Нет, петь, пожалуй, не надо. Мало ли, не понравится хозяевам ямы. Вон их тут сколько! Шипят, ползают… Но вроде спокойны. Ежели сразу не укусили - есть шанс выбраться, главное, их не тревожить. Змея - зверь бесхитростный, нервный, каждого куста боится, со страху и цапнуть может. Дивьян, как и любой охотник из весянских родов, ползучих гадов ничуточки не боялся. Знал - человек для змеи не добыча, проглотить его она не сможет, и даже палец отгрызть, в отличие, скажем, от хорька иль куницы, неспособна вовсе. Мирная несчастная тварь. Поди-ко, поползай на голом брюхе! Труслива, всего опасается, врагов у нее хватает - и колючий зверь неглик-еж, и хищная птица. Бедная, бедная змея, кю, как ее прозывали весяне. Надо только не шевелиться, лежать спокойненько - эвон, солнышко-пяйвяйн поднимается, светит все ярче, пригревает. Недолго будут кю-змеи в своей яме сидеть, выберутся на охоту или так, подремать на солнце, свернувшись колечком на каком-нибудь горячем камне. Лежи себе, шевели хвостом - хорошо! Только вот птицы… Сожрут ведь и, как звать, не спросят. Глаз да глаз за ними. А глаз у змейки подслеповатый, почти ничего, прямо сказать, и не видит, заместо глаз да рук - один язычок раздвоенный, а язычком не больно-то птицу почуешь. Потому лучше б не на камне греться, а где-нибудь рядом. Да только не понимает этого змея - мозгов мало, вот и выползает на камень, а тут уж ее коршун-птица - хвать! - хорошее, вкусное мясо. Или неглик-еж подкатится незаметно, или барсук - вот уж зверь хитрющий, не то что змея. Вона, солнышко-то печет, припекает. Ползите, ползите, змейки, грейтесь да лягух-тритонов ловите. А покуда главное - не напугать, не шевельнуться невзначай, а то ведь точно - укусят со страху-то! А голова прямо раскалывается… Это тот, длинный, приложился каменюкой. Эх, не везет в последнее время Дивьяну, нигде счастья нет, куда ни кинь! То этот гад Олисей чуть нож под ребро не всунул, то вот, теперь… Кабы не Хельги-князь, валялся бы тогда близ хором, под деревьями, мертвый. Хорошо, выскочил тот коршуном, быстро спеленал Олисея… Олисея? Онгуз - имечко его гнусное, и никакой он не квасник вовсе - волхв иль помощник волхвов. Хорошо, что все так обернулось. Оказывается, в корчме-то у Ермила Кобылы Хельги-князь соглядатаев своих давно уже имел, а уж те каждый день отчитывались, когда - перед князем, когда - перед доверенным его человеком, Ирландцем, вот и мужик тот, в синей рубахе, на волосатой груди распахнутой, что встретился по пути Дивьяну, таким соглядатаем оказался. Тут же и велел князь позвать к себе Дивьяна, все повыспросил, велел малую кольчужицу под рубаху поддеть да исполнить все, как просил Олисей, Онгуз то есть. Дивьян и исполнил - так и схватили вражину. Что уж там князь с Ирландцем у Онгуза этого вызнали, Дивьяну то не особо и интересно было, выпросил у воеводы своего, Снорри, свободный денек, да с утречка пораньше отправился на тот берег Волхова, навестить сестрицу названую, Ладу-чижу - не было у Дивьяна родней человечка. Навестил… Почти уже и добрался, да вот… Сиди теперь в яме, жди, когда змеи наверх повылазят. Хорошо еще, хоть так обошлось все.
Проследить бы за вражьими мордами, да, видно, уплыли давно морды те, не догонишь. К тому же его-то челнок старенький, у деда Нехряя-перевозчика выпрошенный, на дно пустили. Ух, собаки!
