Усмехнулся в усы Никита-Мастер, самолично вручил заказанное - "в гишпаньских землях эспадой прозываемую". Руки за спину заложил, прищурился хитровато - как-то оценят его рукоделие?
Одного взгляда хватило Олегу Иванычу, чтоб восхищенно присвистнуть. Не шпага получилась - птица. Легка, прочна, удобна - словно по руке его ковала. Эфес узорчатый чернен, серебром тронут, клинок хладен и светл, на подошве клеймо - "Никита Анкудеевъ Ковалъ". Да уж, мастерство оружейника того стоило, чтоб навек запечатленным быть. Хоть и недешево обошлась Олегу шпага - да уж тут тот случай, когда никаких денег не жаль.
Слова вспомнились: "Шпагу нужно держать, как птицу. Сильно сожмешь - задушишь, слабо - улетит…"
Алле! Взрезала воздух холодная сталь - с ходу несколько приемов провел Олег - не забыл еще, оказывается, "где мои семнадцать лет". Полетели с деревьев срезанные - словно бритвой - ветки. Никита-Мастер и подмастерья его взглянули на заказчика с уважением.
- Видно, живал ты и во фряжских землях, - молвил Никита. - Ишь как раскорячился-то… Олешка, неси ножны.
Ножны. Тоже черные, с серебром. Шпагу в ножны. Ножны к поясу. Вот так. Ну-ка, теперь суньтесь, шильники! Шпага в умелых руках - это вам не кистень.
Пришпорив коня, Олег Иваныч, поднимая пыль, поскакал вдоль по Щитной. Московская дорога… Федоровский ручей - интересно, если б моста не было, перескочил бы с маху? Боярская усадьба - видно, богатый боярин-то. Пробойная. Тоже кузни да оружейники. Ивановская. Большая шестиугольная башня, напротив - деревья - Соловецкий сад. Вот и Торг.
- Пироги, пироги с зайчатиной!
- Квас, квасок, налетай на глоток!
- Селедка, селедка любекская, во рту тает!
- Пироги, пироги! С грибами, с визигой, с икоркою!
- А вот кому сбитень! Попробуй сбитня, боярин, век такого не пивал!
Отмахиваясь от надоедливых разносчиков, Олег Иваныч проехал к Волховскому мосту. Шедшая по мосту навстречу толпа мужиков что-то сердито кричала. Требовала освободить каких-то плесковичей. Под мостом в седых водах горело солнце, ветер разносил холод, ные брызги, в небе сварливо кричали чайки.
Эх, хорошо! Свежо, прохладно. Однако солнце-то уже припекать начинает.
Вот и Детинец. Владычный двор.
Перекрестившись на купола Софьи, Олег Иваныч спрыгнул с лошади у Грановитой палаты. Сунул поводья стражнику, спросил про Феофилакта. Приехал уже игумен, поутру ранехонько, сейчас с владыкой беседует - плох владыка-то, немощен - "господина Олега", как приедет, обождать просили.
Что ж, обождать - так обождать. Поправив на поясе шпагу, Олег Иваныч вошел в сумрачную прохладу палаты.
Феофилакт появился внезапно, кивнул страже, чтоб вышли, уселся напротив Олега на лавку, посмотрел внимательно.
- Задание будет тебе, Иваныч, скорое!
Олег кивнул, скорое так скорое, он вообще в последнее время не волокитничал, не то что раньше, в Н-ском РОВД дознавателем. Да и там-то - только потому, что дел выходило уж слишком много, никак не справиться, потому приходилось какие херить, а какие - продлевать раза по два.
- Видал ли, господине, что дивного, покуда сюда шел?
Хм… Дивного? Задумался Олег Иваныч. Да ничего вроде такого и не было, дивного. Ну, народишко только на мосту попался малость ушибленный - с утра уж митинговали за каких-то плесковичей.
- То верно, Иваныч, - покивал игумен, видно, попал Олег своим предположением в самую точку. - Месяц уж как, а то и поболе, худые мужики, шильники, речи ведут предерзкие супротив Ионы-владыки: ослобоните, мол, плесковичей, братиев наших, ино сами ослобоним!
- А что за плесковичи, отче Феофилакт?
