Уходили в Переяславль налегке, но из полусотни дружинников, которых выделил сыну Ингварь Игоревич, отправляя его в Зарайск, молодой князь все-таки оставил с десяток во главе с самым опытным - кряжистым Костарем, наказав спешно собрать рать из мужиков близлежащих деревень. Дело это обещало быть долгим, а посему заняться им надлежало немедленно.
Собрав с бору по сосенке ополчение - три сотни кое-как вооруженных мужиков - и повелев утроить бдительность и осторожность оставшимся на страже Зарайска, Костарь через пару недель выехал вслед за Ингварем в Переяславль Рязанский. К тому времени о случившемся под Исадами Ингварь знал еще не все, но самое главное. Два князя-братоубийцы, из коих один Константин, а второй - родной брат Константина Изяслав, порешили умертвить всех прочих братьев, дабы одним княжить на рязанских просторах. Однако новоявленным каинам было не дано претворить в жизнь свой злодейский замысел, ибо у прочих князей дружины оказались тоже крепки и сумели дать злодеям достойный отпор. Правда, к превеликой печали, к тому времени лютые вороги уже успели порубить и Святослава, и Ростислава, и прочих князей, среди коих оказался и отец Ингваря.
Обо всем этом говорилось в послании князя Глеба Владимировича, чудом уцелевшего в этом побоище. Сообщал тот также, что тело Ингваря Игоревича, равно как и других невинно убиенных князей, будет погребено в белокаменном рязанском соборе Бориса и Глеба, и приглашал всю семью погибшего князя проститься с отцом. Особенно настойчив он был, зазывая к себе молодого Ингваря. А еще просил, ежели только объявится в его краях князь Константин-братоубийца, сумевший бежать от праведного возмездия, немедля заковать оного злодея в железа и с надежными людьми отправить его в стольную Рязань на справедливый княжеский суд.
Непонятным для Ингваря было одно - зачем Константин вообще появится в этих краях, и будет ли он один или же ему удалось удрать из-под Исад вместе с дружиной. Но на всякий случай повелел спешно укреплять городские стены, дабы злодей не смог внезапным штурмом взять Переяславль.
Уезжая на княжеский совет, его отец взял с собой почти всех бояр, оставив для бережения града лишь опытного воеводу Вадима Данилыча по прозвищу Кофа. Из молодшей дружины под начало Кофы Ингварь Игоревич выделил половину воев. Оно, конечно, две сотни не так уж много, но и не мало, ибо тут как посмотреть. К тому же молодой князь был уверен, что и ратников Константина тоже потрепали изрядно. Вдобавок не все же бояре ожского князя причастны к злодейству. Стало быть, силы должны быть равны, и ежели только князь-братоубийца объявится под стенами его града, то ему несдобровать.
Но ожидания Ингваря оказались напрасны. Уже через неделю он получил от Глеба новую весточку - пойман Константин и сидит в порубе. Судить же его рязанскому князю хотелось бы не единолично, а со своими сыновцами, коих осталось немало после невинно убиенных под Исадами князей. Те, что еще пребывают во младенчестве, - ясное дело, в судьи не годятся, а вот Ингварь и его братья - Давид и Роман - слово свое сказать должны. Поэтому Глеб и не стал самостоятельно учинять расправу, а решил дождаться всех, но в первую очередь княжат из Переяславля. В заключение же Глеб просил по возможности ускорить приезд, ибо рязанский народ волнуется и, чего доброго, может в одночасье сам порешить Константина-братоубийцу.
Отказаться от такого ответственного дела Ингварю и в голову прийти не могло. К тому же изрядно льстило то, что именовали его не просто князем Переяславля, полностью признав за ним все права на второй по величине после Рязани город в Рязанском княжестве, но и приятно намекали на большее, причем значительно большее. Писал Глеб, что своих сыновей господь ему не послал, и потому есть у него горячее желание взглянуть на будущего рязанского князя, под чью руку со временем несомненно перейдут все земли. Время же это, по всей видимости, не за горами, ибо ныне сам Глеб изнемогает телом от ран, полученных под Исадами, а душой от великой скорби по безвременной кончине двухродных братьев, так что…
За сборами прошло еще три дня. На четвертый, рано поутру, Ингварь с Давидом и Романом, сопровождаемые Вадимом Данилычем Кофой и полусотней дружинников, должны были отправиться на трех лодьях вниз по Оке, но тут прискакал еще один гонец.