Осторожно оглядевшись - похоже, змей уже не было, - Дивьян медленно подтянул к животу ноги и продел их сквозь связанные за спиной руки, так чтобы те оказались впереди. Скосил глаза - нет, вроде никто рядом не ползал. Перебирая связанными ногами, подобрался к нависающим корням, уцепился… И еле успел отдернуть руки от метнувшейся черной тени. Ишь ты, не разглядел змейку! Едва ведь не цапнула… Ну, что шипишь? Давай, ползи, ползи отсюда…
Дождавшись, когда змея уползет, юноша уцепился-таки за корень, подтянулся, выбрался на поверхность… и замер. Рядом с ним, напротив черных замшелых идолов, висело на корявой ветке сосны обезглавленное тело. Светловолосая голова была насажена на свежевкопанный кол прямо перед идолами. Папоротники кругом были забрызганы кровью. Дивьян передернул плечами - а ведь и он мог бы закончить так свои дни. Хорошо - толкнули в яму. Он огляделся и вздрогнул - на стволе сосны, обращенном в сторону идолом, на освобожденном от коры сколе кровавились две зигзагообразные руны - благодаря Ладе-чиже отрок даже знал, как они называются, - "Сиг"! Но кто их тут вырезал? Снова варяги? Что-то не очень-то походили на них схватившие Дивьяна парни. А может, они из той же компании, что и схваченный Олисей-Онгуз? Надо поспешать и поскорее рассказать все князю, он умный, сообразит… Юноша бросился вниз по тропе… и вдруг, схватившись за голову, тяжело осел на землю. В глазах потемнело, на затылке снова выступила запекшаяся было кровь. Теряя сознание, Дивьян привалился к поваленному стволу ели…
- Я бы не очень-то доверял его словам, - поднялся с лавки Конхобар Ирландец. Узкое сухое лицо его выражало озабоченность. - Слишком уж легко он согласился сотрудничать с нами.
- А куда ему было деться? - усмехнулся ладожский ярл. - Я думаю, ожидая смерти, он просто-напросто выбрал жизнь.
- Вот это-то меня и беспокоит, - Ирландец почесал подбородок. - Слишком уж быстро.
- Никто нас не заставляет полностью доверяться ему, - пожал плечами Хельги. - Нужно лишь использовать его… лишь использовать… Он ведь неплохо знает новгородских кудесников и вполне может быть связующим звеном между ними и нами. Эти волхвы… Они вовсе не так глупы, как показались на тризне. Сделать так, чтоб меня поразил кто-то из дружины, посеять недоверие и рознь - совсем неплохо придумано.
- Этот Олисей-Онгуз может оказаться не единственным, - хмуро заметил Конхобар.
- Может, - ярл согласно кивнул. - Поэтому я и хочу оставить тебя в Ладоге. Проследишь.
Поклонившись, Ирландец покинул покои ярла.
Спустившись немного погодя во двор, Хельги велел седлать коня. Вот-вот должен был явиться Акинфий - ославянившийся ромей-архитектор, с коим нужно было завершить все прикидки насчет новой надвратной башни и новой, возможно даже каменной, крепости. Ага, вот он, в воротах - белолицый, мускулистый, подтянутый, в нарядной зеленой тунике и легком плаще тусклого багрянца. Завидев спустившегося с крыльца ярла, зодчий поклонился, приложив руку к груди:
- Рад приветствовать тебя, князь!
- И я рад тебя видеть, Акинфий. Велю, чтобы подали тебе лошадь.
Зодчий снова поклонился.
Прихватив с собою несколько человек из дружины - не столько для охраны, сколько для солидности, - оба вскочили на коней и поехали к пристани, именно оттуда следовало начинать все прикидки, тянувшиеся, по мнению ярла, уже недопустимо долго.
- Лучше заранее все хорошо просчитать, - словно услыхав мысли князя, повернулся к нему ромей, - чем потом перестраивать.
- Да уж, это так… - согласился ярл. - Только все равно хотелось бы побыстрее.
