"Дмитрий Новгородский" завис на перископной глубине, выставив над водой штыри антенн и вслушиваясь в ожидании в эфир. Моряки на центральном посту, тихо переговариваясь, травили байки про сползающие с севера в Баренцево море айсберги. Кто-то высказал предположение, что ледяные горы могут достигать до трёхсот метров в глубину. Автора предположения тут же подняли на смех: в Баренцевом море глубина не больше двухсот, и то местами!
- Накаркаете, - недовольно проворчал Егор.
Неожиданно с гидропоста прозвучал доклад о многочисленных шумах боевых кораблей, приближающихся с юга.
- Возможно, вышли навстречу конвою, - предположил Дмитрий Николаевич.
Но пеленги не изменялись, дистанция сокращалась, и командир занервничал.
- Командир, такое ощущение, что они по нашу душу, - предположил штурман.
- С чего бы это? Егор, не вгоняй народ в смуту.
- А самолёт намедни помнишь?
Дмитрий Николаевич задумался. Корабли на экране обстановки развернулись фронтом в строй поиска, и от греха подальше он кивнул стоявшему на рулях боцману:
- Давай на безопасную.
Безопасной глубиной погружения для их типа лодки в Баренцевом море было пятьдесят метров. Нырнув, "Дмитрий Новгородский" завис, ожидая, когда корабли пройдут и можно будет опять подвсплыть и выставить антенну.
Цели на экране приближались, и неожиданно, сначала тихо, затем всё громче послышались посылки асдиков. Один из кораблей прошёл точно над ними, и с гидропоста несмело, будто гидроакустическая вахта не поверила собственным ушам, прозвучал неуверенный доклад:
- Кажется, бомбы.
Командир со штурманом переглянулись. В тот же миг над головой ухнула, слившаяся в один, серия взрывов. Егор свалился с дивана и, не выпуская из рук вахтенный журнал, вместе с вылетевшим из своего гнезда графином с водой залетел под пульт управления рулями. Палуба из-под ног резко нырнула вниз. Лодка с дифферентом на нос пошла на глубину. Дмитрий Николаевич с трудом дотянулся до микрофона межотсечной связи:
- Ход восемь узлов! Разворот вправо на девяносто! В отсеках осмотреться!
К счастью, эсминец ошибся с глубиной, и бомбы взорвались выше лодки. "Дмитрий Новгородский" рванулся с места и, торопясь уйти из опасного места, взял курс на север. В отмеченное первым эсминцем место сбросил бомбы второй эсминец, за ним отработал третий.
Командир вытер лоб, потом, переведя дух, улыбнулся и, глядя на штурмана, произнёс:
- И ведь не огрызнёшься. Свои работают. И на том спасибо, что хоть промахнулись!
Дальше - больше! Оцепив их район, бомбы сбрасывали все кто мог. Взрывы лопались впереди по курсу, за кормой, сбоку. Вода вокруг "Дмитрия Новгородского" кипела, выбрасывая на поверхность поднятые со дна водоросли, затопленные брёвна, дохлых рыб. Лодка металась, меняя глубину и курс. Заметив разрыв в строю поиска, метнулись туда, и наконец, их потеряли. Всплески от взрывов ещё долго вспыхивали на экране позади лодки, но уже далеко и не опасно. Опасаясь себя обнаружить, а по всей видимости, именно посылки гидролокатора привлекли эсминец, Дмитрий Николаевич приказал его выключить. Импульсы легко могли быть вновь обнаружены противолодочными кораблями. Неожиданная бомбёжка произвела на него сильное впечатление, и он решил, что недооценивать советские эсминцы, пожалуй, не стоит.
Они уходили, и больше ничто не предвещало опасности, но в душе почему-то тонко заныла струнка тревоги.
