Впрочем, некогда было Олегу Иванычу особо в эмоции погружаться. Улыбнулся, отмахнулся рукой - думал. Сидел на скамье, в мысли мудрые погруженный. "Московитов" да "литовцев" рассовал сегодня по коробам, пока только примерно, но и то - дело. Остались еще еретики - стригольники да "жидовчины". Кто это такие - Олег Иваныч пока ни сном ни духом не ведал, однако наказ Феофилактов строг был: "особливо этих"! Кои супротив Святой Троицы да супротив веры православной и служителей ее ревностных. Типа самого Феофилакта. Да тут у них все такие - щуки зубастые, что Феофилакт, что Пимен-ключник, что сам владыка Иона. На Пимена с Ионой тоже надо было компромата накопать, о том Феофилакт просил тщательно, прямо имен не называл, змей многоопытный, но и так было понятно. Гришаню к этим делам Олег не хотел приплетать - молод еще, а вот пономарь с церкви Святого Михаила - это то, что надо! Уж больно удобно место у церкви. Для святых отцов удобно и служек их. На краю стороны Софийской, стену городскую с крыльца видать, но и от двора владычного рукой подать: выбрался из Детинца, Земляной город прошел, через вал, через Новинку перевалил, и шуруй себе прямо по пустынной Прусской. Везде в Новгороде боярские усадьбы стояли, на разных улицах, но Прусскую - издревле повелось - любили бояре особливо. Там и строились, кому везло. Тут и церковь - давай, замаливай грехи, коли есть, а коли нету - так свечку кому поставь. И лишних глаз нету - все на владычном дворе остались. Очень удобно с Господом пообщаться! А это дело для местных людей - важное, Олег Иваныч то давно просек и даже сам как-то проникся. Вообще, привыкать потихоньку начал к средневековой жизни. Чего греха таить - нравилось ему. Нравился Новгород, и люди новгородские, и обычаи их. Да обычаи-то не сильно от современных российских отличались. Те же олигархи, тот же электорат, те же выборы. Только что телевидения нет, слава те, господи! А насчет службы - так и она почти ничем не отличалась от того, чем Олег Иваныч всю жизнь занимался. "Закон об оперативно-розыскной деятельности" в действии! Люди Феофилактовы подчинялись Олегу беспрекословно - уважали - чуяли знающего специалиста, да и сам игумен, когда наезжал внезапно да просматривал Олеговы записи, нет-нет да и усмехался понимающе, видно было - доволен. Да и чему ж ему недовольным-то быть? Профессионал - он и в Африке профессионал, тем более в Новгородской республике!
А какие прекрасные вещи окружали Олега Иваныча! Чудо - а не вещи! Кресло так кресло - мягко, удобно, усидчиво, не какая-нибудь там крутящаяся офисная фигня. Одежка натуральная, льняная, в жару в такой не жарко, в холод не холодно, сапоги - куда там "Рибоку"! А еда! А напитки! Никогда Олег Иваныч так вкусно не ел, не пил так сладко, даже в пост. Рыба - белорыбица, красная, осетровая, селедка ганзейская - во рту тает, да с лучком, да с маслицем, мясо - сочное, аж стекает по подбородку, пироги на торгу - с чем душа пожелает, с корочкой, хрустящие, мимо идешь - купишь, не удержишься, а уж квасы хмельные малиновые, пиво немецкое, мальвазея, меды стоялые, березовица пьяная… ох уж эта березовица. Хватанул как-то в корчме полкружки - кинулся к гуслярам, "Дым над водой" пытался на гуслях изобразить, не получилось - слуха-то отродясь не было, хоть меломан - с детства тяжелый рок собирал, динозавров, типа "Дип Перпл", "Блэк Саббат", "Назарет". Да и попеть любил всласть, особливо когда выпьет - хоть ни слуха, ни голоса… А вот уж - раззудись, душа!
- С тобой идем, Олег Иваныч, али тута?
Во! Задумался, не заметил, как и приплыли. Ткну, лись носом у моста в вымол.
Подумав, не стал брать с собой оглоедов - уж больно приметные - да и недалеко тут, велел у моста ждать, сам же вышел, к Детинцу направился, шаг прибавив, - дождик-то накрапывал уже, черт такой.
Гришаня встретил радостно, на шею кинулся - гость такой! Угостил пивом - цельная бочка под столом стояла - хоть и запретил ему Феофилакт пиво пить шестнадцать дней, так дни те давно прошли.