Встречающиеся на пути прохожие, большей частью мелкие торговцы, рыбаки и смерды, узнавая правителя, поспешно снимали шапки и кланялись. Хельги рассеянно посматривал вокруг - ему не давала покоя недавняя беседа с Ирландцем. И в самом деле, может, не следовало доверять Онгузу? Хитрый он был какой-то, себе на уме, скользкий…
Остановились у пристани. Спешились. Седой Волхов мерно нес свои воды, покачивались у причалов пузатые купеческие суда, клонились к самой воде ивы, в ольховых зарослях кричали сойки. Повсюду уже зеленела трава, яркими солнышками светились мохнатые одуванчики, летали прозрачнокрылые стрекозы и разноцветные бабочки. Не верилось, что где-то совсем рядом, как рассказывал Онгуз, таилось среди лесов старое заброшенное капище с идолами-столбами и костями многочисленных жертв, зарытыми в землю. А еще там была змеиная яма - для особо утонченной жертвы. О капище этом Онгуз слыхал лишь мельком, как-то в разговоре с кем-то упомянул его волхв Малибор, вот, дескать, в старину было такое… Хельги пожал плечами - ну, капище и капище, и что с того? Мало ли кругом капищ? В конце концов, жертвы богам нужно же приносить где-то. Правда, вот змеиная яма… как-то не вяжется она с местными поверьями. Хотя почему нет? Местные люди с уважением относятся к разного рода ползучим гадам - впрочем, их тут только два - уж да гадюка. Велес-бог - это в Киеве он скотий бог, а тут больше змеиный. Покровитель подземного царства. Хотя человеческих жертв он никогда и не требовал, довольствовался петухами и - раз в год - белой кобылой. В Ладоге была пара святилищ с вполне лояльными к новой власти волхвами. Змеиная яма… Чушь какая. Хельги подошел к Акинфию, деловито измерявшему площадь ворот большой деревянной линейкой. Зодчий что-то шептал про себя, прикидывая, какое потребуется количество камней и леса. Ярл не стал ему мешать, спустился к Волхову, встал у самой воды, глядя вдаль, на серо-голубые волны. Где-то далеко, на излучине, возникла темная точка. Ладья? Нет, скорее, рыбацкий челнок. Или вообще - села на воду чайка…
Хельги отвернулся, посмотрел в другую сторону, на пузатые корабли. Кажется, вон тот, крайний кнорр принадлежит Торольву Ногате, прижимистому ладожскому купцу, а вот этот, ближний, с высокими надстройками на носу и корме, украшенными круглыми синими щитами, - судно Ульфа Бондар-сена, гостя из Скирингссал. Опять приплыл купец, привез фризские ткани, франкские мечи, английскую медь. Нужное дело. Ярл с удовольствием оглянулся на Ладогу. После случившегося четыре года назад пожара снова расцвел город, ощетинился высокой стеной, крепостными башнями, разросся мастерскими и кузницами, трехэтажными хоромами, усадьбами, торговыми площадями. Вон даже здесь слышно, как клокочет на торгу людское море. Богат град, красив, могуч! А сунься какой враг? Не только стенами да башнями силен - людьми. Всяк уважал молодого князя за порядок, за силу, за справедливость. И каждый - от богатого боярина до самого распоследнего смерда - чувствовал княжью защиту. Уже больше года, как не рыскали по дальним и ближним лесам разбойничьи шайки - все покорились князю, а кто не покорился… Что ж, приходилось применять силу. Все знали - для-ради Ладоги много чего сделал князь Хельги, и делает, и, дадут боги, будет делать и дальше.
Ярл улыбнулся, прошелся от пристаней вдоль реки. Темная точка, появившаяся на излучине, между тем выросла, переместилась ближе, превратившись в быстро приближающийся челнок. Хельги присмотрелся: в челноке сидели двое - пассажир на носу - лохматый, с перевязанной тряпицею головой, парень, и на корме… сноровисто орудующая веслом златовласая дева в мужской короткой тунике… Ладислава!
Не удержавшись, ярл замахал руками. Увидев его, помахали с челна и девушка… и лохматый парень, в котором по мере приближения челна Хельги, к удивлению своему, признал младшего гридя Дивьяна. Это ж где его так угораздило?
Приподнятый нос челнока с разгона ткнулся в берег.
- На бережку отыскала, - положив весло на дно, кивнула на юношу Ладислава. - Валялся ни жив ни мертв у старого капища… Хотела к себе утащить, на усадьбу, куда там! Едва оклемался: вези, говорит, в город.
- И что ж ты там делал, у капища? - с любопытством поинтересовался ярл.
