли, и лихо направил экипаж на правый берег Сены. В длинный, изгибающийся дугой квартал, напоминающий кишку. Здесь пахло солью, кожами, гниющими останками животных, дубильными и красильными растворами, чернильными орешками, протравами, мездрой, золой, жженым волосом и известью. А еще - раздуваемыми горнами, скворчащим, испаряющимся маслом, светящейся, бьющей в фартуки окалиной, крепким потом насилующих наковальни людей, железом, углем, формовочной землей. Не удивительно - одну половину квартала занимали кожевенники, другую - кузнецы-оружейники. Места хватало всем.
- Ну, здесь, конечно, не у Буте <Известный мастер, директор королевского ружейного завода в Версале.>, - Анри со вздохом вылез из кареты, потянул носом воздух, сплюнул. - Но мастера не хуже, с личными клеймами. Заглянем-ка вот сюда, я знаю хозяина. Как его зовут-то?.. Он еще маркизу делал парадное охотничье ружье. Постарался, сногсшибательная инкрустация. А, вспомнил - Просперо. Мастер ружейных стволов. На его клейме полумесяц и шестиконечная звезда.
Оружейник Просперо оказался совсем не таким, как в сказке про трех Толстяков, - он был жилистый, хитрый, желчный и жадный.
- А, барабанная туринская винтовка, как же, как же, - посмотрел он на чертеж, потом на Бурова, затем снова на бумагу, - с укороченным стволом и обрезанным прикладом. Интересно, очень интересно. А хотелось бы мне знать, куда вы думаете сыпать порох? Что, не мое дело? Очень хорошо, я вас правильно понял, не мое дело. Мое дело - укоротить ствол и обрезать приклад. Обрежем в лучшем виде. Через месяц.
- Через два дня, - поправил его Буров и тряхнул мошной. - Я вас очень прошу.
Выгрузил задаток на чертеж, многозначительно улыбнулся и вместе с шевалье отправился к следующему умельцу. Ему Буров заказал сотню маленьких металлических стаканчиков странного и непонятного устройства. С отверстием в центре донышка, чуть выступающего краями за линию стенок. Сто латунных, спроектированных по всей науке гильз с полным набором аксессуаров: с гнездом под капсюль, с наковаленкой для разбития оного и затравочными отверстиями, по которым пламя достигает пороха. Шик, блеск, красота, цилиндрическая основа унитарного патрона. А чтобы было не только красиво, но еще и огнестрельно. Буров заказал у третьего мастера латунные колпачки - запрессовывать ударный состав в капсюли он намеревался сам.
В общем, домой прибыли к обеду, невыспавшиеся, усталые, голодные. Не то чтобы с победой, но с чувством до конца выполненного долга.
- Господа, рапорт о проделанной работе я жду к ужину, - маркиз был сух, официален и пасмурен. - В трех экземплярах. Пока можете идти отдыхать.
Несмотря на бархатный камзол, вычурно обшитый золотом, шелковые панталоны и чулки, он напоминал непохмеленного старослужащего фельдфебеля.
Ладно, пошли, как их сиятельство приказали, отдыхать, правда, не сразу, а после обеденного марафона. "Хорошо-то как, Маша", - Буров влез вначале в чан с водой, затем в шелковое просторное бельишко и только приготовился рухнуть в постель, как в дверь постучали. Нет, блин, не Маша - Лаура. "О, боги, нет мне покоя", - посетовал Буров на судьбу, однако же ноблеcc оближ - изобразил всем телом радость, мужскую, плотоядную, не терпящую отлагательства.
- А, наследница клана Борджиа? Очень, очень кстати. Я как раз укладываюсь…
Вот так, пусть знает, за кого ее здесь держат. Хотя, честно говоря, выглядит она, как королева. Нет, скорее, как богиня. Эти плечи, эта шея…
- Вот зашла тебя проведать, - как-то совсем обыденно сказала Лаура и сразу превратилась из надменной дамы в простую бабу, которой плохо. - Соскучилась. Наверное, дура.
Если сыграла, то мастерски, на тонких струнах, без малейшего намека на фальшь. Так что Буров совершенно искренне обнял ее и захотел утешить со всей силой мужского разумения. Однако Лаура отстранилась.
