- То - только государю варить дозволено, - важно кивнул Костромич. Потом перемолвился парой слов с Федором, попрощался, на пороге обернулся: - Грамоту княжескую Феофилу мы подготовим, ждите.
С теми словами вышел.
Эх, Костромич, Костромич… вон какой ты купец - важный московский боярин. Не зря на Новгороде все вынюхивал. И засада в лесу подлая - не твоих ли рук дело?
Грустно стало Олегу. Почесав голову, простился и он с приказными. К себе в палаты пошел посольские.
День стоял хмурый, серый, давило к земле низкое небо, злой ветер сбрасывал с прохожих шапки. Смеркалось.
С государева двора явился Никита Ларионов. Смурной, подозрительно трезвый - ровно не вино пил на пиру княжеском, а колодезну водицу хлебал большой ложкой.
- Пошто главу повесил, Аникита? - Олег Иваныч присел на лавку рядом.
- Повесишь тут, - посол шмыгнул носом и, тряхнув бородой, вытащил из-за пазухи скрученную пергаментную грамоту с золоченым тиснением и красной георгиевской печатью. - Вот все результаты наши. - Иван боярский сын Костромич вручил сейчас торжественно.
Олег Иваныч ничтоже сумняшеся враз предложил печать над водой горячей распарить, грамоту прочесть, потом опять запечатать.
- А чего ее читать-то? - пожал плечами Никита. - Нешто не знаем, что там? Или княжью речь не слыхивали? Что по сей речи выходит, а, Олежа?
Олег Иваныч, помимо несколько замутненного хлебным вином сознания, на подобный вопрос был ответить не в силах еще и потому, что речь Ивана практически и не слушал, все больше на бояр глазел, лизоблюдов московитских, да в душе удивлялся, как же это можно честь свою этак вот кочевряжить…
- Главное в речи сей, что не просто князем мнит себя Иван, - пояснил Никита, - а Государем всея Руси называет. Вдумайся, Олежа… всея Руси! В числе том - и Новгорода, Господина Великого. У которого один Государь - народ его! И таковая грамотца на Совете Господ да на вече прочтена будет! Как мыслишь, поедет после того Феофил на поставление к Московскому митрополиту?
- Я бы не рискнул, - честно признался Олег. - Веча бы убоялся!
- Вот и я так же думаю. А князь Иван, думаешь, иначе мыслит? Умен, коварен, аки Нерон римский! Оттого и невесело мне, Олежа. И еще… Ты московитское войско видел? Нет, не тех, что в лесу на нас налетели. Да даже и там… Бояре… тех мало… Больше дворяне, землицей князем испомещенные, у каждого - с десяток боевых холопов, у кого побогаче - побольше, тоже вооруженных. Каждый нобиль местный, землицей, а значит - и всей жизнью своей и семьею своею, со женами да малыми детушками, - почти целиком князю обязан! Прогневается князь - отберет землицу, сгноит детушек. Все от него зависят. А коли преданы будут - Иван им еще землицы пожалует. Вон, сколь воев на Москву слетелося - тучи - и не одни шильники, есть и воеводы именитые - и никому Иван в земле не отказывает. А как кончится землица… смекаешь, Олежа?
- Отвоевать можно. У ближайших соседушек!
- То верно. Вот и Новгород, Господине Великий, - тоже соседушка. Единеньем только и можно противиться московитской силе. А есть ли в Новгороде единенье в людях какое - не мне тебе рассказывать.
Грустную картину нарисовал посол Никита Ларионов, грустную донельзя, и самое отвратительное - что правдивую.
- Ладно, не будем раньше времени полошиться, дело-то свое мы как надо сладили! - Никита хлопнул по плечу Олега Иваныча. - Пойдем-ка, Олежа, в корчму. Пива попьем, развеемся. А то муторно что-то на душе, гадко.
