Мстислав вновь погрузился в раздумья, беззвучно шевеля губами. Ростислава, внимательно посмотрев на отца, решила ковать железо, пока оно горячо, и на всякий случай тут же подкинула новый довод в пользу своей версии:
- Да еще об одном помысли-ка. Сказывали, что у Константина, когда он из Исад бежал, от воев Глебовых спасаясь, всего трое али четверо осталось из дружины всей, да и сам он весь в ранах был. До того ли ему, чтоб о детишках княжьих думать? Да и на что они ему, ведь в Рязани не он сидит, а его брат Глеб. Опять же и послать ему некого, да еще сразу во все места. А ведь сказывают, токмо в Пронск десятка два приехало, да и в другие грады столько же, - ты сам-то сочти, батюшка.
- А кто же тогда?.. - Мстислав, не договорив, оторопело уставился на дочь. - Убивец-то тогда кто?
"Экий ты недогада, батюшка!" - чуть не сорвалось с ее языка, но она сдержалась и спокойно, даже чуточку равнодушно - мол, далеки от меня дела рязанские - предложила:
- А ты на каиново место князя Глеба примости, и сразу все вмиг сойдется. Да и никакой несуразицы уже не будет. Опять же помысли, нешто гражане Рязани стольной утерпели бы такое непотребство, чтоб над ними братоубийца сидел? Они, конечно, не вольные новгородцы, но буйства и у них в достатке. Земли-то украйные, неспокойные, так что там удалец на удальце.
- А я вече сбирать хотел, - растерянно протянул Мстислав.
- Собрать его завсегда успеешь, - деловито заметила дочь. - Токмо в народе не зря сказывают: "Сперва рассуди, а опосля осуди". К тому ж я тут и еще кой-что вспомянула. Ты ведь на Чернигов не самовольно пошел - смоленские князья подсобить просили. А Великий Новгород возьми. Сами людишки за тобой в Торопец, а опосля и в Галич прибежали. Да и Юрия со стола во Владимире ты ссаживал не для себя - для старшего Всеволодовича старался, кой сам в твой стан полки свои привел. А ныне незваным возжаждал пойти. Рязань же, сколь я памятаю, незваных гостей не жалует. Там даже сын покойного Всеволода Юрьича усидеть не смог, а уж на что его батюшка силен был.
- Силен-то силен, а со мной потягаться он не возмог - уступил, - заметил Удатный с удовлетворением и легкой гордостью.
- Верно, уступил. А еще и потому он так сделал, что чуял, на чьей стороне правда. А ныне, батюшка, ты сам-то ведаешь, у какого края ее в Рязани искать?
Мстислав смущенно засопел. До разговора с дочерью он это ведал точно, а вот теперь, после всех ее слов, и впрямь получалось, что… Нет, он все равно так до конца и не согласился с тем, что правда на стороне Константина, но если ее нет и у Глеба, тогда где она вообще? И что тогда делать?
- К тому ж и путь туда не близок, - прибавила Ростислава, видя отцовские колебания. - Как знать, можа, пока ты полки соберешь да туда подойдешь, младшой Ингварь с Константином, во всем разобравшись, сами мирком поладят. А тут и ты заявишься с дружиной. Получится, что ни к селу ни к городу.
Она окончила шитье, деловито перекусила нитку зубами и, держа рубаху на вытянутых руках, принялась придирчиво оглядывать свою работу. Мстислав сидел погруженный в глубокое раздумье. Молчание затянулось, но Ростислава терпеливо ждала, не мешая неторопливому ходу отцовских мыслей. Она даже затаила дыхание, чтоб ничем не потревожить князя, пока он будет делать новый выбор.
- Да-а-а, мыслится мне, что ежели все взвесить как следует, то надо бы малость погодить, покамест все до конца не прояснится. Какой ни будь острый меч, ан и им всех концов не отрубишь - все равно рано или поздно, а наружу выйдут, - пришел наконец Удатный к окончательному выводу и вопросительно посмотрел на дочь.