Командир беспокойно заворочался в кресле. Вроде бы всё нормально в отсеках, реактор работает в заданном режиме, турбины выдают положенные обороты, гребные винты исправно толкают лодку вперёд с требуемой скоростью. Ухо чутко прислушивалось к любому нештатному звуку, но его не было. Всё было в порядке, но смятение не отпускало. Будто преднамеренно вспомнились недавние разговоры моряков об айсбергах.
"Нет! Вряд ли! - подумал Дмитрий Николаевич. - Небольшие айсберги наши акустики слышат и в обычном режиме шумопеленгования. А отойдём ещё немного подальше, тогда и включим гидролокатор в активный режим. Здесь бояться нечего".
Действительно, опытные акустики легко различают шум заплёскивающих на глыбы льда волн. Этот звук характерен, и при определённой изощрённости слуха можно вполне точно определить пеленг на опасного соседа. Но это если речь идёт о небольших айсбергах…
Удар в корпус опрокинул всех с ног. По лодке прокатился гул, будто кто-то саданул по железной бочке кувалдой. Скорость резко упала, зато стрелка глубиномера быстро пошла вниз. Падая, Дмитрий Николаевич увидел безумные глаза вцепившегося в рули и ловившего раскрытым ртом воздух боцмана, и первое, что пришло на ум: "Вот так мы и погибаем! Быстро, неожиданно и глупо! Только что всё было в порядке, а мелькнула секунда и от порядка не осталось и следа".
- Да сколько можно! - крикнул, свалившись в очередной раз с дивана, штурман.
В центральный пост влетел Валентиныч и, оттолкнув в сторону вахтенного механика, бросился продувать балластные цистерны. Теперь по лодке прокатился гул яростного шипения. "Дмитрий Новгородский" замедлил падение, затем, остановившись и будто раздумывая, начал медленно и нехотя подниматься к свету.
Рядом, будто гигантский зелёный небоскрёб, высилась ледяная гора. Командир вместе с главным механиком первыми выскочили на внешнюю палубу и побежали в нос лодки. Носовой обтекатель со всей гидроакустической начинкой был смят, но цел. Валентиныч, тяжело вздохнув, заметил:
- Хорошего мало, но можно считать, что легко отделались.
- Да… - Дмитрий Николаевич посмотрел на айсберг. - Подрубили его под самый корень.
- Я слышал два удара. Второй - это, наверное, от рухнувшей на палубу сосульки.
- Что же делать?
- А что делать, командир? Не мешало бы где-нибудь подремонтироваться. Нам регламент во как нужен! - и в подтверждение Валентиныч провёл ладонью по горлу. - Я вообще удивляюсь, как мы до сих пор без серьёзных поломок обходимся. Не лодка, а золото!
Почти успокоившись, они направились в корму и обнаружили на выпуклом борту несколько глубоких вмятин.
- А это нам от бомб досталось, - Валентиныч тяжело вздохнул. - Теперь точно без ремонта не обойтись.
- От своих больнее вдвойне. Хорошо, хоть только лёгкий корпус.
Главный механик нахмурился и, закрыв глаза, прикидывал, сколько времени уйдет на ремонт, как вдруг на мостике рубки появился главный минёр и, заметив командира, бросился к нему.
- Товарищ командир! Товарищ командир!
- Что ещё? - мрачно спросил Дмитрий Николаевич, заметив взволнованное лицо Сачука.
- Товарищ командир, со вторым торпедным аппаратом проблема! А там торпеда!
- Ну? Чего тянешь?
- Замяли переднюю крышку! Она теперь подтекает.
- Так вытащите торпеду, пока не поздно.
- Обязательно! Я уже дал команду. Вот только, если труба аппарата заполнится водой, выдержит ли задняя крышка? Она ведь не рассчитана на давление изнутри.
- Подопрём раздвижным упором. Хотя, конечно, о том, чтобы поглубже нырнуть теперь придётся забыть. Да… ремонта выше крыши.
Командир на глазах помрачнел и в сердцах бросил:
- Издеваемся над лодкой! Навыделывались уже на хороший доковый ремонт! А где его здесь взять?
