"Мигарь" был самым быстрым, и в пикировании с ним ни один "Мессер" не потягается. К тому же пикирует "МиГ" чисто – "самолет как в масле: ни тряхнет, ни вздрогнет, ни стукнет".
А крутое пике определяло, по сути, вертикальную маневренность – "мигарь", набирая скорость при снижении, получал резкий прирост скороподъемности.
Атаковав противника сверху, "МиГ" после пике уходил крутой "горкой" вверх, чтобы вновь занять выгодную позицию для атаки.
Причем и "горки" у него получались круче, и оторваться пикированием "Мессершмитту" от "МиГа" было куда сложнее.
Именно на эти прелести "мигаря" напирал Жилин, знакомя пилотов с новой машиной. Впрочем, и об изъянах он тоже не умалчивал.
А вывод Иван делал простой: на "МиГах" можно – и нужно! – лупить фрицев в хвост и в гриву.
Аэродром находился в захолустье, в стороне от главных магистралей, поэтому "Мессершмитты" с "Юнкерсами" редко показывались в небе.
Сколько продлится "учебка", когда немцы спохватятся и возьмутся за них всерьез, Жилин не знал, а потому торопился, приучая пилотов 122-го ИАП к тем "ноу-хау", о которых имел понятие: как держать строй "кубанская этажерка", как наносить "соколиный удар", качаться на "скоростных качелях", бить "ножницами" и прочая, и прочая, и прочая.
"Соколиным ударом" пользовались американцы, называя этот прием "Ударил-убежал". Он был прост по схеме: летчик, имея преимущество в высоте, атаковал цель в пике, на большой скорости и уходил "горкой" вверх. Но прием требовал от пилота мастерства – надо было точно поразить врага в короткие мгновения.
Времени для глубокого изучения предмета просто не было, новую тактику 122-й полк постигал буквально на лету, благо все "МиГи", на удивление, были оборудованы рациями. Шипучие и трескучие, они требовали настройки и умелых рук инженера, но все же доносили голоса. И то хлеб…
Матчасти хватило на три полных эскадрильи. Они смогут сделать столько вылетов, насколько хватит высокооктанового бензина в цистернах, а те были далеко не полными. Боеприпасов вроде в достатке.
Весь понедельник Жилин гонял пилотов, разбив всех на пары и четверки. Его ведомым становился то Алхимов, то Ерохин, то Челышев.
К работе двойками летчики были вполне готовы, а прочую тактику они постигали в воздухе.
В принципе, Рычагов вынашивал планы перейти на "парные" звенья еще с финской, но так и не выносил. Пришлось Жилину браться за дело.
Когда в звене трое, то этот самый третий оказывался лишним, мешающим при маневре. Да, лететь втроем на параде – это красиво, вот только война не парад, тут свои требования, и очень жесткие.
Здесь маневр, высота, скорость, огонь решают все. В том числе влияя и на то скромное обстоятельство, вернешься ли ты на аэродром или вражеские снаряды разберут твой самолет на запчасти, а тебя – "на органы", вернее, на ошметки плоти.
Дав полуголодным пилотам выспаться, Иван поднял их на рассвете 24 июня. По теории у них у всех – "зачет", пора было закрепить полученные знания на практике.
…Группа в восемь самолетов шла на высоте шесть тысяч метров, где "МиГам" было раздолье – здесь они хорошо разгонялись, а неба хватало для любого выверта. Число "восемь" было близко к идеальному – две четверки, четыре пары. Четверки маловато будет, а двенадцать истребителей – это уже многовато для одного командира. И маневра нет особого.
"МиГи" построились правым пеленгом, с превышением пар самолетов между собой – этот боевой порядок назывался "кубанской этажеркой".
Как говорил Покрышкин, порядок был схож "со ступеньками крыльца, уходящего от ведущей пары в сторону и вверх".
После войны "этажерку" приписывали именно Покрышкину, хотя этот ас ничего подобного не утверждал. Надо полагать, "этажерка" была плодом коллективного творчества, а кубанской она стала после боев на Кавказе, где применялась массово.
Ну, само собой, дожидаться 43-го года Жилин не собирался.
Пора внедрять передовую тактику!
