А вот сам Буров действительно в сказку попал, только, судя по антуражу, страшную, с хреновым концом. Со всех сторон его окружали чудища, монстры, химеры, человекоподобные птицы в монашьих капюшонах, крылатые пантеры, леопарды и пумы, ужасные создания, полулюди-полузвери. Утвердившись когтями на камнях балюстрад, они вот уже пять столетий взирали на Париж и щерили уродливые пасти - одни в идиотском хохоте, другие - озлобленно оскалясь, третьи в саркастической ухмылке. Все в них вызывало отвращение - и глаза, посаженные на виски, и носы, упавшие на подбородки, и перепонки вместо пальцев. Не изваяния - сплошная аллегория. Все худшее, что затаилось в человеческой душе, запечатленное в камне. О чем кричит огромный каменный монах, по пояс высунувшийся из пилястра, чей исполинский разверстый рот напоминает вход в преисподнюю? Кто слышит его? Кто понимает? В общем, страшно аж жуть. Однако Буров был не из пугливых.
"Почем опиум для народа, отцы?" - с усмешкой глянул он на святых, расположившихся здесь же, неподалеку, на готических пьедесталах, прислушался, вытащил тесачок и стелющейся спецназовской рысью припустил дальше - мимо уродов с клювами, задумчивых гаргулий и смеющихся чудовищ. И вдруг остановился - со стороны северной, напоминающей чудовищный шип, башни на него бежал человек в маске. Исступленно, судорожно, словно загнанное животное, придерживая левой рукой повисшую плетью правую. Позади деловито, даже с ленцой, трусил шевалье, кончик его шпаги на добрые три дюйма был окрашен кровью. "Недолго мучилась старушка в бандита опытных руках", - настраиваясь, Буров вытащил английскую пукалку, перехватил тесак поудобнее и чваниться не стал, поспешил гостю дорогому навстречу - хорошо-то как, сам пришел. Как там приказано-то его? Слепить теплым? Будет сделано. Ну-ка, иди-ка ты сюда, очаровашка! Однако взять живым человека в маске не получилось. Не добежав с десяток шагов до Бурова, он вдруг ужасно закричал, вскочил на балюстраду и сунул левую, здоровую, руку за пазуху. Мгновение - и что-то полетело вниз, на складчатую крышу, ударилось глухо, покатилось, сгинуло в полутьме. А человек в маске снова закричал на высокой ноте, ненавидяще и страшно, всхлипнул и бросился следом. Тело его встретилось со свинцовой кровлей, перевернулось пару раз и механической, потерявшей завод куклой рухнуло на землю. Вспорхнуло воронье с нижней челюсти монаха-исполина, захрапели, попятились в проулке испуганные лошади…
- Надо было мне его пришить, - шевалье горестно вздохнул, вытер шпагу надушенным платком и, бросив его вниз, проследил, сколько мог, как он кружится, подобно батистовому мотыльку. - Ну, теперь шуму-то будет…
Словно в подтверждение его слов, воздух загудел, тяжко завибрировал и преисполнился могучего баса - это пробудился от спячки колокол Нотр-Дама. В оконце звонницы было видно, как шестнадцать кузнецов в длинных фартуках охаживают кувалдами его бока…
Однако шевалье оказался прав лишь отчасти. Когда они с Буровым спустились на землю, оставили обитель благочестия и подтянулись к месту падения, вокруг все было тихо. Маркиз и Лаура стояли молча, подавленные, в растерянности смотрели на труп - жалкий, измочаленный, - без маски. Труп старшего брата Артура, известного финансиста…
Триумф унитарного патрона
Ночью Бурову приснилась Лаура. Улыбающаяся, топлес, в одних лишь соблазнительных мини-бикини, она готовилась к завершению стриптиза, показывала язык и фальшиво напевала:
- Это был не мой чемоданчик, это был не мой чемодан. Обманули дурака на четыре кулака.