Будто ожидая своей очереди и, наконец, дождавшись, на палубу выскочил командир связистов Кошкин и, оглядываясь в поисках Дмитрия Николаевича, нервно выкрикнул:
- Товарищ командир! Вы где?!
У Дмитрия Николаевича недобро ёкнуло сердце. Похоже, что акустикой и торпедным аппаратом дело не закончится, но, увидев лицо Кошкина, он удивился. Вова светился, будто габаритный фонарь на корабле и, заметив командира, бросился в корму.
- Товарищ командир, только что радиограмму получили! Зайцев объявился!
- Максим?! Ремонт, Валентиныч, отменяется! - Дмитрий Николаевич радостно хлопнул главного механика по спине. - А я ведь что-то такое чувствовал! Уж давай, родная, доковыляем, как сможем. А потом и о ремонте подумаем.
Обернувшись к заслонившей солнце ледяной горе, он с чувством произнёс:
- Спасибо айсбергу! А могли бы не всплыть и такую радиограмму пропустить!
* * *
Буцефал подпрыгивал и норовил вцепиться в рукав. Максим изловчился и, схватив его забинтованными пальцами за ошейник, ткнул носом в сугроб. Даша громко рассмеялась и неожиданно спросила:
- Максим, а у тебя есть девушка?
- В смысле?
- Ну, ты дружишь с кем-нибудь из девушек?
Её детская наивность его развеселила.
"Вообще-то, в моём возрасте офицеры уже имеют семьи!" - подумал он, но вслух ответил:
- Мой друг Артём говорит, что мужчина не может быть другом девушки, если она красивая.
- Твой друг дружит только с некрасивыми девушками?
- Не сказал бы. С ними у него тоже отношения далеко не дружеские.
Даша, не разобравшись в его замысловатом ответе, мечтательно сказала:
- А за мной в школе мальчишка один так страдал! Всё мне записки любовные в тетрадку подбрасывал.
- А в моё время школьники друг другу "эсэмэски" шлют.
Они сидели на искусно выструганной неизвестным Максиму мастером лавочке у входа в дом и смотрели на бирюзовое море. Широкое, с перилами сиденье поддерживали два добротно вырезанных из брёвен медведя. Мастер, по всей видимости, хотел изобразить белых медведей, но от времени они давно превратились в чёрных и выгоревших на солнце. Рядом стоял столб с указателями в разные стороны света. Четырёхзначные цифры указывали расстояние до Москвы, Парижа, Киева, до Северного полюса и почему-то до Улан-Батора.
До полюса было ближе всего.
"Рукой подать", - подумал Максим.
Года три назад они выполняли поход подо льдами Арктики, и он точно помнил, что до полюса было дальше, чем сейчас. Теперь, когда он отправил радиограмму, о чём бы он ни думал, мысли непременно возвращались к лодке: получили они или нет? Почему не ответили? Что будут делать?
- Максим, расскажи о себе, - попросила Даша.
- С чего начать?
- Ну, как там у вас, в будущем?
- Неужели поверила?
- Если даже папа поверил…
- А мне кажется, что ничего он не поверил. Просто решил рискнуть. Или поверил, но наполовину: что я не враг, а, например, разведчик советской спецслужбы. Проводится секретная операция против немцев, а про будущее я так, для отвода глаз тумана напустил. Я же вижу, как он на меня посматривает. При мне ваши теперь слово боятся лишнее сказать. Феликс заискивать начал.
- А ты и вправду разведчик?
- О, Господи! - вздохнул Максим. - Давай уж лучше ты рассказывай, как тебя принимали в комсомол.
