Я-оно подняло взгляд на американца, чтобы тут же его опустить - он стоял и глядел сверху, слегка колеблясь в ритме движения поезда, в безупречном двубортном костюме пепельного цвета, с широким белым платком, завязанным на шее, выпрямленный, болезненно худой, с глазами, словно два уголька, вонзенных под надбровные дуги. Сейчас он склонит голову, и они засветятся ярче, сделаются чуть ли не серо-голубыми.
- Заправилась кровью, - буркнуло я-оно под носом.
Он услышал.
- Перо победило меч, - хрипло рассмеялся Драган. - Где он?
- Не понял?
- Вы забрали его у Михаила. Все в поезде говорят про ангела в тьвете, an angel in shlight.
- У меня нет никакого ангельского оружия. Что случилось с телом Михаила?
- Дорогой мой, вы спасли мне жизнь, я не спрашиваю, что произошло потом на крыше.
Тень этого человека вновь вытворяла странные скачки, пухла и ежилась, словно ее кто-то попеременно надувал и высасывал за спиной Драгана; линия света и тени все время изгибалась и вибрировала.
Я-оно прикусило ноготь.
- Вы работаете на Российско-Американскую Компанию. Возможно, речь идет про Линию на Аляску. Российские конкуренты наняли саботажника; именно для вашей охраны нас вчера ночью догоняли те трое полицейских. Они не сидят во втором классе, не все - по меньшей мере один едет в служебном вагоне, за тендером. Именно туда перенесли тело Михаила, ведь не тянули же его через галерею и зал с камином, не выбросили с поезда. Зачем вы ходили на смотровую платформу, если знали, что вам грозит опасность? Это была засада: Михаил затаился на Юрия. Оба из охраны? Ледняки и оттепельники поддерживают различные сибирские компании, или оттепельники вообще противники Сибирхожето, вы попали между молотом и наковальней. Но Юрий ехал в классе люкс от самого Санкт-Петербурга, предупреждение должно было поступить о ком-то совершенно другом. Теперь вы боитесь, поскольку остались без Михаила, без охраны в первом классе. Вы не знаете, кто это такой.
Драган придвинул табурет от секретера и уселся; вынул папиросы, закурил. Взгляд проходил практически параллельно полу; я-оно подняло свой взгляд, заглянуло ему прямо в глаза. Купе, несмотря ни на что, было тесным - если бы Драган подался вперед, если бы опирал руки на коленях, можно было глотать дым прямиком из его легких. Этот угол, это расстояние… исповедник и исповедующийся, адвокат и обвиняемый, отец девушки и кавалер, просящий ее руки, мастер и ученик.
Американец забормотал что-то на хрипучем языке, осмотрелся по купе. Я-оно указало ему на пепельницу. Он был стариком - по внешнему виду и по движению не выглядел таким, но, на самом деле, мог быть ровесником князя Блуцкого.
- Этот револьвер, - произнес он через какое-то время, - стоит больше, чем его вес в золоте. Я это понимаю. Вы бедный человек. Прошу простить, без каких-либо оскорблений. Вы бедный человек, воспользовались случаем, чтобы втереться в high society, проникнуть в лучший мир, и тут такое несчастье с Его Высочеством. Позвольте, я предложу выкуп этого фанта. Цену назовите сами. Пожалуйста, без каких-либо оскорблений и обид. Вы просто не знаете, что взяли в свои руки, господин… Геросласки.
- Герославский.
- Герославский. Так?
- Да. Бенедикт Герославский.
Он улыбнулся.
- Так как же, все-таки, выглядит вопрос вашего происхождения?
- Moi, je suis топ ancentre.
- Ах! Если бы хоть кто-нибудь мог сказать это о себе откровенно! Даже чудище Франкенштейна… Вы читали Мэри Шелли? А не находите вы занимательным, как в литературе электрическая сила всегда…
- Это зимназо, какой-то из холодов зимназа. Пули изготовлены из тунгетита. Я и не знал, что производят такое оружие.
- Его не производят.
- И зачем же? Что можно убить только тунгетитовыми пулями, раз нельзя убить никаким другим способом? Раз это так дорого.
Драган сделал приглашающий жест рукой в белой перчатке.
Я-оно начало кусать ноготь на другом пальце.
- Это оружие не на людей - на лютов.
- О?
- Я вот размышляю… Черт, как жаль, что не читал об этом больше. Какими свойствами обладает тунгетит при высоких температурах, при высоких давлениях? Такой вот, холод зимназа… Если бы не заслонил того молниеносного сияния…
- Чем? Рукой, одеждой? Его нельзя заслонить просто так. У меня дюжина патентов на тунгетитовые системы освещения - правда, при этих ценах исключительно непрактичные - в этом я разбираюсь.