В левой руке она действительно держала чемоданчик, вернее, кейс фирмы "Самсокайт", один в один, как те, в каких президенты хранят свои ядерные кнопки. Странный выдался сон, непонятный, зато длинный - проснулся Буров только к обеду. Плотному, основательному, в обществе Мадлены и шевалье. Ели буйабес <Похлебка типа ухи.>по-марсельски с пряностями, жареную куропатку по-бретонски с шампиньонами, пили бургундское и благородный кларет, разговаривали в основном о вчерашнем. Да, похоже, вселенского скандала не миновать. Убийство в храме, полеты не во сне, а наяву, сержант-дворецкий со своими мудаками. Устроили сдуру побоище, избили половину прихожан. С матерной руганью и криками по-русски: "Осади назад! Осади!" Ну не идиоты ли! В общем, маркиз с рыжей сиротой с утра пораньше отчалили куда-то, как видно, нажимать всеми лапами на свои тайные пружины. Интересно, как это у них получится? Принцесса де Ламбаль, по слухам, устроила маркизу де Шефдебьену сцену, тот на полусогнутых побежал к королю и нашептал ему такое, что их величество пришло в ярость, топало ногами и изволило несвоевременно облегчиться. Словом, вонь поднимается еще та…
После кофе с коньяком и фруктов Буров и шевалье встали, заговорщицки переглянулись, отдали Бернару приказ, оккупировали экипаж и самовольно покинули расположение части. Первым делом направились к оружейнику Просперо. Тот не подвел - пистоль был готов. Как и уговаривались, центрального боя, револьверного типа, с десятью коморами в барабане. Плевать, что скверно сбалансированный, тяжелый, громоздкий и не самовзводный. Главное, курок бьет, барабан вращается. Эх, хорошо бы еще, чтоб и стрелял… Ладно, дали умельцу денег, пообещали заехать завтра и рысью, в нетерпении рванули на запад, в Булонский лес. Потому как все полеты мысли, пусть даже и гениальные, лучше проверять на практике. Чтобы не сыграть в штопор и, соответственно, в ящик…
В лесу торжествовала осень - под быстро выцветающим багряно-желтым знаменем. Грустно перекликались птицы, звенели то тут, то там клинки - это сводили счеты те, кто не любил вставать спозаранку <Булонский лес был традиционным местом проведения дуэлей, которые обычно происходили утром, в девять-десять часов.>. В шелесте листвы, в яростных криках поединщиков чудилось присутствие смерти, близкое, равнодушное, неотвратимое. Как давеча в соборе Богоматери пред суровыми ликами святых. Может, и впрямь надо думать о вечном, ни на мгновение не прекращать мементо мори и всей душой уповать на перст указующий в этой юдоли печали? Бурову упаднические настроения были чужды. Категорически. Действуя сноровисто и ловко, он при помощи ремня принайтовил пистолет к клену, привязал веревку к спусковой собачке, вставил в барабан патрон, взвел курок и отошел подальше, сколько позволяла бечева.
- Ну, господи, пронеси!
Раздался выстрел - на коре дубка, что рос неподалеку, появилась метка. Резко пахнуло порохом, войной, раскаленным металлом.
- Ого-го-го! - крикнул в восторге шевалье и бросился доставать пулю - глубоко ли ушла. Буров, пока еще в сомнении, неспешно подошел к дереву, отвязал пистоль, вернее револьвер, осмотрел, разрядил. И тоже заорал, восторженно, как мальчишка. Было с чего - никаких осечек, заклиненных гильз и насмерть застопорившегося барабана. Ничего. Только сладостно благоухающий пороховой нагар в стволе. Человеческий гений победил: Бертолли, Просперо и Вася Буров сработали не как-нибудь - на совесть.
- Князь, вы не поверите, насквозь! - шевалье между тем обошел дубок вокруг, вгляделся, поколупал ногтем и снова восхитился: - А выходное отверстие ровное, как после бурава! Вот это да! Ладно, пойду поищу пулю, она, верно, улетела куда-нибудь недалеко. Дуб все-таки.
Однако ничего искать шевалье не пришлось. Из-за деревьев, откуда еще недавно слышались звуки схватки, появились негодующие люди - один при шпаге, необутый <При серьезных поединках обувь, затрудняющая движение, снималась.>, в распахнутой рубашке, другой в ливрее, при кнуте, сразу видно - слуга. Вид их был грозен и ничего хорошего не обещал.
