"Чат" ответил сразу – радист послал по адресу, но Марина орала, чтоб "москвича" или Павла Захарыча на связь дали. На миг у рации появился обычно воспитанный Евгений, выматерился, сказал, что скоро будут. "Отель" ответил чуть позже – их радист "прямой текст" игнорировал. Только когда Шведова пообещала ему губастый рот за уши натянуть и о "столбовом майоре" проорала, ответили.
– Что у вас? – голос Коваленко узнать было трудно – то ли осип, то ли давился чем-то.
– Ведем бой в окружении. Противника до двух взводов. Окажите помощь. По возможности…
– Сейчас подойдем. Прямо сейчас. Ма… Мариночка, вы держитесь…
Вот же… циркач глупый. Язык у него заплетается. Марина успела сказать о скоплении противника в садике и за соседним домом. Потом пришлось браться за автомат – сволочи просочились на первый этаж…
…Бойцов на ногах осталось мало, исходил кровью раненый радист, но перевязывать было некогда. Лестницу держал Попов с уцелевшим водителем, а старшина Шведова била по двору: там горел "Студебеккер", дым мешал стрелять, скрывал фигуры, норовящие проскочить, спрятаться за машины. Марина перебегала от окна к окну, перепрыгивала через лежащего поцарапанного бойца – нет, уже не поцарапало – грудь пробита. Старшина ругалась, что лег парень неудобно, и стреляла – экономно, угадывая в черном дыму движение. Изловчилась, закинула гранату к забору, за машины. Непонятно, чего сволочи туда так упорно лезут, но если им надо, значит, не пустим…
…В нагрудном подсумке оставался еще полный магазин, Марина вбила "рожок" в автомат, дернула затвор. Удобные эти подсумки, только стыдно кирасу носить, когда все кругом в обычной форме. Не понимают "потомственные" некоторых элементарных вещей…
Марина выдала экономную строчку по уползающему за горящую покрышку гаду. Со стороны улицы стрекот пулеметов явно усилился – неужели группа подошла? Старшина на миг замерла в дверях: увидела, как пронесся по улице легкий отрядный броневичок – пулемет задран, лупит по крыше. Почти одновременно в переулке по другую сторону горящего двора зарокотало: счетверенная установка бронетранспортера прибывшего "Отеля" прореживала садик…
…Лишние полсекунды стоять никак нельзя. Марина Шведова это понимала. Но она была обычной ростовской девушкой – рядовым советским солдатом, без личного ангела-хранителя и отшлифованного годами боевого чутья. Марина так и не узнала: один был снайпер или все-таки двое.
…Первая пуля попала в плечо, чуть ниже пластины бронежилета и развернула девушку. Упрямая старшина не хотела падать – и вторая пуля ударила в голову – пробитая каска звякнула, ударившись о стену в вылинявших обоях. Марина села, а потом легла в крошку штукатурки…
Центр города Львова Опергруппа/младший лейтенант Земляков. 21:55
– Поднажми! – Марчук склонился к спинке кресла водителя.
– Да она ж машина тяжелая, – проорал тот, вращая рулевое колесо.
"Скаут" несся по брусчатке, разогнаться из-за узости переулка не получалось. Пытались срезать и выскочить на улицу – проезд загораживала брошенная немецкая машина. Пришлось пятиться. "Шесть-четыре" умчался вперед, а груженый бронетранспортер отставал.
– Отож наши, – пробормотал Торчок, глядя на клубы дыма, поднимающиеся над домами.
Выскочили на перекресток – сбоку мелькнули спины убегающих людей. Вроде в гражданском – может, обыватели в панике мечутся? Один из беглецов оглянулся, не целясь, пальнул в сторону бронетранспортера – "Скаут" успел ответить из бортового пулемета, но улочку уже проскочили…
…Вот он – штаб, со двора черный дым валит, словно нефтебаза пылает. Валяется труп – пиджак задрался, торчат из-за брючного ремня магазины МР. Дальше по улице пятился "шесть-четыре", крутилась башенка – пулемет поймал оконный проем, дал очередь…
Бойцы ссыпались с бронетранспортера, Земляков одним из первых влетел во двор, чуть не выстрелил в возникшую из дыма фигуру.