На сей раз вести от князя Глеба пришли тревожные. Извещал он своего сыновца о том, что вышла под стены Рязани Константинова дружина, такая же богопротивная, как и возглавляющий ее Ратьша, а с нею вместе пришли и дикие язычники с далекого севера, закованные в железа, которых Константин и навербовал именно для Исад. Да с ними вместе разбил стан под рязанскими стенами еще и степной народец во главе с половецким ханом Данилой Кобяковичем. Требуют они вернуть им своего князя, вынув его из поруба, иначе грозят штурмом стольного града. У него, Глеба, воев довольно, но еще лучше было бы, если бы пришел со своими людишками Ингварь Ингваревич, дабы задать осаждающим такую трепку, чтоб из-под стен Рязани не ушел ни один человек.
Пришлось вновь откладывать отъезд и отряжать во все концы своего удела дружинников для сбора ополчения. Но не прошло и седмицы, как на взмыленном коне в Переяславле появился новый гонец. На сей раз им оказался Константинов боярин Онуфрий, про которого Глеб еще ранее писал, что сей честной муж к злодейским помыслам своего князя никаким боком непричастен.
Поведал боярин, что ожский князь, коему не иначе как подсоблял сам сатана, выбрался-таки из поруба, а воевода Ратьша со своими людьми и вместях с северными язычниками и погаными нехристями из половецкого войска сумели взять Рязань. Ему же, Онуфрию, удалось ускользнуть только чудом, притворившись поначалу мертвым. Вместе с ним бежал и еще один боярин по имени Мосяга, так что если он уйдет от погони, то по приезде в Переяславль непременно подтвердит сказанное.
Ингварь не сразу, но узнал Онуфрия. Тогда зимой, когда Константин приезжал звать его отца на встречу всех князей под Исады, с ним тоже был этот боярин. Молодой князь хотел было задать вопрос о том, как случилось, что один из самых ближних бояр ожского князя ничего не ведал о преступных замыслах своего господина, но не успел. Поначалу это казалось не совсем удобным - боярин только с дороги, а спустя день Онуфрий, не дожидаясь расспросов, сам завел разговор на эту тему, пояснив, что он как раз с зимы впал у князя в немилость. Константин перестал ему доверять, а самому догадаться о жуткой задумке князя Онуфрию и в страшном сне не могло присниться. Для вящей убедительности старый боярин то и дело целовал золотой наперсный крест и горячо божился, что говорит сущую правду.
Опять-таки все тот же Онуфрий рассказал, что безбожный Константин, еще до того как угодить в поруб к князю Глебу, успел учинить новое злодейство, отправив своих воев по рязанским градам, дабы они беспощадно вырезали все потомство братьев, вне зависимости от возраста.
Поначалу ужаснувшийся Ингварь усомнился в словах боярина - слыхано ли такое, - однако вскоре получил подтверждение от купцов, которые рассказывали, будто сами слышали от ратников, прибывших в град Кир-Михаила за его сыновьями, как те громко похвалялись, что они посланы от князя Константина, а чуть погодя такое же сообщили и пронские купцы. Правда, по их словам, малолетнего Святослава никто не давил, как детей Кир-Михаила, а он сам будто бы угорел в баньке, собираясь к своему стрыю, но догадаться, кто недосмотрел за княжичем, было несложно. А в дополнение пришла весточка из Белгорода о маленьком Федоре Юрьевиче, которого попросту зарезали.
Вот и получалось, что тут либо самому покорно ожидать смерти, как в старые времена князья Глеб и Борис, либо дать отпор. Вот только Ингварь был не один, и кому, как не ему, защищать своих меньших братьев? Да и терновый венец святомученика его, честно говоря, ничуть не прельщал.
Однако оказать пассивное сопротивление означало лишь отсрочить неминуемую гибель. Во всяком случае, именно так говорил ему отец, когда обучал играть в шахматы. "Кто нападает, может проиграть, но кто только защищается - проиграл изначально", - частенько повторял он сыну. Следовательно, предстояло незамедлительно готовить дружину и собирать ополчение, чтобы успеть выступить самому, упреждая рязанского каина, благо последний вроде бы не спешил показать свой волчий оскал, а поначалу прислал послов с просьбой выдать боярина.
Да ведь что удумал - отписал, будто именно Онуфрий был в числе тех, кто по уговору с Глебом убивал несчастных князей, а сам Константин, мол, пытался спасти его отца, да не успел. Ишь какой ловкий - решил с больной головы на здоровую свалить. Вот только люди лгут - иглу в щель не подоткнешь, а этот сбрехал - целое бревно подсунешь. С какого такого перепоя Онуфрий к чужому князю прислушался бы?! Да мало того, выходит, он еще и от своего утаил - вовсе уж несуразица!
