Дружинников для сопровождения послов Константин постарался отобрать преимущественно из прончан - к примеру, того же Юрко Золото, а также тех, кто был на суде и в точности знал, что Гремислав ныне давно никакой не боярин, не дружинник и вообще на службе князя не состоит. Когда князь предварительно растолковал Юрко причины, по которым поднялись на мятеж его земляки, то тот поначалу даже не поверил, но затем, обозвав их всех пирожками без никто, пообещал вразумить кое-кого по-свойски, что они не правы.
Что такое "по-свойски", а главное, какой смысл вкладывает в это сам Золото, Константин, конечно, не знал, но догадывался - уж очень энергично сжимались и разжимались пудовые кулачищи парня. Пришлось взять с Юрко роту, что он никого не ударит, ни с кем в драку не ввяжется, а также объяснить, что он хоть и не посол, но сопровождающее их лицо, а потому представляет самого князя. Ну какое может быть кулачное толковище?
Юрко осознал и обещал.
Правда, вернувшись, он заявил князю, что во второй раз ехать туда отказывается и теперь появится в Пронске только после того, как князь снимет с него роту, поскольку некоторые иных языков, помимо доброго кулака, вовсе не разумеют, а по-свойски ему с ними говорить запрещено.
Пришлось оставить в лагере.
Впрочем, для должного пропагандистского эффекта хватило и первого посольства, а также их подробных рассказов о вине Гремислава и о суде над ним. К этому времени ядовитый воинственный угар, отравивший горячие головы прончан, медленно, но верно рассеивался, горожане начинали изумленно оглядываться по сторонам и понимать, что они натворили. А получалось у них, что они, как последние дурни, поверили убийце и насильнику. Ныне же исходя из требований князя получалось, что, оказывается, и малолетнего двухгодовалого Александра Изяславича он не только соглашается оставить, но и сам не горит желанием забирать его в Рязань.
На этом фоне требование Константина о присяге на верность и вручении княжичу града лишь в держание как-то уже и перестало задевать их гордость. Да и то взять - ныне он совсем дите, а значит, все равно вместо него станут править бояре. И какая разница, будут ли они местные или из Рязани? Если уж так разбираться, то с чужаками-то куда проще - не так драть будут, потому как побоятся. То есть и тут выходило хорошо.
А из-за чего ж тогда весь сыр-бор?!
Сомнения, правда, у них оставались. Уж больно мягко стелет князь. Как бы на этой перине жестко спать не пришлось. Все ж таки что ни говори, а бунт есть бунт. Кто-то все равно должен отвечать, так вот как бы Константин Владимирович не сменил милость на гнев, после того как войдет в город.
Однако рязанский князь в присутствии многих видоков из пронского посольства, прибывшего с ответным визитом в его стан, еще раз повторил все свои слова: и про безнаказанное отпущение всех прошлых грехов, и что не станет искать виновных, благо, что самый главный, который сбил всех с толку, давно известен - Гремислав.
А что касаемо убытков, то и тут возьмет он с града по-божески. Ничего ему не надо, только людишек в помощь на земляные работы, да харч войску, да еще добрых мастеровых, дабы они подсобили поставить на Хупте, чуть выше ее впадения в Ранову, новый град, который предназначен для вящего бережения пронских жителей от половецких набегов. На том он и икону целовал, и на мече поклялся. Получалось, есть надежда, что если он порушит свою клятву, то либо Перун-громовержец, либо Илья-пророк, но кто-то из них Константина непременно приложит так, что мало не покажется.
Торжественный въезд в город князя и его дружины порешили учинить завтра, чтоб все как положено, чин чином, с попами, хоругвями и иконами, дабы в грязь лицом не ударить. На том и разъехались - прончане в свой град, встречу готовить, а Константин с отцом Николаем завалились пораньше спать - завтрашний день обещал быть напряженным, а посему нужно было хорошенечко отдохнуть.
