- Так, - Буров не спеша собрал трофеи, возвратил в мошну проклятый металл и, оценивающе прищурясь, подошел к стенающему на полу сынку. - Ладно, живи. Вот тебе на лечение. - Бросил со звоном пару-тройку золотых, брезгливо отвернулся и посмотрел на шевалье, вытирающего от крови шпагу. - Пошли.
- Минуточку, - шевалье убрал бретту в ножны, подошел к Гийому Оноре и на мгновение замер, глядя на поверженного врага. С кинжалом в животе у того был хоть какой-то шанс дождаться хирурга. Не умереть со стопроцентной вероятностью от обильного кровотечения. Дотянуть до операции и, может быть, чудом выкарабкаться.
А с другой стороны, если бы все было по-иному, сам Гийом не думал бы особо, не терзался бы сомнениями - с сатанинским хохотом вращал бы сталь в кровоточащей ране, наслаждаясь муками и криками врага. Потому как а ля герр - ком а ля герр…
"Старый становлюсь, сентиментальный", - шевалье, вздохнув, вытащил кинжал, вытер его об одежду Гийома и виновато посмотрел на Бурова:
- Простите, князь, минута слабости. Пошли.
- Бывает, - Буров понимающе кивнул, нахмурился, - да, одно дело убить врага в бою и совсем другое - добить беспомощного раненого. Здесь нужно быть больше палачом, чем воином. Однако этот мир есть такой, какой он есть. Далекий от гармонии. Весьма.
И пошли Вася Буров с шевалье де Сальмоньяком с Гийомова двора, да не просто так, а с великим шумом, гамом, суетой и скандалом. Собственно, это волкодавы постарались, решили проводить непрошенных гостей до ворот. Вот тут-то Бурову и пришлось выкатывать свою пушечку на колесах, палить из главного калибра по озверевшим псам. Трижды чмокнула плоть, разрываемая пулями, брызнули мозги и осколки костей, яростное рычание сменилось повизгиванием, циркульной пилой проехалось по ушам и липко растеклось парящей лужей. Три огромных опасных зверя, судорожно подрагивая, вытянулись на земле. Может, кому-то и лучшие друзья, но только не тигру-саблезубу, почуявшему кровь… А вот Бернар, оказывается, питал к собакам слабость. Моментом сориентировавшись в обстановке, он шмелем слетел с козел, кинулся во двор и, взвалив на плечи зверя поупитаннее, с видом триумфатора понес к себе в карету. Не обращая внимания ни на кровь, ни на мозги, ни на слюнявую пасть. На лице его были написаны вожделение, восторг и благодарность судьбе. Казалось, он собирался принести жертву своим богам.
- М-да, omnia mea mekurn porto <Все свое ношу с собой (лат.).>, - задумчиво промолвил шевалье и поспешил открыть дверь экипажа. - Господи, собака-то ему зачем?
- Как это зачем? - Буров посмотрел на него, как на маленького, и с удовольствием устроился на атласных подушках. - Наверное, с центнер вкуснейшего мяса, если, конечно, приготовить его как следует, по всей науке. Шкура опять-таки, зубы. От волчьих не отличишь. Молодец, хозяйственный. Если будет предлагать, мой вам совет, шевалье, не отказывайтесь. По вкусу не хуже свинины. Кстати, не мешало бы нам утолить голод. Есть у меня заведение одно на примете. Называется "Клоп кардинала". Надеюсь, там в меню не только "Псы преисподней".
- Что-то, когда мы возвращались из Булонского леса, ни кардинала, ни тем более клопа я не заметил, - с радостью ушел Анри от собачьей темы, высморкался, бросил платочек в окно и стукнул кулачищем в стену экипажа. - Эй, ваша светлость! Извольте двигать на Кур-ла-Рен, хозяйственный вы наш!
Заведение "Клоп кардинала" нашли не сразу - размещалось оно в полуподвале и было и впрямь неприметным. Низкие оконца забраны решетками, выцветшая, изображающая почему-то кролика вывеска на фоне мрачного фасада. Вот УЖ действительно ни кардинала, ни клопа. Глянул Буров на обшарпанную дверь, на скользкие стоптанные ступени, да и вспомнил сразу отечественную историю. Москву златоглавую, столь красочно описанную Гиляровским, с ее притонами и малинами, имевшими прямое сообщение с подземной речкой Неглинкой. Чуть что - и клиент поплыл. В вечность. Чаще по частям, потому что трубы узкие. Аминь. Похоже, что Москва-река, что Сена - все одно.
Бухнув массивной дверью, Буров и шевалье вошли, сели за скобленый, изрезанный ножами стол, глянули по сторонам. Света было мало, народу тоже. Слева два мрачных типа криминальной наружности вяло цедили пиво, справа амбал хавал яичницу с луком, с фронта, уткнувшись мордой в миску, храпел мосластый детина. Компания была еще та, а вот "Псов преисподней" было что-то не видно. Затхлый воздух отдавал мышами, крепко пахло кислым, немытым и подгоревшим. Буров и Анри в своих камзолах с галуном и шляпах с плюмажем выглядели вызывающе и провоцирующе.
- Что прикажете, господа хорошие? - подошел хозяин, плечистый, волосатый, с цепким взглядом. - Есть доброе вино, гусь, жареный в собственной крови, яичница с каперсами и сладким луком. Только что потушили кролика…
На хитром лице его читалось сомнение - сейчас нажрутся, напьются, а потом кто-нибудь даст им по башке. И кто платить будет? Может, надо взять с них деньги сразу, не откладывая в долгий ящик? Пока их самих в ящик-то…
- Значит, кролика потушили? - с улыбкой осведомился Буров, вытащил из кармана монету в три ливра, положил на стол. - Надеюсь, он не мяукал? Ладно, несите. И гуся, и вино. - Посмот рел направо, на жующего амбала, отвернулся, помрачнел. - Только вот яичницы с луком не надо…
- Ну что вы, сударь, - хозяин хищно взял монету на зуб, вытер о рукав, убрал. - Кошек мы не тушим, мы их… гм… Словом, у меня здесь все самое лучшее. Масло из Прованса, вино из Бургундии, живность из Вожирара. Сейчас пришлю девочку, будете довольны.
Действительно, и минуты не прошло, как смешливая, напоминающая шлюху подавальщица принесла гуся, кролика и вино. Первый размерами напоминал цыпленка, второй на вкус перченую резину, мерзкая же бурда, называемая бургундским, поражала букетом вот уж воистину незабываемым.
- Да, наверное, надо было взять яичницу, каюсь, - Буров виновато взглянул на шевалье, со вздохом отодвинул дефективного гуся и жестом подозвал хозяина. - А теперь, уважаемый, нам очень нужен Копченый Окорок.
- Копченый Окорок? - глаза хозяина вспыхнули, собрались а щелки, но тут же, изображая дурака, он фальшиво и раскатисто рассмеялся. - Шутить изволите, сударь? Свинина на десерт… Ха-ха-ха.
- Я говорю о человеке, - Буров вытащил луидор. - У меня к нему дело.
Нет уж, лучше дать денег, чем в морду, не тот случай.
- Ну, в таком разрезе, - хозяин с ловкостью поймал монету, с поспешностью, не пробуя на зуб, убрал в штаны. - Вам туда.
Его кривой, поросший волосом палец указал на бархатную, траченную молью занавесь. За ней оказалась низенькая, в готическом стиле дверь, ведущая, надо полагать, в зал для ВИП-персон.
- С максимальной жестокостью, мой друг, с максимальной жестокостью, - попросил шевалье Буров, проверил, легко ли вынимается ствол, и первым шагнул за щербатый, истоптанный ногами порог. Комната, куда он попал, была освещена лишь пламенем камина и здорово напоминала логово. Собственно, почему напоминала - за столом сидели люди, чье обличье выдавало в них зверей - хитрых, хищных, не ведающих жалости: алчные глаза, рыкающая речь, грубые манеры. Люди-звери жрали, пили вино, играли в карты, сплевывали на пол, рыгали, с жадностью звенели золотом, передергивали, мухлевали. Вот они какие, "Псы преисподней", вся стая в сборе.
- Приятного аппетита приятной компании, - ласково улыбнулся Буров, сделал галантный полупоклон, шаркнул ножкой и наметил себе цели для стрельбы. - Могу я видеть господина по прозвищу Копченый Окорок?
Стая при виде чужаков насторожилась, заворчала, однако, обманутая буффонадой, спрятала клыки и сменила злобное рычание на снисходительное пофыркивание:
- Гы-гы-гы! Это что еще за богатенькие клоуны? Ишь ты, сами напросились.
- А на хрена он тебе, красавчик? Давай лучше шляпами махнемся, - по-хамски предложил один, остальные заржали, кто-то прямо-таки зашелся от идиотского хохота, - а лучше штанами! Они у него по колено! Как у бабы! Как у бабы!
- У меня дело к нему от Гийома Оноре, - изобразил придурка Буров, и один из людей-зверей встал, выругался, повелительно махнул рукой остальным:
- А ну-ка, прикройте пасти. Заткните рты, такую мать! - С грохотом отпихнул скамью, вы валился из-за стола и вразвалочку направился к Бурову. - Ну, давай говори, что у тебя там? Давай-давай, не тяни кота за яйца.
Как видно, он был самый хищный, самый опасный и злой - стая замолчала, застыла в ожидании, заткнулся даже тот, кто бакланил про штаны.
- Значит, вы и есть господин Копченый Окорок? - Буров покосился на Анри, подобострастно согнулся и, медленно выпрямляясь, вытащил волыну со взведенный курком. - Ах, какая честь!
С грохотом прошил Копченому Окороку плечо, отшвырнул его в сторону и с убийственным спокойствием, словно в тире, принялся расстреливать опешившую стаю. Со стороны это, наверное, смотрелось эффектно - твердая рука, верный глаз, крупный калибр. Никаких осечек, промахов, интеллигентского мандража и лишних движений - только оглушительные звуки выстрелов, пороховой дым столбом, всхлипы умирающих да глубокие отметины на стенах. Словно в подвале ВЧК во время экзертиций с маузерами. Шевалье тоже на месте не стоял, трудился от души, шпага и кинжал в его руках разили без пощады, подобно молнии. Вот уж потренировался-то в кромсании по живому…
Внезапность - залог успеха. Скоро все было кончено, "Псы преисподней" отправились в ад. Все, кроме вожака.
- Ты смотри, еще не оклемался, - кинул на него взгляд Буров, покачал головой и стал перезаряжать волыну, складывая отстрелянные патроны в карман, с тем чтобы потом заменить в них капсюли. - Шевалье, друг мой, встряхните его как следует. И непременно за раненое плечо. У нас не так много времени.
Действительно, жевать сопли не следовало. Нашумели изрядно. А ведь неподалеку на Кур-ла-Рен застава. Правда, менты во все века тяжелы на подъем, но лучше не искушать судьбу.
- А ведь точно скоро придется сдавать шпагу в утиль, - шевалье горестно вздохнул. Он все еще находился под впечатлением от увиденного: это же надо вот так, играючи, уложить в могилу десяток человек. Из нелепой на первый взгляд бандуры с барабаном и курком. Зачем, спрашивается, постигать искусство фехтования, трудиться до седьмого пота, упражнять руки, ноги, глаз? Знай жми себе на спусковую собачку. Нет, положительно, грядут плохие времена… Он с лязгом убрал клинок в ножны и с силой, словно большую куклу, тряхнул Копченого Окорока за плечо. - Подъем! Вставай, засранец!
Копченый Окорок очнулся, истошно заорал благим матом.
- А, готов, родимый? - обрадовался Буров, наклонился и без всяких церемоний ткнул его ножом в раненое плечо. - Салют.
В ответ дикий рев, зубовный скрежет. Ясное дело, больно. Очень.
- Один вопрос к тебе, - Буров подождал, пока умолкнут крики, вытащил тот самый болт, осторожно снял с отравленной иглы пробку. - Почему эта хреновина не так давно чуть не воткнулась мне вот сюда? Или ты скажешь, каналья, или заглотишь этот болт по самое некуда. Ну?
- Нет, нет, не надо! - раненый инстинктивно дернулся, засучил ногами, пытаясь отползти, его глаза в ужасе уставились на наконечник. - Осторожнее, сударь, ради бога, осторожнее. Одно неверное движение, сударь, и вы погубите невиновного. Я здесь ни при чем. Я просто посредник. Маленькое, ничего не значащее связующее звено. Мелкий торговец, имеющий свой скромный интерес…
Ишь ты, как заговорил-то, пес, когда приперло! Совсем по-человечьи.
- Э, парень, никак ты все врешь, - Буров, помрачнев, описал иглой восьмерку перед лицом Копченого Окорока и нацелил ее прямо в тонкогубый, судорожно оскаленный рот. - Скажешь тоже, торговец. Не верю, не верю.