Но перечить послам Ингварь не стал, отделавшись отговорками, что боярина в Переяславле нет. Поначалу молодой князь, памятуя о том, перед ним стоят возможные убийцы его отца, хотел вовсе отказаться говорить с ними, а вместо того вытолкать их взашей, да еще остричь им бороды, но опытный в таких делах Вадим Данилыч уговорил поступить иначе, похитрее. Дескать, с волками жить - по-волчьи выть, а посему, пока рать не готова, лучше сделать вид, что смирился и всему поверил. Ну а на нет и суда нет.
Меж тем сам Кофа и ряд дружинников спешно принялись обучать пеших ратников элементарным азам воинской науки, а Ингварь, списавшись с материнской родней, отправил в Черниговское княжество, куда уж точно не сумеет дотянуться князь Константин, и свою мать Всеславу Мстиславну, и своих меньших братьев, оставив при себе лишь одного Давида - в пятнадцать лет пора привыкать к княжеским делам.
Едва проводил семью, как тут новое посольство. На сей раз с предложением в знак того, что Ингварь не держит зла на своего двухродного стрыя, составить с ним ряд. Глянул Ингварь опять же для виду в предложенную на подпись грамотку, да чуть не ахнул. Предлагалось ему с братьями Переяславль, Зарайск, Ростиславль и все селища, деревеньки и починки подле них принять в держание из рук рязанского князя.
Это как же так?! Выходит, он своему уделу после подписания вовсе не владетель?! Не-эт, такое подписать - себя вовсе не уважать, а коль ты сам себя не уважаешь, то чего тогда от прочих требовать? И вновь пришел на выручку боярин Кофа.
- Такое враз не примешь - тут все обговорить надобно, - миролюбиво заметил он послам, а те и рады стараться.
Мол, указания у них от князя Константина имеются, так что ныне промеж себя все обговорите, а завтра, коль с чем не согласны, давайте вместе обсуждать. Список же можно и перебелить, составив новый, где будет окончательно указано, что да как.
- А ежели с ентим не согласны? - ткнул перстом в слово "держание" Вадим Данилыч.
Молодой посол лишь плечами пожал. Дескать, о многом дозволил ему говорить рязанский князь, во многом он может уступить в угоду Ингварю, но вот прописать в свитке владение вместо держания прав у него нет. И снова выручил Кофа. Заметили они или нет, как властно удержал боярин молодого князя за локоток, остановив его порыв немедля разодрать грамотку и бросить обрывки в ненавистные лица послов, трудно сказать, но на ответ Вадима Данилыча, что надо крепко все обдумать, отреагировали спокойно.
А наутро сам Ингварь, с трудом сохраняя хладнокровие, но твердо держа в памяти мудрый совет сдерживаться что есть мочи, ответил, что надо бы отложить подписание до личной встречи с Константином. Уж очень ему охота самолично узнать у своего двухродного стрыя, за что он так разъярился сердцем на своего сыновца, коли решил в одночасье лишить его всего владения.
- Может, тогда прямо с нами до Рязани проедешь? - предложил посол.
- Распутица на дворе, - вздохнул Ингварь и ядовито усмехнулся. - Приеду весь чумазый, а мне теперь по милости князя Константина бережливым быть надобно. Нет уж. Вот грянут морозы, выпадет снег, тогда пусть и ждет меня по первопутку.
На том послы и укатили.
А осень в этом году изрядно припозднилась, потому первопутка, хотя оно было бы куда сподручнее для ратей, дожидаться не стали, выступив еще в распутицу. Кофа предлагал чуток обождать - еще седмица, а там зимушка-зима все одно возьмет свое, так что к чему грязь месить, - но на сей раз Ингварь настоял на своем:
- Вот и князь Константин тоже так мыслит, что покамест холодов нет - и начала нет, а тут мы ему яко снег на голову.
- Яко снег… - уныло протянул Вадим Данилыч, глядя на падающие и тут же тающие снежинки.
Однако резон в рассуждениях молодого князя имелся - и впрямь, в ратном деле неожиданность дорогого стоит и может окупить все трудности, связанные с передвижением рати по непролазной грязи, а потому назавтра войско выступило.
План был таков. Для начала предполагалось захватить стоящий на пути к столице Ольгов и родовую вотчину Константина - Ожск, с каковыми, особенно если удастся внезапно подступить к стенам и взять их изгоном, проблем не предвиделось. Сами по себе городки были маленькие и особого значения не имели, но, во-первых, у людей под началом Ингваря благодаря этим победам появится чувство уверенности в воинском мастерстве князя, который ими командует, да и в самих себе тоже.
Во-вторых, потери ратников при взятии этих городов, конечно, неизбежны, но зато оставшиеся смогут не только изрядно пополнить запасы, но и улучшить свое вооружение за счет захваченных трофеев. К тому же урон в людях можно было бы восполнить ольговцами и ожцами - навряд ли все горожане смирились с тем, что они ныне попали под власть каина.