- Нет, Вася, нет, - она поправила воланы на груди, прерывисто вздохнула. - Не сейчас. - Облизнула губы, зачем-то обернулась и прошептала Бурову в ухо: - Будь осторожен. Не верь никому. Помнишь того, на дыбе, с крестом? Так вот, сегодня ночью его зарезали у нас в подвале. Причем посторонних в доме не было и быть не могло!
Не совладав с собой, она поцеловала Бурова, отпрянула и пошла к дверям. Ее белоснежные, оттененные пожаром волос плечи были и впрямь божественны. И что это Бурову так везет на рыжих баб?..
Музы, шлюхи, змеи и человек в черной маске
- Итак, господа, прошли уже сутки, - маркиз извлек массивные, с хорошую луковицу, часы, со звоном отщелкнул крышечку. Глянул, помрачнел и ударил ладонью по столу. - А результатов нет! Результаты-то отсутствуют, господа!
Дело происходило вечером, под землей, в кабинете у хозяина дома. Весело потрескивало в камине, свечи перемигивались в зеркалах, однако в целом атмосфера была неспокойной, нервной, грозовой. В воздухе, казалось, пахло не испанским табаком, а французским, от Лавуазье, порохом. Невыспавшиеся Буров и Анри зевали, Лаура молча курила трубку и, не отрываясь, смотрела на болт. Вернее, на его наконечник, выполненный в виде длинной, испещренной бороздками иглы. Стоило только окунуть его в блюдечко, как мирно лакавший молоко котенок сдох. Вот уж воистину игла, чтобы шить саваны!
- Побольше инициативы, господа, поактивнее, прошу вас, - маркиз тоже закурил, с шумом выпустил струю ароматного жасминового дыма. - Обращайте на себя внимание, суйте всюду свой нос, устройте, наконец, скандал, черт побери, дебош, так ее растак, драку… Только спугните Скапена. Вам понятно, господа? Вопросы?
Буров вежливо кивал, слушал молча - ему уже давно было все понятно. Кто здесь за ловца, кто за живца, кто за козла отпущения. Шпионские реалии жизни - одни подставляют задницу, Другие голову, третьи - грудь под ордена. Се ля ви.
Наконец инструктаж закончился. Было приказано податься к музам, причем не пред печальные очи Мельпомены <В древнегреческой мифологии муза трагедии, одна из девяти в свите Аполлона.>, а в виду премьерного дня в Комеди Итальен - в объятья развеселой Талии <Древнегреческая муза комедии.>, вечно беременной от многоликого Момуса <Древнегреческий бог смеха.>.
Дальше все покатилось по проторенной колее - Бернар был хмур, орловские рысаки подкованы, английские рессоры могучи и скрипучи. Снова полетели, как на крыльях. Однако, не доезжая улицы Моконсиль, ход экипажа замедлился - слишком уж много было желающих успеть без опоздания на премьеру. Форейторы хлестали лошадей, кареты притирались бортами, заносчивые, все в мыле, кучера выкрикивали имена хозяев:
- Граф Мари Жозеф де Кампан!
- Маркиз Антуан д'Авир, граф Больц!
- Кавалер орденов Святого Духа и Святого Людовика <Орден Святого Духа давался только самым знатным вельможам. Знаком его была синяя лента. Орден Святого Людовика был утвержден в память о короле Людовике X (1215-1270), причисленном католической церковью к лику святых. Знак его представлял собой золотой мальтийский крест и давался за боевые заслуги военным, прослужившим не менее двадцати восьми лет. Орден носили на красной ленте с девизом: "Награда военному мужеству".>бригадный генерал армии короля герцог де Полиньяк-старший! Дорогу! Дорогу! Дорогу!
Бернар правил молча. Не разговоры разговаривал - работал кнутом. Мастерски хлестал с оттяжкой всех встречных-поперечных. И форейторов маркиза д'Авира, и кучера графа де Кампана, и лошадей герцога де Полиньяка. Еще слава тебе господи, что сам бригадный генерал сидел в карете, не высовываясь.