– Я те пальну, очки надень! – завопили знакомым голосом – Катька спрыгнула с капота джипа – подбитый "виллис" осел на спущенных скатах, за ним пылал грузовик. – Смылись, бандерлоги. – Мезина спешно перезарядила СВТ. – У вас там санинструктор есть? У стены раненый…
– А остальные? – спросил, холодея, Женька.
– В доме, надо думать. Кто-то огонь оттуда еще вел…
На лестнице, изъязвленной пулями и осколками гранат, валялись тела, вот наш в выгоревшей гимнастерке, дальше разномастные бандеровцы… Катрин ухватилась за расщепленные перила, перемахнула на следующий пролет, Земляков запрыгнул следом…
– Санитар где?! – ревел в коридоре майор Коваленко.
…Над старшиной сидели на корточках санинструктор и всезнающая Катька. Шведова еще дышала – неровно дергалась жилка на шее – кровь стерли бинтом, но медленно натекала новая. Темные волосы влажно блестели…
Коваленко прислонился спиной к простенку, молчал. На него было лучше не смотреть.
– Щас отойдет девушка, – пробормотал санинструктор, безнадежно готовя бинт. – Не довезем.
– Всякое бывает, – Катрин подняла голову. – Женя, рискнешь с эвакуацией?
Глядя на спокойно-сосредоточенное лицо под каской, Женька подумал, что может и получиться. Несмотря и вопреки. Собственно, если и не получится, нельзя не попробовать. Не глядя, сунул кому-то автомат, начал раздергивать пряжки бронежилета:
– Кать, а с наводкой как? Она же ростовская, уведет бессознательно.
– Подавишь. У тебя получится. Опытный. И чипы сдвойте. Есть такая возможность?
На майора и Катрин не могла взглянуть, но Коваленко сил хватало себя в узде держать – понял, рванул с себя бронежилет, выхватил финку…
– Всем лишним – во двор! – с некоторым опозданием закричал Попов.
– Да что ж шуметь так? – заворчал санинструктор, осторожно заматывая пробитый череп Шведовой.
Женька бросил бронежилет, ремень с оружием, хлопал-ощупывал себя, проверяя на завалявшийся металл.
– Надежнее в расположение, потом ее машиной перекинете, – посоветовала Катрин, срезая пряжки со старшинского бронежилета.
– Не, я прямо в эвакопункт ход нарабатывал. Слушай, может, вдвоем? Точнее будет.
– Уже не будет – у меня личный лимит выработан. Сама только с проводниками хожу. Сейчас, в цейтноте провожатого не вызвать.
– Жаль. С тобой спокойнее.
– Справишься, Жека…
Обычное дело на войне: справишься – не справишься – значения не имеет. Нужно, значит, сделаешь.
Женька схватил с майорской ладони скользкую капсулу чипа. Масса у Маринки, конечно, иная, хорошо, что бронежилет двенадцать "кагэ" добавит, чуть скомпенсирует. На биометрию с чувством наплюем…
Ну-с, товарищ Земляков.
Рука у Маринки была холодная. Будто уж совсем… На хрен такие мысли, лучше о чипах – как активировать сразу два, да еще одной рукой?
– Зубом скуси, – подсказала Катрин, отходя в сторону.
Вкус чужой крови и биопластика напрямую ассоциировать с эвакопунктом труда не составляет…
…Попали. Только почему-то в коридор. Замер в дверях ошалевший медик ФСПП – в зубах торчала незажженная сигарета…
– Курить вредно! – рявкнул Земляков. – Принимай! Она в крайне тяжелом.
…Закрутилось. Каталка на устрашающе-бесшумном резиновом ходу, медбригада: уверенные люди, точно знающие свой маневр. Исчезло пятнистое тело на каталке за сияющими дверьми – увез нержавеющий лифт. Еще дышит старшина, значит, шанс есть.
– Ну? – спросил маленький кругленький фээспэпэшник.
– Работаем, – заверил Женька. – Дай руки помыть, и на Фрунзенскую ускоренно переправляй.