Глава 8
День третий
Долго кружить над просторами Белоруссии, выискивая врага, не пришлось – показались три девятки "Юнкерсов", направлявшихся Минск бомбить. Их сопровождали "Мессеры" – теперь немецкие стервятники могли взлетать с захваченных аэродромов, и дальности им хватало.
– Я – "Москаль". Группа, набираем высоту.
"Мигари" полезли вверх.
– Командир! "Худых" – восемь штук!
– Выбирайте!
– Я – "Хмара". Предлагаю – ша!
– Идем с набором. "Соколиный удар" помните?
– Разучили, командир!
– Сейчас сдавать будете…
"Мессершмитты" по-прежнему держали строй – четверка ниже бомбовозов, четверка – выше. Они как будто в упор не видели всяких там "МиГов".
Жилин усмехнулся неласково. Ну-ну…
– Я – "Москаль"! Четверка Баукова атакует ведущего передней девятки. Остальные – за мной. Бьем тех "мессов", что сверху.
– Есть!
Группа разделилась надвое и красиво заскользила, срываясь в крутое пике. Лишь теперь "Мессеры" заволновались, потянули вверх. Поздно!
Разогнавшись почти до шестисот в час, жилинский "МиГ" выдал короткую очередь, разнося мотор завывавшему "Мессершмитту". Немец еще метров двадцать пролетел по инерции, разваливаясь, после чего опрокинулся брюхом кверху и полетел к земле. Прах к праху.
Литвинов, который шел у Ивана ведомым, тоже не промахнулся, вогнав ха-арошую порцию пуль крупного калибра в кабину "Мессера", снося ее до самого гаргрота. "Худой" свалился на крыло, и следовавший за ним "Мессер" едва увернулся, подставляя борт. Жилин "на автомате" выпустил очередь, буквально в упор. Мимо промелькнул узкий фюзеляж "Мессершмитта", изъязвленный дырищами, и полыхнуло огнем из пробитых бензобаков.
– Есть!
– Челышев, держись! Уходи со снижением! Всем смотреть в оба – меняйте профиль пикирования!
– "Афоня"! Смотри хвост!
– Внимание, группа. Идем с набором.
– "Хмара", сзади сверху еще двое. Разворот!
– "Рыба", уходи под нас.
– "Дядя Миша", отбей!
– Уже!
– "Пятый", набери еще метров триста.
– Я – "Пятый", принял.
– "Худые" на хвосте! Отсекай!
– Я – Бауков, атакуем вторую девятку. Бью ведущего. "Афоня", бей левого замыкающего, "Рыба" – правого.
Жилин набирал высоту и не видел, что там творится с "Юнкерсами".
– Бауков, как успехи?
– Сбили ведущего, командир! И вся девятка ихняя расползлась, бомбы валят прямо в лес!
– Спускайте всех!
– Эт-можно!
– Коробков! Сзади!
– Твою ма-ать…
– Что там?
– Сбили Коробка!
– Ах, ты…
Жилин, набрав достаточную высоту, "уронил" самолет – тот понесся вертикально вниз, наращивая скорость с каждым метром. Чувствовалась невесомость, а в прицеле проплывала туша бомбардировщика. До нее было еще далеко, метров триста, но Иван вжал гашетки – если сверху вниз бить, пули не должны растерять убойной силы.
Левое крыло "Юнкерса" испятнали попадания, потек дым из пробитого бензобака, пыхнуло пламя, занялось…
Но Жилин уже не смотрел на подбитого бомбера, он провожал глазами "мигаря", косо идущего к земле, стелившего за собой клубистый черный шлейф.
Поголовье "Мессершмиттов" сократилось наполовину, три бомбовоза горели на земле, четвертый уходил на запад, хотя все крыло у "Ю-88" было охвачено пламенем. Далеко не уйдет…
Сверху вниз опали светившиеся малиновым трассеры, прочерчивая дымное небо слева от "мигаря". Жилин тут же сделал "бочку" со снижением, выполняя "кадушку" – так в летчицкой среде называют фигуру, закрученную неумехой, когда переданы элероны, опускается нос самолета и теряется высота. Но только так и можно было уберечься от вражеской атаки – "МиГ" ушел под своего преследователя, оказываясь за счет прибранного газа ниже "месса" метров на полста – и в хвосте. Иди сюда, родимый…
Дав газу, Иван сделал "горку", ловя немца в прицел.