- Эй, черт возьми, чем вы тут занимаетесь? - необутый описал шпагой полукруг, причем мастерски, на высокой ноте <По свисту рассекающего воздух клинка можно судить о его скорости и, следовательно, об уровне мастерства фехтовальщика.>, виртуозно выругался и попер на Бурова. - Изволите даром изводить порох? Кажется, вам следует учиться не стрельбе, а хорошим манерам, и сейчас я вам преподам урок, который вы запомните надолго.
- Кого конкретно вы хотите поучить манерам, граф де Рец? Меня или моего друга? - шевалье повернулся к нему лицом, и необутый сразу скис, кажется, даже стал меньше ростом.
- О, шевалье Анри… Какая встреча… Какая встреча… Вы, значит, на природе… На свежем воздухе… Упражняетесь… Э-э-э… Дело хорошее, полезное для здоровья… Похвально, похвально… Гм… Так вот, о чем это я…
- О том, что мы даром изводим порох, - Буров с ухмылочкой поиграл волыной, - и об уроке, который мы должны запомнить надолго.
Настроение у него было отличное. Пушечка-то на колесиках получилась еще та, слона убить можно. Не зря, видать, этот в драных чулках прибежал, не с пустого места. Видно, долетело и до него…
- О, господа, не принимайте всерьез, я нынче все шучу, - необутый героически выдавил улыбку, правда, жалкую и кривую, помотал головой, изображая веселье. - Согласитесь, это ведь так смешно, господа. Только мы с одним канальей скрестили шпаги, как вдруг раз - что-то напрочь сносит ему пол-уха и разбивает ко всем чертям боковой фонарь моей кареты. Ну разве не умора, господа, не укатайка? Ха-ха-ха.
Да, смех не только продлевает жизнь, но и сохраняет ее. Не стали Буров с шевалье принимать грубый тон графа де Реца всерьез, похохотали с ним да и отправились на улицу Сен-Жак по душу Гийома Оноре. Вот с кем общаться было совсем невесело. Обретался он в древнем, как пить дать построенном еще в прошлом веке доме и являл собой редкий, напоминающий о Меровингах тип воина-франка - мощного, с могучими плечами, бревноподобной шеей и клешнеобразными руками. Трое его взрослых сыновей, также подвизающихся по оружейной части, были точь-в-точь похожи на отца и выглядели совершеннейшими громилами. Антураж дополняли высокие стены, напрочь отгораживающие дом от посторонних взглядов, крепкие запоры на массивных воротах и рычащие на дворе волкодавы. Злобно, слаженно, в унисон, такие не штаны - шкуру спустят сразу. Чувствовалось по всему, что непрошенных гостей здесь не жалуют.
- Кто вам дал знать про меня, господа? - с порога полюбопытствовал хозяин дома, когда наконец после унизительных расспросов - кто такие, откуда и зачем? - Бурова и шевалье допустили в мастерскую. - А, эти двое недоумков? Смотри-ка, еще не окочурились, ну да за этим дело не станет… Итак, господа, значит, вам нужен арбалет? - оценивающе воззрился он на гостей, кашлянул, поперхал горлом, и в голосе его послышалось сомнение. - Значит, не какая-нибудь там балестра для охоты на пернатых, а боевой арбалет, снаряженный болтами? М-да, ладно. Эй, Луи, принеси покажи.
- Да, отец, - старший из сыновей оторвался от работы, встал и живо приволок арбалет и полдюжины стрел. - Вот.
Двигался он, как заметил Буров, легко и споро, несмотря на вес, с отточенной, хорошей координацией. Такие в драке самые опасные - сильные, быстрые, массивные. При наличии некоторых навыков, естественно…
- Это мощное боевое оружие, сработанное лично мной. Бьет на три сотни шагов. - Гийом принял арбалет, трепетно погладил, вздохнул и возвратил сыну. - На, заряди. Вот этим болтом. А ты, Андре, повесь мишень в дальний угол. Шевелись.
В его манерах, голосе и осанке чувствовались сила и желание повелевать. Наверное, из таких людей и получаются Батыи и Тимуры. Дай им только волю - и кровища рекой.