В машине хорошая связь имелась, в Отделе об эвакуации уже знали. Уточнили координаты для возвращения. Не первый раз, алгоритм действий предельно ясен. Потом Земляков позвонил с мобильного Иришке – на дежурство рыжая товарищ ФСПП-оперативница второй категории только утром заступала. Сказал, что пролетает транзитом, все нормально, только вот Шведову слегка подранило. Сочли целесообразным раненую сюда перебросить. Было слышно, как Иришка вдавливает поглубже в себя сотни ахов и вопросов. Кое-что уточнила и сказала, что "целует".
– Хорошая жена – великое дело, – заметил водитель.
– Еще бы, – Женька вернул телефон. – Повезло мне. Ну и ей тоже нехило подфартило.
Засмеялись…
Москва зажигала огни теплой летней ночи, за спиной осталось желто-сиреневое сияние Старо-Андреевского моста, оперативная машина, тактично взблескивая мигалкой, свернула к Фрунзенской. Задерживаться и задумываться не будем, в опергруппе ждут…
Город Львов. Штаб Особого отряда. Лейтенант Спирин. 22:40
…Ночь спустилась дымная, душноватая. Бой у вокзала стих – надо думать, наши все же подстерегли и раздолбили досаждавший немецкий бронепоезд. Возможно, танки, ушедшие от Особого отряда, в том деле решающую роль сыграли – командир отрядного взвода "тридцатьчетверок" о действиях бронепоезда знал чуть больше, чем зажатые на вокзале танкисты.
…Вадим вполне приноровился – желтые патроны вставали в магазин сами собой. Ну, почти сами собой. Вообще-то, странное это ощущение – пытаться осмыслить свой первый бой. Лейтенант Спирин выпустил примерно двадцать – двадцать пять патронов. М-да, нужно было точно посчитать. Статистического значения точная цифра, конечно, не имеет, просто любопытно. Черт, ну и ерунда в голову лезет…
Полчаса назад Вадим впервые стрелял по людям. Представляя, как это будет, мелькали мысли о нравственном выборе и прочая достоевщина. Нет, не было особого выбора. Маневренный уличный бой, для подошедшей группы весьма скоротечный. Лично довелось увидеть одного из стрелков противников – на долю секунды мелькнул за забором. Что скрывать, ощущалось некоторое разочарование: рассчитывал встретиться с подготовленными вояками "Кукушки" или хотя бы с егерями 101-й горной. А тут националисты. Сунулись опрометчиво, попали под раздачу. Неудачно. И для этих бандитов, и для Особого отряда. Три машины уничтожены, разбита одна из раций, пять человек погибло, шестеро раненых, среди них капитан Попов. Без здешнего куратора работать будет сложно.
А Марина, видимо, умрет. Даже если успеют доставить в современный госпиталь. Череп практически разбит, кома, потом…
Вадим поспешно переключил мысли на иное. Свидетелей "эвакуации" чересчур много. Обязательно слухи пойдут. Стратегические планы подготовки долгосрочного сотрудничества смяты. Надо полагать, полковник Попутный поставит на вид бессмысленное раскрытие опергруппы. Стоила попытка спасти единственную жизнь полного сбоя стратегических планов? Видимо, нет. Но как можно не попробовать помочь?
Выбор – очень сложная штука. Выбор между целесообразностью и моралью попросту жуток. Кстати, пример прошлой операции показателен. Коваленко "запустил маркер" в 9-м танковом корпусе. Воздействие дало длинный вектор: окруженную Пружанскую группировку противника добили, генерал-майор остался жив, никаких бронебойных и иных снарядов в его машину не прилетело. Успешно командовал до победы: это его танкисты прорвались под Штрасбургом и Деммином и первыми вышли к Эльбе. Уже после победы получил звание Героя…
Не стал Героем и генерал-лейтенантом другой человек. Командир 1-го гвардейского танкового корпуса погиб 17 июля восточнее Минска. Машины конвоя обстреляла бродячая группа немцев. Абсолютная случайность – кроме комкора оказался легко ранен лишь автоматчик охраны.
