Но не все отличались понятливостью – самая наглая и самая умелая тройка "худых" по-прежнему приставала к "МиГам".
– "Афоня"! Отходишь на курс девяносто!
– Не могу, командир… Зажали!
– Группа, внимание. Разворот на курс девяносто. Атакуем все!
Жилину было хорошо видно, как с острых носов самолетов Голобородько и Афонина срывались красно-белые огоньки.
– Бьем и уходим вниз правым разворотом! "Борода", как принял?
– Принял!
Иван резко наклонился, загоняя вздрагивавший силуэт "Мессершмитта" в скрещение желтых линий прицела.
Вжал гашетку.
Дальнейшее удивило его самого – "худой" взорвался, будто словил очередь из ха-арошей пушечки. Ну, туда ему и дорога…
– Зажгли!
– Забираем вверх.
– Колька, смотри хвост!
– Аганин! Уходи!
– Да шоб я так жил…
– Коля, уходим вниз! Переворот.
– Аганина сбили! Прыгнул!
– Едрить семь-восемь!
Пара "худых" ушла на вертикали, оказываясь выше "МиГов".
– "Шестой", набери метров двести!
– Я – "Шестой", принял.
Жилин, насилуя высотный мотор, "дал гари", вылетая на "горку".
Размазанная от скорости желтоносая тень мелькнула совсем близко, Иван выдал очередь.
И попал.
Распуская дымный шлейф, "Мессершмитт" полетел к земле-матушке, удобрив ее дюралем и горелым мясом.
Аминь.
Трое "худых", наблюдая такой размен, дружно форсировали моторы, покидая поле боя.
– Группа, внимание. Всем стать на свои места! Уходим.
Уйти удалось не сразу – две четверки очень приставучих "Мессеров" навалились, сходясь на пересекавшихся курсах.
И завертелась такая карусель, какой Жилин не видал с самого июня – немцы просто неистовствовали.
А бензин на исходе. Аэродром, правда, был рядом совсем, вот-вот проглянет его лысинка среди лесов.
Быстро, но плавно нагрузив винт, Иван заставил "мигарь" резко взвиться в боевой разворот. Стволы затряслись, прошивая фюзеляж промелькнувшего "Мессера", размазавшегося от скорости.
Очередь зацепила еще одного "худого", хорошо зацепила – масло так и высеялось по ветру, противной липкой моросью.
Живой, немчура?
Ничего, это временно – через пару минут мотор твой заклинит, и – здравствуй, твердь земная!
Сцепившись с "Мессером", отмеченным множеством побед, Иван показал немцу мастер-класс. И доконал-таки.
Парашютист покинул горящий самолет в последний момент и приземлился с краю аэродрома. Четверка недобитых "Мессеров" ушла на запад – в эфире еще долго звучала немецкая трескотня.
Выдохнув, Жилин пошел на посадку.
"Мигарь" сел на "отлично", касаясь полосы тремя колесами, покатил, объезжая пару неглубоких воронок – красноармейцы БАО стояли поодаль с лопатами, засыпая и загребая.
И заглох. Бензин – йок.
Доверив самолет техникам с оружейниками, Иван побрел в самый конец аэродрома, где трепыхался белый шелк парашюта.
Нет, немца в плен не брали – он приземлился уже мертвым.
Приблизившись, Жилин ногой перевернул на спину пилота.
Пулеметная очередь перебила немцу обе ноги, почти оторвав их, и тот попросту истек кровью.
Брезгливо порывшись в карманах трупа, Иван достал "зольдатенбух". И присвистнул. Так вот ты какой, северный олень… Молодой совсем… На Тома Круза смахивает.
Жилин коротко вздохнул.
Он спустил на землю самого Вернера Мёльдерса, знаменитейшего немецкого аса, сбившего более ста самолетов, национального героя Рейха и любимца фюрера.
Полковник Мёльдерс, командир 51-й воздушной эскадры Люфтваффе…
Кстати, Гитлер вроде как вручил своему любимчику не только Рыцарский крест с Дубовыми листьями, Мечами и Бриллиантами, но и личное оружие – "Вальтер-ПП".