Дивьян потрогал окровавленную повязку и, чуть улыбнувшись, поправил:
- Не у капища, а у змеиной ямы. Эвон, чуть не кусили. Кю!
- У змеиной ямы? - переспросил Хельги.
- Да, у змеиной ямы. Я покажу после…
В голубом небе весело сверкало солнышко, отражаясь в воде длинной золотой полосою. Покачивались у причалов суда, в ольховых зарослях кричали чайки.
Глава 8
КНЯЗЬ СЕВЕРА
Май 866 г. Новгород
Почитание Олега в словенской земле было бы невозможно, если б местное население ассоциировало с ним насилие… установление даннической зависимости. Репутация Олега у славян была совсем иная.
И. Я. Фроянов. Мятежный Новгород
В двадцать пятый день мая мало кто выходил с раннего утра на луг или в поле. Даже смерды и те выжидали, когда высушит поднявшееся в небо солнышко медвяные росы. Верили - худые в этот день росы, нехорошие. Пробежится кто по худой росе - взрослый человек или ребенок, - обязательно заболеет, зачахнет. Потом зови волхвов - заговаривать.
Сквозь пелену облаков тускло светило едва взошедшее солнце, пустынны были луга на левом берегу Волхова, у самых стен Нового Города. А вот по дорогам ехали уже на торжище купцы, не боялись рос, торговля дороже. Поскрипывая, катились к городским воротам груженые возы - лыко, бревна, дичина, тяжелые, вымоченные в моче кожи. У пристаней-вымолов стояли первые купеческие ладьи с сукном, вином, крицами, зачиналась торговлишка. Уже разложились на торговой площади и кузнецы, и деревщики, и суконщики, забегала-замельтешила мелкая шелупонь - лепешечники-квасники-сбитники - запели зазывные песни:
Ой, на яру, на яру,
Девы-девицы гуляли,
Сквас-сбитень пили, пили…
Кто-то из солидных купцов, отвлекшись от рядка, подозвал сбитенщика:
- А налей-ка!
Испил, вытер бороду:
- Вкусно. Плесни-ка еще, паря.
А сбитенщик, ясно, и рад:
- Пейте на здоровьице, люди добрые! Ой, на яру, на яру… - наклонился к торговцам: - Квакуш, говорят, как станет князем, торговлишку поднимет высоко! От бояр защитит и от нахапников.
- Квакуш? - Купчина, тот самый, что первый подозвал сбитенщика, с усмешкой прищурил глаза. - Так он, говорят, зело на голову слаб.
Остальные обидно засмеялись.
- Ничего и не слаб, из зависти врут люди, - тоже посмеялся сбитенщик, понизил голос. - Да и советники у него люди не из последних, вот хоть взять Малибора-кудесника.
- Да, кудесник Малибор умен дюже, - согласно покивали купцы.
- На вече Квакуша в князья выкрикнуть - торговым людям от того одна польза!
- Выкрикнуть, говоришь? Ужо поглядим.
Торговцы чесали бороды и переговаривались. Не к одним купцам подходил сбитенщик, ко многим, везде одно говорил - за Квакуша и Малибора - и не только один он. Много таких было. Бояре знатные о том ведь не думали, вообще, купчин толстобрюхих за людей не считали, не говоря уж об однодворцах и тем паче смердах. Среди своих, бояр да дружинников знатных, порекли - выкрикнуть на княжение ладожского князя Олега. Умен князь и ловок, недаром Вещим прозвали. И порядок у него наведен в Ладоге - дружина сильна. К тому ж дальний поход задумал Олег. В Царьград, не куда-нибудь! От того боярам-дружинникам одна прибыль. А вот что касается смердов да однодворцев…
- И на что нам тот Царьград? - говаривали. - Смертушку только на чужой стороне сыскивать. Мы уж лучше тут будем - вона, видать по всему, лен хорошо уродится и конопля.
- Верно говорите, люди, - кивали, подзуживая народ, сбитенщики-квасники. - Выкрикнем Квакуша нашего - и ни в какой Царьград не пойдем, иначе ж принудит нас Олег ладожский.