Вектор оказался длинен, но узок и на общую ситуацию не повлиял. Оба генерала-танкиста были храбрыми и достойными людьми. Но как оценить "маркер"? Целесообразность или глупость? По существу, капитан Коваленко вздумал примерить на себя тунику мойры. Довольно тесная и колючая одежка, что и говорить…
…Нет, нужно на что-то отвлеченное, лирическое переключиться. Вот сидят на раскуроченном диване Мезина и Коваленко: оба рослые, красивые, боевые до мозга костей и даже глубже. Мухина с них бы запросто изваяла что-нибудь типа скульптурной группы "Разведка и ОСНАЗ". Высотой метров в пятьдесят, из легированной стали. И чего бы Валере с этой непробиваемой зеленоглазой моделью свои чувства не связать? Старшина Марина слишком земной была, слишком хрупкой. Жаль девчонку…
– …Группа захвата будет в квартире: человека четыре, там тесновато, развернуться негде. И три группы снаружи – блокируем бандерлогам отход, – палец "сержантки" скользил по схеме квартала.
– Здесь принято говорить "окружаем", – глухо напомнил Коваленко.
– Нехай "окружаем". Они шустрые, обратно ломанутся.
– Уверенности нет, что оуновцы с нашим делом связаны. Твои "расколотые" сами толком ничего не знают.
– Косвенная причастность вполне вероятна, – Попов, устроившись на трехногом стуле, баюкал подвешенную на бинте раненую руку. – И иных вариантов у нас пока нет.
– Это точно, – согласилась Мезина. – Ты бы в санбат заехал, капитан. Воспалится, забот не оберешься.
– Непременно заеду. Но утром.
– Подытоживаем. Технику загоняем в лагерь, к позициям выходим мелкими группами. Мы с Мезиной на явке, остальные в заслонах. Двинулись, – майор резко встал с взвизгнувшего дивана.
– Да, пошустрей бы, а то у нас там двое бойцов с подследственными. Наверное, уже беспокоятся, – я им реактивной ласточкой вернуться обещала, – Катерина, морщась, отцепляла от камуфляжных шаровар диванную пружину.
Не успели выйти, как загремело за дымящимися машинами. Бойцы рассыпались, занимая оборону, но, судя по комментариям из дыма, там были свои.
– Вот кто "ласточкой", – ухмылялась Мезина.
Женька кашлял, хлопал по прожженному искрами масккостюму, двуязыко ругался и требовал свое оружие…
На оставшейся технике Особый отряд двинулся к Цитадели…
Город Львов. Хмельовский тупик. Казак-подпольщик УПА (псевдо "Шокол") Микола Грабчак Вечер.
Имелись у Миколы сомнения, ох, имелись. Знает ли чотовый, что делает? Що-то не те командиры Грабчаку в последнее время попадались. Вовсе не к победам вели, а чаще наоборот…
Вернулись хлопцы – Микола разговора толком не слышал, но догадался – не так у них пошло. Мордатый Сашко все на шепот-крик срывался, автоматом тряс, Кныш на подчиненного шикал. Микола перестал притворяться, что спит, сел на топчане. Чотовый позвал к столу:
– Не взяли мы нормальный транспорт. Двумя подводами придется идти.
Выходить надлежало через час, когда окончательно стемнеет. Новому подпольщику дали винтовку, и Микола сел чистить оружье. Не, ну разве выйдет толк? Опять русская винтовка, да еще загаженная. Настоящему бойцу один позор с таким оружием кацапским и устаревшим.
– Ну, хлопцы, большое дело мы делаем, – внушал Кныш. – Трудно будет, но надо. Советы не так сильны, как кажется. Сейчас у нас редкостный шанс их сломить и в могилу свалить.
Хлопцы помалкивали, готовились. Вскрыли тайник в углу подвала: патроны, гранаты. Хозяин, полковник Булк, принес чайник, поужинали. Колбаса оказалась прогорклой и окаменевшей, хлеб черствым, а вареные яйца мелкими. Миколу вновь начали одолевать сомнения: с провизией дело дурно, боеприпас заскорузлый, идти непонятно куда… Не лучше ли отстать и командира поменять? Грабчак – вояка опытный, повидавший, но тут никакой уверенности…
Кныш, словно догадываясь, нехорошо улыбнулся:
– Ты, Шокол, верь. Как по сметане проскочим. У меня рука легкая. Що хлопцев в акцию вести, що брюхо взрезать – не дрогнет.