В Москве корчмы назывались не корчмами - государевыми домами питейными, потому как принадлежали все государю московскому, а не обществу, как в Новгороде или Пскове. Ближайший - рядом, за Неглинной. Неказистая изба, зато просторная. Народу, правда, - ужас! Еды - окромя заскорузлых блинов да гниловатой капусты - нет никакой, одно вино твореное. Пейте, мол, людишки московские, на здоровье, а вот насчет закуски - так вы сюда жрать, что ли, пришли?
- Ну, давай, Олег, хоть по чарке. Чай не перевар, не отравимся!
Выпили - обожгло небо. Не сказать, что сильно приятный напиток, но уж всяко получше того пойла, что под видом разных водок продавалось в петербургских магазинах. Закусили кислой капустой, выпили по второй - тоже ничего пошла.
Народ в питейном доме пьянел быстро. Многие, как видел Олег Иваныч, пили перевар - строго-настрого запрещенный указом самого великого князя. Из подполы, оглядываясь, покупали у ярыжки. Видно - дешевле, да и позабористей. Кое-где пьяно загорланили песню, тут же перебитую. Кто-то ударил собутыльника в нос, выпустив на стол красные сопли, кто-то выхватил кистень, в дальнем углу двое пьяных мужиков бились насмерть в окружении зрителей. Злобство. Злобство и свинство - так можно было б охарактеризовать атмосферу московского питейного дома.
Отдохнули, называется. Развеялись… Того и смотри, как бы самим морды не начистили.
Олег Иваныч незаметно поправил под столом шпагу и пожалел, что не надел латы. Тут же и усмехнулся - это ж что такое творится, в корчму уже в боевых доспехах ходить приходится!
- Может, домой пойдем, Олежа?
- Да пожалуй что, и пойдем… - согласно кивнул Олег Иваныч…
Они вышли - уже стемнело - до Неглинной было рукой подать. Хоть в этом повезло - идти далеко не надо. Вон, завернуть только за угол… Олег Иваныч вдруг прислушался. Позади раздавались чьи-то осторожные, крадущиеся шаги!
Приложив палец к губам, Олег Иваныч затаился, осторожно вытащив шпагу.
Опа! Сразу трое. Ничего, тем хуже для вас!
Хотя… может, и не за ними это вовсе… Проверим.
Зграбастав за шиворот первого попавшегося под руку, Олег Иваныч приставил к его боку холодное острие шпаги.
- Пошто за нами следишь, шильник?
- То не я. То они… - пойманный мужичонка, захрипев, показал рукой на своих убегающих спутников, один из которых на ходу обернулся.
Лучше б он этого не делал! Лучше б так и бежал без оглядки!
Митря Упадыш! Олегу Иванычу ли не узнать было этой козлиной бороды? Даже в московской тьме, да хоть в адской! Так вот кто тенью скакал за ними на протяжении всего пути в Москву, вот кто, обогнав, организовал засаду, стоившую жизни троим посольским?
- Ах, сволочь… Ну, жди!
Огромными прыжками Олег Иваныч ринулся за шильником, слыша позади себя топот сапог Никиты Ларионова. Темная фигура Митри в залатанном армяке маячила впереди, почти рядом. Еще пара прыжков, и…
Черт!
На ходу споткнувшись о подложенное поперек улицы бревно, Олег Иваныч с разбега навернулся на утоптанный снег. Хорошо - шпагу из рук не выпустил.
Тати ночные - словно только того и ждали. И откуда их только взялось столько? Налетели, словно саранча, навалились скопом.
Ан гард!
Олег Иваныч с ходу проткнул двоих, остальные попятились.
Кто-то - кажется, Митря Упадыш - зажег факел. Приземистый пожилой мужик встал перед Олегом, опираясь на саблю.
- Глаз… он шипить, как его вырывають…
Где-то Олег его уже видел. И присказку эту слышал. Матоня! Именно так звали того кобзаря, что чуть не угробил Гришаню в Литве, под Троками.
- Некогда нам с ихними глазами возиться, дядько Матоня, - тряся козлиной бороденкой, деловито возразил Митря. - Башки им поотрубать - и все. Я уж и мешок для них припас.
Мешок, говоришь, припас? Ну-ну… Эт ву прэ?