Выпили. Гриша посмотрел на гостя лукаво, улыбнулся, помолчал, потом спросил ни с того ни с сего:
- Чего ж ты не женишься, Олег Иваныч?
Олег Иваныч пивом поперхнулся. Это с какой радости ему жениться-то? Был уже печальный опыт, спасибо. Зачем ему жена-то? Обед Пафнутий и так приготовит - пальчики оближешь, а ежели насчет секса… или, как тут говаривали, "утех плотских"… так вертепы да бани на что? Девки там на любой вкус - ласковые да в любви умелые! Только плати, а нечем платить, так и так обслужат, за спасибо, - чего ж хорошему человеку не услужить?
Вот хоть позавчера. Сидел Олег Иваныч себе дома, на Ильинской, к вечеру уж так заработался - голова, словно котел, загудела. От дел оторвавшись, посмотрел в окно - ах и вечер - теплый, тихий, душевный - чего ж взаперти-то сидеть, пойти, что ли, развеяться? На танцы сходить, в клуб местный… Ну, клубов, конечно, не было, было нечто вроде: корчмы уличанские, где жители улицы собирались частенько, вскладчину пиво варили. Вот и третьего дня староста Ильинский к Олег Иванычу на усадьбу явился, насчет взноса на пиво. Мол, проставляйся, человек служилый! А Олег Иваныч и рад. Деньжат кинул щедро - благо, Феофилакт не жадничал… Корчма не так и далеко была, на Ильинской, кварталах в двух… Пафнутий с Акинфием идти отказались - годы не те, - а оглоеды на реке рыбу ловили… Ну, и черт с ними. Плюнул Олег Иваныч, кафтан надел лазоревый - и в корчму. С улицы уже музыка слышна была - гусли, свирели, бубны, голоса девичьи.
Юность ранняя Олег Иванычу вспомнилась, деревня - как, "тридцать третьего" портвешку в кустах тяпнув, ходили с друзьями-обормотами на танцы. Эх, раззудись, душа! Правда, завтра работы много…
Ну ладно - маленько посидеть - да спать.
Маленько… Куда там - маленько. К утру только домой приперся!
Поначалу все чинно-благородно было. Вошел Олег Иваныч, на иконы перекрестясь, поклонился степенно. Познакомился. Ничего мужики оказались. Все свои, с Ильинской улицы. Панфил, Неждан, Геронтий. Игнат, староста. Он Олега Иваныча и представил, впрочем, чего уж представлять было - знали уж все о новом человеке софийском. Ну, одно дело знать - другое ближе знакомство свести.
Свели, блин… Сначала одна кружка. Потом другая, третья. За знакомство, да за здоровье, да за праздник… На восьмой кружке Олег Иваныч за бубен схватился - музыкантам подыгрывать, на десятой - танцевать вышел, вместе с Панфилом да Игнатом, старостой. Да девки еще какие-то были. Не, не какие-то, а очень даже ничего девки! Вольные, новгородские. Одна - с косою до полу, глаза, словно лес, зеленые. Закружила Олега Иваныча так, что у него перед глазами все кутерьмой пошло. Вот Панфил, вот Игнат, вот Геронтий… А где же девки? А вот и они… А бубен? Бубен-то он зачем в руке держит? А глаза-то у девицы - ну, зелень, зелень - как там в песне - у беды глаза зеленые, не простят, не пощадят…
Точно - не пощадили! Да Олег Иваныч, честно сказать, и не сопротивлялся особо. В себя пришел только на Улице, куда Анфиска, девчонка зеленоглазая, вытащила. А губы-то у нее какие… зовущие… С жаром поцеловал Анфиску Олег Иваныч, почувствовал, как рванулось к нему молодое девичье тело. К кустам пошли, к стене городской. Там, на лужайке, сама с себя сарафан с рубахой стянула Анфиска. Смеясь, в траву повалилась, руки к Олегу протянула. Тут и мертвый не устоит.
К утру, Анфиску до двора проводив, - удивлен был Олег Иваныч: усадьба-то Анфискина знатна была. Хоть и жила она там приживалкою. Замуж собралася за конюха, вот и гулеванила последний раз, с подругами. Напоследок поцеловала Олега Иваныча - прощай, сказала… Больше не встречал ее Олег.