Так вот - от одного к другому, к третьему - и разносились по Новгороду слухи. Всетиславу и прочим то ведомо было, да только что толку? Плечами пожимали да насмехались:
- Тю, людишки худые, черные, нешто по-ихнему будет?
А квасники меж тем все наговаривали, все шептали, все разносили слухи…
Хельги-ярл остановился не в самом Новгороде, хоть и звал Всетислав. Расположился на Рюриковом дворище с частью дружины, поболтал с сестрицей - умершего князя вдовой - та беременна была, так снова напомнил: как родится сын, чтоб назвала Ингварем. Потом походил задумчиво по двору, потребовав коня, выехал из ворот на холм, спешился в голубых травах. Захолонуло сердце. Эх, небо синее, густой батюшка-лес, Волхов могучий, бескрайнее Нево-озеро! Да разве ж обоймет, удержит все это человечья длань, хоть и княжеская, да ведь не всемогущая? Что человек перед этими сопками, перед светлым небом, перед вековым бором? Так, игрушка богов… И все же… И все же нужно спешить, нужно стать новгородским князем, ибо без этого снова ввергнется все в пучину кровавых усобиц, как было когда-то до Рюрика.
- Здрав будь, княже, - услышал Хельги у себя за спиной тихий вкрадчивый голос.
Обернулся с усмешкой - давно ждал - скривил губы:
- Что-то не очень ты весел, Онгуз?
- А чего веселиться-то зря, князь? Как ты приказал, все обсказал волхвам.
- Ну?
- Сказали - поговорим. Пусть приходит.
- А что Кармана?
- Тоже к разговору склоняется. Квакуш-то уж больно не люб в граде. Что на голову дурной - о том все судачат. Так что, князь, думаю, разговор будет.
- Вот и отлично. - Хельги ловко вскочил в седло. - Скажи, пусть к вечеру приходят на Заручевье.
Подняв на дыбы коня, ярл погнал его лугом. Летела из-под копыт трава и желтые цветы-одуванчики, а пахло - сосновой смолой, травой-муравой, влажной речною пеной - так пахло, что, казалось, не выдержит, разорвется, грудь.
- Скачи, скачи, князь, - прошептал вслед удаляющему ярлу Онгуз. - А я уж в обрат - слова твои передам, кому надоть.
Вытерев слезящиеся глаза, поправил под рубахой медную куриную лапу, новую, что недавно пожаловал ему волхв Малибор. Вздохнул полной грудью да пошел себе потихоньку вниз, к лодкам. Не дойдя до пристани, свернул к хлебопекам - дымились уже с самого утра круглые, огороженные плетнями печки. Подошел, поздоровался, беседу завел-затеял:
- А что, мужички, под росу-то медвяну не угодили?
- Да уберегли боги!
- Вот и хорошо, вот и славненько. Чего ж вы так раненько сегодня? Нешто в крепости все хлебы поели?
- Так ведь гости, парниша! Ольг-князь с Ладоги, и с ним дружина верная, хорошо, хоть не вся, часть только, а и то человек с полсорока будет.
- С полсорока, говорите… Ну, инда Велес вам в помощь, работнички!
- Лучше уж - Сварог, - пошутил кто-то из хлебопеков. - Огонь в печах веселей гореть будет!
Попрощавшись, Онгуз спустился к лодке, вытащил из кустов весло, оттолкнулся и быстро погреб вниз по реке - к Новгороду. Когда лодка его превратилась в едва заметную точку, подъехал к мужикам-хлебопекам сам Хельги-ярл. Пожелал удачи в работе, поговорил о чем-то и, улыбаясь, поскакал в крепость.
- Говоришь, человек с полсорока? - волхв Мали-бор задумчиво переспросил Онгуза. Усмехнулся. - Не велика и дружина…
- Дело не в том, велика или нет, иногда и обученности вполне хватит, - войдя в дверь, резонно заявила Кармана.
Малибор вздрогнул - вот уж проныра-ведьма, все про всех ведает!
- Не так уж они и обучены, - пожал плечами Онгуз. - Это молодшая дружина, отроки-гриди, старших-то да обученных Хельги-князь у себя в Ладоге оставил. Неспокойно, чай, там - в князей стрелы мечут.
- Так ведь промахнулся твой стрелок-человечек!