- Девочки, законопроект о вице-президенте распечатан? Хорошо. Нет, разносить не надо. Повестка? Да, меняется. Надо распечатать вот этот документ, чтобы был готов к раздаче. Но нести в зал лишь по моему сигналу. Ладненько?
Девочки вздохнули - опять суета. Без особого интереса распечатали первый экземпляр. Одна, помладше и новичок, взяла бумагу с принтера и охнула, прочтя содержание:
- "О приостановлении моратория на высшую меру наказания для лиц, причастных к покушению на первых должностных лиц государства и их близких". Это, что ли, нашли заказчиков, тех, кто Столбова убить хотел?
Секретарши, общей мудростью, пришли к выводу, что скорее всего так и есть.
* * *
Город Воляйск построил или гений, или везунчик. Сам город растекся на гребне невысокой горы, а рудоплавильный завод - внизу, у реки, чтобы вода крутила колеса. Когда работу воды взял на себя пар, и к небу потянулись заводские трубы, выяснилось: ветры из близких прииртышских степей гонят дым в сторону от города, по коридору с невидимыми стенами. Там, где дождик прибьет к земле заводской дым, родятся грибы-мутанты, а в самом городе - хоть санатории строй, среди многоэтажек.
Именно поэтому мэр города придумал ежегодный "Уральский марафон". Нынче для участия в нем приехал президент России.
Мэр, Николай Кольцов, по происхождению был горкомовским секретарем. Но, в отличие от большинства своих братьев по статусу, в 90-е принялся не грести под себя народное добро, а воплощать разные идеи и инициативы, которые прежде вызвали бы недоумение. К примеру, на пешеходной улице - реально пешеходной, сам себе не позволял по ней ездить и другим тоже, поставил небольшие памятники великим певцам: Шаляпину, Вертинскому, Высоцкому. После многочисленных просьб молодежи и обещаний не мусорить на "пешеходке" - Цою.
Памятники были дешевы, отливались на местном чугунном заводе, славного среди прочего, художественным литьем. Поэтому в городе появилось их много, простых, добрых и понятных. Памятник заводчанину на отдыхе - Субботний Гармонист. Пес, задравший ногу у первого электрического фонаря. Вагоноважатая, Вернувшийся Солдат - у его стоптанных чугунных сапог лежали цветы не только в дни официальной памяти. А старинное заводское управление в псевдоготическом стиле, в стороне от дымного коридора, мэр не отдал под торговый центр. Завел ежегодный театральный фестиваль, до которого иногда добирались даже европейские труппы: ради экзотики и очень красивых мест.
"Уральский марафон" был любимой затеей мэра. Кто хочет (правда, молодые чиновники и спортивная школа - обязаны) должны были пробежать дистанцию от километра до сорока по улицам города. Почему-то выходило так, что в этот день всегда светило солнце. И бегуны, а их было всегда не меньше двадцати тысяч, бежали по чистым весенним улицам, что кружились вокруг городского холма. Устал - взглянул вперед, как за поворотом показалось синее море леса - к северу и востоку. Или степные проплешины - на юг. Или холмы на западе. И от этого разнообразного пространства ноги несут еще быстрее.
Сегодня в пробеге участвовал Столбов. Бежал рядом с мэром Кольцовым. Они выбрали скромную дистанцию - десять километров. Мэру годы не позволяли большее, Столбов пробежал бы и двадцать, но время поджимало, а визитный марафон только начался. Опыт разговора на бегу у мэра был, поэтому общение можно было назвать "встречей в спортивных костюмах".
- Михаил Викторович, - говорил мэр, - если можно, давайте чуть быстрее. Меня одного, может быть, и перегнали бы, а вас - стесняются.
Столбов улыбался, увеличивал скорость и продолжал расспрашивать Кольцова о том, как тот управляет, как обходит те рифы и скалы, на которые натыкались иные мэры, старавшиеся не красть, а хоть что-то еще и делать.