Резкий выпад влево… затем перевод - и клинок вонзился в шею одному из нападавших. Тот, бедный, аж про саблюку свою позабыл, настолько все быстро произошло. Так и повалился в снег с проткнутым горлом.
Олег Иваныч оглянулся. Чуть в стороне Никита Ларионов лихо отбивался от наседавших.
Матоня с Митрей озадаченно переглянулись и попятились.
А пожалуй, наша возьмет!
Нападавшие-то на численность да внезапность рассчитывали - а не получилось внезапности-то… Что же касается численного превосходства, то это дело поправимое. Ложный выпад а друат… финт влево… Укол! До встречи в аду.
- Эй, граждане, вы куда?
Бросив на произвол судьбы умирающих, Митря с Матоней скрылись в темноте улиц. Сволочи, что и сказать.
Вернувшись в корчму, Олег Иваныч и Никита привели себя в порядок, тяпнули бражки. За столом, спиной к ним, сидел человек в черном панцире и плаще. Знакомый панцирь. И знакомый шлем небрежно брошен на лавку.
Черный рыцарь!
Он обернулся, словно услышал.
Так вот где пришлось свидеться!
- Я ж сказал, что буду твоим должником, Олег Иваныч, - тихо произнес воин.
Господи…
Силантий Ржа!!!
Они выпили молча - да и о чем было говорить-то… Олег Иваныч чувствовал исходящую от Силантия опасность, огромную опасность для посольства, но… Силантий все-таки был благороден. Он вскоре ушел, простившись, - вместе с ним вышло с десяток воинов - черных воинов московского дворянина Силантия Ржи.
На улице заржали кони, послышался затихающий топот копыт.
Всю ночь не спалось Олегу Иванычу, хоть и выпили они с Никитой изрядно. Не шел сон, хоть ты плачь. Мысли всякие в голову лезли. О Силантий в основном. Черный, блин, рыцарь… В прежние-то времена, по фильмам да по картинам историческим, совсем не такими представлялись Олегу Иванычу русские воины. Смелая душа, легкие кольчужки, приветливые открытые лица под остроконечными шеломами. Да… Не тут-то было! Полный доспех из черненых пластин, с головы до ног закрывающий, забрало: либо кольчужная сетка - бармица, либо, чаще всего, страшная, опускающаяся на глаза маска. Надо сказать, выглядели русские воины весьма устрашающе. Новгородцы в этом смысле почти что ничем от московитов не отличались, может, только доспехи больше на европейские были похожи, да сабля не столь распространена. В общем-то, неплохое вооружение, не намного уступающее итальянскому либо немецкому, вот только Олегу Иванычу в этом смысле не совсем повезло - угораздило же выбрать шелом с протершимися ремешками - с первого же удара сорвало! Хорошо хоть, не с башкой вместе… И хорошо, что сорвало. Не узнай его тогда в лесу Силантий - истребили бы все посольство. "Должник я твой, Иваныч…"
Дает все-таки Господь за добрые дела.
На следующий день, с утра прямо, зашел Федор Курицын. Наслышан уже был от ночной стражи о вчерашнем. Походил по горнице. К столу сел, квасу испить. Дождался, когда Олег Иваныч один будет - доверял ему почему-то больше, чем остальным посольским, - не стригольника ли Алексея заслуга?
- Слушай меня внимательно, Олег Иваныч, - зашептал, рыскнув глазами в стороны. - С Новгорода, чуть допрежь вас, прискакал человек с грамотой. От кого - тебе то знать не надобно. В грамоте о посольстве вашем - дескать, государя извести едут. Ну, в это, конечно, поверить трудно. Мы и не поверили. - Дьяк помолчал, прислушиваясь, затем, глотнув квасу, продолжил: - Ну, и просьбица в грамоте той была. Извести тебя, Олег Иваныч, как самого злоковарнейшего шильника! Имать, пытать, живота лишать! Доклад о том сегодня только до приказа дошел. Мыслю - лживое то дело насквозь. Ехать великого князя убить - это ж разума надо лишиться! А на неразумцев вы не похожи. Да и Алексей о тебе плохого не сказал. Нападение ночное, на тебя да на господина Ларионова - поверь, княжеские люди к тому непричастны!