- Хорошо, отец, - средний Гийомов сын, еще, пожалуй, поамбалистее старшего, послушно встал и поспешил в угол мастерской, с тем чтобы повесить на стену дубовый, в глубоких отметинах круг - мишень.
Луи тем временем взял "козью ногу" <Приспособление для натягивания арбалета.>, взвел арбалет, зарядил и подал отцу:
- Готово.
Действовали ребятки сноровисто и ловко, словно натасканные бойцы у хорошего сержанта. Таким только скомандуй "фас", да погромче!
- Гоп-ля-ля! - Гийом взялся за арбалет, не целясь, мастерски нажал на спуск, болт, резко свистнув, вонзился в дуб. Все лихо, на одном дыхании, в лучших традициях кортесовских стрелков <Во времена Конкисты основной ударной силой, наводящей ужас на индейцев, были - нет, не аркебузники, - арбалетчики.>. Очень впечатляюще.
- О, замечательно! - Буров, изображая восторг, пошел к мишени. - Какая мощь! Какой глаз! Заказываю вам два арбалета! - взялся за стрелу, покачал, не сразу извлек из дуба. - А вот это немножко не то… Хорошо, но не то.
Болт был длиной сантиметров двадцать, с оперением из кожи и массивным четырехугольным наконечником. Такой, может, кольчугу и не пробьет, но ребра, те, что плавающие, пересчитает. Ну а уж если в лоб…
- Что значит "не то"? - подошел Гийом, взял стрелу, покрутил, повертел, сделал недоуменное лицо. - Мореный, струганый из груши болт, с оперением из пергамента и каленым наконечником. Какого же рожна надо?
А у самого в бегающих глазах вспыхнули алчные огни - понял сразу, какого рожна.
- Видите ли, уважаемый, зверь, на которого мы собираемся охотиться, очень крупный, верткий и, кроме всего прочего, крайне толстокожий, - Буров улыбнулся с невинным видом и, вытащив мешок с двойными луидорами, стал грузить золото на стол. - Знаете, есть стрелы с особыми наконечниками. Стоит лишь задеть зверя - и все, охоту можно считать успешной. В общем, не дергайся, Лаэрт, не пей вина, Гертруда… Я, извиняюсь, ясно выражаю свои мысли?
Неизвестно, как насчет Шекспира, но относительно остального Гийому все было ясно. Не отрывая глаз от золотых кружков, он кашлянул, прочищая горло, и приказал:
- Эй, Луи! Принеси покажи.
И сделал резкий красноречивый жест, как будто затягивал пеньковую петлю у кого-то на шее.
И Луи принес. Дюжину хорошо оперенных, тщательно центрированных болтов. Только вот наконечники у них были не массивные четырехгранные, а в виде длинной, сплошь в кавернах для яда иглы. Один в один как та, под кольчужная, кованая, однажды чуть не загнавшая Бурова в гроб.
- Это старая, проверенная временем отрава. Говорят, ее готовили еще тамплиеры, - Гийом довольно усмехнулся, и пламя алчности в его глазах вспыхнуло с новой силой. - Действует безотказно, проверено многократно. Будете довольны, господа, скажете спасибо. С вас…
Но тут, в самый решительный момент, он заткнулся, потому что Буров извлек из-за пазухи сверток, быстро развернул и достал тринадцатую стрелу, на смертоносную иглу которой была насажена на всякий случай пробка.
- Я заплачу вам, уважаемый, за три ваших арбалета и не возьму ни одного. Скажите только, кому вы не так давно продали вот эту штуку? Она просвистела в полудюйме от моего носа.
Тихо так сказал, добродушно, с улыбочкой глядя Гийому в глаза и демонстрируя раскрытые ладони, что интуитивно, на срезе подсознания воспринимается как символ неагрессии. А сам следил за Гийомом, ни на мгновение не расслаблялся, шарил, словно муха, периферийным зрением по сторонам. Ситуация была непредсказуемой, тут ухо следовало держать востро. Что хозяин дома, что его отпрыски каких-либо симпатий не внушали.
Да, с прикладной психологией у Бурова было все в порядке, сомневался он не зря.