– Сомнений не спытываю, – заверил Микола. – Винтовка заботит. У меня карабин ладненький был, пристрелянный. Эх, имелись бы тогда патроны, разве оставил бы карабинчик. Може, еще мимо будем проходить, откопаю.
– Всё може быть. А пока иное заботит, – чотовый ткнул пальцем вверх. – Надежнее, хлопцы, нам хозяина трошки приструнить. Ненадежен пан полковник, языком трепать слишком любит, наболтает лишнего.
С паном Булком поступили по-простому. Чуял що-то недоброе хозяин, даже к двери попробовал бежать. Да куда ему, дряблому. Микола держал полковника за одну руку, Сашко-Кнут за другую, а Тарас-Снежка ремень на шее затягивал. Пан полковник хрипел, ногами меленько и часто переступал, словно спешил куда-то. Наконец отяжелел, обвис в руках.
– Тута крюк есть, – сказал стоявший в дверях и наблюдавший за акцией Кныш. – Поднимите его.
Подвесили хозяина, вернулись за оружием и снаряжением. Протискиваясь в дверь и отводя в сторону непослушное тело повишеника – пан полковник щурился неодобрительно, седой бородкой укоризненно поводил, – Микола подумал, что неловко сделали: кто ж на ремне вешает? Этак любой следователь раскусит, глянув на узел да на следы на шее. Нужно было веревкой удавить, да толком подвесить – в былые добрые времена в полиции по таким делам толк знали. Впрочем, Грабчак здесь человек новый – що ж с непрошеными советами лезть? Вот халат с кистями у покойника хорош – надо будет после войны себе такой справить. Можно бы и этот, вишневенький, снять, но куда ж трофей денешь? Эх, война…
Ночь была темной, тревожной. Постреливал город, не спал. Подпольщики шли дворами и дырами в заборах, Микола через пять минут ориентиры утерял, просто за Тарасом шел, бежал, да в щели протискивался. У переулка застряли: проносились по улице очереди пулеметные, взблескивали редкими трассирующими светляками. Вот же погань беспорядочная: наугад ведь постреливает, мог бы и аккуратность проявлять. Нет, у германцев все ж нужно учиться – те как по хронометру строчат…
Сидел в пахучей, облюбованной кошками нише казак Грабчак и невеселую думу думал: о немцах, что предательски несчастную Украину на полпути бросили, в Новую Европу так и не вывели, о поражениях нелегких. Но больше о своем собственном, сложном грабчаковском положении размышлял. Не думает чотовый в город возвращаться, раз ликвидировал хозяина такой надежной крыивки. Ох, опасно. Тут своей головой рискуй, заданье выполняй, а как выполнишь, и тебя самого того… Вот что немцы Кнышу посулили, раз чотовый так дупу рвет? А если надорвется? К примеру, шальная пулька в затылок клюнет? Сможет шутце, с честью из окруженья вырвавшийся, то важное задание до конца довести и к немцам достойно выйти? Какая награда будет? Не, рано о том думать, надо выждать.
Подпольщики выждали, и когда пулемет паузу сделал, улочку преодолели. Еще квартал, второй… Выбрались к овражку заросшему, Кныш вперед ушел, чуть слышно пароль назвал…
Две подводы, трое бойцов, с ними баба молодая, – эта обнимала лошадиную морду, пиджаком прикрытую, не давала испуганной кобылке голос подавать. На бричках лежало несколько мешков, стояли четвертные бутыли и полные ведра – Микола принюхался – глупо, зачем-то воду везут.
Кныш распорядился: подводы идут в обход, боевка двинется напрямую. Продрались сквозь кусты: впереди высились зады домов, смутно угадывался склон – Микола разглядел холм Цитадели. Прошли ближе, вокруг было тихо. Осторожный чотовый закончил присматриваться-проверять, оглянулся на группу: