Кавалеристы вызнали, что от них требуется, и пустили две ракеты. Долгушин сбросил с кружившегося "МиГа" следующую гильзу, с еще одной запиской, в которой предупреждал, что прилетит ночью, сядет тут, зарулит и передаст пакет. А вы, мол, дадите зеленую и желтую ракету.
Когда Сергей вернулся, как раз и полковник объявился с пакетом.
– Держите.
– Товарищ полковник, разрешите, я им еще табачку подкину?
– Святое дело, товарищ Долгушин!
Папиросы у летчиков были – сто штук в пачке из бумаги, пять пачек "Казбека" по двадцать папирос. А еще пилоты собрали пять маленьких мешочков с махоркой.
Часов в одиннадцать вечера Сергей вылетел – с пакетом и "посылкой". Пройдясь над местом рандеву, он увидал оговоренный сигнал.
Легонький "У-2" протарахтел и сел, пользуясь тем, что ракеты подсветили землю.
Встречать Долгушина вышел генерал, заместитель командира кавкорпуса.
– Товарищ генерал, вам пакет!
Усталый зам протянул ему расписку и сказал:
– Добавь своим почерком, кто ты.
Сергей добавил и проговорил:
– Я там подарки привез. Они в кабине.
Когда Долгушин передал кавалеристам папиросы, они чуть было не облобызали спасителя.
– Сережа, ты нам такой подарок принес! Мы же траву курим! Что тебе дать на память?
Генерал отстегнул с ремня "Вальтер".
– Возьми!
Сергей достал собственный "Вальтер" – испанский, 9-миллиметровый.
– У меня есть!
– Бери, бери! Отдашь товарищам!
Расцеловавшись с генералом, Долгушин завел мотор и поднялся в небо. Летел и улыбался.
Как же легко сделать счастливым военного человека!
Во второй половине октября стало подмораживать, и немецкие самолеты резко сократили число боевых вылетов – радиаторы перемерзали, трубки масляные лопались, петрофлекс трещал.
Но эскадрилья "МиГов" зря времени не теряла, занималась разведкой. Три раза в день вылетали самолеты, а задача одна: проходить над Волоколамским шоссе и противника высматривать.
Активно высматривать!
Если по дороге шел немецкий грузовик, открытый, без тента, то его так и заносили на карту. Если машина тентованная, но задник открыт, надо снизиться и заглянуть, чего везут, пехоту или так.
Ну а ежели все закрыто, надо было очередь дать.
Выскочат – значит, пехоту везут. Не выскочат – не везут.
Под вечер получались три карты, и пилоты с командиром полка принимались корпеть над "чистовиком" – переносили все свои наблюдения да разными карандашами.
Так и летали всю неделю, пока вдруг Долгушин с Макаровым, приучившиеся летать по-новому, в паре, не получили приказ взять карту с собой и садиться в Дмитрове.
Сергей сел, прокатился по полосе, зарулил. Макаров уже вылезал на крыло.
– Чего это нас дернули, как думаешь, Федорыч? – прокряхтел он.
– Чует моя душа, узнаем скоро.
– Мы, как почтальоны! – хохотнул Макаров. – То пакет доставить, то карты…
– То папиросы!
– Ха-ха-ха!
Лихо развернувшись, подъехал "Виллис". Из джипа вылез полковник, представился и сказал:
– Поедете с нами, возьмете с собой карты, которые привезли.
Было бы сказано. Ехали недолго, а когда добрались до штаба, Долгушина с Макаровым сразу провели к Жукову.
– Лейтенант Долгушин!
– Ага! – потер командующий руки. – Карты на стол!
Общие карты, карты-расшифровки, записи – все легло.
– Вот тут и тут мы пролетали каждый день, по нескольку раз. Ни танков, ни людей, ни артиллерии не было.
Выложив все, что видел, Сергей смолк.
– Ага… Спасибо, лейтенант, – сказал Жуков, и обернулся к полковнику: – Вы ребят накормите и дайте им грамм по сто. А то ведь морозы!
– Товарищ командующий, – робко воспротивился Долгушин, – мы же на самолетах…
– Да знаю я вас! – засмеялся Жуков. – Что я, вас не знаю, что ли? Что для вас сто грамм выпить, не долетите разве?