- Будто не ведаешь? - игумен прищурился. - Впрочем, можешь и не ведать. По зиме еще, а то и ранее, кинули во Пскове наших купцов в поруб - якобы не купцы это, а соглядатаи. За сим начали плесковичи Иону-владыку ругать препогано, словно силу какую почуяли. Думаю, московитскую. Ох, не зря людишки московские во Псков зачастили, ох, не на радость Новгороду Великому, на горе! Вот владыко и приказал хватать плесковичей. И посейчас они в порубе владычном. Давно сидят, ироды. И вот смекай, Иваныч, сидели-сидели плесковичи в порубе, никому до них и дел никаких не было, а тут вдруг как припекло! Уж седмиц шесть ползут по Новгороду слухи поганые, да шильники Иону ругают всяко, да и не только Иону, а и весь Господин Великий Новгород. За плесковичей та заступа… Смекаешь?
Олег задумался. Шесть седмиц - это примерно с конца июня, ну, скажем, с июля. До этого, ежели Феофилакту верить, была тишь да гладь да Божья благодать, а ныне - вон что. Да и мужиков этих видал неоднократно Олег Иваныч, вот и сегодня на мосту встретил. Специально пока ими не интересовался, но приметил - рожи-то все время одни и те же. И числом немалым. По виду - весьма небогаты. А что значит бедному человеку не работать, а почти каждый день с утра глотки рвать? А значит это - значительная финансовая подпитка у них имеется, иначе б на что жить тогда? И подпитка эта началась как раз с июля… ну, или с конца июня. Господи, так как раз и сам Олег Иваныч примерно в то время в Новгороде появился!
Выслушав Олега, игумен снова кивнул, со всеми предложениями согласился и, вручив мешочек с серебром - весьма кстати, - велел действовать немедля.
- Сегодня-завтра пошли людишек своих на Торг, пусть приметят кого надобно, - пояснил Феофилакт, вставая. - А то скоро выпускать придется, плесковичей-то, московитского князя Ивана люди за них просят. Ну, кто просит, мы знаем, а остальных ты приметь, Иваныч! Приметь! Я по обителям на лодьях отправляюсь, так ты, ежели что проведаешь, прямо владыке докладывай, Ионе, меня не дожидайся!
В задумчивости вышел Олег Иваныч после беседы с игуменом. Сел на коня - поехал к себе, в усадьбу. Проезжая Параскеву Пятницу, приметил - вот этот, с косой бородой, точно туг недели две сшивается… и этот, с рваной ноздрей… и вон тот… Кто ж вас нанял, ребята? В общем-то, вопрос несложный, не вопрос даже, так, игрушки детские. Можно прямо сейчас отправить оглоедов, чтобы схватили, да поспрошать с пристрастием. А можно хитрее сделать - проследить тайно, были для того агенты - пирожники, да квасники, да сбитенщики, да прочие кожемяки. Возле одного такого и остановился Олег Иваныч. Слез с коня, попил квасу, шепнул, чтоб шел к Никольскому. У Никольского собора огляделся, стал неприметно в кустиках. Тут и агент. Выслушал, кивнул, взял деньгу, довольно хмыкнул. Не за одно это задание плату получил, еще и за прежнее. Исчез… Олег Иваныч - снова на Торг - к пирожникам. Тоже отозвал, на этот раз - к Параскеве Пятнице. Потом еще пару раз, упарился - много агентов было, недаром Олег Иваныч хлебы Феофилактовы ел. Затем к помосту вечному подъехал, глянул невзначай…
- А вот кому квасу, квасу кому?
- Пироги, пироги! С мясом. С горохом, с белорыбицей.
- Сбитень, сбитень, пожалеешь - не выпьешь!
Ага, вот они, агенты, работают! Пирожник кособородого пирогами потчует, квасники вокруг Рваной Ноздри крутятся - все при деле. Нет, никуда не денутся шильники!
К вечеру явились. Не в усадьбу на Славной - больно надо Олегу Иванычу свою дислокацию рассекречивать - мало ли что. Для таких дел много укромных мест было. Вот хоть на Рогатице, у церкви Ипатия, иль у Федоровского ручья, иль на Лубянице, у башни…
Все полученные от агентов сведения Олег Иваныч, на память не надеясь, записывал на коре березовой, что по тем временам - вместо блокнота. Ночью зажег свечу, за стол уселся - разбирать да мыслить. Пафнутий яблоневого квасу принес, блинов - чтоб веселей сиделось. Поклонился, уходя, дверь прикрыл тихонько, видел - занят господин важной работой.