…Прошлой осенью Кольцов, как верный член "Единой России", делал все, чтобы партия "Вера" взяла минимум голосов на подвластной ему муниципальной территории. Так старался, что председатель одного из ТИКов (территориальных комиссий) получила условный срок за фальсификации. После победы Столбова на Кольцова пошел вал доносов. Столбов, много слышавший о мэре и прежде, не позволил расправиться.
Выбежали за очередной поворот. Впереди, между городским парком и загородным поселком, синело озеро Глубокое, уже свободное от ледяного чехла. Кажется, разбегись сейчас, и ноги понесут тебя вперед, навстречу синеве и солнцу…
- Николай Витальевич, давайте немного вырвемся. Надо поговорить, - сказал Столбов. Мэр кивнул и ускорился, а когда чиновная толпа прибавила тоже скорость, обернулся, мотнул головой, и те притормозили. В деликатной близости бежали только президентские охранники.
- Николай Витальевич, - сказал Столбов, - очень вы мне нравитесь. Заставить бегать каждого пятого мужика хотя бы раз в год - чудо. Хочу, чтобы вы и дальше городом управляли.
Кольцов чуть не сбил скорость от комплиментов. Столбов продолжил.
- Поэтому не угрожаю и даже не предупреждаю - умоляю. Вот тот поселок, который мы сейчас видели. Арсеньевский? Экологи, конечно, народ кипишистый, но в этом случае правы: нельзя строить в водоохранной зоне. Уговорите, чтобы баньки убрали. Торговый комплекс "Подсолнух" не обязательно строить прямо на мелком рынке, пусть они существуют вместе. Плохо получилось с "Ветхим жильем" - застройщик по программе какой-то совсем нечестный, смените его. И, напоследок, извините, лезу в семейные дела, но пусть зять сменит работу - сами лучше меня знаете, какую и почему. Сделайте так, очень прошу. Хочу, чтобы вы и дальше руководили городом.
- Я понял, Михаил Викторович, - со вздохом: проговорил мэр: кому приятны выволочки.
- И хорошо. Через год прилечу, побегаем подольше. Хорошо у вас!
И вправду, хорошо. Аккуратные трехэтажки послевоенного классицизма, сосны вдоль улицы, идущей в гору, а наверху - синева и солнце. Весь день бы тут бегал или ходил!
* * *
- Эти идиоты, к счастью для меня, быстро перепрограммировались с большой кровавой мести на желание поиметь бабло. А у меня налички оказалось немного. Будто предвидел: почти все, что мне отдал Михаил Викторович (не мелочь, кстати), положил на карту. Когда они меня первые полчаса мутузили, да еще обсуждали разные анальные и оральные кары из репертуара пресс-хаты, у меня был большой соблазн сказать, где карта и назвать код. Не назвал. Так что, Татьяна Анатольевна, считайте меня пионером-героем.
Макс обнаружился в собственном кабинете, прикованный к батарейной трубе. Чувствовал себя он более-менее прилично: хотя в синяках, и на щеках полосы от скотча, но внутренних повреждений вроде не было, мог свободно ходить.
Его похитителей собрали в соседней комнате. Татьяне пришлось повиниться: со щеками свекольного цвета она рассказала охранникам, как хотела спасти сотрудника фонда "Возвращение", работавшего на аутсорсинге. То, что сотрудник до недавнего времени был не рядовой, она умолчала. К счастью, охрана никаких подробностей не знала. Пришлось выслушать очень деликатную, но все же укоризненную нотацию и согласиться с ней. Разве что, поспорив в одном пункте: "Я дурочка, я не знала, как иначе поступить".
Как поступить с похмельными похитителями, решили просто: вызвать милицию, и пусть оформляет. Поводом для разногласий стала лишь судьба Макса: капитан Васильев считал, что и его надо отправить в отделение, пусть дает показания там. Но Макс сказал, что если его не арестуют, он не отвяжется от Татьяны, пока не сообщит ей сведения государственной важности. Татьяна его полностью поддержала, и капитан вздохнул: "Нехай едет с нами".