Солнца было много. Оно приятно грело, мороз не чувствовался, воздух застыл недвижимый. Максим вполуха слушал Дашу и думал. Думал о том, как изменчив мир, как он неустойчив и капризен и зависит от случайностей и совпадений. Вот одухотворённая Даша показывает ему свой комсомольский значок, а ведь пройдёт всего лишь, по меркам истории, мгновение, и этот значок превратится в раритет, один из тысяч осколков некогда огромной империи. А скажи ей сейчас об этом, так ведь не поверит, объявит врагом народа. Он, так и не поняв, о чём рассказ, прервал её:
- Давай, лучше я расскажу, как и когда человек полетит в космос.
- В космос? А я и так знаю. Я читала, Циолковский при своей жизни предсказал - через двадцать лет. Я подсчитала, так как раз вот должны были. Наверное, если не война, то уже полетели бы. Максим, а ты знаешь, когда закончится война?
- Конечно, знаю.
- Когда? - Даша затаила дыхание.
- В мае сорок пятого.
- Так долго! Ты обманываешь! А я и вправду поверила, что ты будущее знаешь.
Максим улыбнулся и поторопился поправиться:
- Хотя теперь и не знаю. Вдруг мы с нашим "Дмитрием" её конец приблизим. Но про космос всё же послушай…
И Максима понесло. В детстве, в отличие от сверстников, мечтавших стать рэкетирами, успешными бандитами, бизнесменами и продажными депутатами, он с маниакальным и старомодным стремлением мечтал стать космонавтом. Космонавтом он не стал, но часто представлял, что их лодка - это и есть космический корабль. Такой же оторванный от мира, парящий в чуждой человеку среде и совершенно одинокий.
Даша слушала его ошеломлённо и чуть дыша.
Лишь однажды у неё вырвалось:
- Я и не догадывалась, как ты интересно рассказываешь. Так бы слушала и слушала. Феликс, конечно, по сравнению с тобой двух слов связать не может. Извини, рассказывай дальше.
На крыльцо вышел Тимофей Иванович, и Максим умолк.
- Папа, Максим так интересно про космос рассказывает! Послушай!
- Про космос? Это же надо - Дашка слушает! Чудеса! Обычно она рот никому не даёт открыть, - Тимофей Иванович тоже присел на лавку. - Занятно… А расскажи лучше про свою лодку!
"Неужели проверяет?" - мелькнула у Максима догадка. В подтверждение его мысли Тимофей Иванович сказал:
- Ребята тут всякое гутарят. Уже три дня прошло, как радиограмму дали, а от твоей лодки ни ответа, ни её самой. От наших, правда, тоже ничего нет, будто воды в рот набрали. Вот мои архаровцы и болтают всякую ерунду по углам.
- Да чего рассказать? За раз так всё и не расскажешь.
И вдруг он вспомнил и расхохотался.
- Я вам расскажу, как мы черепаху ловили. Помню, были мы на боевой службе, где-то в средней Атлантике. Всё как обычно, и вдруг команда по лодке: "По местам стоять, к всплытию!" А для подводника это самая прекрасная команда. Но на боевой службе вроде как и не к месту. Всплыли. Лодка вентилироваться начала. По отсекам свежий морской воздух побежал. Если бы вы знали, какой он вкусный, после нескольких месяцев под водой, этот морской воздух! Командир со старпомом и я с ними на мостик поднялись. А там красотища! Штиль! Море тихое и зелёное, как изумруд! Стаи летучих рыб через лодку перепрыгивают. Солнце жаркое, так и хочется с рубки в воду сигануть. И вдруг рядом с лодкой увидели огромную черепаху! Не черепаха, а чудовище. Панцирь весь водорослями и ракушками оброс. И прямо рядом с корпусом, с кормы на нос, плывёт. А старпом, он у нас мужик решительный, как увидел, так сразу: "Будет экипажу черепаховый суп!" Не успели мы с командиром рот раскрыть, как он концом вокруг пояса обвязался и в воду! А мы за другой конец держим. Подплыл он к ней, вцепился в панцирь и кричит - тащите! Мы потянули, да где там! Навались оно, провались! У неё весу центнера три, и ласты как лопаты! Попробуй, вытащи. Свистнули наверх швартовную команду. Шесть матросов тянут и перебороть её не могут. Думал, ха-ха, разорвём старпома напополам! А черепаха ластами гребёт и тащит его в море. И внезапно она нырнула! Канат натянулся как струна, чуть матросов в воду не стащила. Пришлось петлю на антенну накинуть. А старпом всё равно её не отпускает! Мы перепугались не на шутку. Честное слово, минут пять его на поверхности не было, всё черепаху держал. Наконец, всплыл, а в руках водоросли от черепахи оторванные держит!
Вспомнив лицо командира, Максим хохотал до слёз, пока не заметил, что он смеётся один, и осёкся. Даша с отцом как-то странно на него посмотрели, и Тимофей Иванович спросил:
- Ну, а его потом на партсобрании пропесочили?
- Кого?
- Да старпома вашего!
- Помилуйте! За что?
- За раздолбайство такое. Человек на ответственной должности, а такое вытворять?
- А мне черепаху жалко, - шмыгнула носом Даша. - Вдруг он её поранил?
Максим смущённо кашлянул в кулак и замолк.
"Странно, - подумал он. - Вроде смешная история, а такая необычная реакция".
Но Тимофей Иванович неожиданно улыбнулся и сказал:
- Хороший ты парень, Максим! Вижу, не злобный. Есть у тебя в душе тепло человеческое. Молодец! Весёлый! Три дня назад еле живой был, а уже пытаешься нас развеселить. Я угрюмых не люблю. Честное слово! Был бы из наших, из полярников - отдал бы за тебя Дашку!
- Папа!
Даша густо покраснела, а вместе с ней и Максим.
- А что? Травил бы нам полярными ночами байки, а мы бы и времени не замечали. Что ж я, не вижу, что ты от него ни на шаг не отходишь? А ты, Максим? Руки ей бинтовать подсовываешь, а сам в глаза заглядываешь. Эх, молодёжь! Да вы же для меня, как вода в стакане! Насквозь вижу… Пошли в избу! Я же вышел к обеду позвать, да вас тут наслушаешься и забудешь обо всём!
После слов Дашиного отца Максим сидел за столом, будто оглушённый динамитом карась. Не чувствуя вкуса оленьего мяса, он то краснел, то бледнел, то ронял на пол ложку и, сконфуженно улыбаясь, оправдываясь, показывал всем забинтованные пальцы. Тимофей Иванович так легко сказал о том, о чём Максим боялся даже подумать. Ему определённо нравилась Даша, но признаться в этом даже себе он боялся. Уткнувшись носом в тарелку, он молчал, и ему казалось, что все только на него и смотрят, и отслеживают каждое его движение. Остальные тоже молчали, но скорее оттого, что молчал Тимофей Иванович, и никто не решался нарушить тишину. И потому крик за окном услыхали все. Радист Миша бежал и громко кричал. Его шаги загремели на крыльце, и все обернулись на дверь.
- Там! Там! - Миша влетел в дом и, задыхаясь, ткнул пальцем в Максима.
- Тебе что, медведь зад прикусил? - недовольно обернулся Тимофей Иванович.
- Там, у берега!
У Максима ёкнуло сердце. Вскочив из-за стола и перевернув стул, он выбежал на крыльцо. Всего в сотне метров от причала, блестя на солнце стекавшей по бортам водой, с белой касаткой на рубке, стоял "Дмитрий Новгородский". Резиновая лодка была уже на полпути к берегу. И в ней стоял во весь рост командир. От волнения у Максима подкосились ноги. Улыбаясь высыпавшим вслед полярникам, он лишь шептал:
- Они пришли за мной… Они меня не бросили. Даша, они пришли за мной!
По щекам его катились слёзы. Голос дрожал, а он всё повторял:
- А вы не верили. А они пришли…