- То есть как это: невозможно заслонить. Ведь я…
- Dammit, пошевелите головой, молодой человек! - рявкнул Драган, потом закинул ногу на ногу и затянулся папиросой.
Вспомнились экзамены в университете и то характерное раздражение профессоров, которые из последних сил удерживаются, чтобы не взорваться перед лицом взывающей к небу о мести тупости студента - а студенту при этом еще труднее собраться с мыслями - следовательно, профессора при этом раздражаются еще сильнее - вот студент живьем горит и мечтает лишь о том, чтобы убраться с глаз преподавателя - и тот прогоняет тупицу разочарованным жестом руки. Убрался от экзаменационно-расстрельного взвода, и вернулся к жизни и разуму.
Вот теперь он может показать свой гений и знания. Но не может, никто не спрашивает.
Точно так же, не тот хороший сапер, кто способен разрядить макет мины, но кто разряжает мины настоящие, угрожающие разорвать его на куски - так и не тот является хорошим студентом, кто просто проявляет свои знания и умения, но кто способен представить свои знания и умения перед строжайшими экзаменаторами.
Поначалу я-оно долгое время считало, будто бы это всего лишь обобщение, служащее лишь для оправдания университетских бездельников; потом поняло, что такой раздел проходит и среди людей вообще, в любой сфере деятельности. Сколько есть таких, что прекрасно справляются с любым жизненным эрзацем, но когда приходит время испытаний в жизни реальной - у них трясутся руки? Первые ученики в науках, не имеющих какой-либо ценности или значения, готовые дать ответ на не заданные вопросы, всезнайки через минуту после того как. Вот если бы им было позволено сделать еще один подход, дали разрядить еще одну мину, подарили еще одну жизнь…!
- Это реакция, возбуждаемая тьветом, так? Я заслонил источник тьвета, реакция прекратилась.
- Зимназовый никель с КТ-симметрией. На тьвет реагирует как чистый тунгетит. В фитилях тьвечек сжигают углеродные соединения тунгетита, а в дешевых тьвечках - даже один только перемороженный углерод. В свою очередь, некоторые реакции окисления криоуглеродных изотопов…
- Зачем Михаилу было нужно такое оружие? Что, в Экспресс пробрался переодетый лют? - захихикало я-оно.
Драган задумчиво присматривался к сгоревшей спичке.
- Я не работаю на Российско-Американскую Компанию. И Линия на Аляску не имеет с этим ничего общего. Я вообще не занимаюсь сухопутной инженерией.
- Вы даже не инженер?
Тот едва усмехнулся.
- Знаете, учился, но диплом инженера как-то и не получил. Докторские диссертации - это да.
- Следовательно, здесь не идет речь о промышленном саботаже? Тогда, почему вас хотят убить?
- Не удивлюсь, если окажется, что Победоносцев платит за мою голову миллион рублей. Вы слышали, что с нами едет зять третьего по значению пайщика Сибирхожето? В этом видели какое-то обеспечение… Петр следит за Павлом, который следит за Иваном, что держит бритву у шеи Петра. Эти двое охранников - poor bastards - по отношению к скольким господам им приходилось оставаться лояльными? Вот их и разорвало на клочья, словно лошадями, что тянут в четыре стороны света. И снова же - кого прислали по тревоге? Не явных жандармов, но каких-то отставных чиновников из Третьего Отделения Личной Императорской Канцелярии, брюхатых бюрократов, которые, только представьте, сегодня являются агентами охраны, ба, даже имеют на это бумаги! - Американец затушил папиросу. - Я не должен был бы обременять всем этим вас, господин Герошевский, или как там вы желаете называться, молодой человек. Раз вы не отдадите револьвер - а на что он вам, если не на продажу? - ну что же, не отдавайте. Но прошу держать ухо востро. Вы правильно догадываетесь, здесь есть чего бояться. Тем выступлением перед княгиней вы объявились всему поезду, вас могут принять за Бог весть кого; и что может быть проще, как сунуть рубль проводнику, как сунул я, и узнать, по каким это министерским бумагам вы едете?
Он поднялся.
- Если бы как-нибудь в будущем я мог… Еще правадник сообщил, что вы едете до Иркутска, это правда? Второй вагон, номер восемь, то есть - Н. Можете не сомневаться, вашего участия я не забуду.
- Меня зовут Бенедикт Герославский, mister Драган.
- Интересно складывается, поскольку и я тоже вынужден скрываться за фальшивым именем. Ммм, ладно, сейчас это не имеет никакого значения, мы уже в пути. Вспомните слова великого Гёте. Путешествие - словно игра; всегда его сопровождают либо выгода, либо потеря, и, как правило, с самой неожиданной стороны. - Он поправил перчатки. - Меня зовут не Драган; просто, родом из задруги Драганиц, отсюда и псевдоним. Я имею гражданство США, но родился сербом, в Смиляне, в Хорватии. Вполне возможно, что вы уже слышали мое имя. Я Никола Тесла.
Он чопорно поклонился и вышел.
В полночь Транссибирский Экспресс проехал девятьсот семидесятый километр Магистрали. Первый день путешествия закончился.
Глава третья
О логике двухзначной, трехзначной и вообще никакого значения не имеющей, а так же о логике женской
- Господи, господин Бенедикт, ведь не можете вы вообще не есть!
- Qui dort dine. Впрочем, заплачу, мне принесут, что осталось от завтрака.
- Ну ведите же себя разумно! Откройте, пожалуйста.
- Я еще не встал.
- Это очень нездорово столько спать, от этого меланхолия входит в человека, апатия душит, и мучает мигрень.
- И долго вы собираетесь так кричать через двери?
- Стенки тут не намного толще.
- Ну панна и въелась! Ваша уважаемая тетя не научила вас, что к незнакомым мужчинам навязываться не следует?
- Мне позвать тетку? Тетя!
- Ну ладно уже, ладно!
Панна Елена Мукляновичувна: в белой шелковой блузке с покрывающими пальцы кружевами, с вороново-черной бархаткой на шее, стиснутая высоким корсетом, в узкой бежевой юбке, из под краешка которой видны только носки кожаных туфелек, с черными волосами, взбитыми в кок, пронзенный двумя шпильками с серебряными головками. Темные глаза, бледная кожа, вдобавок еще подбеленная пудрой - если бы не легкий блеск на губах, выглядело это так, словно из девушки спустили всю кровь и румянец. Гостья присела возле маленького секретера, отведя ноги влево, так что мягкая материя стекала от бедер одной длинной волной. Пальцы она сплела у коленей.
Я-оно не поднялось, чтобы ее приветствовать; сидело на застеленной покрывалом кровати у окна, набросив на сорочку мягкую куртку.
Панна Мукляновичувна глядела словно гувернантка на упрямого шестилетнего бутуза.
Я-оно отвернуло взгляд к дождливому пейзажу за стеклом.
- Двери за панной захлопнулись - что люди подумают.
- О Боже! - шепнула панна Елена голосом a la Frau Блютфельд. - Скандал! - Обрадовавшись, она хлопнула в ладоши. - Так!
Я-оно прижало висок к прохладному стеклу.
- Сдаюсь.
Девушка неодобрительно фыркнула.
- Вначале, может, кавалер вынет руки из карманов.
Я-оно вынуло.
- Ну, и почему так… Ах! - Здесь она, наконец-то, смешалась - но очень ненадолго, поскольку тут же на ее лице появилось новое выражение. - Ай как нехорошо! Папочка не смазывал мальчику пальчики уксусом? А если кавалер так уже проголодался, тогда, тем более, лучше съесть завтрак, а не собственные пальцы.
Этот ее тон… Либо она воспитывала младших братьев, либо и вправду работала гувернанткой. Правда, гувернантки не часто ездят первым классом Транссиба.
- Ничего забавного здесь нет. - Я-оно ударилось головой о стекло раз, другой, еще сильнее. - Панна нашла себе развлечение на время поездки, а меня…
- Да как вы можете!.. Я тут беспокоюсь, понимаете, чуть ли не на посмешище себя выставляю, чтобы вас на свет божий вытащить, христианским милосердием ведомая… - но к этому моменту она уже снова улыбалась, чертик уже прыгал в ее зрачках и на дрожащем уголке губ, - а вы… смеете говорить такие вещи!