Ух и глазищи у нее были…
Так что жениться Олегу Иванычу было пока незачем. Правда… Правда, была одна боярыня… Светленькая, с глазами как чай… Софья… Чувствовал к ней Олег особое влечение, благоговейное какое-то, не такое совсем, естественно, как к тем "жёнкам". Казалось - вот только увидеть боярыню - и всю неделю можно счастливым ходить. Не думал не гадал Олег Иваныч, что способен еще на подобные чувства. А что касаемо девок, Анфиски той же, так это - со всяким случиться может. В конце концов, не женат же он еще! Девки девками. А Софья… Софья - совсем другое дело… Где ж только она, интересно? Сколько информации стекалось к Олегу Иванычу - о Софье ничегошеньки! Словно и не живет она в городе, а так, доживает. Ни в "московской" партии ее нет, и к "литовцам" не прибилась. Политически пассивна, в общем. Так это и к лучшему, когда молодая жена… Тьфу ты.
- Гришаня, ты к чему про женитьбу-то?
- Книжицу новую переписываю, - не удержался, похвастал Гришаня. - "Слово о женах, о добрых и злых"…
- О, ну тут я тебе много чего могу дополнить, особенно про "злых". Ну-ка, почитай-ко, пока дождь пройдет!
- Почитать? Изволь, господине!
Гришаня приосанился, начал нараспев, с выражением:
Добрая жена мужа своего любит и доброхот во всем,
А злая жена мужа своего по хребту биеть немилостиво!
А добрая жена главу своему мужу чешеть и милуеть его,
А злая жена по рту и по зубам батогом биеть…
А добрая жена по утробе гладить мужа своего,
А злая жена по брюху обухом биеть…
- Хватит, хватит, - увидев через оконце просветы в тучах, замахал руками Олег. - Вот они, какие, оказывается, жены-то бывают! По хребту бьют да по брюху обухом. А ты спрашиваешь - чего не женишься! Сам вот женись, пусть тебя по брюху обухом… Мудрая какая книжица.
- Ефросина… Феофилакту-игумену переписываю.
Олег Иваныч допил пиво, вытер мокрые губы тыльной стороной руки и, вспомнив, спросил про стригольников.
Гришаня притих, глянул подозрительно: чего, мол, выспрашиваешь?
Олег Иваныч взъерошил ему волосы, пояснил успокаивающе:
- Не под тебя копаю, отрок.
- Сидят по домам, стригольники-от, - нехотя поведал Гришаня. - Там и молятся, в церковь не ходят, говорят: в церкви мздоимцы суть, да многие священниками не по достоянию поставляемы, а по мзде. Не надо, говорят, церкви, всяк человек - сам себе церковь.
- А ты, Гришаня, откуда про них знаешь?
- Так… знаю… Ты же говорил, что не под меня копаешь?
- Ладно, ладно, не под тебя. И много на Новгороде тех стригольников?
- О! Сонмища!
Олег Иваныч покачал головой. Сонмища! Это ж надо! Черт бы их всех…
Дождь между тем закончился, в окошке Гришаниной кельи радостно улыбалось синее высокое небо, чистое, светящееся, как иконы местного, новгородского, письма.
Олег Иваныч вышел из Детинца, миновал Земляной город и, перейдя по деревянному мостику ров, свернул на Новинку - улицу, после дождика грязную, топкую, давно не мощенную - бревна, эвон-ко, сгнили, гнулись под тяжестью его шагов, скрипели, сердечные. По обеим сторонам улицы росли березы да елки, росли настолько часто, что даже трудно было заметить отходившую по правую руку Прусскую улицу, утопавшую в яблоневых садах многочисленных боярских усадеб.
Жара спала, воздух был свеж и прозрачен, остатки пролившейся дождем тучи поспешно убегали куда-то далеко к горизонту, уходили, чуть погромыхивая на прощанье, на юг, в дикую московитскую сторону. Идти было легко - улицу недавно сызнова замостили, вкусно пахло свежесрубленным деревом, смолой и опилками. Олег Иваныч даже напевал что-то вполголоса - то ли из старого репертуара "Машины времени", то ли недавнее: "…а злая жена мужа бьеть по хребту!"… Однако вот и церковь. Храм Святого Михаила. Каменный, одноглавый. Сахарно-белый, как и все новгородские церкви. Где же пономарь? Зайти - узнать. Заодно свечку поставить, во здравие рабов Божьих новгородцев.