Олег Иваныч про себя усмехнулся - ага, непричастны, как же! Кто ж тогда Силантий Ржа - главарь частной шайки?
- Не смейся, господине, - строго покачал головой Федор. - Говорю - непричастны, значит, так и есть. А то, что, может, кому денег за вас посулили, - за то мы отвечать не можем! А то, что посулили, - не сомневайся. Как и в том, что… всякие люди на свете белом случаются. Как и у нас, на Москве, так и у вас, в Новгороде! Нравится Москва-то?
- Не очень, - честно признался Олег.
- Ну, это пока - не очень, - рассмеялся посольский дьяк. - Вот погоди, господине, похочет Иван Васильевич пригласить лучших архитекторов-зодчих из Италии… Храмы строить, стены, палаты узорчатые! Через малое время не узнаешь Москву - красно украсится, куполами церковными ввысь вознесется, скриптории откроем, библиотеки - верю, будет тако!
- Аэропорт не забудьте - Новые Васюки, - скептически хмыкнул Олег. - Зато нет у вас главного - свободы людской, как в Новеграде Великом!
- Да, пожалуй, - кивнул головой Федор и тут же возразил: - Но что такое свобода?
- Да у вас лучшие знатнейшие люди и рта раскрыть при князе не смеют!
- Верно, не смеют. Зато у вас одна говорильня да за власть дерутся бояры, аки волки лесные, а простые люди бедствуют. На Москве-то простым людишкам куда как лучше живется - чай, наши-то смерды не столь бедны, как ваши? Да и спрос княжеский с каждого одинаков - что с боярина, что со смерда. Все ровные.
- Угу, ровные. В рабстве ровные, в угодничестве да подхалимстве!
Дьяк вздохнул:
- Вижу, не переубедить тебя, Олег Иваныч. Но вот погоди, отнимем у монастырей землицы - еще богаче жить станем.
- Может, кой-кто и станет, не спорю. Но только не говори, Федя, что - все! А с монастырями, думаю, еще ой как повозиться придется. Даже такому князю, как ваш Иван.
- То верно, - Федор посмурнел ликом. - Упираются, пиявцы ненасытные, мздоимцы, упыри. Эх, мало нас еще. Я да Алексей, да еще есть… Но государь нас слушает, ты не думай! С татарами еще проблемы, с Литвой, с Рязанью да с Тверью…
- С Новгородом Великим.
- Да, и с Новгородом. Вижу, любишь ты родной город, Олег Иваныч. Однако помни, - дьяк поднялся с лавки и положил руку на плечо Олега. - Ежели вдруг станет тебе худо в Новгороде, знай - на Москве есть люди, кои тебя примут. Я с Алексеем… Боярин Иван Костромич тоже тебя вельми уважает. Знай о том и помни!
- Благодарствую, - тоже встав, поклонился Олег Иваныч. - Дай-то Бог, не наступят времена таковые.
Вышел, за гостем вослед, в сени, проводил до крыльца. На крыльце дьяк замешкался, улыбнулся:
- Григорью, отроку книжному, поклон, наслышан о нем от Алексея!
- Обязательно передам.
Олег Иваныч задумчиво облокотился на резные перила крыльца, провожая взглядом худую фигуру посольского дьяка. Небо над Москвой запросветилось, сквозь голубоватые проталинки облаков сверкнуло солнце.
Что-то тяжелое внезапно просвистело рядом. Черная злая стрела впилась острием в кленовый столб, поддерживающий крылечную крышу!
Олег Иваныч мгновенно отпрыгнул в сени - учен уж был, боевая стрела, умело пущенная, запросто насквозь человека пробивала, часто вместе с кольчугой. Выглянул осторожненько. Ага - вот, с воротной башни как раз очень удобно целиться… И со стены, с заборола - тоже. Что за черт?
Кажется, с заборола кто-то помахал рукою. Показалось? А с другой стороны - если уж захотели убить - попали бы запросто.
Олег осторожно выглянул.