Ну-ка…
Расстегнув кобуру убиенного эксперта, Жилин хмыкнул, доставая роскошный пистолет с резьбой, с позолотой, с монограммой на перламутровых накладках – "АН" – "Adolf Hitler".
Неплохой сувенир, подумал Иван и пошагал к КП – скоро наверняка будет налет…
Аполлинария Сторожко:
"На Карельском фронте нас чаще всего посылали не на воздушные бои, а на ведение разведки, как таковых воздушных боев было не так уж и много, ведь и у нас, и у финнов имелось небольшое количество самолетов на фронте. Кроме того, мы часто сопровождали бомбардировщики.
Во время одного из таких полетов, когда они бомбили позиции врага, передо мной разорвался зенитный снаряд, самолет тряхнуло, и все вроде бы прошло мимо. Сели, никто не погиб. И только я ушла из ангара, как за мной бежит моторист, и при этом кричит: "Вера!" – А меня в полку все звали Верой, до сих пор так и зовут.
И только когда кто-нибудь сердился на меня, то бурчал себе под нос: "У, Апполинария…" А тут моторист подбежал и говорит: "Иди скорей, механик зовет". Думаю, что же случилось. Прибежала в ангар, а механик мне и заявляет: "Ну, поздравляю тебя, ты родилась в рубашке!" В чем дело?
Оказалось – ведь у нас на крыльях стояли бензобаки, – что этот зенитный снаряд прошел в двух сантиметрах от них, после чего разорвался в воздухе. Два сантиметра!"
Глава 13
Штурмовка
Когда Жилин посадил свой "МиГ" в следующий раз, бензин в баках снова был на нуле. А летчики радовались – пять "Мессеров" спустили! Это же надо, а?!
Прибежавший Николаев быстренько поздравил эскадрилью с победой, доложил, что с Аганиным все в порядке – подобрали наши, и приказал готовиться к новому вылету.
Деньки наступали жаркие… В обоих смыслах.
Бомб на "мигари" вешать не стали, потому как кончились, зато "эрэсов" было в достатке. Их и нацепили – по восемь штук "в одни руки". Пополнили боеприпас, заправились, и…
– На взлет!
Лететь было чуточку ближе – командование приказало раздербанить колонну танков, что уже переправилась и перла на Смоленск.
– Вижу самолеты противника! – доложил Алхимов.
– Эти над переправой… Колонну наблюдаешь?
– Ха! Вона, пылюку какую подняли!
Мехколонна вытянулась на несколько километров – танки, колесные грузовики и полугусеничные "Ганомаги" – все это подвижное железо ломилось по набитой дороге.
– Штурмуем колонну!
"МиГи" спускались в пологом пикировании, им навстречу распускались черно-белые и серые "цветочки" разрывов – немецкие "эрликоны" старались, прикрывали колонну.
– Распределяем цели!
То, что было обговорено еще на аэродроме, буквально на пальцах, нынче воплощалось на практике.
От скорости "мигарь" словно заколел – все его члены двигались туго, и простой доворот давался тяжело, что неудивительно – истребитель весил на полтонны больше, чем тот же "Мессер".
Разогнавшись, "МиГи" плавно выходили из пике, обрушивая на колонну реактивные снаряды. С километровой дистанции "эрэсы" ударили кучно. Выпущенные залпами, снаряды рвались, поражая броневики и грузовые "Опели". Эти поскакивали, разламывались, загорались, кувыркались в кюветы, вылетали на обочину, сталкивались… Вон и автобус перевернулся, горит. Штабной, наверное.
РБС – реактивные бронебойные снаряды – еще не были приняты на вооружение, тем не менее поражать танковые двигатели могли и простые "-РС-82". И поражали, благо те работали на бензине, и частенько на броне "Т-III" и "Т-IV" имелись запасные канистры, полные горючего.
Отстрелявшись, Жилин стал набирать высоту, будучи уверенным: "мессы" скоро пожалуют. А вот и они!
– На двенадцать часов, ниже тридцать градусов! Шесть… Восемь "худых"!
– Группа, внимание! Идем в наборе!
– Прикрываю вас!
– Разомкнуться! Набираем высоту.
Иван не форсировал мотор, ресурс и без того мал, но высота набиралась уверенно.
Прибывшие "на разборку" немецкие истребители тоже полезли вверх, иногда постреливая, только вот дымчатые шнуры трассеров таяли будто, растворялись в воздухе, не добираясь до 3-й эскадрильи.
Жилин ухмыльнулся.
Однажды он слышал краем уха, как Виталя Рыбалко погордился вслух – у нас, дескать, в комэсках самый настоящий генерал-лейтенант ходит, не абы кто!
Тридцать семь сбитых на его счету: Рычагов был асом, и Жилин к лету 1943-го тоже руку набил изрядно.
Два летных опыта, две летных памяти, если можно так выразиться, сложились, и в сумме – пилот божьей милостью.
Но даже не это главное – он подтянул за собой целый полк. Ни за одним ИАПом не числится столько побед, сколько за 122-м.
Освоили ребятишки "передовой опыт".
Иван усмехнулся.
Может, он и рассуждает нескромно, но разве неправда?
В принципе, можно дырочку ковырять под Золотую Звезду, но командование пока помалкивает – в Кремле он тоже, так сказать, на испытательном сроке…
Сталин – государственник, он не станет личную обиду ставить выше долга. Расстреляли Рычагова за то же, за что и Павлова – за развал и неготовность к войне, что тянет на предательство.
Откровенно говоря, Жилин не верил, будто Сталин лично отдал приказ о его аресте. Скорее всего, эта идея родилась в ведомстве Берии, а Иосиф Виссарионович к июню так и не дождался ни извинений, ни раскаяния. Рычагов не сделал должных выводов, и тогда их сделали за него… А теперь?
Изменилось ли отношение Сталина к Павлу Васильевичу?
Можно сказать, что да – стараниями Ивана Федоровича.
Недавнее письмо от вождя и назначение комэском – это важно.
А дальше? Что ему светит? Тихое забвение в низовых звеньях?
Или новый взлет? В любом случае он заставит говорить и о себе, и о 122-м полку. А добиться этого "просто": надо сбивать фрицев побольше, а потерь нести поменьше. И всего делов!
…Немцы утихомирились лишь под вечер.
Пилоты, собравшиеся в "эскадрильной" землянке после вылета – шестого за день! – вяло переговаривались:
– Через этих немцев никакой личной жизни. Отлетаешься, и ноги не держат!
– Не только ноги…
– Так подкрадывается старость, капитан…
– Ну уж дудки!
– А все ж таки здорово мы их проредили…
– Ага, как морковку на грядке!
– Как молодой лучок! Ха-ха!
– Товарищ командир, а вот я интересуюсь, шо это у тебя за пистолетик?
– Трофей, Игорь. Сегодня сбил одну… птичку.
– А можно глянуть? Я, конечно, дико извиняюсь…
– Да ладно уж… Держи.
– Ух, ты… С понтом, золото?
– Без понтов.
– Ну вообще… Убиться веником! А шо это – А-Эн?
– Не "Н", а "Х". Это инициалы Гитлера.
– Шо? Так это…
– Личный пистолет усатенького.
Пилоты зашумели.
– Предлагаю – ша! – крикнул Литвинов. – Командир, так ты кого сегодня спустил?
– Мёльдерса.
– Ну не хрена себе…
– Сам в шоке. Я-то думал, он ас из асов, а Мёльдерс попался, как юнец из аэроклуба… Слушайте, а не попить ли нам чайку?
– Эт можно!
– Ну, тогда растапливай самовар. У меня еще полпачки заварки осталось…
– О! Я тогда к поварам смотаюсь – тетя Глаша грозилась пирожков напечь!
– С чем?
– С повидлой!
– Мухой!
– И побольше бери, побольше!
Жилин ухмыльнулся: вечер удался.
Глава 14
Штурм и натиск
Мотор ревел, "мигарь" аж трясся от скорости, с оконцовок крыльев срывались белые стяжки воздуха.
"Мессершмитты" разделились – одна четверка заходила "МиГам" в хвост, а другая набирала высоту, чтобы накинуться сверху.
