Немного переведя дух, послушница приступила к следующему люку, на этот раз оказавшемуся последним. Скрипнув, отвалилась во тьму тяжелая дубовая крышка, запахло сыростью и прелой соломой.
- Рад тебя видеть, Магн, - как ни в чем не бывало спокойно сказали из тьмы, звякнув тяжелой цепью. - Ну, давай же, не стой, лезь!
- Ты все такой же шутник, ярл, - прошептала Магн, забираясь.
Хельги проворно помог ей, и некоторое время они сидели молча, тесно прижавшись друг к другу.
- Я пришла за тобой, - наконец произнесла девушка. - Сегодня ночью мы бежим вместе.
- Ты пришла ко мне, а не за мной, - поправил ее ярл. - Мы, конечно, бежим… Но только позже.
- Как позже?
- Так. - Губы ярла тронула невидимая в темноте улыбка. - Во-первых, цепь. Не думаю, что ты хороший кузнец. А во-вторых, я слишком хорошо знаю аббата. Вряд ли отсюда можно так просто бежать.
- Но ведь стража…
- Не те стражи страшны, о которых мы знаем, - со смехом пояснил Хельги. - Страшнее другие. Ручаюсь, мы не пройдем с тобой и двух миль, иначе отец Этельред был бы плохим стратегом. Впрочем, это не так важно, скоро у него забот прибавится. К тому же, надо еще и вызволить Снорри. Что ж, вызволим. - Ярл расхохотался, так спокойно, словно сидел не в проклятой башне, а у себя дома в далеком Бильрест-фьорде.
- Так, значит, я зря…
- Разве я сказал, что зря? - удивился ярл. - Нет. Я ждал тебя и знал, что ты придешь. Вернее, надеялся. Но когда приносящие еду стражники заговорили меж собой о каком-то заборе, который они помогли починить монашкам, и о вине, которое им обещали за это… Я понял, что надеялся не зря. - Голос Хельги стал вдруг невыносимо серьезным: - Слушай меня внимательно, Магн. Все мои слова, точь-в-точь, ты завтра же передашь Ирландцу. Да, да, ему, не кривься. Думаю, дня три в запасе у нас есть. Эх, маловато. Хотя… Какой здесь ближайший праздник?
- День урожая. Или нет… Есть еще день какого-то местного святого, то ли Гилберта, то ли Гилдреда, не помню точно.
- Это и не важно. Важно - когда?
- Ровно через неделю.
- Отлично. Недели нам хватит, лишь бы только хватило терпения у отца Этельреда. Да нет, должно хватить, - похоже, он хочет объявить меня колдуном и казнить при большом скопище народа. День святого Гилдреда… или Гилберта… придется ему как раз кстати. Теперь слушай и запоминай. Скажешь Ирландцу, пусть сделает так…
Ярл говорил долго. И все это время Магн слушала, старательно запоминая сказанное, пропуская совсем уж непонятные слова и выражения, типа "ранний феодализм", "опиум для народа" и "проклятые эксплуататоры трудящихся крестьянских масс".
- Все запомнила? - наконец закончил ярл.
- Да.
- Тогда в путь.
Поцеловав девушку на прощанье, Хельги лег на гнилую солому и заснул блаженным сном младенца. В голове его - гулко-гулко - продолжали стучать барабаны.
Утром пробуждение стражников было суровым. Первым поднялся старший - Гриффит. В голове шумело, в глазах двоилось, а в еще более, чем обычно, косматой бороде застряли остатки лепешки. На столе стояли кружки.
- Дьявол! - увидев спящих напарников, выругался Гриффит и, похолодев, схватился за пояс… Нет, ключи были на месте.
Шатаясь, он вышел на улицу освежиться. Давно вставшее солнце сушило остатки дождя, и от густо растущей у подножия башни травы поднимался к небу полупрозрачный дрожащий пар. Такое же марево виднелось над лугом и лесом. Подышав воздухом и помаленьку трезвея, Гриффит спустил штаны и принялся шумно мочиться на лестницу, забрызгивая башмаки и штаны. Впрочем, не это волновало сейчас папашу Грифа. Он, не отрываясь, смотрел на лестницу. Вчера еще, с вечера, самолично подтащил ее к самой башне, чтоб не так промокла. А сегодня что? А сегодня лестница лежит пес знает как! Куда там - у башни! Словно всю ночь ее черти таскали. Да вон и следы…
Предчувствуя недоброе, Гриффит схватил лестницу и, распинав стражников, вознесся на верхотуру, отпирая замки дрожащими - не только от выпитого - руками. Вот и последний люк… Вроде бы - цел.
- Лезь, Ульва!
Ульва опасливо вытащил меч. Вообще-то, к узнику обычно не лазали, а пищу подавали, насадив на копье. Он, конечно, прикован к стене цепью, но…
- Лезь, лезь, не бойся, - насмешливо подбодрил Гриффит и для придания уверенности тихонько ткнул Ульву копьем в зад.
- Ой! - вскрикнул тот, распахивая люк.
- Ну сколько можно? - заворчали из тьмы. - Ни днем ни ночью от вас покоя нет. Всю ночь орали как сумасшедшие, так и с утра не поспать!
- Он там, - радостно обернулся с лестницы Ульва. - Лежит, звенит цепью и ругается. А говорит вроде не по-нашему… Но все понятно.
- Еще бы мне не ругаться? - возмутился узник. - Вы хоть пожрать принесли, или как?
Ничего не ответив, Гриффит сделал знак Ульве. Тот проворно спустился и ловко переставил лестницу вниз…
- На! - С усмешкой оглядывая больное на головы воинство, Гриффит протянул Ульве изрядный кусок мяса. - Отнесешь этому, вверх. Да смотри не сожри по дороге!
Магн отыскала Ирландца с очень большими трудами. Да и не нашла бы, кабы не помощь Гайды, монастырского пастушонка, которому третьего дня еще послушница лично заговорила чирей.
- В лесу он прячется, твой узколицый, в хижине, где прошлое лето пастуха убитого нашли, - деловито щелкнув кнутом, сообщил он пробегающей мимо Магн. - Оффа, мужик наш один, к нему тайно ходит: лепешки носит да новости рассказывает.
- А ты откуда знаешь?
- Видал. - Пастушонок смешно сощурил глаза - серые-серые, как облака над морем или ненастный осенний день. Рыжеватые волосы его, спутанные и давно не стриженные, падали на лоб и даже налезали на усыпанный веснушками нос. - Показать хижину-то?
- Покажи, будь ласков. Чирей-то как?
- Прошел, слава Господу! - Гайда широко улыбнулся. Улыбка у него оказалась приятная - лучистая какая-то, будто солнечный луч в хмурый денек, и это несмотря на отсутствие двух передних зубов, выбитых еще в начале лета отцом келарем за пропажу бычка. - А то ведь и на лавку, бывало, не сядешь. Ты вот что. - Пастушонок оглянулся и понизил голос: - Особо-то не выспрашивай про своего узколицего, тут до него и отцу келарю какое-то дело, смекай. После вечерни приходи на старый коровник, сможешь?
- Смогу.
- Ждать буду. - Гайда помахал рукой и, свернув, погнал стадо к лугу.
Не обманул после вечерни. Ждал. Увидев знакомую фигуру, аж привстал с камня, свистнул.
- Ну, пойдем, что ли? - подбежав, спросила Магн.
- Пойдем, - кивнул пастушок. - Только смотри не отставай, я быстро хожу.
Они быстро пошли мимо луга, мимо желтых стогов, вкусно пахнущих сеном, мимо колосящегося пшеничного поля. Пересекли дорогу с парой монастырских возов и, обогнув старый раскидистый дуб, свернули в овражек, маленький, но неожиданно глубокий, так что пастушонка скрыло с головою. Выбравшись из овражка, вышли на узенькую тропу, что, петляя по склонам холма, уходила в лес, но не со стороны дороги, а как бы исподтишка, кустами можжевельника и малины. За лесом садилось солнце. Усталое, отсветившее целый день и оттого пожухлое, оранжевое, смурное от легких перистых облачков. Осины и стройные ряды высоких берез отбрасывали длинные сиреневые тени. Еще не было темно, но по всему - может быть, по немного посиневшему небу, а может, по тишине с чуть слышным шелестом листьев - чувствовалось приближение ночи. Выбираясь из кустов, тропинка проходила среди берез и ныряла в чащу.
- Тебе туда, - останавливаясь, тихо сказал пастушонок, показав рукой на тропу. - Видишь орешник?
Магн кивнула.
- Там, за ним, - хижина. Я с тобой не пойду - там нехорошее место. Подожду вон возле осины.
- Лучше шел бы домой, - улыбнулась послушница. - Дорогу я запомнила, обратно доберусь как-нибудь.
- Нет уж, - серьезно возразил Гайда. - Я тебя сюда привел, я и обратно выведу.
- Ну, как хочешь. - Магн махнула рукой и исчезла в ореховых зарослях.
Хижина показалась внезапно, словно вдруг выросла прямо из-под земли. Вот только что ничего вроде не было, и - раз - сразу из-за кустов показались глинобитные стены. Пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, девушка осторожно вошла внутрь и разочарованно выдохнула. Пусто! И не очень-то похоже, чтобы вообще здесь кто-то жил. Ни стола, ни лавки, лишь куча соломы в углу, и, конечно же, ничего съестного. Вообще ничего.
- Не стесняйся, присаживайся прямо на солому, - откуда-то снаружи посоветовал язвительный голос на родном языке Магн.
- Не знаю, где ты прячешься, Конхобар, - садясь на солому, усмехнулась та, - но, лучше бы ты вылез.
- Ты, наверное, хотела сказать - зашел?
На улице раздался смешок, и в хижину вошел Ирландец. Привалился к стене, насмешливо-вопросительно оглядывая гостью.
- Не знаю, почему тебе так доверяет ярл…
- Где он? - быстро прервал Конхобар и посоветовал: - Давай без предисловий, ладно?
- Хорошо, - надменно кивнула Магн. - Слушай, что передал тебе ярл. Сделаешь так…
Девушка говорила долго, почти слово в слово передавая все то, что наказывал Хельги. Ирландец - надо отдать ему должное - внимательно слушал, переспрашивая в непонятных местах, и со всей серьезностью кивал головою.
- Я знал, что ярл умный, - выслушав, кивнул он. - Но не думал, что настолько.
В глазах Ирландца горел смешанный огонь азарта и надежды.
Гайда таки дождался послушницу и проводил ее почти до самого монастыря. Вокруг уже сделалось темно, особенно в перелесках, где, казалось, бродят вокруг какие-то чудища, а один раз даже кто-то вздохнул - так, что мальчик вздрогнул, правда, виду не показал, хотя догадался сразу, тут и дурак бы догадался, - то вздыхала неуспокоившаяся душа убитого пастуха. На лугу было значительно светлее, с подернутого облачностью неба кое-где проглядывали редковатые звезды, а впереди, вплоть до самой обители, хорошо просматривалась знакомая лента дороги.
- Вот и пришли, - ласково разлохматив пастушку волосы, улыбнулась Магн. - Прощай… и спасибо тебе. Знай, ты выручил не только меня.
- Прощай. - Гайда отвернулся и зашагал к пастбищу, где маячили летние пастушьи шалаши. Пройдя несколько шагов, он вдруг остановился и, окликнув послушницу, подбежал к ней. - Знай и ты… - тихо произнес он. - Ты очень, очень красивая. - Пастушок улыбнулся. - И добрая, - добавил он еле слышным шепотом.
Магн рассмеялась и, поцеловав пастушонка в лоб, быстро пошла к дороге. По пути обернулась - Гайда все стоял на том же месте, смотрел ей вслед, - помахала рукой. Пастушонок ответил тем же и долго стоял так, пока темная фигурка послушницы не скрылась за поворотом.
А Ирландец - с помощью Оффы и других своих деревенских знакомых - сразу же развил бурную деятельность. Для начала собрал в пастушьей хижине всех обиженных на монастырь. И вел с ними речи.