Однако наутро приключился казус. Оказывается, минувшей ночью произошли кое-какие изменения, и теперь двое городских ворот были открыты нараспашку, и возле каждых вместо пронской стражи, которая невесть куда делась, откуда ни возьмись, стоят сурового вида молодцы из княжьего войска. И взгляд у них такой, что не подступишься. Да еще и мечи наголо.
"Ну вот и все. Сорвал, видать, с себя Константин личину доброты да милости. Теперь держись", - боязливо перешептывались горожане, а у самих один вопрос в глазах: поруб, полон иль сразу резать учнет?
Многие, схватившись за голову и кляня себя за забывчивость, начали припоминать, как он тут несколько лет назад лютовал вместе со своим братцем Глебом. Одно лишь отличие и имелось - тогда его братец всем заправлял, а ныне он сам. Хотя полно - может, и тогда братец в его подручниках ходил, только они этого не приметили? Ну да, ну да, судя по тому, как он ныне все хитро измыслил, наверное, и тогда он исподтишка всем командовал, а Глеб так, для виду лишь был.
В это утро не только в главном белокаменном храме Архангела Михаила, но и во всех деревянных церквях города народу было не протолкнуться. Надеяться на Михаила-воителя больше не имело смысла, так что теперь каждый норовил поставить свечу божьей матери, которая слывет заступницей за весь людской род. Помимо этого каждый причастился, успев покаяться в грехах. Особенно искренне каялись в главном - излишней доверчивости.
Но делать нечего, и после недолгого совещания решили сделать вид, что ничего не произошло, и поступить как договаривались еще вчера, то есть выйти князю навстречу с изъявлением покорности, с хлебом-солью на расшитых рушниках и выставив впереди священников, каждый из которых держал бы в руках святой образ…
Двинулись…
А в это время, сидя в своем княжеском шатре, Константин распекал понурого, с опущенной головой верховного воеводу Рязанского княжества. Правда, на сурового военачальника Вячеслав в эти минуты походил слабо. Даже на бесшабашного спецназовца тянул не очень-то. Скорее на мальчишку, чей спрятанный дневник с добрым десятком двоек был неожиданно найден рассерженным отцом.
- Мало того что ты все бросил и втихую сбежал из Рязани, так ты еще и здесь мне ухитрился напакостить! - орал Константин, будучи не в силах сдерживаться и поминутно переходя на такие выражения, которым немало подивились бы даже бывалые одесские грузчики в порту.
- Я же говорю - не тайком. Константину поручил за городом смотреть, - уныло пробубнил Славка.
- Да за ним самим еще смотреть и смотреть! Он же молодой совсем!
- Ну сказал же - за Ратьшей еще послал. Даже подсчитать все успел. День на дорогу. День на сборы. День назад. Всего три. А я только на вторые сутки уехал. Так что Константину всего-то денек и остался одному порулить.
- А потом?
- А потом будет шикарный сплав зрелого опыта и бесшабашной молодости, - оживился Вячеслав. - Любая армия мира усохнет от зависти. Да и спокойно везде, - развел руками он. - Тезка твой ростовский жив - мне об этом рассказывал один купец буквально перед моим отъездом…
- Бегством! - рявкнул Константин.
- Нет, отъездом, - поправил воевода и в свою очередь возмутился, хотя и запоздало: - И вообще, вместо того чтобы сказать спасибо за взятый город, ты меня вот уже два часа костеришь на чем свет стоит. Хороша благодарность.
- Тьфу, идиот! - в сердцах сплюнул Константин. - Да тебя за одно это взятие убить надо. Вначале все мне запорол, а потом еще нагло залез ко мне в шатер и замяукал: "Сюрприз, княже". За один такой сюрприз тебя надо сразу и четвертовать, и повесить.
- Не получится, - после некоторого раздумья заметил Славка. - Если четвертуешь, то вешать уже станет не за что.
- А тебя и так не за что! Головы-то на плечах нет! - не остался в долгу Константин.
- А чем же тогда я ем? - искренне изумился Славка. - И потом опять же шапка. Ношу ведь!
- Это не доказательство, - безапелляционно заявил князь. - И вообще - скройся с глаз моих долой, а то ненароком зашибу.
- Хотел как лучше, - забубнил тот обиженно. - Рассчитывал тихонечко подъехать к лагерю, поднять свой спецназ, до утра отоварить стражу, взять город, расставить на все посты наших людей и идти будить дорогого любимого князя. Я ж чего думал-то, - оживился он. - Ты усталый, измученный, полночи катаешься по кровати, все ломаешь голову, как взять город. Засыпаешь, изнуренный проблемами, только к утру, а я тебя бужу и говорю: "С днем рождения, дорогой княже".
- С каким еще днем рождения? - недоуменно уставился на воеводу Константин. - У меня он в октябре.
- Как?! - остолбенел Славка и сокрушенно схватился за голову. - Ну точно, перепутал, - простонал он. - Это же у отца Николая в июле. Ах я балда! - Впрочем, он на удивление быстро оправился и гордо заявил: - А город я все-таки взял.
- Да он и так моим сегодня бы стал! - простонал князь. - Все уже договорено было. Меня ж хлебом-солью должны были встретить.
- Это все слова, - авторитетно заметил Славка. - Знаю я этих прончан. Куда лучше для надежности его взять самому.
Константин, перестав метаться по шатру, подошел поближе к воеводе и некоторое время внимательно, с выражением глубокой задумчивости на лице его разглядывал. Спустя минуту он устало вздохнул и вынес окончательный диагноз:
- Клинический идиот. Настолько безнадежный случай, что тут может помочь только гильотина.
- А может, вначале терапевтически? - робко предложил Славка. - Чего уж так сразу на радикальные меры переходить? Ну погорячился человек. Но ведь исключительно из добрых чувств.
- А что бы ты сказал, если бы кто-то из добрых чувств поджег свой дом, чтобы избавиться от клопов?
- Его проблемы, - пожал плечами Славка. - Ему ж на улице спать придется, так что я тут ни при чем.
- Да ты, зараза, мой дом запалил! - взвыл Константин.
- Зато клопов не будет, - обрадовал князя воевода и быстро уклонился в сторону.
Массивный кубок из серебра просвистел мимо его уха.
- Подарок, что ли? - недоуменно переспросил воевода у Константина и вновь отпрыгнул в сторону, поэтому и вторая попытка попасть оказалась неудачной. - Так я от тебя с целым сервизом выйду. Нет, мне, конечно, приятно, дари, пожалуйста, - заторопился он, пристально наблюдая, как князь вертит в руках последний кубок. - Только я за тебя волнуюсь. Сам-то из чего пить станешь?
- Сколько трупов? - Константин отставил кубок в сторону.
- Вот с этого и надо было начинать, - удовлетворенно заметил Славка. - Только не надо мне говорить, что тебе лучше знать, с чего начинать. Ты не папаша Мюллер, хотя временами, вот как сегодня, здорово на него похож, а я уж точно не штандартенфюрер Штирлиц.
- Ты не юли. Я спросил, сколько трупов осталось после твоих орлов?
- Да ни одного. Даже тяжелораненые и те отсутствуют.
- Это среди твоих, а я имею в виду городскую стражу, - уточнил Константин.
- Обижаешь, княже. Я же сам стариной тряхнул, - развел руками воевода. - И потом это не Северный Кавказ, а наш русский город. Можно сказать - свои, только временно заблуждающиеся.
- Короче! - рявкнул Константин.
- Если короче, то так, - заторопился с пояснениями Вячеслав. - Значит, пару ребер одному гаврику сломали по причине явного непонимания им создавшегося момента, но он сам виноват. Ему русским языком трындят, что Гитлер капут, а он брыкается. Ну и еще одному руку вывихнули, да и ту уже вправили. И все. Но я их накажу, - торопливо произнес он.
- Их-то за что? - буркнул Константин. - Если уж наказывать, так не в меру услужливого командира.
В это время в палатку осторожно заглянул отец Николай.
- Там процессия идет. Уже из ворот вышла. Надо бы тебе, княже, навстречу к ним…
Константин с тяжким вздохом подался на выход. А торжественная процессия горожан с повинной головой подходила все ближе и ближе.
- Ох, что сейчас будет, - пробормотал князь вполголоса, но деваться было некуда.
Впрочем, его опасения оказались напрасными. О ночном взятии города никто из горожан так и не заикнулся, не говоря уж о том, чтобы упрекать Константина в нахальном нарушении договоренностей. Вначале было не до того - все ждали, что будет делать рязанец, страшась, что он начнет лютовать. А уж потом не спрашивали по принципу: "Не буди лихо, пока оно тихо". Коли князь молчит, то и мы промолчим.
И лишь к вечеру, на пиру, один из изрядно выпивших дядек-пестунов малолетнего княжича Александра не выдержал и все-таки спросил Константина, на кой ляд ему понадобилось ночное нападение. В просторной трапезной мгновенно воцарилась гробовая тишина. Все ждали ответа рязанского князя. Но Константин не был застигнут врасплох.
- А для того я содеял оное, - взял он вину воеводы на себя, - дабы вы все воочию уразумели, что ежели бы я восхотел град ваш поять, так он лишь до первой ночи и устоял бы, а далее… - Он многозначительно усмехнулся. - Далее все узрели бы, что нет таких градов на Руси, кои мой славный воевода на копье взять бы не смог. - И, наклонившись к сидящему рядом Вячеславу, шепотом добавил: - Жаль только, что он не всегда спрашивает на это разрешения у своего князя.
- И мне жаль, - тихо подтвердил Вячеслав, пообещав: - Но ты не волнуйся, я его предупрежу… на будущее. - Он поторопился сразу же сменить тему и, глядя невинными доверчивыми глазами на Константина, невозмутимо заметил: - А мед мне у них больше всего вишневый по вкусу пришелся. - И воевода тут же простодушно предложил: - Тебе налить?
* * *
Уже в самом начале своего становления князь Константин порой находил совершенно гениальные решения, как это было, например, в случае с Пронском. Практически решив все вопросы с мятежным городом мирным путем, Константин отпускает посольство, но этой же ночью неожиданно для всех отдает приказ и берет град на копье, то есть штурмом.
Владимиро-Пименовская летопись утверждает, что жертв не было вовсе, Суздальско-Филаретовская говорит, что произошло нещадное избиение. Трудно сказать, кто из летописцев прав - скорее всего, истина, как всегда, лежит где-то посредине, - но вне зависимости от количества погибших чисто стратегически рязанский князь несомненно выиграл. Такая блистательная демонстрация боевой мощи своего войска настолько шокировала жителей Пронска, обычно склонных к проявлению сепаратизма, что они раз и навсегда зареклись прибегать к мятежам и бунтам. Более того, как бы плохо впоследствии ни складывались дела у властителей Рязанского княжества, в Пронске они всегда находили самую горячую поддержку.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 146. Рязань, 1830 г.
Глава 23
Белые вороны Ряжска
Судьба всегда наносит удары ниже пояса.
Эдуард Сервус
- Слушай, а сейчас речка вроде бы стала намного шире, чем в наши времена, - задумчиво произнес Вячеслав, стоя на высоком обрывистом берегу полноводной Хупты, неспешно несущей свои воды в Ранову.
- Не стала, а была, - поправил его Константин. - Ты, Слав, постоянно путаешь времена глаголов.
- Запутаешься тут, - вступил в разговор Минька, стоящий чуть сзади и тоже любующийся речной гладью родной реки. - То, что у нас было, здесь только будет, а то, что… тьфу ты, я опять сбился. Какое время правильное, какое нет - кошмар.
- А ты поменьше вспоминай, а глаголы употребляй во времени настоящем, вот и не будет путаницы, - мягко посоветовал отец Николай и, обратившись к Константину, с еле уловимой долей иронии уточнил: - Стало быть, здесь ты и будешь свою ностальгию тешить, княже?