Очередь измочалила "Мессеру" хвост, добираясь-таки до бензобаков. Рвануло, вышибая борт, ломая самолет пополам.
Салют по Коробкову…
– "Дядя Миша", тяни вверх.
– Мотор чего-то не хочет…
– Плавно, плавно нагружай! Не рви!
– Понял… О, пошел!
– Я – "Москаль". На десять часов, тридцать градусов ниже – три "худых".
– Они уходят, командир!
– Атакуем! "Хмара", прикрой.
С пикирования одного "месса" сбили, досталось и драпавшему бомбовозу. Левым разворотом со снижением Жилин устремился на оставшуюся парочку, но те не приняли боя – резко свалились вниз, выходя из-под удара.
И тут же ведущий "месс" с боевого разворота зашел в хвост Литвинову.
– "Хмара"! На хвосте!
Литвинов стал уходить "горкой", а Иван сделал глубокий вираж – истребитель заскрипел от перегрузки. Вздрагивавший "худой" вплыл в прицел. Короткая очередь.
Добро пожаловать в ад.
– "Хмара"! Бауков! Пристраивайтесь ко мне в правый пеленг, и набираем высоту!
– "Дядя Миша" сбил последнего!
– Мои поздравления. Группа, внимание! Надо доконать "Юнкерсы"!
– Доконаем, командир!
– Беречь патроны, не стрелять наобум.
Улетавшие бомберы, лишившись прикрытия, форсировали моторы, но удрать от "мигарей" не могли. Атаковать "Юнкерсы" в лоб – чистое самоубийство, там полно стволов, а вот задняя полусфера у бомбардировщиков прикрыта слабее. Хотя, конечно, и отсюда можно получить сдачи.
– Группа, разворот вправо на девяносто. Атакуем попарно!
– Разворот!
– Бьем ведущих! Пройти сквозь строй, не сворачивать!
Стрелки с "Ю-88" зачастили, напуская веера очередей, голубые и зеленые трассы омахивали воздух убийственными веерами.
Застучали пулеметы "мигаря", напуская пороховой вони, тут же добавил ведомый, уделывая "Юнкерс" в четыре руки – половина крыла отвалилась, крутанулась, увлекаемая мотором. Бомбовоз рухнул почти отвесно.
– Я – "Москаль". Всем стать на свои места, уходим.
– Командир, тут еще остались…
– Бензин на исходе. Возвращаемся на аэродром.
На стоянке Жилина встречал полковник Николаев. Иван еще не вылез из кабины, а комполка уже выкрикивал радостную весть:
– Связались-таки с 3-й армией! Они отступают от нас к востоку, в сторону Налибокской пущи! Просили прикрыть!
– Прикроем, конечно! – спрыгнув на землю, Жилин добавил: – Это славно, что связь есть, а то бы партизанили, как эти… Заправляемся по-быстрому! Еще эскадрилью дашь?
– Това-арищ генерал…
– Нет уж, ты у нас комполка, а не я.
– Дам, конечно! Хоть две.
– Нет, одна пусть будет в готовности.
– Все вернулись? Что-то я сбился…
– Коробкова сбили.
– Вот же ж…
– Товарищ полковник! – подскочил Литвинов. – Разрешите доложить! Восемь "Мессеров" сбили и полную девятку "Юнкерсов"!
– Молодцы какие… – Николаев растерялся даже. – Ну, вы даете! Нет, правда, молодцы!
– Рады стараться, – улыбнулся Жилин.
– Майор Цагайко, ко мне!
Сухопарый майор тут же подскочил и лихо отдал честь.
– Майор Цагайко по вашему приказанию прибыл!
– Назначаетесь командиром 1-й эскадрильи, – торжественно объявил комполка.
– Есть!
– Готовьтесь к вылету.
– Есть!
– А у меня еще одна новость, товарищи, – ухмыльнулся Николаев. – Пока вас не было, к нам колонна гражданских прибилась. Боевых гражданских! Они у немцев обоз отбили и даже захватили две полевые кухни с горячим обедом!