– Атакуем!
Жилин бросился наперехват "набиральщикам", привычно напрягаясь и сосредотачиваясь. Он не сливался с истребителем в одно целое – это всего лишь красивый, но неточный образ.
В момент атаки Иван сильно опрощался – все его мысли и чувства словно обнулялись, отходили на второй и третий план. Оставалась лишь ручка управления, педали и прицел.
И два глаза, высматривавшие противника.
Слава богу, шелковый платок достал на шею, а то пока головой вертишь, до крови сотрешь об воротник…
"Мессер" находился далековато, но уж очень хорошо он распластался, выказывая брюхо. Трассеры полетели вперед, сходясь в точке перспективы – как раз между двух трапециевидных, маленьких, словно отрубленных крыльев "худого". Мотор, кабину, хвост – пулеметы прострочили весь "Мессер" от кока до киля. Немецкий истребитель все еще стремился в небо, но уже терял разгон, заваливаясь, и вот посыпался вниз, входя в штопор.
– Готов!
– "Хмара"! Берешь ведомого, я бью ведущего!
– Понял!
– Атакуем!
Сразу сбить ведущего не получилось – немец резким переворотом скользнул вниз.
– Уходим вверх, повторяем атаку!
Со второй попытки прыткий "Мессер" попался в переплет прицела, и красно-белые огоньки трассеров вошли в немца, будто впитались губкой. Из мотора у "Мессершмитта" полыхнул факел пламени, смазанный набегающим потоком.
Готов. Не жилец.
Снова навалилась перегрузка, затемняя зрение. Подвывая, "МиГ" ушел вверх и развернулся для новой атаки. Кто тут на нас?
Два "худых" насели на его ведомого, и Жилин сразу, почти не думая, на автомате дал очередь. Сбить не сбил, но пуганул – один из немцев отстал от Алхимова, но на его "кригскамерада" чужой пример не подействовал.
Ну, дураков на войне не учат. Их мочат…
Иван зажал гашетки и увидел, как по фюзеляжу "дурака" засверкали вспышечки от попаданий крупнокалиберных пуль.
"Дурак" задымил, стал набирать высоту, но это длилось недолго – сорвался в штопор. А умнее надо быть…
Жилинский "мигарь" резво набирал высоту, закладывая широкий вираж.
– Группа, внимание. Идем с набором!
Только теперь Иван сумел глянуть вниз – там, за крылом, пласталась твердь земная. Разгромленная колонна уже не пылила – дымила. В голове – огонь, и в хвосте огонь, и середина горит.
А танковая рота – штук девять серых коробочек – вырулила, полем двинулась. "Горбатых" бы сюда, да ПТАБами…
– Командир! Уходят "мессы"! Воздух чист!
– Возвращаемся тогда. Бомбочки подвесим…
– Правильно, командир! А то тут хитрожопые расползаются!
– Как тараканы!
– Где ты видел серых тараканов? Как мыши!
– А мы их тапком! Тапком!
– Га-га-га!
Жилин улыбнулся – в коллективе наблюдался высокий моральный дух…
Пока техники скрипели насосами, закачивая бензин, а оружейники подвешивали "ФАБ-100", пилотам дали перекусить.
Борщ и гречневая каша с котлетами – самое то перед третьим боевым вылетом.
Ели прямо на стоянках, рассевшись на сложенном брезенте.
– Интересно, – сказал Рыбалко, задумчиво облизывая ложку, – возьмут немцы Смоленск?
– Возьмут, – спокойно ответил Жилин.
– Това-арищ командир… – укоризненно протянул Алхимов.
– Коля, – улыбнулся Иван, – я тебя прекрасно понимаю, но нужно трезво смотреть на вещи, думать холодной головой, а не горячим сердцем или еще чем. Немцев вдвое больше, а главное, они воюют согласованно. Авиация, танки, пехота бьются вместе, четко взаимодействуя друг с другом. А мы, как те лебедь, рак да щука. Вспомните, как мы отбивали Скидель или Пинск – каждый сам по себе. Раций ни у кого! А у немцев связь на каждом танке, на каждом самолете. Как же иначе? Как командиру направить эскадрилью или танковый взвод? Прыгать по полю и руками махать? Или крыльями качать? А будет у тебя время за командирской машиной следить, когда бой и десятки самолетов вертятся вокруг, устроив собачью свалку? То-то и оно.