- Ты, - говорил, - Энгельхарт, - лэт, день и ночь горбишься… нет, не на монастырь, а на отца настоятеля да келаря, волков ненасытных, а имеешь от этого что? Дети с голоду пухнут, и жена - как старуха, а помнишь, не так и давно ведь была красавица? Полдеревни сваталось. Кто ж состарил жену твою, Энгельхарт? Монастырь. Там, там, на зажравшихся монахов пашет твоя ненаглядная дни напролет, сучит узкими пальцами пряжу. Ту пряжу продаст на рынке аббат, еще больше серебра поимеет. А ты что стоишь, Альфред? Ах, да, ты же свободный кэрл, что тебе монастырь? Только вспомни, сколько мешков зерна ты брал по весне в обители? Десять? А отдать надо будет сколько? Двадцать? Ну, это еще по-божески. А будет чем отдавать? Ты не забывай еще, что и молоть зерно придется на монастырской мельнице, а какова цена, знаешь? Ну, и кого ты будешь отдавать в кабалу, себя или дочерей? Нет, это не я безрадостный, это жизнь у тебя такая. Хо, кого я вижу? Дядюшка Хорс. Что же ты стоишь там в углу, старина? Проходи ближе, садись - эй, посторонитесь ребята! - вот тебе эль. Да, да, славный эль, только чуть горький… как и твоя судьба, Хорс. Ты ведь был, говорят, первым богатырем в деревне? А сейчас? Все твое здоровье ушло на обитель. Уж и не перечесть, сколько стен ты построил, сколько дорог замостил - и вот результат. Ни кола ни двора - случись, помрешь, так и достойно похоронить не на что. А, братья Глейсы! Что ж вы там жметесь у входа? У вас землица-то чья? Ошибаетесь, монастырская. И лес - монастырский, и луг. О том у отца Этельреда все надлежащие грамоты есть. И на вашу землицу, и на общинный луг, и на выгон… Сколько вы ему платите? А ведь это ваш луг был, деревенский, и выгон был вашим, и лес… Не так? Что молчите?
- Так, все так, Конхобар!
- Верно говорит Ирландец.
- Я этого б отца Этельреда…
- Да всех этих отцов…
- А у меня рядом, в Стилтоне, родственники, так их вообще…
- А у меня…
- А вот я…
- Звери они - не монахи!
- Сущие кровопивцы!
- На нашей крови жиреют, сволочи!
- Вот бы обитель ихнюю подпалить, чтобы сгорели все эти проклятые грамоты.
- Да, красного петуха им пустить, красного петуха!
- Правильно говоришь, Энгельхарт.
- Мы все с тобой пойдем. Ужо, подымем чернецов на вилы!
- Да и рогатины, чай, найдутся…
- Долой монастырскую братию!
- Долой!
- Тихо, тихо, братья! Не так сразу надо. Сначала сговоримся, соседей подымем. У них ведь, чай, тоже немало обид накопилось?
Не одну и не две деревни обошел за несколько ночей Ирландец - всю округу. Почти и не спал вовсе - под глазами круги появились, однако доволен был, знал, дело спорится, люди окрест - словно солома, осталось только искру поднести.
И поднесли!
Отец Этельред уже ложился в постель, когда в его роскошную келью истово застучали:
- Открой, батюшка, неладно в округе!
- Что такое?
- Мужики сиволапые бунт подняли. Монастырские хлеба жгут. А вокруг обители их - сонмы! Откуда, прости Господи, и взялись-то? Орут, глаза выпучив, в руках рогатины, у кого и луки.
- А стража, что стража?
- Стража, батюшка, давно уже разбежалась, кто успел. А кто не успел - того на монастырских воротах повесили.
- Так… Одежду мне… Да не эту, мирскую. Где отец келарь? Ну?
- Отцу келарю, царствие ему небесное, сиволапые вилами живот проткнули и, глумяся, кишки к забору прибили! Так и помер отец наш, в муках…
- Свят, свят… Все за грехи наши.
Отец Этельред выглянул в окно и в страхе попятился. Вся округа - от леса до женского монастыря и еще дальше, до самого Стилтона, - была покрыта тысячами дрожащих огней. То пылали факелы в руках восставших крестьян. Часть из них проникли в монастырский подвал и уже выпускали узников, вид которых наводил их на весьма нехорошие мысли по отношению к братии. Другие с криками и прибаутками долбили ворота главного здания, используя вместо тарана статую святого Бенедикта, вытащенную из монастырской церкви.
- Йэх, взяли, ребятушки! Погуляем!
- Понатерпелись. Ну да теперь наша сила! Йэх, взяли, раз-два…
Со страшным треском ворота пали, и жаждущая расправы толпа с воплями кинулась внутрь. К полуночи вся обитель пылала, объятая пламенем.