Летчики издали голодный стон.
– Двадцать минут на перекус!
– Так точно!
Как назывался тот суп или похлебка, что готовил немецкий повар, Жилин так и не узнал, но порцию свою схомячил живо.
– Э-эх… – потянулся Литвинов. – Чайку бы сейчас… Или кофейку. С пирогом!
– Проглот, – улыбнулся Иван. – Будет тебе и пирог, и кофэ, и какава с чаем! Все поели? Пять минут перекур – и по самолетам!
Две эскадрильи поднялись в воздух двойками и построились правым пеленгом – двойки отходили в сторону и вверх, как ступеньки. Стали набирать высоту.
Где-то там, дальше к востоку, отступали части 3-й армии. Красноармейцы устраивали засады, артиллеристы подкарауливали танки, прикрывая отход товарищей, но немцы упорно наступали, захватывая все больше чужой земли.
Подразделения 3-й армии показались внезапно – под крылом самолета открылось неширокое шоссе, зажатое с двух сторон высокими соснами. Было видно, как бойцы шарахались, вскидывая винтовки – и радостно потрясали ими, узнавая своих по красным звездам на крыльях.
– Я – "Москаль"! Качаемся!
Пары быстро перестроились и заняли свои места правее от Жилина, со стороны солнца – светило всегда должно быть сбоку, чтобы оно не мешало нижним парам вести наблюдение. Размыкание пар по фронту и высоте не сковывало летчиков, зато видимость какая!
Иван перевел группу в пологое снижение. Набранная высота позволяла разогнать истребитель, достичь высокой же скорости. А это обеспечивало не только внезапность, но и быстрый набор высоты.
– Я – "Москаль"! Группа, внимание. Разворот!
– Я – "Цагай"! Разворот!
Обе группы, на скорости забравшись на "горку", развернулись, и снова заскользили в пикировании.
– Я – "Хмара"! На три часа, двадцать градусов ниже – "худые"! Много!
– Атакуем!
Первого "месса" Жилин спустил как бы мимоходом – смахнул с небес короткой, но меткой очередью. Второй так легко не дался – ушел свечой вверх в полупетлю и свалился через крыло в пике. На руле поворота у "худого" полно было меток, похожих на шпалы – число сбитых. Ага, с полсотни есть. Ла-адно…
Пора тебя валить, братан. Чисто конкретно.
Выворачивал на "горку" Иван круто – в глазах темнота, – зато набранная скорость сама взогнала самолет в вертикаль. А вот и "брателло" нарисовался…
То ли просчитав русского, то ли почуяв что, а только немец дернулся, отворачивая в сторону, уходя с линии огня. Это было рефлекторным решением – и неверным.
– Отвечаю!
Короткая очередь, еще одна. Первая по мотору, вторая по кабине. Отлетался, братан…
Всю неделю, до конца июня, 122-й ИАП бил фрицев с безымянного аэродрома. Треть "МиГов" сбили немцы, а остальные больше всего походили на решето – замызганное сравнение, но верное. Ремонт привел бы "мигарей" в чувство, так сказать, вот только мастерские были далеко, а враг – близко.
К 29-му числу в строю оставалось лишь восемь истребителей. В тот же день Жилин отправился в полет. Он и еще семь пилотов.
Прикрывая с воздуха красноармейцев и командиров, выходивших из окружения, двое летчиков не вернулись – погибли смертью храбрых. Досталось и Жилину – "худой" открыл огонь по кабине "МиГа", и попал.
Иван на собственной шкуре ощутил, каково это – быть нашпигованным. Пули или осколки впились в ноги, в руки – в сапогах захлюпала кровь, да и в перчатки ее натекло изрядно.
Закружилась голова. Жилин летел, будто в тумане, даже звуки отдалились. Мелькнуло брюхо "Мессершмитта", и пальцы, будто сами, нащупали гашетку, вжались…
Длинная пулеметная очередь ушла "худому" в двигатель, и тот запороло – немецкий истребитель, пролетев по инерции, камнем пошел вниз. Туда тебе и дорога…
Где-то вверху пролетал второй "Мессер", но ему наперехват бросился Варакин.