Однако, как ни старались, опоздали, представление уже началось. Сразу же попрощавшись мысленно с амфитеатром, впихнулись в фойе, чудом урвали контрамарки и, следуя за тощим, со свечой, служителем в ливрее, поспешили в зал. Под благостно распростертые крылья муз, щедро осеняющие всех истинных ценителей таинств лучезарного Аполлона. Вошли, привыкли к полумраку. О господи! Какой Аполлон, какие Музы… Зал, где играли, был узок, переполнен и, несмотря на первый акт, утопал в табачном дыму. Молодежь в партере улюлюкала, сталкивалась ножнами, шумела, в ложах, где уже со второго яруса не зажигали свечи, слышались пыхтенье, шепот, чмоканье поцелуйчиков, женский завлекательный смех. В толчее у самой сцены вились ужами какие-то личности, наглые, пронырливые, не вступающие в разговоры, и не трудно было понять, что привлекает их не высокое искусство, а табакерки и часы почитателей оного. Суетно, накурено и грешно было в обители Аполлона.
- А вы знаете, граф, - говорили в толпе, - у новенькой-то, как ее… мадемуазель Фламинии кривые ноги. Ну да, откровенно кривые. Как лапы у моей ангорской кошки.
- Какие пустяки, шер ами, не обращайте внимания, - весело усмехались в ответ. - Ноги - это первое, что нужно отбрасывать в стороны, чтобы почувствовать всю прелесть женщины. А она очаровательна, эта мадемуазель Фламиния, весьма, весьма прелестна, уверяю вас. Кстати, вы слышали, у Сильвии, оказывается, есть любовник. Об этом прознал муж и так зверски ее избил, что третьего дня она выкинула двойню. От другого любовника. А вот у мадемуазель Пелесье…
Так и не дослушав, что там такого особенного у мадемуазель Пелесье, Буров и шевалье стали ввинчиваться в толпу. Активно работая локтями и плечами, привлекая к себе внимание. Как их превосходительство маркиз приказали. Некоторым это очень не понравилось. Кое-кто даже стукнул гардом о металлические устья ножен, как бы давая знать - не забывайтесь, сударь, так вас растак. А то нас рассудят шпаги.
Ах, шпаги, шпаги. Благородные клинки правящего сословия. Гибкие, тонко звенящие, протыкающие человека в умелых руках, словно бабочку коллекционная булавка, - насквозь. Сколько же их в Париже. Длинных, хорошо заточенных, смертельно опасных. А ведь грозил же в свое время жезлом королевский пристав, громко читая знаменитый эдикт <Имеется в виду эдикт от 13 августа 1756 года: "Не должно носить дворянам шпаг длиннее 33 дюймов и с остриями не иначе как в виде козьей ножки".>. Зря грозил. Что касаемо дворянской чести, тут и король не указ. А за поругание оной полагается не козьей ножкой - сверкающей остро заточенной сталью. Только тронь - вжик-вжик, и уноси готовенького.
Однако сколько ни дерзили Буров и шевалье, сколько ни работали плечами и локтями, что-то больше никто гардом о ножны не стучал. Даже слова противного не было слышно. Лишь тревожный шепот висел над толпой:
- Господа, это же младший Сальмоньяк. Да, да, тот самый. Т-с-с… А с ним вроде бы старший брат. Вернулся инкогнито из ссылки. Говорят, ни за что ни про что убил четверых. Да, да, под плохое настроение, в трактире, кухонным ножом. Ну и рожа. Ну и плечи…
В общем, без особых сложностей Буров и шевалье проследовали к сцене и стали наслаждаться изысками Талии. Давали какой-то очередной шедевр неиссякаемого Гольдони <Карло Гольдони (1707-1793) - итальянский драматург, создатель национальной комедии. Написал "Слугу двух господ", а всего 267 пьес.>. Декорации изображали гостиную, пронырливая горничная - воинственную искушенность, хозяин дома - убийственное чувство юмора, его супруга - невиданную добродетель. Ремарки были чудо как хороши, игра актеров просто превосходная, рога злокозненного хозяина дома раскидисты и ветвисты. В антракте Буров и шевалье снова взялись за свое - приставали к дамам, задирали кавалеров, заказывали драку. Лихо гнули свою кривую линию, грудью перли на рожон.