- Ох, ну до чего ж ты у меня мудер, батюшка, - радостно подхватила Ростислава. - Ишь яко славно поведал. А ить верно, - всплеснула она руками, словно только что постигла глубинный смысл отцовского решения. - Как ни крой, ан все одно - швы наружу выйдут. Так и тут - как ни путай, а божья воля со временем все распутает.
Довольный поддержкой, Мстислав уже гораздо увереннее продолжил:
- Опять же никто и подсобить не просил - так чего лезть? Можа, они и впрямь сами замирятся. Ты-то сама как думаешь? - повернулся он к дочери.
- Да по мне, как ты скажешь, батюшка, так оно и ладно, - певуче откликнулась Ростислава. - А думать я никак не думаю. Нешто бабское дело - в мудреных делах княжьих разбираться. Вон, - она с гордостью показала на рубаху с уже оконченной вышивкой, - это работа по мне. Как оно тебе, по нраву?
- Княжьи думы и впрямь не бабского ума дело, - согласился с дочерью Мстислав. - Тут со всех сторон обмыслить надобно. И так покрутить, и эдак посмотреть. Иной раз и вовсе ум за разум заходит, - пожаловался он. - А рубаха, что ж, и впрямь славная получилась.
- Самому лучшему богатырю на земле русской шила. Всю душу вложила, - похвалилась Ростислава, и Мстислав тут же ощутил легкий укол ревности.
С одной стороны, конечно, хорошо, что дочь всерьез решила замириться со своим мужем, раз принялась вышивать для него, но с другой - чего-то и жалко стало, вот только чего именно - непонятно.
Князь встал, выпрямившись во весь свой богатырский рост, и, глядя на рубаху, еще раз подтвердил:
- Баская. Токмо у витязя твово я на Липице одну спину и видел, - не удержался он все-таки, чтобы не съязвить.
- А тут ты неправду речешь, батюшка, - впервые за все время разговора возразила Ростислава отцу, и ее васильковые глаза строго потемнели. - Мой богатырь николи ворогу спины не казал, потому как везде и всюду токмо за правду бился и бог завсегда на его сторону вставал. - Ростислава поднялась с лавки и, держа рубаху на вытянутых руках, низко склонилась перед отцом в глубоком поясном поклоне. - Так что прими ее и носи на здоровье, коли так по сердцу тебе моя работа пришлась, витязь ты мой любый.
- Так ты что же? - оторопел Мстислав. - Оно как же? Ты для кого ее шила-то?
- Для князя великого, чья слава по всей Руси соколом летит и коего в народе уже давно Удатным кличут, - напевно ответила Ростислава.
- Вона как, - растерянно констатировал ее отец и уже совершенно иначе оценил всю прелесть мудреной витиеватой вышивки, идущей по вороту и далее спускаясь к глубокому разрезу на груди. Да и обшлага рукавов вышивальщицы тоже не обделили своим вниманием, потрудившись на славу.
В причудливом сплетении волшебных трав и растений таились диковинные звери, готовые к прыжку на неведомую добычу. Золоченая нитка хитро свивалась с синей, та с желтой и зеленой, и все это в окружении всевозможных оттенков красного.
- А я-то мыслил, что ты ее супругу своему Ярославу вышила. - И он посетовал: - Негоже оно так-то. Сама ведаешь, где мужней женке место.
- Ведаю, - кивнула Ростислава, помрачнев.
Зрачки ее глаз потемнели от гнева, став почти фиолетовыми, и она отчеканила, как заученный урок:
- В замужестве девица род свой в одночасье меняет, и должно ей с мужем делить все невзгоды честно и пребывать при нем неотлучно, яко в радостях, тако же и в несчастьях. Потому, батюшка, ежели повелишь, вмиг соберусь, ибо вся в твоей воле.