Пока же Макс рассказывал о своих злоключениях. Он сидел в кресле - хотел посидеть на чем угодно, кроме пола. Татьяна лежала на диване. Как бы ни было радостно от того, что ее план удался и все закончилось хорошо, как бы ни был интересен рассказ Макса и обещанные им сведения, кажется впервые за все эти восемь месяцев ее внутреннее состояние оказалось важнее внешних событий. Малой совсем разыгрался.
- Потом бить им меня надоело, - продолжил Макс, - и они стали решать, как можно из меня выкачать деньги. Нашли наличку, пошли в ближайший супермаркет, прикатили тележку жрачки в контейнерах, короче, устроили на кухне еще больший бардак, чем был до меня. Когда отношения перешли в режим диалога, я предложил им создать что-то вроде хакерского кооператива. Они великие пейсатели в уютную жэжэшку, а насчет матчасти - тут я их разводил как лохов. Развел бурную хакерскую деятельность, обналичил несколько сумм со своей карты. Они сообразили, что меня выгоднее доить, чем резать, даже разрешили умыться и кормили-поили. Сами каждый вечер нажирались и отключались. Но, суки, пристегнуть меня и проверить не забывали. Ни до ключа, ни до телефона дотянуться не смог, зато однажды зацепил клаву и мышь - спасибо, что у меня не ноут, а ПК. Уж как я, не видя экран, смог войти в почту и напечатать твой адрес - отдельная песня.
- Согласна, - улыбнулась Татьяна. Улыбка получилась вымученной. "Что же это такое со мной? Бывало и раньше, но лишь если никаких интересных отвлекающих факторов".
- Письмо я написал, спасибо, что быстро приехала. Как видишь, меня не убили. Но так усугубили мой перманентный срач и свинорой, что отмывать квартиру надо дня три.
- Тебе надо в больницу, - сказала Татьяна, подумав: "Обоим бы неплохо; мне, хотя бы показаться и получить устное успокоение от специалиста".
- Надо, - сказал Макс. - Но сначала поговорим об очень важных делах. И плевать, что я сейчас безработный программист, с позором изгнанный с госслужбы. Извини за пафос, это гражданский долг.
Татьяна взглянула на Макса. Не обнаружила в глазах ни пафоса, ни фанатизма.
- Эти перцы, как люди политизированные, новости не пропускали по ящику и мне давали ходить по лентам, в инете. Так что я в курсе всего, что происходило. Очень мне не понравился взлет звездного мальчика…
- Ты о том, что он заменил меня на посту пресс-секретаря? - спросила Татьяна.
- Если бы, - вздохнул Макс. - Ты решила не мучить себя новостями?
Татьяна кивнула. Макс перечислил ей новые должности Костылева.
- "Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть", - пробормотала она классическую цитату вождя.
- Именно так. Правда, для него главным кумиром оказался не Сталин. Но это впереди. Во-первых, все началось с одного задушевного разговора в январе. Мы немножечко спелись: один возраст, одни любимые группы и альбомы, одни игры. Как говорил Макаревич, росли на одних букварях. Вот только одна проблема нашего звездного мальчика: он не умеет пить. Не понятно, как с такой проблемой дорос до генерала. Так вот, мы посидели, я, без всякой дурной мысли, влил в него лишний литр пива и получил незапланированную откровенность.
- А именно?
- Он начал продвигать свои любимые исторические теории. Насчет того, что революции пожирают своих детей, и этот процесс лучше не наблюдать, а в нем участвовать и возглавить. Дескать, Столбову, если хочет остаться вождем, придется убрать всех, кто вместе с ним шел к власти. В первую очередь - афганцев, вроде Батяни. Если этого не сделает, его сметет какой-нибудь демагог из народа. Единственное средство для Столбова выжить - стать грозным царем, который так двинул по боярам, что и народ его испугался и зауважал. И тот, кто будет в этом процессе верным помощником и координатором, станет, как Малюта Скуратов, верным царским псом и слугой. Мне эта шизовая затея сразу не понравилась, я хоть историю плохо знаю, но помню, что Малюта был один, а нас - двое. Если я соглашусь, мы пост Малюты разыграем в "контр-страйк". Или он уже придумал, кому быть Малютой, а кому - Малюте сапоги чистить?