А чтобы яснее показать всю глубину своих сомнений, он резко, кончиками пальцев, ударил раненого в пах. Словно стряхнул с них воду. И опять - рев, хруст эмали, прокушенная губа. А еще - лужица мочи.
- Богом клянусь, сударь, это не я, не я! Клянусь всеми святыми! - скорчившись, Копченый Окорок перевернулся на бок, подобрал под себя ноги и, окончательно сломавшись, глухо зарыдал: - Я просто иногда выполняю поручения госпожи де Дюффон. Маркизы де Дюффон. У нее салон неподалеку от церкви Святой Евстахии. Не убивайте меня, сударь, пощадите! У меня на иждивении больная матушка, четверо слепых сирот из приюта Сен-Мартен и парализованный праведник, посвятивший жизнь служению Приснодеве. Пощадите, сударь, пощадите, заклинаю вас именем господа, спасителя нашего! Те Deum <Начальные слова торжественного католического гимна, примерно "Тебя, Бога, хвалим".>…
Как все садисты и палачи, своей собственной боли Копченый Окорок не переносил…
- Ну и мразь, - Буров, не удержавшись, ткнул иглой и с отвращением, словно увидев нечто пакостное, отвернулся. - Блевать тянет.
Копченый Окорок вздохнул, выгнулся дугой и замер. Глаза его выкатились из орбит, челюсть отвалилась, изо рта пошла клубами розовая пена. В хозяйстве у Гийома что яд, что арбалеты были самой высшей пробы. Наступила тишина, лишь потрескивало в камине да капало со стола, смешиваясь с кровью, разлитое в суматохе вино. Красное на красное. Подобное притягивает подобное. Да, похоже, "Клоп кардинала" нынче насосался досыта…
Буров с шевалье вышли в странным образом опустевший зал, не встретив ни души, выбрались на улицу. А вот верный Бернар оказался на месте, да не один, в компании пирующих псов, которые с радостным рычанием лакомились внутренностями брата-волкодава, уже выпотрошенного, освежеванного и присобаченного на запятках. Бернар тоже был в настроении преотличном и, что-то весело мурлыча, скоблил ножом окровавленную, снятую со знанием дела шкуру. Вились жирные осенние мухи, чавкали блаженствующие псы, в воздухе стоял смрад разделочного цеха. Только вот не из кабака ли несло?
- Трогай! - Буров и шевалье запрыгнули в карету, Бернар, отложив скобление, взялся за вожжи, орловцы ударили копытами, лихо приняли, понеслись стрелой. Заскрипели мощные английские рессоры, дробно застучали обода, потянулась струйка из туши волкодава, оставляя мокрый отчетливый след. Поехали…
- А знаете, князь, я заметил одну странную закономерность, - Анри извлек из ножен шпагу, глянул, помрачнел, со вздохом вытащил платок. - С вами не соскучишься, но и толком не пожрешь. - Плюнул на батист, повернулся к свету и принялся оттирать от крови клинок. - Общение с вами вредно для желудка. Нет, право же, так нельзя. Поехали обедать…
Он был в это мгновение похож на взрослого обиженного ребенка. Зрелище триумфа огнестрельного оружия, похоже, здорово испортило ему настроение.
- Вы совершенно правы, мон ами, питаться надо регулярно. А также вкусно, - улыбнулся Буров, понимающе кивнул и плотоядно почмокал губами. - Ах если бы вы только знали, как готовят рыбу на рынке, что на улице Ферронри! А какие там яйца, вареные в уксусе! А какое пиво! Про вафли, хрустящие на зубах, я уж и не говорю…
Не забыл, значит, как колбасил по Парижу в статусе Барабасова преемника в толстых кожаных штанах и вонючих ботфортах. Не забыл, на всю жизнь запомнил.
- Да ладно вам, князь, не старайтесь, - шевалье рассмеялся, вложил шпагу в ножны и великодушно сменил гнев на милость. - Что с вами делать? Так и быть, поехали к этой чертовой колдунье. Бог с ними, с вафлями, хрустящими на зубах.