"Да неужто зря я это затеяла, вступившись за рязанского Константина?" - промелькнуло у нее в голове.
- Вся-вся, - раздраженно пробурчал Мстислав. - А я вот и повелю - готовься. Не ноне, конечно, - торопливо добавил он. - Коли я с Рязанью погодить решил, то и тут торопиться неча. Опять же и дожди того и гляди зарядят. Еще завязнешь где в дороге. А вот как снег выпадет, так прямо по первопутку тебя и отправлю. И все! - отрезал он. - И не прекословь!
- Отродясь слова тебе поперек не сказывала, - пожала плечами Ростислава. - Коль велишь готовиться, стало быть, учну готовиться. - И, провожая взглядом уходящего из светлицы отца, перекрестилась: "Вот и еще пару-тройку месяцев отсрочки себе выхлопотала".
Она вздохнула и, чтобы быстрее прогнать от себя грустные мысли о неизбежном возращении в Переяславль-Залесский, вспомнила о том, что именно она насочиняла отцу про события в далеком Рязанском княжестве.
"Вот будет забавно, если мои слова и впрямь правдой окажутся, - невесело усмехнулась Ростислава. - А впрочем, какая разница, кто там убивец, а кто страдалец. Главное, что отец мне поверил и отказался от похода на Рязань, а там… Там я еще что-нибудь удумаю. Ништо. Не пропадем", - ободрила она сама себя.
Свои хитрости она и за малый грех не считала. Никто же не спрашивал ее согласия, когда выдавал замуж. Сказали - надо, вот и все. На что уж отец всегда был потатчиком к старшей дочери, а тут и он не захотел хотя бы попробовать поговорить по душам.
А с другой стороны, о чем разговор-то вести? Это у дочек простецов жизнь невесть как сложится, а у княжеских иначе. Она еще в люльке качается, ее и от груди отнять не успели, а судьба уже известна - и за кого замуж, и когда. Ей самой и так изрядно свезло - почитай, почти до осьмнадцати годков невестилась, а ведь иных и в двенадцать лет, а то и того раньше под венец отдают.
Да и потом все заранее определено, до самой смерти. А коли супруга твоего костлявая раньше подстережет, у вдовы путей только два - либо в монастырь, либо, ежели сыновья малы, оставаться вдовствующей княгиней и ждать, когда они подрастут да когда молодая невестушка придет, чтоб свою власть утвердить. А далее все одно - монастырские стены.
Увы, но у нее, Ростиславы, детишек нет, и, случись что с Ярославом, дальнейшая дорожка известна… Впрочем, имелась и еще одна тропка, коя в Плещеево озеро вела. Страшно, конечно, только если призадуматься, то неведомо, что на самом деле страшнее - сразу на тот свет отправиться али заживо себя в темнице каменной похоронить? Ежели для нее самой такой выбор бы встал - как знать, как знать…
А вот обратно к отцу уже нельзя - не дочь, а вдова, пусть и молодая. Да и кто она в его тереме будет? Так, не пойми что. Повторно же замуж выйти - так не принято у князей "залежалым товаром" торговать. Да и кто на нее польстится - разве старик какой, а это значит из огня да в полымя. Ярослав-то хоть и суров, и зол, и несправедлив, и невнимателен, да много еще всяких "не", включая буйный нрав и тяжелую руку, но все-таки когда он на коне, да в воинской справе, да еще бравая дружина позади - тут уж у любой сердце в груди защемит. По первости, бывало, пару раз щемило и у нее.
Опять же взять - пусть и чужой, и сердцем далек, и мыслями, и отталкивал ее постоянно своими насмешками, когда она пыталась помочь советом, и руку на нее поднимал, а уж про податливых холопок, коих он сменил невесть сколько, и вовсе лучше умолчать, ибо не сосчитаешь, - но ведь муж. Другого-то нет и уже никогда не будет.