В-третьих же, узнав о случившемся, Константин не станет отсиживаться за толстыми бревенчатыми стенами Рязани, а решит непременно выйти в поле, дабы дать бой. Ну а далее все решит божий суд, ибо не должен попустить господь-вседержитель неправды и даровать братоубийце победу.
С этими соображениями, высказанными умудренным опытом Вадимом Даниловичем еще до похода, согласились все принимавшие участие в обсуждении, и Ингварь с легким сердцем порешил, что так тому и быть.
Непредвиденные осложнения начались почти сразу же, едва наспех собранное войско, состоящее из двух тысяч пеших ратников и пятисот всадников, достигло первой своей цели - Ольгова. Поначалу предполагалось взять град изгоном, внезапно, подойдя к нему затемно, но не вышло - ждали их.
Значит, предстояло брать на копье, благо, что и это было предусмотрено. С рассветом Онуфрий, который еще в начале лета сидел в нем воеводой, повел их оглядывать городские укрепления, желая указать, откуда половчее зайти, но и тут вышла промашка. Там, в Переяславле, боярин уверенно говорил, что надо заходить со стороны Оки. Дескать, именно там наиболее обветшалые стены, которые давно нуждаются в ремонте, а одна из башен из-за прогнивших бревен и мягкого грунта и вовсе дала угрожающий крен по направлению к реке.
- Плечиком подпереть, гнилушки и развалятся, - разглагольствовал он, пока они не дошли до нее.
Дальше он уже ничего не говорил, умолк и лишь оторопело взирал на те разительные изменения, которые успели произойти.
Сразу было видно, что конец лета и вся осень не были потрачены людьми князя Константина бесцельно. Сотни мужиков, собранные им с окрестных деревень, навезли земли, заново углубили ров, чуть ли не повсеместно освежили островерхую кровлю над самими стенами, подновили, а кое-где и вовсе заменили старые ветхие ряжи, засыпав их утолоченной глиной.
Словом, потрудились на славу.
Результаты этой работы теперь предстали перед Ингварем. Новые, аккуратно подогнанные бревна то тут, то там чуть ли не светились, прочно усевшись среди серых и старых, но тоже прочных дубовых кряжей. Более того, башни были не только отремонтированы, но еще и изрядно надстроены.
- Плечиком, сказываешь? - усмехнулся Кофа, с упреком глядя на Онуфрия. - Можно и плечиком, токмо у нас в дружине Святогоров отродясь не водилось. Рази что тебе самому ее своим плечом подтолкнуть. Как, согласный?
Пристыженный боярин лишь развел руками.
- Кто ж ведал? - уныло протянул он.
Оставалось только осадить и взять на измор, но и тут досада - нельзя. Об этом наглядно свидетельствовали опустевшие городские посады, которыми осаждающие занялись первым делом. Нет, кое-где сыскались людишки, однако не больше десятка, да и то пребывающие в таком возрасте, когда не очень-то боишься пленения с последующей продажей. Причина проста - кто же их купит? А раз прочим жителям хватило времени укрыться в детинце, уповать на то, что гонцы с предупреждением не ускакали в Рязань, было глупо.
Одна надежда - ополчение за день не соберешь и за два тоже. Тут не меньше двух седмиц возиться надо, а по такой грязи и все три, если не месяц. Учитывая, что с одной дружиной князь ратиться не станет, получалось, что время у них есть, хотя излиха мешкать тоже не стоило.
Ну а пока везут пороки, изготовленные загодя, но застрявшие в грязи, пришлось дозволить ратникам поживиться добычей в посадах. Правда, добра в домах осталось маловато - самое основное убежавшие под защиту городских стен Ольгова прихватили с собой, но мужики из Ингваревой рати тем не менее сумели разжиться кое-каким скарбом.
В хозяйстве ничего лишним не будет, а потому брали чуть ли не все подряд, особенно железное - ухваты, топоры, горбуши, медяницы. Тут и там возникали споры за забытые хозяевами лады, за старую, изрядно замусоленную и залапанную полсть. Какой-то счастливчик, воровато озираясь, ухитрился засунуть в свой холщовый мешок оставленное ольговской молодкой копытце и, торопясь, пихал туда же никак не помещающуюся сукмяницу. Другой, рядом с ним, не успев ухватить ничего путного, с досадой совал за пазуху изрядный кус востолы. А за брошенное впопыхах нерето два мужика и вовсе устроили что-то вроде состязания по перетягиванию каната.
Жители посадов мрачно наблюдали за происходящим с крепостных стен, сокрушенно вздыхая и сквозь зубы отпуская очередное незатейливое ругательство. Из них напутствие подавиться чужим добром на фоне остальных выглядело наиболее миролюбивым и благожелательным…