С березовых грамоток перенес Олег Иваныч информацию на бумагу - для удобства. Хоть и недешево стоила бумага - полденьги пачка, а уж всяко подешевле пергамена. Вспомнил, грамотки сжигая, - просил пару листов Гришаня, Ефросиньевы изыски, да "глумы", да "кощуны" богомерзкие переписывать… ох, доиграется парень, ох, доиграется. Но листы все ж надо ему занести - обещал ведь.
Итак, что получается?
Олег Иваныч пододвинул листы поближе.
Вот - Косая Борода. И куда же эта бородища многогрешная отправилась после, так сказать, трудового дня - сиречь: криков, стенаний и ругани у вечевой башни? А направилась борода прямиком - ну никакой конспирации - в питейное заведение некоего господина Явдохи, что на улице Буяна, рядом с башней. Не так и далеко от Ярославова дворища, поленились шильники глубже конспирироваться. Встречался с высоким чернобородым мужиком в червленом зипуне да в рубахе выбеленной, по вороту красными петухами вышитой… он бы еще табличку на себя повесил: "Организатор и вдохновитель тайных сборищ"! Под рубахой у чернобородого - кольчуга. О чем разговаривали, агент (квасник) не слышал (хотя кольчугу под рубахой приметил!). От Явдохи Косая Бородища поперлась на самую окраину, аж на Загородскую, где и скрылась в каком-то притоне. Конкретный адрес притона прилагался - "у кончища улыцы, промеж башен, видна церква Бориса и Глеба". Олег Иваныч подивился - совсем обнаглели содержатели притонов - у самых церквей вертепы свои устраивают, ни Бога не боятся, ни власти новгородской, поганцы злоковарные!
Рваная Ноздря… Опять к Явдохе! Да, неизвестные "доброхоты" разнообразием явок не отличались. Что ж, им же хуже. Опять чернобородый мужик… Интересно, хоть кто-нибудь догадался за ним проследить? А ведь догадались! Агент тот значился у Олега Иваныча под номером тринадцать. Олексаха-сбитенщик. Молодец Олексаха - достоин награды. Еще и донесение толковое самолично составил - видно, время было, либо… либо хочет сделать карьеру. Желание вполне понятное - не все же сбитнем торговать, а потому заслуживает всяческого поощрения. Чего в грамоте-то? Ну и накарякал - не разобрать, может, еще один светильник зажечь? Вот, так лучше…
"Муж сы бороды черней с Явдохина двора на вымол идяшеть на струги купецкие струг тот от моста третий". От моста третий!
Ну, Олексаха, быть тебе старшим опером!
Завтра же послать оглоедов. Или нет, нельзя самому-то. Получится вроде как незаконный арест. Что там говорил Феофилакт-игумен, прямо Ионе докладывать? Вот завтра и доложим, по утречку. Никуда не денутся шильники - к тайности-то не особо привыкли, видно, не очень раньше за ними следили - вот и обнаглели.
С утра доложившись владыке - Иона, казалось, доживает последние дни, настолько он был высохшим и желтым, а ведь не так стар еще, - Олег Иваныч зашел в келью Гришани, отдать обещанную бумагу. Сам Иона покровительствовал отроку - покойный отец мальчика, как недавно узнал Олег от Пафнутия, приходился архиепископу каким-то родственником: то ли троюродным братом, то ли двоюродным племянником. Потому и была у Гришани своя келья, потому и не придирались к нему, - а ведь послушать рассуждения Гришины - так чистый стригольник! "И святые отцы-игумены мзду берут, и монахи - пианицы", это уже не говоря о всяких глумах да кощунах, типа непристойных анекдотов о звере Китоврасе. Известно, кому подражает - Ефросину, монаху белозерскому, ученостью славному. Однако монастырь Ефросинов - у черта на куличках, на Белоозере, там что хочешь пиши - далеко больно имать. А Гришаня-то, чай, ближе. Хорошо, новгородское правление известной терпимостью славится, да и Иона заступится, ежели что…
Гришанина келья оказалась пустой, отрок отсутствовал - носили где-то собаки, иначе не скажешь. На столе, как всегда, в беспорядке навалены книги, разбросаны берестяные грамотки, писала, листы. Олег взял один:
"Учение о круглости земной". Ну вот, так и знал! Неосторожен отрок - от такого-то учения за версту кострищем разит!