Хотя что об этом сейчас-то? Может, и будут еще дети. Ох как хотелось Ростиславе их иметь - маленьких, ласковых, ненаглядных. С ними и сердцу отрадно, и супротив всех несправедливых упреков, получаемых от Ярослава, устоять куда легче. Да и будущее тогда вырисовывалось совсем иное.
Ростислава упрямо тряхнула головой. Ладно, обождем до первопутка, а там…
И пошла в свою светелку - гордая, молодая, красивая, умная, но такая несчастливая.
* * *
Если же упоминать о молчании такого неустанного борца за справедливость, как Мстислав Удатный, то оно больше говорит о мудрости этого князя, чем о его нерешительности. К тому же, как мне думается, его в то время, скорее всего, гораздо больше занимали иные проблемы, напрямую связанные с Галичем, где вновь воцарился венгерский королевич Андрей…
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 121. Рязань, 1830 г.
Глава 2
Ингварь, сын Ингваря
Мне гибель не страшна. Я заявляю,
Что оба света для меня презренны,
И будь что будет; лишь бы за отца
Отмстить как должно.Вильям Шекспир
Душно было в просторном шатре. Душно и сумрачно, потому что слуг не допускали, а споры затянулись далеко за полночь и часть восковых свечей, окончательно выгорев, погасла. Те, что горели, находились на последнем издыхании, хотя и продолжали выжимать из себя неяркий грязно-желтый свет.
А еще было холодно. Поставленный в чистом поле шатер мог лишь сдержать порывы студеного сырого ветра, а вот согреть собравшихся в нем - увы. Жаровни с углями стояли давно остывшие, а поменять их нечего и думать - дров не было. К тому же то один, то другой из спорящих откидывал полог, выходя наружу или возвращаясь обратно, а суровый холодный ветер только того и ждал, радостно залетая внутрь.
Впрочем, как раз холода люди не замечали - не до того…
Князь Ингварь, возглавляющий это походное совещание и всего несколько месяцев назад перенявший от погибшего отца правление во граде Переяславле Рязанском, ныне пребывал в тяжких раздумьях. Последнее слово было за ним, и как он порешит, так тому и быть. Он же пока не знал, что предпринять. Бояре, собравшиеся еще засветло к нему на совет, судили-рядили и так и эдак, но мнений было много, предложения звучали самые разнообразные, и князь растерялся.
Причиной тому была его молодость и отсутствие опыта. От роду было ему неполных восемнадцать лет, хотя выглядел он куда старше. Темноволосый и кряжистый, он оставлял о себе впечатление двадцати - двадцатипятилетнего молодого, но уже заматеревшего телом мужчины. Вдобавок, чтобы казаться солиднее, Ингварь стремился всегда и всюду соответствовать высокому званию: степенно вышагивал, тщательно следил за своими жестами, чтобы были уверенные и властные. В разговоре же старался быть неторопливым и немногословным - как бы ни хотелось поспешать с надуманным, пусть даже оно давно созрело в голове, помнил, что поначалу надо дать выговориться другим, ибо так всегда вел себя отец.
Однако то, что до недавнего времени он, хоть и был самым старшим из братьев, ни разу не принимал ответственных решений, вселяло сейчас вполне понятную робость и боязнь за возможную ошибку, ибо отец его, Ингварь Игоревич, княживший до недавних пор в Переяславле Рязанском, не очень-то спешил привлечь юношу к участию в княжеских советах. А зачем? Ему и самому лишь четыре с половиной десятка. Правда, некоторые нутряные хворости стали уже ощущаться, но поддаваться им он не собирался, твердо вознамерившись помереть не ранее чем обженит последнего своего сына Олега, коему пока что исполнилось только четыре года.