- И как же он решил сделать из Миши грозного царя? - с улыбкой спросила Таня, хотя чувствовала - боль возвращается.
- Очень просто: тайно сливать информацию о боярских грешках, причем, конечно, грешках реальных, как в моем случае. А явно - оказывать полезные информационные услуги. Чужой авторитет подтачивать, свой - поднимать. И потом, когда бояре его предадут, оказаться единственным верным и полезным. Занять верхнюю ступеньку возле трона и никого не подпускать. Когда царь - грозный, а Малюта - умный, никто на эту ступеньку не покусится, опасно. Для этого, кстати, предлагал и смертную казнь вернуть, и границы закрыть. Короче, поиграть в игрушку "Великое царство".
- И что ты ему ответил?
- Да я к тому времени два литра в себя вкачал, не очень хорошо помню. Вроде того, что я такой разгильдяй, что мне невыгодно делать из Столбова грозного царя. Он же сам меня отправит на собачий корм, за раздолбайство.
- Интересная комбинация, - сказала Татьяна. - Только наш звездный мальчик то ли плохо знает историю, то ли литературу. Для превращения доброго царя в Грозного нужен еще один компонент.
- Какой?
- Коварные бояре не только должны изменить Ивану Васильевичу. Они должны еще извести ядом его жену Анастасию. Или ликвидировать ее как-нибудь по-иному. Вот тогда царь разгневается и взаправду станет Грозным, - улыбнулась Татьяна.
* * *
- Всё, с завтрашнего утра занимаюсь бегом, - сказал Столбов. - И десятку не пробежал, а все еще отдышаться не могу.
- Так ведь в горку, - уточнил Степанов. Перед выездом из Волейска он попросился в президентскую машину.
- Не только в горку, и под горку было, - ответил Столбов.
Они мчались в Екатеринбург. Среди прочих дел, в программе значилось общероссийское совещание, посвященное развитию ювенальной юстиции. У Столбова были свои соображения на этот счет, но он хотел пообщаться с ювенальщиками лично.
- Слышал, что обычно просят их разогнать, - сказал Степанов.
- Есть такое, - ответил Столбов. - Но проблемы у неблагополучных детишек действительно есть, нужно решать. Чем и займемся.
- Михаил Викторович, а отвлечь вас на свой, шкурный вопрос можно?
- Тебе - всегда. Только не злоупотребляй.
- Я не про себя, а про свою контору. Знаете, что "опера", в смысле новая контора, Оперативноинформационный центр, имеет право слушать все структуры?
- Новость, - ответил Столбов. - И кого они начали слушать?
- За всех не скажу, но нас - точно. Затребовали коды, и теперь переговоры ФСО под колпаком.
- Как много интересного в этом мире, - искренне сказал Столбов. - А кадры они откуда набрали?
- Да сейчас сокращенных силовиков - бери не хочу. К примеру, взять весь распущенный центр "Э". Плюс специалисты по связи из его ведомства. Крепкая команда получилась.
- Да, насчет мальчика я проявил мягкодушие и гуманизм, - вздохнул Столбов. - Ладно, Кирилл, уже сегодня упразднится и структура, и прослушка. Нас-то он сейчас, надеюсь, не слышит?
- Нас - нет. Московских коллег слышит.
- Шалун! Жене не позвонить! Кстати, дай-ка позвоню.
Ткнул кнопку.
- Таня? Привет! Как помолилась? Это хорошо. У меня тоже все хорошо, твоими молитвами. Макс нашелся? Даже не нашелся, а освобожден? Потом расскажешь. Передай, я на него не сержусь. Я сегодня ни на кого не могу сердиться - девочек спасли, тебя услышал. Что, говоришь, богатырь бушует? Веди себя тихо, если ему и пора, то потерпи до подходящего места. Пока, солнышко!
Повернулся к Степанову. Его лицо сияло.