- Здравствуй многая лета, Олег Иваныч, гость дорогой! - вбежал в келью Гришаня, рад был Олегу видно.
- И ты здрав будь, - кивнул "дорогой гость". - Все глумы да кощуны выписываешь?
- Ну, ты как Иона заговорил, иль Феофилакт-игумен… - рассмеялся отрок. - Не сердись, кваску вот выпей… Или хочешь медку стоялого?
- Откуда у тебя медок стоялый, пианица? - удивился Олег Иваныч. - Впрочем, плесни чарочку!
- То не у меня, - наливая гостю из большой баклаги, смущенно пояснил Гришаня, - то от встречи с ливонским рыцарем Куно осталось - ты его знаешь - ездили мы с ним на встречу - я толмачил. Ну, и осталось - прихватил, чего добру зазря пропадать? Сам не пью, так вот тебя угощу. Вкусно?
- Ядрено!
Олег Иваныч вытер бороду рукавом, крякнул. Не спрашивая Гришаню, налил себе еще.
- Пимен-ключник про тебя пытал намедни, - обернувшись на дверь, тихо сказал отрок. - Нехорошо пытал, корявисто: все вызнать хотел: кто ты таков, да откуда взялся, да что на Паше-реке делал…
- Хм… Пытал, говоришь? А ты что?
- А я что? Все как есть обсказал - что человек ты непростой, роду не мужицкого, землица у тебя была на Обонежье, да, почитай, всю пожгли ушкуйники - вот и пришлось тебе в Новгород идти, счастья искать на старости лет. Про ушкуйника Олексу еще Пимен выпытывал, не знаешь ли ты, мол, чего - я сказал, что не знаешь… Ведь так?
Олег кивнул. Очень не понравился ему пристальный интерес ключника к его персоне. Да и сам Пимен - владычный ключник - не вызывал особого доверия: черен был да носом горбат - на грека больше походил, не на русского. Хотя, слышал Олег и это, службу его у Феофилакта одобрял - как, интересно, прознал про то? - и сильно не любил московитов, может, от большой любви к Новгороду, а может, и по личным каким причинам.
- Все правильно сказал ты, Гришаня, - еще раз кивнул Олег Иваныч. - А ежели еще Пимен, иль еще кто, про меня расспрашивать будет - шепни!
Пимен вызвал его дня через два. Вечером вызвал, поздненько - уж и небо вызвездилось - ночи темнее стали. Прислал лодку с гребцами. Встретил ласково, сбитнем угощал, улыбался, про жизнь расспрашивал. Хорошо беседу вел, настойчиво - "легендированный допрос" называется.
Олег Иваныч - хоть и профессионалом был - чувствовал себя неловко, особенно когда дело касалось его "прежней" жизни. Путался в названиях деревень, в новгородских землях, даже - в церковных праздниках. Ничего толкового не мог рассказать и об ушкуйнике Олексе, не знал просто. Знал только, что очень интересовались Олексой Тимоха Рысь да козлобородый Митря. Вернее, не столько Олексой интересовались, сколько сокровищами его, неизвестно куда пропавшими. Господи! А не эта ли тема так интересует святого старца? Ишь, как подобрался весь, когда речь зашла о шильниках. Выслушав, отпрянул недовольно, посмотрел недоверчиво. Олег Иваныч хорошо понимал его - сам бы такому подозреваемому, который в "трех соснах" путается, ни в жисть не поверил. По "сто двадцать второй" тормознул бы для острастки, в ИВС бросил, оперов знакомых бы попросил человечка своего подсадить, послушать. Глядишь, что и выплыло бы. Так бы просто не отпустил.
- Что ж, мил человек, - притворно вздохнул Пимен, - иди покуда. Как вспомнишь чего - скажешь.
Хм… Интересно, как это - "иди"? Что, Пимен глупее паровоза? Ан нет! Схватили тут же, едва вышел за порог палаты. Профессионально схватили, грамотно. Двое - за руки, третий - шпагу рванул, аж пояс затрещал, четвертый с пятым подстраховывали, мало ли что, вдруг задержанный сопротивление окажет представителям власти?
Олег усмехнулся. Ага, как же! Один против пятерых - это надо полным идиотом быть или Шварценеггером, впрочем, различий тут мало.