- Ничего, - выбравшись из подземного хода, произнес отец Этельред, с ненавистью глядя на все раздувающееся пламя пожара. - Ничего. Веселитесь пока… А уж скоро и мы… повеселимся… дайте только срок, дайте…
Аббат отряхнул колени от налипшей земли - подземный ход местами был низок, - поправил на левом плече плащ и, сквозь зубы читая молитву, быстро пошел к реке. Вот и она - отец Этельред услышал плеск волн, а затем увидел черные тени двух кораблей и часовых, прохаживающихся по причалу.
Тяжело дыша, выбрался из камышей, взошел на причал:
- Кто старший?
- А ты сам-то кто таков будешь?
- Не узнал, деревенщина?!
- Отче!
- Сколько здесь воинов?
- Десять. Старший - Вудред, десятник.
- Быстро все на корабль. Да не туда, идиоты. На тот, маленький… Кто-нибудь умеет рулить? Нет? Эх, грехи мои тяжкие. Придется самому. Так, гребите. Да гребите же! Теперь те, кто слева, замерли… Я сказал, только те, кто слева, ты чем слушаешь, дубина? Теперь правые. А теперь все разом вместе… Ну, молодцы… Кажется, выбрались… Нам главное - до утра продержаться, а там… Там посмотрим. Надеюсь, его величество король Мерсии, узнав о бунте, выделит достаточно воинов. А если не выделит он, уж точно выделит король Уэссекса, это ведь он именует все наши семь королевств Англией. Бытрее за мыс… Так… Вот тут и постоим до утра, слава Господу, ветра почти что нет. Ну, твари… Это я не вам. Ну, ироды… Ладно, кончится скорое ваше время, тогда узнаете муки первых святых. А сейчас, что ж. Каждый мужик - король.
Отец Этельред оперся на рулевое весло. Справа по борту, на берегу, за лесом, неудержимо пылало пламя. Оно даже стало как будто больше, сильнее, вот уже к самому небу летели красно-желтые искры… А может, то были звезды?
- Хельги? Хельги ярл? - Донельзя изможденный, но обрадованный до глубины души Снорри бросился к ярлу со счастливой улыбкой на своих еще совсем по-детски припухлых губах.
- Тсс! - Воровато озираясь, Хельги приложил палец к губам. - Какой я тебе ярл? Я Хельг, сын крестьянина из-под Стилтона. И ты тоже крестьянин, кэрл.
Они стояли у самых ворот пылающего монастыря, и косматые языки пламени терзали небо. Откуда-то сверху, стреляя искрами, валились балки, а жар стоял такой, что можно было, пожалуй, жарить гусей. Ну, если и не гусей, то маленьких вкусных уточек - любимое блюдо аббата.
- Хотите попробовать, а? - Вынырнув из толпы, к ним подбежал Ирландец, держа в руках по две аппетитно пахнущие утки, насаженные на вертела.
- Не время сейчас… Хотя давай. - Хельги впился зубами в жареную, чуть подгоревшую птицу. - А ничего, вкусно, - похвалил он и, вытерев губы, добавил: - Нам пора сматываться, Ирландец. Утром, по-моему, будет уже поздно.
- По-моему - тоже, - согласно буркнул Ирландец. - Жаль вот, не удалось добраться до монастырской сокровищницы, ее, похоже, уже разграбили. Впрочем, если покопаться… Нет, все-таки жизнь дороже.
Прав, тысячу раз прав был Ирландец насчет сокровищницы. Разграбили, ироды, практически всю. Уже после пожара шмыгнул туда толстенький монах-паломник, с седоватыми венчиками волос вокруг лысины, посмотрел, понюхал воздух и, сверкнув черными глазами, безошибочно вытащил из притолоки кирпич, за которым и обнаружили не найденные иродами золотые монеты и увесистый крест из чистого золота на золотой цепи. Крест был щедро украшен средней величины изумрудами, обработанными неизвестным ювелиром матовой скромной шлифовкой. Крест этот и золото хранил отец Этельред на черный день. Монах ухмыльнулся, надел крест под сутану и, набив заплечную суму монетами - не жадничал, понимал - нести-то тяжеловато будет, - быстро вышел наружу. По освещенному пламенем пожара двору возбужденно носились люди…
Впрочем, Ирландец этого не видел. Просто предугадал…
- Магн должна привести лошадей.
- Сюда?!
- Нет, конечно. Она будет ждать у луга.
- Тогда что ж мы стоим?