Отец Киаран в ответ лишь пожал плечами. Он вообще был какой-то диковатый, неразговорчивый и нелюдимый, и эти черты его совсем не вязались с внешним обликом - нос картошкой, круглое добродушное лицо, темное от загара, брови вразлет и лысина, обрамленная смешно топорщившимися волосами, этаким седым редковатым венчиком. Вполне типичный облик обычного деревенского дядюшки-добряка, к которому по вечерам приходят со всей деревни малолетние дети, садятся рядом вокруг - а кое-кто и забирается на колени - и слушают, открыв рты, интереснейшие рассказы о далеких странах, о людях с бычьими головами и о таинственном мохноногом вепре, что появился, говорят, в соседнем Уэльсе и поел там страшное множество людей. Только вот не вязались с этим обликом ни всегдашняя угрюмость отца Киарана, ни жутковатый взгляд его пронзительных черных глаз. Что ж, у каждого человека - даже и у монаха-паломника - могут быть свои недостатки, на все воля божия.
- Зачем же нам возвращаться обратно в деревню? - угрюмо буркнул отец Киаран, явно недовольный возможной задержкой. - Отмеривай потом завтра лишние полпути. Лучше отпустить возницу да заночевать где-нибудь здесь в поле или на лесной поляне. Волков ведь здесь нет?
Возница - средних лет кэрл в тщательно заштопанной тунике - отрицательно качнул головой. Ему, в общем-то, было все равно, как возвращаться в деревню - с паломниками или одному.
Присмотрев вполне приятную на вид лужайку с копной свежего сена и бегущим в соседнем овражке ручьем, паломники простились с возницей и принялись устраиваться на ночлег. Наломали в лесу за дорогой веток - укрыться от возможного дождя, - наскоро перекусили пресными лепешками с сыром и, помолившись, улеглись в копне. Темнело, но было еще далеко до той непроглядной ночной черноты, что обычно бывает здесь осенью. С заходом солнца - его лучи еще долго подсвечивали облака - заметно похолодало, и паломники ворочались во сне, стараясь получше укрыться сеном. Трэль громко чихнул - попала в нос какая-то соломина или труха. Над ручьем клубился легкий туман, от деревьев тянулись через дорогу до самого луга черные длинные тени.
Вполголоса переругиваясь, из лесу вышли трое: Альстан Ворон, Немой и Худышка. Видно, не очень-то им везло сегодня. Альстан хмурился, Худышка ругался, а Немой, внимательно оглядывая округу, то и дело со злобой сплевывал. Да и как не плеваться-то? С самого начала не заладилось сегодня. Увидали обоз - да слишком большой, уж больно много крестьян возвращалось с ярмарки в Честере. Тем не менее последили и за ними - вдруг кто отстанет? Напрасные хлопоты. Потом показался-таки возвращающийся с поля мужик, пел песни, шатался. Разбойнички обрадовались было, да рано. Упал мужичок в канаву без их усилий, сам собою, пьян был, как пес, и где так нажрался?
- В п-поле, - приподняв голову, внезапно четко ответил на риторический вопрос Ворона мужик и, тут же отключившись, громко захрапел, пуская слюни.
Худышка с Немым тщательно обыскали пьяницу и из вещей, представляющих хоть какую-то ценность, обнаружили лишь плетенную из лыка баклагу. Пустую, с сильным запахом перебродившего эля.
- Вот, сволочь! - пнув мужика, обиделся Альстан. - Голову ему отрезать, что ли? А, пес с ним, неохота возиться. Пошли, что ль, обратно?
Немой вдруг схватил его за рукав туники и, что-то замычав, показал рукой на копну сена, стоявшую на лугу сразу же за оврагом.
- Ну, копна? - пожал плечами Ворон. - Так ты что, предлагаешь ее украсть? Нет? А… Там кто-то есть? Молчи, Худышка, я и сам вижу…
Переглянувшись, разбойники разделились и, бесшумно ступая, с трех сторон окружили копну…
Вольноотпущеннику Трэлю - в крещении Никифору - снился дивный сон. Высокие зубчатые стены, ослепительно белые великолепные дворцы с портиками, мраморные статуи, высокие деревья с темно-зеленой листвой и ярко-синее море. Он сам - еще совсем маленький, в легкой короткой тунике - бежал по вымощенному разноцветной плиткой двору. Бежал навстречу прекрасной женщине с иссиня-черными волнистыми волосами и волшебной красоты глазами, такими же, как и у самого Трэ… Никифора. Имя этой женщины Трэль никак не мог вспомнить, во сне же он называл ее - мама… Вот наклоняется - в руках у нее целая горсть серебряных монет. Отсчитывает их в подставленные ладошки Никифора… Одна… Две… Пять… "Купи себе что-нибудь, когда пойдете на рынок с няней, - смеясь, говорит женщина. - Только смотри не потеряй!" - "Не потеряю!" - смеется в ответ Никифор и убегает, пряча монеты за пазуху. Огромные дома, солнце, сияющее - больно смотреть, всадники, повозки, носилки, многочисленные нарядно одетые люди. Гомон. Он приближается, становится звучным, словно море. И вот он - рынок. Огромный, полный народа и шума. Торговые ряды - длинные, словно городские улицы. На прилавках драгоценные ткани - желтые, зеленые, синие - в глазах рябит, а вот чуть дальше - золотые и серебряные украшения, посуда, игрушки - воины с копьями и мечами, разноцветные рыбки, миниатюрные лошадки, запряженные в изящные колесницы. Выпустив руку служанки, Никифор полез за пазуху… и похолодел. Никаких денег там не было!