– Конечно, долетим!
– Тогда чего ж вы? Э, э, карты нам оставьте!
Сергей поежился.
– Карты-то секретные…
– Да знаю я! – махнул рукой командующий и подозвал полковника: – Сам знаешь, что надо сделать.
– Пока они пообедают, – вытянулся полковник, – все будет заготовлено!
После сытного обеда улететь "домой" не удалось: командование предложило Долгушину с Макаровым "не хилую работенку".
Давешний полковник, тыча пальцем в карту, сказал озабоченно:
– Вот тут, в районе Дмитрова, на берегу Яхромы стоит школа. А в школе немецкий КП. Мы туда посылали "эсбушки", но бомбежка не задалась. А ваши "МиГи", смотрю, оборудованы направляющими для "эрэсов"… Восемьдесят два?
– Можно и сто тридцать два, – сказал Долгушин.
– Отлично! Беретесь?
– Разнести КП?
– На кирпичики!
– Беремся.
– Два "Яка" вас прикроют.
Подвесив РС, "мигари" взлетели. Сергей прикинул, что операция выйдет недолгой – туда и обратно.
Когда показалась Яхрома с черной водой и белыми заберегами, Долгушин взял малость к востоку.
– Вижу школу! – сообщил Макаров.
Школа была не шибко большая, но двухэтажная. С восточной стороны завиднелись два входа.
– Сергей! – позвал Долгушин. – Я в левую дверь бью, ты в правую!
– Хорошо!
Два истребителя вышли на боевой курс и выпустили реактивные снаряды залпом. Оставляя дымные следы, "эрэсы" ударили по школе, все двенадцать штук. Кучно пробили – КП развалился до самого подвала.
– Это тоже посылочки были, Федорыч!
– Ага! С доставкой на дом!
С. Долгушин, генерал-лейтенант авиации:
"…Затем мы решили нанести удар по Волоколамску, по аэродрому Шаталово. Нас была всего шестерка.
Мы прилетели туда, а аэродром пустой. Мы возвращаемся, а в это время немцы решили ударить по нашему аэродрому.
Они взлетели в Шаталово, пришли на аэродром, а у нас никого нет. И тоже возвращаются. И вот мы с ними столкнулись и началась драка. И в этой драке Сергей Макаров был сбит прямо над их аэродромом. Он сел, я посмотрел на это… Что делать?
Я ребятам покачал крыльями, и выпускаю "-ноги".
Ребята поняли, что я буду садиться. И вот я сажусь и рулю в направлении к этому самолету, где он. Сережка это понял, развернулся, куртку сбросил, правую ногу мне на плоскость закинул, засунул себя в кабину, а левая нога за бортом! В унтах! Ну, хорошо, что на унтах была такая лямка: эту лямку вешали на ремень. Ремень-то большой, широкий, – и вот эту лямку привязывали.
Но мне никак мотор не дать. Я развернул машину на взлет, сунул газ и пошел. Я почему торопился – уже машина, набитая автоматчиками идет, и вот-вот…
На взлете меня начали обстреливать, но мы взлетели. А мне "ноги" не убрать, там же голова его торчит. Ребята сразу нас окружили, на случай, если подойдет немец.
Мы заходим, "ноги" так и не убраны, и щитки я выпустил. "Слушай, – я ему говорю, – ты как-нибудь подвинься ко мне". Он валяется, смеется. Оперся мне на левое колено, и когда возится, то моей ногой педаль трогает, мешает.
Так я ногу снял с педали, и правой только управляю: не могу дать левую ногу. Тут же ремни, – я ногу тяну на себя за ремни и получается, что я левую ногу не использую.
Но это уже дело техники, это ерунда. Пришли, сели, и ребята сели. Все нормально!"
Глава 25
"Пахарь"
Штурмовой авиаполк, в котором служил "Дядя Миша", перебросили на Ленинградский фронт. Туда же "перебросили" и Жукова – переход в контрнаступление на этом участке был важнее даже московского направления, где немцы увязали все больше и больше.