Увы. Дамы многообещающе хихикали, строили глазки, кавалеры трусили, заискивающе улыбались, обращали все в шутку и приглашали - нет, не в Булонский лес на честный бой, - на чашку кофе, по-простецки, по-соседски. Что делать, шевалье Анри де Сальмоньяка в парижском высшем обществе знали хорошо. А полных идиотов там вроде бы не было.
Во втором акте стало еще хуже. Страсти в партере накалились до предела, и на Бурова с шевалье никто не обращал внимания. Одни скандировали изо всех сил:
- Браво, Фламиния, браво! Брависсимо! Брависсимо! Брависсимо!
Другие тоже орали до посинения:
- Заткнитесь вы, канальи! Ваша Фламиния похожа на жабу! На жабу! На жабу! На жабу!
А когда фанаты Фламинии устроили ей бурную пятнадцатиминутную овацию, дело в партере чуть не дошло до шпаг. Публика в амфитеатре улюлюкала, пламя лампионов мерцало, бегающее вовсю по карманам ворье истово молилось своему богу. Мадемуазель Фламиния кланялась, прижимала ладони к груди, с чувством благодарности посылала в зал пламенные воздушные поцелуи. Бардак был полный. Такой, что даже два усатых, привычных ко всему сержанта из театральной полиции высунулись из своей комнаты, переглянувшись, закурили трубочки да и снова убрались коротать время за бутылочкой бургундского. Да, что-то разгулялись нынче, разгалделись эти короткоштанники. Аристократия, так ее… Сволочи, потаскухи и похабники.
Вскоре общение с прекрасным сделалось невыносимым. Не дожидаясь финала, Буров и шевалье вывинтились из толпы, выбрались на воздух и облегченно, хоть и с некоторой обеспокоенностью, вздохнули - как там у Бернара? Штормит? Только волновались они зря. Карета стояла неподвижно, на ровном киле, орловские рысаки напоминали овечек, а сам Бернар сидел на козлах под уличным фонарем и с увлечением листал свою любимую книгу. Правда, узнать его было нелегко. На нем был щегольской, вычурно украшенный камзол, модная шляпа с невиданным плюмажем и сногсшибательная парчовая перевязь с богатой, инкрустированной перламутром шпагой. Когда успел? На его фоне Буров и шевалье выглядели бледно. И это невзирая на свежий, наискось через весь лоб след. Кровоточащий от чего-то колюще-режущего.
- Ладно, что ни делается, все к лучшему, - мрачно заметил шевалье, залез в карету и плюхнулся на атлас подушек. - Если судить по плюмажу, то у нас за кучера виконт, не меньше. Так что теперь мы уж точно одолеем Скапена. Его разорвет от хохота.
Но чувствовалось, что ему самому было не до смеха. Да и Бурову после похода в театр было как-то не по себе.
- Куда мы дальше? - спросил он автоматически, никуда особо не желая. - Ночь на дворе.
На самом деле ему хотелось, чтобы побыстрее настало утро. Интересно, получил Бертолли гремучую ртуть? И если да, то сколько?
- Не вижу ничего дурного в том, чтобы из одного бардака поехать в другой, - пожал плечами шевалье, криво усмехнулся и криком распугал окрестных кошек: - Эй, там, на козлах! Ваша светлость, извольте в "Трюм"!
Бернар изволил, - с ветерком, поскольку дорога была ему хорошо знакома.
Выглядел веселый дом на первый взгляд невесело - мрачный фасад, стрельчатые окна, дубовая, почерневшая дверь. Однако, как говорится, не верь глазам своим. Стоило Бурову и шевалье войти внутрь, как их сразу же окружила атмосфера бесшабашности, какой-то исступленной вседозволенности, вакхического, безграничного восторга. Фривольно наяривала музычка, разгуливали женщины в дезабилье <Пограничное состояние между откровенностью в одежде и тотальным отсутствием оной.>, на стенах, пестреющих эстампами, сплетались в неистовых объятьях пары. Да что там стены, да что там эстампы… Какой-то кавалер прямо в зале, ничуть не утруждая себя мыслью об уединении, служил чреслолюбивому Эросу со всей силой мужского естества. Не замечая ни съехавшего парика, ни полуспущенных штанов, ни отстегнувшейся подвязки с золоченой пряжкой. Во всем мире сейчас для него существовала лишь пышногрудая брюнетка, страстно галопирующая на его голых бедрах…