- И не ты, а вы, - тут же поправил священника Вячеслав, вступаясь за князя. - В смысле, мы все. И потом, что он, не может на княжеские деньги позволить себе маленький каприз? В конце-то концов, он же не "новый русский" - честно заработал свои гривны, так что куда хочет, туда и тратит.
- На этот маленький каприз будут израсходованы такие бешеные деньжищи, что просто жуть берет, - не согласился священник. - Лучше бы ты на них храмы подновил да новый выстроил - в честь своего спасения от Глеба с Хладом. И не все мы градом оным любоваться станем. Я вот - нет, ибо никогда ему не быть тем местом, из которого я в это время прибыл. Все иное - люди, строения… Даже природа не такая. Вон какая полноводная река. Она ж вовсе на Хупту не похожа. В наши дни ее разве что с Проней сравнить можно. А какие леса раскинулись вокруг. Я таких совсем не помню.
- Кое в чем ты прав, отче, - миролюбиво заметил Константин. - Вон и в песне рекомендуется не возвращаться в прежние места, ибо даже если пепелище выглядит вполне, не найти того, что ищешь, ни тебе, ни мне. Зато с другой стороны взять - заблуждаешься ты, батюшка, причем крепко, поскольку Ряжск - не каприз, не моя прихоть и не наша ностальгия, хотя она, конечно, тоже присутствует. Это южная крепость, оберегающая Пронск от набегов половцев.
- А ее саму кто убережет? - усмехнулся отец Николай.
- Со временем поставим еще одну, только намного дальше, - пояснил Константин. - Так и будем ползти к югу, потихоньку да помаленьку. И насчет больших затрат ты тоже заблуждаешься. Я на Ряжск куну израсходую, а через десять лет каждая из них мне гривной вернется. Поэтому у меня, в отличие от верховного воеводы, это не каприз, а разумное вложение капитала.
- А у меня что за каприз? - возмутился Вячеслав.
- Мстительный, - ехидно ответил Константин. - Или тебе напомнить, вождь краснокожих?
Воевода от последних слов стушевался и лишь неловко передернул плечами. Крыть было нечем.
Не забыл Вячеслав подробностей своего первого пребывания в этом городе. Не забыл он и того мужика, который при всем честном народе нагло столкнул его в ледяную лужу, затем кинул в поруб, а потом еще и требовал пеню за сором. Да и о стреле, которую ему всадили в руку во время побега, Вячеслав тоже не запамятовал, так что уже к середине веселого застолья он успел углядеть своего обидчика. Углядел и даже весело подмигнул ему. А тот, ничего не подозревая, подмигнул в ответ, да еще и приосанился, принявшись горделиво оглядываться по сторонам - все ли из сидящих узрели, как он, боярин Паморок, перемигивается с верховным воеводой рязанского князя.
Вот только под самый конец, когда пришла пора расходиться, ему стало не до веселья, поскольку воевода, улучив момент, сумел не только незаметно оттащить его в укромную галерейку, но и шепнуть ему на ухо:
- А не пришла ли пора, боярин, уплатить мне пеню за сором и поношение?
- Да нешто я бы посмел?! - испуганно пролепетал тот, когда до него дошел смысл сказанного, и он, просительно улыбаясь, заверил Вячеслава: - Путаешь ты, воевода. Оно и понятно, меды у нас в Пронске добрые, и не такого молодца, как ты, одолеть возмогут.
- Меды добрые, особенно вишневый, - покладисто согласился Вячеслав. - Вот только я ничего не путаю. А коль у тебя с памятью худо стало, то я тебе сам прошлую весну напомню. Стою я, значит, никого не трогаю, и вдруг…
Поначалу Паморок еще продолжал недоверчиво улыбаться, но воевода выкладывал одну за другой новые и новые подробности, и круглое лицо боярина понемногу мрачнело, все отчетливее напоминая о его прозвище. Под конец он не выдержал и рухнул на колени, взвыв в полный голос:
- Не губи, боярин. Не ведал я, кто ты таков, вот и…