Следовало отбросить фашистов от Октябрьской железной дороги, чтобы не потерять связи с городом Ленина – не только потому, что там жили, работали, учились и воевали три миллиона человек, но и по другой причине: одна девятая всего производства СССР была сосредоточена именно на питерских заводах.
Холодина подступала, ветра дули студеные, но одно было хорошо – осенняя слякоть смерзлась, и колеса шасси не елозили.
Да и землянки достались штурмовикам целехонькие, протопили их быстро. "И сказал комполка, что это хорошо".
Часа в два пополудни эскадрилью Ерохина отправили на штурмовку – "Юнкерсам", недавно еще бомбившим станцию Мга, надо было дать сдачи.
Взлетали по ракете. Собрались над аэродромом примерно на высоте в тысячу метров и пошли колонной.
– Подходим к аэродрому. Увеличить скорость, плавная "горка"…
– На боевом курсе! Приготовиться к атаке!
Воздух был чист, а на аэродроме, возле взлетной полосы, стояли пять "Юнкерсов-52". И ни одного человечка. Будто бросили немцы свои самолеты.
"Сейчас проверим!"
Чтобы не отяжелять штурмовики, бомб не вешали, зато все восемь "эрэсов" были в наличии. Ими Ерохин и ударил.
Сорвавшиеся с направляющих реактивные снаряды, красиво пуша дымные хвосты, ударили по немецким самолетам, отрывая тем крылья и обрубая хвосты, разворачивая фюзеляжи, словно банки с тушенкой вскрывая.
Ага! Из самолетов стали выпрыгивать немецкие офицеры.
Бросая портфели, чемоданы, они кидались во все стороны.
"Приходите, тараканы, я вас чаем угощу!"
"Ильюшины", выходя из пике, добили "Юнкерсы", так и не дождавшись огня зенитной артиллерии, хотя пара, выделенная на подавление ПВО, кружила во всеоружии.
– Уходим!
Возвращаясь на аэродром, Михаил увидел несколько десятков танков, серые коробочки с белыми крестиками на башнях.
А бить их, считай, нечем…
– По двум дорогам к линии фронта идут танки и пехота, – доложил он на КП.
– Идите на аэродром. К вашему прилету группа будет готова.
Зря, ох, и зря они бомбами не увешались!
– Командир! Там пехота в балке! Много!
– Где? А, вижу… Атакуем!
Большой овраг внизу переполнен пехотой. "Илы" пронеслись на бреющем полете, поливая фашистов из пушек и пулеметов.
Оставляя сотни трупов, немцы бросились в голое поле, навстречу своим танкам. Будто "панцеры" могли их уберечь!
Штурмовики развернулись, заходя со стороны поля, и, как цыплят, загнали немцев обратно в овраг. В кровавую кашу.
Такого массового избиения Ерохин еще не помнил.
Небось гитлеровцам были памятны расстрелы с воздуха беженцев в не столь далеком июне? Вот и пусть испытают подобное на себе!
– Уходим!
…Готовясь ко второму вылету, "Дядя Миша" зашел на КП.
– Ерохин!
Комполка поманил Михаила к себе.
– Гляди! – мосластый палец прошелся вдоль красной линии на карте. – Где-то здесь орудует немецкий паровоз. Эта сволочь ломает пути! Надо его уничтожить. Приказ ясен?
– Так точно!
"Придумкуватые" немцы изобрели некое подобие сверхплуга из двух лемехов. Их цепляли к паровозу. Плуг ломал шпалы пополам, а рельсы, упираясь в покатые щеки, изгибались и лопались.
Паровоз за час уничтожал двенадцать-пятнадцать километров полотна.
Четверка "Илов" стала рыскать в поисках паровоза.
Сориентировались быстро, по "компасу Кагановича", то бишь по рельсовым путям, и вот он, след – развороченные шпалы, гнутые и ломаные рельсы.
– Ах ты сволочь…
Уже солнце садилось, добавляя багрянца, и тут-то "Дядя Миша" и углядел тень паровоза. Именно тень – большую, уродливую.
А где же сам паровоз?
– Нет, ну не сволочь ли?
Сверху на паровозе немцы смонтировали площадку, уложив на нее комья земли, кусты и снег – с высоты не увидеть!
– Атакуем!