Она явно ждала ответа, сделанного таким же легким тоном - тогда бы расхохоталась, я-оно предчувствовало, насколько заразителен ее смех, которому невозможно было бы сопротивляться; итак, она бы громко рассмеялась, после чего все бы пошло по проторенному пути - к большей естественности, откровенности и открытости. Именно так знакомятся с людьми, именно так из незнакомых делают знакомых, из подобного материала лете всего выстроить мост, соединяющий берега чуждых миров. А панна Елена была опытным инженером по возведению межчеловеческих мостов, это было очевидным с первого взгляда: несколько слов, которыми мы спешно обменялись в тесном коридоре - и вот уже шуточки, сердечные подколки. То что она землячка - особого значения не имеет. Собственно, никакого значения не имеет и то, что она говорит, на каком языке. Рассмеется - и этого уже достаточно. Если бы встретить ее в Польше, на варшавской улице, понятно, не могло бы все пройти так быстро и гладко, но - ведь это же Транссибирский Экспресс, поездка, волшебное время, часы - словно дни, дни - будто месяцы. Хочешь - не хочешь, рассмеешься.
Нет. Я-оно отвернуло лицо к окну. Может она уйдет. Молчание затягивалось, тишина, то есть, гипнотический шум поезда: тук-тук-тук-ТУК. Я-оно глядело на прозрачное отражение панны Елены в окне, висящее на фоне лесистых холмов и дождевых облаков; оно проплывало по пейзажу словно рефлекс по водной поверхности, бледный дух бледненькой девушки. Ускользнувший из прически черный локон она сунула за ушко, подняв к лицу пальчики в белом облаке кружев - даже этот жест был приглашением к беседе. Когда Елена поворачивала голову, на бархотке мерцала темно-красная звездочка - рубин? В серебре маленьких сережек поблескивали черные жемчужинки. Черты ее лица накладывались на далекие воспоминания о - племяннице? дочке соседей из Вилькувки? Слишком большие глаза, слишком острый нос, красота, рожденная из несовершенства, черно-белая косметика подчеркивает ее еще сильнее, трудно оторвать взгляд, трудно забыть.
Девушка разглядывалась по купе, ища выхода для нетерпеливой энергии, повода, чтобы разрядить ситуацию. Ее взгляд остановился на разбросанных на секретере бумагах.
- Что это за шифры?
Я-оно сорвалось с места, подскочило к секретеру.
- Ах, нет… - прозвучал не слишком откровенный смех, я-оно собирало машинописные и рукописные листы в папку, - никаких шифров; так, забава в математическую логику.
- Да…?
Я-оно глянуло с подозрением:
- Вы находите математику интересной?
Елена сделала обиженную мину.
- Разве я не могу интересоваться тем, чего не знаю? Разве всякий здоровый ум не будет более всего заинтригован именно теми вещами, с которыми он не имел возможности столкнуться, еще не понятыми, таинственными и экзотическими - в отличие от того, что уже известно и скучно? Так чему вы удивляетесь, пан Бенедикт? - Елена взяла один из листков. - Вот скажите, к примеру, в чем тут дело?
- Нуу… Как раз это и невозможно… Ладно, только не глядите на меня так.
Боже мой, да разве существует более банальный трюк для начала беседы? Просто необходимо дать мужчине разговориться о его работе, его увлечениях - пускай думает, будто бы женщина и вправду этим интересуется и внимательно слушает, пускай павлин распустит свой хвост. Ведь этот принцип был прекрасно известен…
И все же.
- Логика, ммм, логика занимается правилами понимания, правильностями методик делания выводов… вы и вправду хотите об этом слушать?
- Вот когда спрашивают, чем вы занимаетесь, что вы обычно отвечаете?
- Ну, что как-то связываю концы с концами…
Она приподняла бровь.
- Ну, ладно. - Я-оно уселось напротив панны Елены, папку уложило на коленях, разгладило бумаги. - Я работаю над логикой предложений. Каждое предложение обладает какой-то логической значимостью. Значимостью по отношению к истине. Но не все, что мы говорим, является предложением в плане логики. Например, такими не являются вопросы, приказы, высказывания, лишенные подлежащего или сказуемого, или значение которых каким-то образом искалечено. Бамбарара бумбарует бимбарика. Правда это или ложь? Вы понимаете?
- Да, да.
- Уже с древности, от Аристотеля, обязательной считалась классическая двухзначная логика. Ее называют двухзначной, поскольку она оперирует двумя значениями: правды и лжи. Каждое предложение является либо правдивым, либо лживым. От Аристотеля идет и несколько основных законов логики, о которых вы тоже могли слышать. Закон противоречия, гласящий, что одно и то же предложение не может быть одновременно истинным и лживым. Мы говорим и не говорим. Я живу и не живу. Я человек, и в то же самое время - я не человек. Понятное дело, абсурд. Правило исключенного третьего - для любого предложения имеется только две возможности: либо истинно само это предложение, либо его отрицание. Дождь идет или не идет. Сейчас стоит день, или нет. Мы едем на поезде, либо не едем на поезде.