Дорогу к старой шарлатанке отыскали без труда - лиард <Мелкая серебряная монета.>, брошенный уличному нищему, сделал свое дело. Жила одноглазая Анита в тесном переулке, вход в который еще не так давно закрывался ночью массивной цепью. Это было царство нищеты, узкая зловонная расщелина, никогда не видевшая солнца, экипажей и хороших манер. Буров и Анри нырнули в коридор, более похожий на подземный ход, спустились по ступеням, скрипящим под ногами, и остановились перед дверью, окованной железом. Где-то рядом пищала мышь, пахло погребом, помойкой, смрадный полумрак был ощутимо плотен, напоминал туман и действовал на психику. Веселенькое местечко, нечего сказать.
- Ну что там расстучались, не заперто! - сипло отозвался скрипучий, сразу и не разберешь, то ли мужской, то ли женский голос. - Валяйте! Но не запустите крыс.
Буров и Анри вошли, прищурились, привыкая к свету, - масла и свечей здесь не жалели. Да и вообще все в этой просторной, с высоким потолком комнате носило отпечаток достатка. Мебель была массивной и резной, песочница на письменном столе - литого серебра, запах благовоний, летающий над жаровней, - плотным, густым, ударяющим в голову. Это был словно островок благополучия в море нищеты, грязи и забвения. А вот хозяйка его выглядела, прямо скажем… далеко не блестяще, и это несмотря на ухищрения в одежде, парфюмерии и стоматологии. Сморщенное лицо ее было нарумянено и набелено, зубы - вызывающе фальшивы, пышное платье, с оборочками, но без панье, напоминало о временах Мазарини <То есть о XVII веке.>. Один ее глаз был закрыт экраном из лакированной кожи, другой немилосердно слезился и взирал на пришельцев насмешливо. Смотреть на старую колдунью было интересно и страшно…
- Ну, с чем пожаловали, красавчики? - Она закрыла толстую, окованную по углам железом книгу и тяжело поднялась из-за стола. - А ведь и впрямь, что один, что другой. Эх, скинуть бы мне лет двадцать пять. А лучше тридцать…
Передвигалась она, хромая, в густом облаке амбры, напоминая ожившего мертвеца.
- Пожаловали вот с этим, - любезно отозвался Буров, вытащил многострадальный болт и снял с наконечника пробку. - Отрава ваша?
В его галантности и ровном тоне что-то неуловимо предвещало беду.
- Ну-ка, ну-ка, - колдунья, оживившись, помусолила палец, с достоинством провела им по игле и медленно, с чмоканьем, сунула в рот. - М-м-м, - сплюнула прямо на пол, скривилась, как от горького, вытерла ладонью губы. - Моя, моя. Это очень хороший яд, он приготовлен из внутренностей змей, легкого замученной до смерти жабы, аконита, бычьей крови и настойки мандрагоры <Мифическое растение, которое якобы произрастает у основания виселиц.>, сдобренной мочой убийцы, повешенного в полночь. Действует мгновенно.
Она взглянула на гостей и неожиданно залилась смехом, обнажая фальшивые зубы и сотрясаясь всем своим тщедушным телом.
- Ну что раскрыли рты, красавчики, разве я похожа на самоубийцу? Вы-то ведь не режете себе пальцы своими шпагами? Каждому свое. Ах, какие вы, оказывается, чувствительные, красавчики!
Смеяться-то она смеялась, да только вот ее единственный глаукомный глаз смотрел серьезно, выжидающе и настороженно. Взгляд этот был сумрачен, преисполнен ненависти и презрения - нет, не конкретно к шевалье и Бурову, - ко всему человечеству. Да, та еще бабушка-старушка, любительница оборочек и притираний.
- Браво, мадам! Вы, я вижу, действительно разбираетесь в ядах! - изобразил восторг Буров, к слову сказать, совершенно искренне. - Так что, думаю, вы именно тот человек, который нам нужен. Видите ли, мне дали яд. Долгоиграющий, начинающий действовать через неделю. И…
- Можешь не продолжать, красавчик, - Анита криво усмехнулась, прищелкнула подагрическими пальцами, и взгляд ее стал подобен бураву. - Ну конечно же, без амура здесь не обошлось, тебя, как пить дать, траванула женщина. Раньше, знаете ли, это было в порядке вещей, для укрепления семьи и нежных чувств. Моя матушка, к примеру, да будет ей земля пухом, проделывала это частенько с моим батюшкой. Пока, не без вмешательства любовников, не намудрила с дозой. Ха-ха-ха. Пойдем-ка поговорим тет-а-тет, чтоб никто не мешал. Прошу.