- Уфф! Помирился. И она не сердится, и я. Только шутит, что скоро рожать.
* * *
Назвать Ашота законопослушным гражданином было бы, по меньшей мере, нечестно. Но порядок он любил и старался поддерживать, по крайней мере, в заречной части Первомайска.
К примеру, в 90-е годы многие местные жители привыкли покупать водку и другие столь же крепкие напитки в ларьках. Потом продавать спиртное в киосках запретили, позже был введен ночной сухой закон. Но от привычки отказаться трудно, и люди по-прежнему тянулись ночью в киоски. Ашот гарантировал, что ассортимент будет не совсем уж одиозно паленый, а также урегулировал потенциальные проблемы с милицией-полицией.
Иногда, в особых случаях, водка отпускалось в долг. Тут уже начиналась индивидуальная программа: если квартира должника приватизирована (нет - поможем), живет он один, или пожилая, но безответная пара, то в долг продавали долго. Потом - предъявляли, подписывали договор о продаже. И увозили алконавта, или парочку, в дальнюю деревню, в жилье с единственным удобством - дырявой крышей над головой. В качестве бонуса оставляли ящик водки, такой паленки, что продавать стыдно.
Сегодня Ашот как раз обсуждал с хозяином киоска, поставщиком информации, судьбу одного деятеля. Говорили долго, взвешивали все "про" и "контра". И кусок лакомый - приличный подъезд, вид из окон на сквер. Но есть московский сын, который, якобы, охранник, и у него свои виды на однокомнатку отца-алкоголика. Проблема!
Да, насчет порядка. Ашот не то, чтобы считал себя главным в городе, нет, не считал себя главным даже в Заречье - на то есть глава РУВД. Но уважения требовал. Потому-то, кстати, и оставался в этой дыре-заповеднике: здесь заставить себя уважать он мог.
Поэтому обиделся от души, когда машина, пусть и с мигалкой, нетерпеливо загудела, приказывая отодвинуться от магазинчика, расчистить путь. По чесноку, дать дорогу он был должен. Но зачем сразу гудеть, а потом говорить в мегафон: "Номер 666, уйдите с дороги"? Даже если не знать, что он Ашот Хоренович, можно же просто выйти из машины, попросить?
Пригляделся к номерам, понял: этим гостям города простительно не знать, кто он такой и вообще, позволено кидать понты на всей территории РФ. Приказал отъехать.
Все равно осталась обида. И она взыграла в полной мере, когда через четверть часа на проезде показался новый автомобиль. Именно в эту минуту из машины Ашота переносили в киоск ящик с таким товаром, который даже в городе, где тебя уважают, светить не нужно. Неужели не видит? Тогда зачем бибикает?
Ашот почувствовал, что ему полегает, если он сам задаст эти вопросы наглому москвичу - номера были столичные, но никак не блатные.
- Слюшай, дорогой, - сказал он с комедийной интонацией, которую и следовало ждать от него, - ты куда торопишься?
- Пропусти, - сказал шофер, опустив стекло.
- А где "пожалуйста"? - спросил Ашот.
- Пожалуйста, пропусти, - попросил шофер.
Ашот пригляделся к незнакомцу, взглянул в его глаза. Вздрогнул, понял, что очень бы хотел, чтоб на большой разборке парень с таким взглядом был в его команде, и очень бы не хотел, чтоб у противника. Больше того, пожалуй, стоило бы пропустить…
Но подошли ребята - нельзя терять лицо. Он же сказал им: "Пока не разгрузимся, ни один х…й не проедет".
- А почему не отвечаешь? Может, у тебя проблема? Так мы решим.
- Или создадим, - хохотнул Ник, подошедший к машине справа. В его руке была бейсбольная бита.
- Я больше просить не буду, - сказал парень. У него в руке появилась хорошая модель какого-то армейского пистолета, с насадкой на стволе.
Переход от понтов к угрозам успокоил Ашота. У людей, которые сразу вынимают пневматические дурилки, за душой обычно ничего нет.
- Дорогой, но у нас тоже есть такой хлам. Вазген, покажи…