- Боярышня, не передадите свечечку? Стоявшая впереди, у иконостаса, напротив дьякона со свечками, "боярышня" обернулась.
Темный, серебром шитый, платок. Глаза… Теплые, золотисто-коричневые… вдруг сверкнули, расширились…
Софья! Господи, неужели правда? Боярыня Софья!
Как дурак стоял Олег Иваныч, пялился. Нет, чтоб поклониться галантно, невзначай встречу назначив… Да и боярыня тоже хороша - даже не улыбнулась, только ресницами захлопала - вниз-вверх, вниз-вверх. А ресницы долгие, загнутые, сурьмой персидской кра-шенные…
Молча, словно смущаясь чем-то, протянула боярыня свечку.
Опомнился Олег Иваныч, взял - до руки Софьиной дотронулся случайно - словно огнем ожгло! Вот не думал не гадал старший дознаватель - циник да бабник тот еще, что втюрится эдак на старости лет. Улыбаясь широко, стоял, не замечая, как капал горячий воск со свечки. Забыл и про пономаря.
Вышел из церкви, встал, к стеночке прислонившись. Сорвал травину - в рот, из угла в угол губами перекатывал. Показалась боярыня с бабками да слугами. Села в возок, двумя белыми лошадками запряженный, обернулась… Олег Иваныч не удержался - помахал рукою. Улыбнулась боярыня Софья, показалось на миг - нет в мире ничего краше ее улыбки. Тронулся возок, потянулись позади слуги да бабки, да девки дворовые. За ними и Олег Иваныч. Шел, не отставал, про пономаря вспомнил, правда, да решил, подумав, - успеется еще, будет время.
Вокруг одуряюще пахли яблоневые сады, птицы что-то пели в зеленом узорочье листьев, по обочинам мостовой пробивались средь многотравья лиловые цветы колокольчиков.
Не доезжая Новинки, возок остановился, выбежавший вперед слуга быстро распахнул ворота. Не маленькая усадьба у Софьи! Богатая - каменные палаты, терем узорчатый, амбаров число превеликое, двор дубовыми плахами вымощен, выметен начисто - видно, следит боярыня за хозяйством, не лентяйствует, как иные.
Угол Новинки и Прусской - запомнил адресок Олег Иваныч, усмехнулся про себя, хорошо усмехнулся, по-доброму, надеждами тешась.
Оглоеды ждали у лодки.
Эх, как хорошо все складывается! - глядя в свинцовые воды Волхова, думал Олег Иваныч. - Глядишь, и с Софьей повезет. Только не накаркать бы.
С Волховского моста на лодку пристально смотрели двое. Один - одет богато, в плаще темно-зеленом - боярин Ставр, а вот другой… Мелкий, угодливый, все на Олега указывал да мелко тряс козлиной своей бородою. Ой, накаркал-таки Олег Иваныч, ой, накаркал!
Проводив лодку с Олегом взглядом, боярин бросил Козлобородому мелкую монету и, вскочив в седло вороного коня, подведенного расторопным холопом вскачь помчался на Торг.
Поднявшийся ветер уносил к югу разорванные остатки туч. Темнело. На Волхове поднимались волны.
Ой, накаркал Олег Иваныч.
Глава 6
Новгород. Август - сентябрь 1470 г.
Он связал ее руки и ноги,
А потом стал подыскивать нож:
Который из них хорош?
(Их здесь много, широких и длинных,
Аля дел отнюдь не невинных.)
Гартман фон лер Ауэ, "Белный Генрих"
Олег Иваныч поднялся поутру рано - только что показавшееся из-за городских стен солнце, сонное, смурное, оранжево-красное, еще не успело войти в полную силу, не налилось еще ослепительным золотым жаром, не парило, не слепило глаза окаянно. Тихо вокруг было. Тихо, свежо и по-утреннему прозрачно.
Надев лучший кафтан - надо бы сегодня заглянуть на владычный двор, а туда худо одеваться негоже, - Олег Иваныч перекусил вчерашним пирогом с красной рыбкой, выкушал полчашки икры, запил малиновым кваском и, перекрестившись на иконы в углу, велел Пафнутию седлать коня. Хоть и никакой пока был наездник Олег Иваныч, однако положение обязывало - неча пехом шастать, словно шпынь ненадобный. Пафнутий специально подобрал смирного каурого конька - чтоб не расшибся хозяин с непривычки. Заседлал, расчесал гриву щеткой - хоть куда конек получился, не хуже других, правда, сонливый малость, ну да быстрота - она не всегда к спеху бывает.