Поэтому Ингварь Игоревич принял решение отправить своего первенца на самостоятельное княжение всего лишь полгода назад, после той злосчастной зимней охоты, когда от рук шатучих татей изрядно пострадал и едва не умер от ран гостивший у них в ту пору ожский князь Константин. Именно приключившееся с ним несчастье и навело старшего Ингваря на мысль о бренности всего живого. Ныне жив, а там кто ведает, когда господь приберет его к себе, так что лучше побеспокоиться о своих сынах загодя, пока сам в силах посмотреть, как будут править, да подсказать что-то, если понадобится.
Все прочие для самостоятельного княжения были слишком малы, а вот первенцу, Ингварю-младшему, он выделил в удел небольшой городок Зарайск, стоявший на реке Осетр. Для начала правления лучшего места и представить нельзя. Окруженный со всех сторон дремучими лесами городок был мал, а жители селищ, относящихся к нему, нрав имели тихий и спокойный, так что событий почти не случалось и никаких сложностей не предвиделось. Словом, еще до весеннего половодья уже не какой-то там княжич, а полноправный удельный князь Ингварь Ингваревич выехал в Зарайск. Пока обосновался, пока вник во все, пусть не до самых тонкостей, но более-менее основательно, прошла половина лета, и ничто вроде бы не предвещало беды.
Но в конце месяца зарева в его хоромы поздно ночью ворвался черный гонец. Одежда его была покрыта запекшейся кровью, а левая рука от самого плеча и до локтя была неумело замотана какой-то грубой серой тряпицей и плетью свисала вниз. Едва войдя в княжий терем и увидев вышедшего молодого Ингваря, гонец рухнул на половик, успев прошептать лишь два слова: "Беда, княже".
Более внятные сведения удалось получить от раненого дружинника лишь ближе к утру, когда он, периодически впадая в беспамятство от неимоверной усталости, поведал потрясенному Ингварю о том, что случилось на княжеском съезде близ села Исады в Перунов день.
Правда, в самом шатре, где пировали князья, воина не было, а потому, что именно там стряслось, он пояснить не мог. Зато как напали на них люди из боярских дружин князя Константина - видел воочию. Бились недолго, уж очень неожиданно и врасплох их захватили, но вислоусый старый Пожар, ходивший у Ингваря Игоревича в сотниках, успел повелеть ему и еще троим скакать в Зарайск и Переяславль Рязанский, дабы упредить домочадцев князя о случившемся, а сам с остатками дружины решил пробиваться к шатру, где находился Ингварь Игоревич с остальными князьями.
Что именно произошло с отцом молодого князя, равно как и с его боярами, дружинник не ведал, однако когда уже забирался на коня, то почудилось ему, что услышал он голос Ингваря Игоревича, и слово "предатель", выкрикнутое им, гонец запомнил накрепко. И хоть кому оно было адресовано - тоже неведомо, но, учитывая, что подлое нападение было организовано людьми бояр князя Константина, особо гадать не приходилось.
Первая мысль Ингваря - куда только подевалась недавняя степенность - немедля скакать к батюшке на помощь. Хорошо, что удержали старшие дружинники. И впрямь, сейчас это не имело смысла - коль жив, так сам, наверное, поспешает в свой град, а коли нет, чем тут поможешь? Следовательно, и ему самому тоже необходимо в Переяславль Рязанский.
Во-первых, дождаться возвращения отца или, на худой конец, выяснить, что с ним стряслось, а во-вторых - причем не дожидаясь возвращения, а сразу - предстояло начинать срочно готовить к обороне сам город. Ну и, в-третьих, - ободрить мать, Всеславу Мстиславну, а коль понадобится, то и утешить в горе. Опять же и братья меньшие там остались. Давид с Романом совсем большие, одному пятнадцать годков, другому четырнадцать. Глеб поменьше - ему этой осенью лишь десять минет, а Олегу и вовсе едва пятый пошел. И если что - хотя от мысли, что батюшка погиб, Ингварь и открещивался, но она все чаще и чаще приходила на ум, - то получалось, что удельный князь Зарайска в одночасье должен взвалить на свои плечи все огромное хозяйство отца.