"Дядя Миша" зашел сбоку, взял паровоз в прицел, нажал гашетки.
Промах!
Машинист, зараза, резко дал ход, и снаряды прошелестели мимо.
– Командир! Разрешите атаковать?
– Атакуй!
Лейтенант Виштальский дал очередь – и тоже мимо!
В будке паровоза сидел опытный гад. Лишь с четвертого захода снаряд угодил в котел – облако пара поднялось метров на двадцать, локомотив остановился.
Ерохин прошелся по нему из пушек и пулеметов, Виштальский угостил "эрэсами" – паровоз превратился в груду исковерканного металла.
– Припахали "пахаря"!
– Фотографируй, Аркаша, и возвращаемся.
"Дядя Миша" бросил взгляд на раскуроченный паровоз и усмехнулся: позади ломаного тендера тянулась полоса исковерканных путей, а вот впереди "пахаря" блестели целые рельсы.
Приятно посмотреть.
Глава 26
"Генерал Мороз"
Жилин прекрасно помнил зиму 1941-го, на редкость морозную и вьюжную. Бывало, от холодов деревья трещат, метель воет, а летчики улыбаются, да с ехидцей: подумаешь, лицо дубеет да пальцы не слушаются. Ноги-то в тепле!
Пилоты в унтах, пехота в валенках. А немцу каково?
Мерзнет небось высшая раса! Да пусть хоть вся вымерзнет, не жалко. Меньше народу, больше кислороду.
Шел ноябрь, однако задувало так, что и в тулупе ежишься.
Немцы, однако, угомону не знали – приспособились. Кончились перерывы, возобновились налеты. Ну так "Генерал Мороз" не сказал еще своего веского слова.
Да и Рокоссовскому, Черняховскому, Толбухину, Катукову – всей генеральской команде – тоже было, что сказать…
"В прошлой жизни" все было куда гаже – к середине октября немцы прорвали Брянский фронт, и командующий приказал своим армиям биться с "перевернутым фронтом".
А в эти самые дни, 10 ноября, Брянский фронт и вовсе расформировали бы, поскольку 3-я, 13-я и 50-я армии угодили в окружение. Но это было тогда.
Ныне же Красная Армия отступила до Мценска, потом до Тулы, не понеся больших потерь. Войска напоминали молодого боксера, сцепившегося на ринге с кандидатом в мастера – получив нокаут в первом раунде, он теперь уходил в защиту, внимательно следя за соперником. Чуть тот допустит слабину или приоткроется – сразу жесткий апперкот или прямой в голову.
Еще немного, еще чуть-чуть, и КМС "поплывет" в нокдауне.
Во второй половине ноября фронт остановился на линии Ржев – Вязьма – Калуга – Тула. И ни туда ни сюда.
Не сказать, что Жилин очень уж гордился своим участием в теперешних переменах – вся его заслуга в том была, что он поделился своим послезнанием.
Единственно – именно ему удалось привести ВВС Западного округа хоть в какую-то боеготовность. И его слабые усилия дали ход "курковой реакции": легкое нажатие пальца, и пуля валит хоть слона, хоть эрцгерцога.
Прижали летчиков Люфтваффе хоть чуток, хоть по отдельным направлениям, а в итоге от гибели убереглись десятки дивизий, тысячи танков, самолетов, орудий.
И все эти сотни тысяч людей, что не сгинули, не попали в плен, а бились с лета до зимы, отражали атаки и сами переходили в наступление. Их отбрасывали, но они утирали кровавые сопли и снова кидались в бой.
А в итоге немцев притормозили гораздо дальше от Москвы, чем в том 1941-м, что был Жилину памятен.
Не сказать, что "Тайфун" выдохся в жалкий сквозняк – фашисты еще очень сильны. Просто красноармейцы подкопили опыта, все чаще брали в руки лучшее оружие, и командовать ими стали не "герои Гражданской войны", знавшие одну стратегию – переть буром, а настоящие боевые генералы, обученные нужнейшей профессии – Родину защищать.
Что интересно, не все командармы или члены Военного совета фронта уцелели. Кого-то снимали, заменяя более способными стратегами, а кое-кто просто исчезал.