Взгромоздившись в седло, Олег Иваныч милостиво кивнул Пафнутию и, осторожненько выехав со двора, мелкой неспешной рысью поскакал по Славной улице в сторону Большой Московской дороги. Хорошо скакалось Олегу, славно! И то - это ж не к прокурору с ранья нестись просроченные дела продлевать пачками. Нет - тут сам себе хозяин. Ну, почти… Помахивая плеточкой, кланялся Олег Иваныч знакомым купцам, шествующим на торжище, вежливо здоровался с мастеровым людом, кивал народу помельче - квасным торговцам да разносчикам, Максюте-пирожнику кивнул на особицу - угодил Максюта вчерашними пирогами - грибниками да рыбниками, вон и с утра Олег остатками лакомился - вкусно! Пирожник ухмыльнулся польщенно, поклонился низехонько, приглашал за пирогами захаживать. Ну да до того ли Олегу Иванычу? Будет он самолично за пирогами захаживать, как же! Пафнутия пошлет иль оглоедов. А пироги у Максюты действительно замечательные - прямо во рту тают.
Недоезжая Торга, Олег Иваныч свернул на Пробойную. Солнце уже поднялось, пожелтело, ухмылялось въедливо - ужо, мол, к обеду пожарю, ждите! Народу на улицах встречалось все больше, уже и не только торговцы-разносчики-мастеровые, но и поважнее люди попадались - купцы Ивановской сотни, что с немцами да шведами торговали, и даже полтора боярина на пути встретилось. Полтора - это потому как с одним-то боярином самолично раскланялся Олег Иваныч, а вот с другим… А вот с другим - другая штука вышла. Видел тот боярин очень хорошо Феофилактова человека служилого, однако сам не показывался - средь яблонь хоронился-прятался за оградою усадьбы своей собственной, что на пути Олега оказалася, - на улице Пробойной, недоходя Федоровского ручья. Рядом с боярином, средь листвы густой, и второй скрывался - старый знакомец - плюгавый такой мужичонка с бороденкой козлиной. Все кивал в Олегову сторону да знай нашептывал что-то боярину, покуда не скрылся Олег Иваныч из виду, за ручей проехавши. Отошел тогда боярин от ограды, почесал бородку щегольскую, задумался. Красив был боярин, лицом пригож и собою статен, одно плохое - глаза: серо-голубые да неживые какие-то, словно у снулой рыбы, так на людей смотрят, вроде и нет их тут, людей-то. Нехорошие глаза были у боярина, словно бы оловянные, да и душа, надо сказать, глазам вполне соответствовала.
Миновав длинные стены боярской усадьбы, Олег Иваныч переехал по мостику Федоровский ручей и оказался на Большой Московской дороге - главной улице Плотницкого конца, населенного мастеровым людом. Разные были мастеровые - кузнецы-бронники-щитники - у кого одна кузня да курная избенка, а у кого и хоромины под стать боярским. Кто клиента-заказчика ждать замучится, а к кому и в очередь выстраиваются, сделай, мол, мастер-ста, а уж за нами не заржавеет. К таким-то мастерам и относился оружейник Анкудеев Никита. Не просто Никита - Никита Тимофеевич! Мастер был знатный, кудесник, а не мастер, по словам ганзейцев, - пока был еще их двор на Новеграде - ничуть не хуже мастеров нюрнбергских Никита Анкудеев был, не хуже, а может, еще и получше. Усадьба его на Щитной улице - еловыми бревнами мощена, тыном крепким ограждена. Две кузни, амбары. Изба - не изба, хоромы двухэтажные, каменные. Как трудился Никита - так и жил, вот уж кому по труду и честь. Три дочки у мастера - о том знал Олег - за важных людей замуж выданы, хоть не за бояр, да за "житьих", не за шильников каких ненадобных, у кого шиш в кармане да вошь на аркане.
Перед воротами спешился Олег Иваныч, постучал вежливо. Да его уж и так заметили - распахнули ворота, ученик-служка конька каурого под уздцы взял, отвел к конюшне, овсом потчевал. Сам хозяин из кузни вышел - кому надо, знали уже в Новгороде Олега Иваныча - фартук одернул, в поклоне склонился, кивнул помощникам - притащили кваску ледяного. Поклонился и гость, испил кваску, похвалил, о здоровье сведался, потом и к делу…