– Нет, тут я не спорю, – солидно сказал Дранко, – рация – это вещь. Особенно когда Бублик на месте.
Летчики рассмеялись.
– Что же это, – нахмурился Бауков, – так и будем пятиться? Докуда?
– Знать бы… Единственно – в Москву немец не шагнет. А если и пройдет по Садовому кольцу, то лишь в колонне пленных.
– Хорошо бы…
– Так и будет, Борь, – по-прежнему спокойно проговорил Жилин. – Обязательно. Просто, понимаешь… У немцев за плечами два года войны, они привыкли побеждать. А мы только учимся. Вот только зря вы с таким пренебрежением про отступление толковали. Отступать – не значит драпать. Отступление – это выматывание врага, это постоянные бои, атаки и контратаки. Да, мы оставили Минск. Неприятно? Еще как! Ну так вы вспомните и другое – наши выбили половину немецких танков, если не больше! А сколько самолетов мы с вами спустили? А дальше немцам только хуже будет. Самолеты можно и новые наклепать, а опытных пилотов где наберешь? И будет Гитлер сажать на "Мессеры" зеленую, необстрелянную молодь! Нам же лучше…
Среди пилотов послышались шептания, перебиваемые шиканьями.
– Хватит шипеть, – усмехнулся Иван. – Давайте членораздельно.
– Да тут… это… – замялся Аганин. – Вот… как бы… А чего вы, товарищ командир, в комэски пошли, с генеральским-то званием?
– Товарищ Сталин назначил. Да, я был заместителем наркома обороны и главнокомандующим ВВС, а теперь в самом низу. Поделом. Я на том посту больше глупостями занимался, вот и расплачиваюсь. Но лучше, знаете, быть живым комэском, чем расстрелянным генералом.
– Вон оно что… – затянул Маркелов.
– Оно самое, Сергей, оно самое. Ну, звания меня никто пока не лишал, а должности от меня не уйдут. Так, все, мужики. По самолетам!
Моторы еще не остыли и гудели ровно.
"Мигарь", правда, не очень-то и хотел взлетать – две "сотки" и шесть "РС-82" тянули к земле. Разогнавшись, истребители поднимались в небо, убирая шасси и набирая высоту.
Пролетая над Смоленском, Жилин подумал, что этот старинный город теперь пострадает куда сильнее. И по его вине.
Нынче оборона Смоленска выстроена куда грамотнее, и ПТО устроит горячую встречу танкам Гудериана. Будут уличные бои, и бомбежки, и артобстрелы…
Иван вздохнул: на войне как на войне. Но Могилев держится!
Немецкая 3-я танковая дивизия Моделя пыталась прорваться к городу с юга вдоль Бобруйского шоссе, но была отбита с большими потерями – именно здесь держал оборону полковник Кутепов, командующий 388-го стрелкового полка 172-й дивизии.
На следующий день 3-я танковая дивизия снова атаковала "кутеповцев", и те снова отбросили немцев, поддержанные артиллерией и авиацией.
И все же к 22 июля Могилев был блокирован танками Моделя и элитным полком "Гроссдойчланд". Части 13-й армии под командованием генерал-лейтенанта Ремезова – 61-й стрелковый корпус и 20-й механизированный – попали в окружение.
Боеприпасы подавались самолетами, Могилев, как требовала Ставка, становился вторым Мадридом.
Начались уличные бои, противник рвался к железнодорожному вокзалу и аэродрому Луполово. 23 июля советские войска перешли в наступление на Смоленской дуге.
21-я армия наступала на Быхов, где и соединилась с осажденными, прорывая блокаду. Оборона Могилева отвлекала более пяти пехотных дивизий противника, а 21-я армия под командованием генерал-лейтенанта Ефремова не только сковала большие силы немцев, но обеспечила левый фланг 28-й армии генерала Качалова и выход на Днепр, к мосту.