- Значит, за три арбалета?.. В полу дюйме от носа?.. Сейчас, сейчас… - как бы соображая что-то, Гийом зашевелил губами, в задумчивости попятился и вдруг, стремительно схватив "козью ногу", одним движением взвел арбалет. - Гоп-ля-ля! Значит, говоришь, в полудюйме от носа? А я вот не промахнусь, если что, так и знай. Эй, Луи, Андре, Жак, позаботьтесь о господах! Что-то они больно любознательные. Говорят, это вредно для здоровья.
Он по-крысиному оскалился и сделал палаческий жест, при этом вторая его рука, сжимающая арбалет, не отклонилась ни на йоту - кованый четырехгранный наконечник смотрел Бурову точно в живот. Предчувствие не обмануло - Гийом Оноре и впрямь привык действовать решительно, бескомпромиссно и жестоко. Какой там закон, какая там любовь к ближнему… Двое праздных, набитых золотом бездельников суют свой нос куда не надо. Наступают даже не на любимую мозоль - на горло? Ну так успокоить их навсегда, золото забрать, а уж куда пристроить трупы не проблема, в земле места хватит. И про кучера не забыть, его за господами следом. Карету отогнать, лошадей продать. Чтобы никаких следов, все шито-крыто. Не впервой…
Да, видно, действительно не впервой - детки схватились кто за нож, кто за лом, кто за топор и без долгих разговоров бросились в атаку. И ни они, ни папашка их не ожидали, что Буров вдруг надрывно крикнет, стремительно уворачиваясь с линии прицеливания и одновременно блокируя верхний и нижний уровни. Примерно так тореадор уходит от рогов быка.
Законы психологии неумолимы - Гийом автоматически нажал на спуск, стрела, попав в железку у Бурова за обшлагом, с визгом срикошетила и вошла Андре в межключичную ямку. Глубоко, дюйма на четыре. Арбалет и в самом деле был хорош. Шевалье тоже даром времени не терял - выхватив клинок, отбил играючи мясницкий нож и в одно касание, рипостом, всадил шпагу в пах старшему братцу. Не вынимая, взялся за кинжал и мастерски, на полный оборот, загнал его по гард хозяину дома в брюхо. Младшенький, Жак, оставшись в одиночестве, хотел было помахать топориком, но Буров жестко обезоружил его, без жалости сломал локоть, затем колено и, стонущего, подтащил к отцу.
- Гийом Оноре, если ты не ответишь на мой вопрос, я на твоих глазах сейчас переломаю ему все кости, по частям отрежу все то, что можно отрезать у мужчины, а потом он умрет страшной позорной смертью. Зрелище его последних мук будет преследовать тебя в аду. Считаю до трех. Раз. Два…
Буров не стал говорить "три" - с хрустом сломал младшенькому палец, а когда затих пронзительный крик, Гийом Оноре прохрипел:
- Не надо… Он здесь ни при чем… Не делайте ему больно… Вам нужен Копченый Окорок из "Псов преисподней". Они кучкуются в "Клопе кардинала" на улице Кур-ла-Рен, не доезжая до заставы. Отпустите мальчика, он ни в чем не виноват. Он еще совсем ребенок.
Ага, высотой под потолок, шириною в дверь, с топориком наподобие Франциски <Боевой топор типа алебарды.>.
- Где ты берешь яд? - спросил Буров и, чтобы вопрос дошел до самого Гийомова нутра, сломал Жаку еще палец. - Ну?
- У Кривой Аниты, старой одноглазой шарлатанки, - прохрипел Гийом. - У этой чертовой ведьмы с Ферронри <Название улицы.>, налево от рынка. Если надо, я покажу. Все сделаю, что скажете… Только пожалейте младшенького. Он рос без матери, я ее прибил по пьяной лавочке… Пожалейте…
Господи, что же сделалось за считанные минуты с этим великаном, с этим монстром, преисполненным чувства личной значимости! Теперь это был просто жалкий червь, вымаливающий жизнь для сына и быструю смерть для себя. Такой, если его пощадить, будет мстить долго, до конца, словно наполовину раздавленная, но все еще опасная гадина.