На стене, по заборолу, ходила стража.
Внимательно осмотрел стрелу. Длинное черное древко с каким-то странным утолщением посередине.
Нет, никакое это не утолщение… Записка!
Оглянувшись по сторонам, Олег Иваныч быстро отмотал небольшой кусочек пергамента.
"Не езди с посольскими, ибо тогда из вас не доедет никто! - предупреждал неведомый доброжелатель. - Нужен ты. Скажись больным, исчезни опосля, с купцами".
Хорошенькие дела! "Нужен ты"! Понятно, что нужен. И даже ясно - кому. Вот только насчет "исчезни"… Легко сказать. Впрочем, судя по способу передачи записки, самозваный ангел-хранитель знал, что делал.
Как звать тебя, добрый незнакомый друг? Не Силантием, часом?
Ладно, Силантий, не Силантий, а игнорировать подобные предупреждения себе дороже, не принято было здесь так вот шутить, совсем не принято.
С обеда у Олега Иваныча резко заболел зуб. Левая "четверка". А может, и правая. В общем, в рту где-то. Озабоченному Никите Ларионову Олег Иваныч лишь показывал пальцем на верхнюю челюсть, удрученно качал головой и глухо мычал. К тому же у него еще открылась старая рана в боку. И на ноге, кажется, вскочил чирь. Нет, в самом деле вскочил - кто бы сомневался - зазря, что ли, Олег Иваныч самолично извел на него половину писцовых чернил, втихаря позаимствованных из дорожного сундучка господина Ларионова.
- Не ко времени занедужил ты, Олежа, - закручинился Никита, - ой, не ко времени. В обратный путь бы надо.
- Так езжайте, кто вас держит?
- А ты как же?
- А я тут побуду с недельку. Сам видишь, какой сейчас из меня воин? После доберусь, с оказией. - Олег Иваныч тяжко вздохнул и, устало прикрыв глаза, внимательно следил за реакцией посольского чина…
- Ладно! - подумав, махнул рукой тот. - Выздоравливай. А мы завтра поутру тронемся - князь охрану дает, до самой Твери. Мыслю - худа тебе тут не будет.
Утром посольские зашли попрощаться. Олег Иваныч выпростал из-под одеяла дрожащую руку, перекрестил всех на дорожку. Никита Ларионов нагнулся, поцеловав, прослезился даже.
Загрохотали по крыльцу сапоги, заржали кони.
После отъезда посольства Олег Иваныч, по совету Ивана Костромича, сходил вместе с ним в церковь, горячо помолился, после чего все его хвори словно рукой сняло! В храм-то еще шел ковыляючи - а обратно - здоровее здорового. И не потому, что лень стало осторожничать, а просто забыл Олег Иваныч во время службы, на какую ногу припадал, а спрашивать у Костромича счел чересчур уж нахальным делом. Иван Костромич вечером навестил болящего - выглядевшего не в пример лучше, чем утром. А когда выкушали под холодец с хреном корчажку стоялого медку - так и совсем полегчало Олегу Иванычу, песни петь потянуло.
- Как ни жил на свете Володимир-князь, - затянул захмелевший гость, - На свете белом, да на Киеве, Да на Киеве, во стольном граде… Эхма!
После третьей кружки Олег Иваныч тоже осмелился подпеть:
Хочу чаю, хочу чаю,
Чаю кипяченого…
Не мажора я люблю,
А политзаключенного!
Эхма!
Так и пропели до темна, покуда корчажка не кончилась.
- Вот ведь, Олег Иваныч, что вера православная делает! - осмотрев выздоравливающего, довольно произнес гость. - Не впервой такое вижу…
Он прямо лучился важностью, словно не соизволением Господним выздоровел болящий, а лично его, Ивана Костромича, потугами.
Через пару дней и подходящая оказия случилась: собирался к Новгороду большой купеческий караван, о чем радостно сообщил Олегу государев дьяк Федор Курицын.
- Это хорошо, что большой, - улыбнулся про себя Олег Иваныч. - Легче затеряться, от лихих людей спрятаться.