Не имея боеприпасов, он пошел на таран, врубаясь винтом в хвост "худому". Вниз посыпались оба.
Краем глаза Иван заметил раскрывшийся парашют и всем сердцем пожелал, чтобы спасся русский…
Впрочем, все эти подробности Жилин разобрал позднее, а в момент посадки он, что было мочи, крепился – лишь бы не потерять сознание.
"Мигарь" описал змейку, прошмыгнул между воронок, и только в конце полосы его занесло. Приехали…
Выбраться Ивану помогли, он узнал Николаева, после чего – тьма…
…Очнулся Жилин под вечер. Судя по всему, его и других раненых расположили на опушке, под маск-сетью.
Наверху бухало, а неподалеку сидели в рядок пилоты 122-го полка.
Их было немного, но они были.
– Очнулись, товарищ генерал? – сказал обрадованно Долгушин. – Ну и славно… А мы в Москву собрались! Выводят полк в тыл.
– Это правильно… – просипел Иван.
– Доктор сказал, с вами нормально будет. Дырки он заштопал. Только крови много вылилось, а так… До свадьбы заживет! – тут Сергей мучительно покраснел. – Я хотел сказать…
– Брось. Все путем. Когда выбираемся отсюда?
– А как стемнеет!
Ближе к ночи фрицы угомонились, да и нечего стало бомбить на поле аэродрома – бензин в цистернах кончился, да и было его немного, боеприпасы тоже подошли к концу, а несколько дырявых "МиГов" Николаев приказал сжечь. Ну и правильно…
– В машины! – разнеслась команда.
Дорогу Жилин не запомнил – впечатлений не осталось, зато ощущений было вдоволь, и далеко не самых приятных.
Хорошо еще, что кости целы и глаза. А мясо нарастет…
Машины шли до Минска. Там была пересадка на поезд.
Через Оршу и Смоленск – в Москву. 1 июля добрались до Можайска, летчиков разместили в гостинице.
Жилин, не желая отправляться в госпиталь, держался со всеми вместе, только передвигаться приходилось с помощью однополчан.
На следующий день прибыли в Москву.
Поселились в Петровском путевом дворце, что возле станции метро "Динамо" – его передали Военно-воздушной академии имени Жуковского. Саму академию эвакуировали в Свердловск, и в ее стенах обосновался штаб Авиации дальнего действия.
Ну и для "безлошадных" из 122-го ИАП местечко нашлось.
Шла вторая неделя войны…
В. Пономарев, телефонист 157-го БАО 36-й авиабазы:
"Вместе с нами под Зельвой прорывались из окружения остатки какого-то танкового соединения, в котором остался всего один танк "Т-34". Командовал им генерал в танкистском комбинезоне.
Когда мы пошли на прорыв, генерал сел в танк, и тот устремился вперед. Танк раздавил гусеницами немецкую противотанковую пушку, прислуга едва успела разбежаться.
Но, на беду, он двигался с открытым башенным люком, и немецкий солдат бросил туда гранату.
Погиб экипаж танка и генерал вместе с ним. Был этот бой, если не ошибаюсь, 27 июня.
Несмотря на огромные потери, мы все же вырвались из этого пекла и пошли в сторону Минска".
Глава 9
"Спиритический сеанс"
Жилин расположился в одном из кабинетов учебного корпуса.
Скрипучая раскладушка вполне его устраивала, особенно после сытного обеда.
Долгушину, правда, этого показалось мало – с другими молодыми пилотами он отпросился в город. Решила молодежь чуток гульнуть – в ресторане "Метрополь".
Иван осторожно поднялся и прошелся по кабинету, гулкому и полупустому – мебель, обтянутая старыми простынями, была сдвинута к стенам. У окна чахла пальма в кадке – Жилин полил ее с утра. Соседка все-таки.
Широкие штанины скрывали забинтованные ноги, но вот распухшие ступни в сапоги просто не влезали, так что пришлось генерал-лейтенанту вышагивать в разношенных шлепанцах.
Бинты на руках и боку тоже мешали упаковаться по уставу, а посему Иван набрасывал китель на плечи, являя собой образ раненого, но не сломленного полководца.
Фыркнув насмешливо, Жилин прошаркал к окну.