Лучше спокойно подумать, как из этой передряги выпутаться. Все-таки он теперь при должности. Правда, на частной службе, но ведь Феофилакт-игумен не так уж и мало в Новгороде значит. Значит, и "житий человек" Олег Иваныч в Новгороде не последний и расправиться с ним втихую будет затруднительно даже для Пимена. Тем более что незаконно все это, да и смысла в расправе для ключника нет никакого, потому - вряд ли он будет обострять обстановку. Пимен совсем не производил впечатления глупого или неуравновешенного человека. А законы новгородские нарушил ключник - по законам тем никто не мог быть арестован без суда, а подлежащий суду обязательно через приставов судебных извещение об том получал, и ежели к суду не являлся, то посылалось другое извещенье, а затем и третье - уж потом только приволочь могли - и то осторожненько, чтоб не помять никак по пути - пытки-то обычно не применялись.
Вышли на улицу - вызвездило - впрочем, на востоке уже алеет, и небо заметно посветлело, вот-вот - и пропадут звезды, останется только месяц - светлый, полупрозрачный, серебряный. Вокруг тишина, слышно лишь, как перекликаются стражники на башнях. Воздух свеж - дыши, не надышишься, с Волхова туманная дымка стелется.
Сначала прошли в кузню - уже и огонь развели, когда только успели, шильники? Кузнец - угрюмого вида детина ловко сковал руки Олега тяжелыми, крепкими даже на вид, цепями. Хорошенькое дело… Так и шли дальше - под унылое звяканье. Вот он какой, пресловутый звон кандальный!
А вот и поруб. Местный аналог изолятора временного содержания. Дверь из кованого железа, полуподвал, довольно просторный, но душно, потому как народу - под завязку. На земляном полу сено. Хорошо, хоть не очень сыро.
Улегшись в углу, меж двумя мужиками в поношенных зипунишках, Олег Иваныч поворочался немного, пытался придумать что-нибудь, выстроить, так сказать, план действий. Хорошо бы знать, чего Пимену надо. Сокровища ушкуйника Олексы? Так про них ни черта не знал Олег Иваныч, да и вообще - из всех сокровищ в том краю только монеты серебряные видал… и те, судя по всему, - фальшивые. А не в них ли дело? Что б придумать-то?
Ворочался, ворочался Олег Иваныч - да и уснул, так ничего и не придумав. Спать уж очень хотелось. А когда проснулся…
Когда Олег Иваныч проснулся, судя по галдению вокруг, был уже день. Соседи по узилищу занимались кто чем. Кто разговаривал, кто азартно играл в неведомо как пронесенные кости, кто валялся на соломе, устремив обиженный взгляд в потолок. В противоположном углу, у двери, кто-то громко жаловался на жизнь… А рядом с Олегом… Рядом с ним, на соломе, сидели его старые знакомцы - купец Иван Костромич и профессиональный воин Силантий Ржа. Вот те раз! Эти-то как здесь?
Олег Иваныч продрал глаза, приподнялся.
- Матерь Божья? Неужто ты, Иваныч?! Жив-невредим! Глянь-ко, Силантий, - и кафтан на ем новый!
Олег тоже был рад встретить Ивана с Силантием. Обнялись, звеня цепями, поколотили друг друга по плечам, уселись, заговорили. Вообще-то, тут не принято было слишком интересоваться - кто здесь и за что. Тем не менее Олеговы знакомцы наперебой принялись жаловаться на полнейший произвол новгородских властей.
- Ни за что, ни про что взяли, закон нарушив изветно! - размахивая руками, кричал Иван Костромич. Ему поддакивая, кивал черной окладистой бородой Силантий:
- Вчера поутру, не успели со струга выйти…
Во всех бедах Иван обвинял конкурентов - купцов из Вологды, которым грозил заступою московского князя. Тем же грозилось и новгородцам.
- Вот и плесковичей они зря обидели, - гулко произнес Силантий, когда речь зашла о Новгороде, Иван Костромич бросил на него быстрый взгляд, словно приказал что-то - Олег Иваныч заметил, - и Силантий тут же послушно умолк, предоставив вести беседу напарнику.
Впрочем, говорил-то больше Олег Иваныч. Рассказывал. И о разбойном струге, и о буре, о том, как спаслись с ливонцем только молитвою да милостью Божьей. Иван с Силантием слушали, кивали сочувственно. Потом, когда не о чем стало говорить, улеглись рядком на соломе. Иван уставился в потолок, Силантий захрапел, а Олег Иваныч сунул в рот соломинку - думал.