Пропал генерал Власов. Куда-то делся Хрущев…
Но это были потери во благо. Нынче на поле боя сошлись две Силы, и ни одна не хотела уступать.
Гитлер визжал на своих фельдмаршалов, требуя взять Москву во что бы то ни стало, а Ставка Верховного Главнокомандования готовилась к переходу в контрнаступление…
…– Летный состав! На построение!
Трава на аэродроме чуть поседела от мороза, и унты впечатываются в нее с различимым хрустом. Полная тишина в небе, на земле ни малейшего дуновения. Над верхушками деревьев восходило крупное, свеже-розовое солнце.
– Первая и вторая эскадрилья – в полной готовности, третья – на прикрытие. Группа штурмовиков нанесет удар по немецким войскам южнее Тулы – там станция, а рядом аэродром. Все понятно?
– Понятно… – ответили два-три голоса, остальные пилоты просто кивнули.
– Прошу особо обратить внимание на линию фронта, – сказал командир полка. – В случае неприятностей тяните на свою территорию. В бою от группы не отрываться. Вылет через час. Разойдись!
Ровно через час эскадрильи вылетели, группируясь в четверки.
Жилин поморщился чуток – он не любил ноябрь.
Формально – тоже осень, но по факту – зима. Или предзимье.
Хорошо бывать в октябрьском лесу – солнце светит, но не греет, тихо вокруг, слышно, как листья опадают, шурша о ветви.
Очей очарованье.
Поневоле настроишься на светлую печаль, разделяя мысли и чувства Александра Сергеевича. А в ноябре слишком холодно для прогулок. Предзимье уныло и хмуро, три краски господствуют в мире – белая, серая и черная.
Небо затянуто хмарью, земля выбелена снегом, сквозь который проглядывает мерзлая чернота. Не грустно – скучно. И зябко.
Как его зять говорит: "Не комфортно-с". Да-с…
– Я – "Москаль". На два часа – "горбатые". Бауков, берешь снизу, я – сверху.
– Принял.
Дюжина "Илов" шла на полутора тысячах метров.
– Привет, "малышня"! – раздался в эфире жизнерадостный бас. – "Маленькие", следите, чтобы плохие дядьки не обижали "больших"!
– Уследим как-нибудь. Ты, "Кикимора"?
– Так точно!
Саша Митрофанов, с позывным "Кикимора", взлетал не с поля даже, а с замерзшего болота. Отсюда и позывной.
Правда, комэск сам его выбрал – с чувством юмора у Санька все было в порядке.
– Приготовиться к атаке!
Под крылом "МиГа" промелькнула линия фронта, отмеченная воронками и горевшими танками. Вскоре показалась железнодорожная станция, и самолеты тут же были встречены "праздничным салютом" – заговорили зенитки.
– Четверке Бегельдинова подавить зенитную артиллерию!
Две пары "Илов" отвернули, почти сразу же выпуская "эрэсы" – на позициях ПВО за полуразваленным депо заблистали разрывы.
Накрыли вроде.
Штурмовики выстроились в круг, завертелись, насылая на фрицев бомбы, "эрэсы", снаряды. В белом облаке пара скрылся черный паровоз. Немцы в серых шинелях бегали по путям, как мыши, то и дело пятная снег яркими красными мазками.
Лейте, лейте кровушку! За что боролись, на то и напоролись.
Но весь боеприпас "горбатые" не раздавали, берегли для "соседей".
Жилин лег в разворот, обозревая сверху поле немецкого аэродрома. Там полный переполох.
"Мессершмитты" и "Юнкерсы", не выруливая, взлетают прямо с мест стоянок, с задних точек бомбовозов строчат пулеметы, "лают" десятки зениток.
– С круга прикройте! "Маленькие", это и к вам относится.
– Прикроем.
Шестерка "Илов" атаковала самолеты, стоявшие на старте. Два "Мессера" один за другим опрокинулись, мигом превращаясь в груды обломков. Вторая пара столкнулась на взлете и, пылая, врезалась в строй бомбардировщиков. Вспыхнуло несколько "Хейнкелей".
Меткие бомбы подорвали склад боеприпасов – огонь хлынул волной вкруговую. Картинка!