Трэль внезапно проснулся. Помотал головой, отгоняя остатки сна. Вокруг было темно и тихо, а из ближайшего оврага наползал на луг мокрый холодный туман. Рядом, в копне сена похрапывали паломники, отец Киаран с отцом Декланом. Матерчатый пояс вольноотпущенника небрежно валялся у самой копны. И когда успел развязаться? Трэль нагнулся к нему и почувствовал вдруг, как пробежал озноб по всему телу. Пояс был подозрительно легким. Вовсе не таким, каким стал, когда Трэль зашил туда парочку серебряных монет. Даже злодеи-викинги и то не нашли, а тут… Так и есть! Шов распорот. А монеты, конечно же, испарились. Исчезли неведомо куда…
- Эй, эй, просыпайтесь! - Юноша принялся безжалостно расталкивать своих спутников. - Да проснитесь же! У вас ничего не пропало?
- У меня нечего красть, - начал было отец Деклан и вдруг схватился за пояс: - Четки! И кому они понадобились?
А на отца Киарана было страшно смотреть. Сунув руку за пазуху, он вздрогнул и, с громкими криками: "Камень! Камень!" скрылся в лесу.
Так и не догнали его отец Деклан с Трэлем, как ни старались.
А возвратившиеся в свое логово разбойники весело подсчитывали добычу, не замечая, как за этим увлекательным делом наблюдал из своего укрытия честерский шулер Ульва. Светало.
Глава 11
ОТРУБЛЕННАЯ РУКА
Сентябрь 856 г. Честер и окрестности
Горестный сказ, тяжко услышать…
…Здесь мы сидим.Предания и мифы средневековой Ирландии. "Книга захватов Ирландии"
Сделав глоток красного ромейского вина из высокого серебряного кубка, Гита откинулась спиной к висевшему на стене ковру и с усмешкой посмотрела на Ульву:
- Ну и когда ж ты договоришься с моим разлюбезным родителем?
В глазах Гиты, темно-зеленых, словно сумрачный лес, таилось гневное осуждение. И в самом деле, пора было уже и поторопиться Ульве - Седрик вот уж два дня как вернулся домой, а этого придурка - Ульву, не Седрика - черт-те где носит. Пора бы и дело делать, ежели, конечно, хочет немного подзаработать. Ну а не хочет, так и без него обойтись можно. Мало ли в Честере других негодяев? Тот же Теодульф, к примеру, хоть и не хочется его светить раньше времени.
Ульва все это понимал прекрасно, потому и молчал, потупившись, а что тут скажешь? Что обнаружил кое-что интересное на заброшенной вилле? А зачем про то знать Гите? Совсем не обязательно. Правда, и сам-то Ульва не знал, чем оно ему пригодится, ну, да время покажет. А с Седриком он разберется, не первый раз.
- Смотри больше не затягивай, - строго предупредила Гита и, так и не предложив шулеру вина, выпроводила его вон.
А тот и не собирался сидеть в корчме лохматого Теодульфа, где временно поселилась эта взбалмошная девчонка, Гита, больно надо! Выйдя на улицу, пошатался немного да завернул в одну неприметную хижину на самой окраине. Крытая соломой хижина из обмазанных глиной гибких ивовых прутьев была не высокой, не низкой, не очень большой, но и не такой уж и маленькой. Средней. Дворик с сараем, тремя яблонями и огородиком был обнесен высоким частоколом, в котором имелась калитка, запертая в любое время дня и ночи. За калиткой глухо брехал пес, а рядом тянулись какие-то заборы и хижины.
Оглянувшись по сторонам, Ульва свернул к хижинам и громко забарабанил в нужную калитку. В ответ лишь злобно залаял пес.
- Интересно, - озадаченно почесал голову шулер. - И где ж носят черти старого колдуна Вульфрама? Может, ушел в лес за травами? Или снова отправился к мерзкому капищу?
Ульва вздохнул. И в том и в другом случае немного пожить у Вульфрама за определенную мзду ему пока не светило. Жаль. Были, конечно, и еще варианты, но этот был бы самым лучшим. Что ж, нет, так нет. Может, конечно, старый черт и объявится вскорости, ну да пока, видимо, придется заночевать у Теодульфа. Парень постоял еще немного, пнул калитку ногой, плюнул и собрался было уйти, как вдруг встретился взглядом с незнакомцем, только что подошедшим к частоколу. Это был пухленький круглолицый монах, с носом картошкой и седоватыми, смешно торчавшими в разные стороны венчиками волос, обрамляющих обширную загорелую лысину. Всем своим обликом монах напоминал простоватого деревенского дядюшку.
- Не скажешь ли, любезный, где мне сыскать господина Вульфрама? - поинтересовался монах, улыбаясь шулеру, словно лучшему другу.
- Вот его хижина, - отворачиваясь, буркнул Ульва. - Правда, не спеши стучать - отобьешь руки.
- Что так?
- Нет дома Вульфрама. И не было уже дня три, а то и поболе.
- Да-а… - заугрюмился монах. - А я так на него рассчитывал… Послушай-ка! - Он решительно схватил за рукав собиравшегося уходить парня. - А может, и ты мне поможешь кое в чем? Не за так, конечно. Есть тут у меня одно дело…
Ульва собрался было послать его подальше, да вдруг неожиданно передумал. В конце концов, чем черт не шутит? Не удалось использовать старика, так Господь - или дьявол - послал монаха. Интересно, что у него за дела со старым язычником?
- Ну, так и быть, - нелюбезно буркнул Ульва. - Говори свое дело.
- Не здесь, любезнейший, - заулыбался монах. - Пойдем-ка… э… да ты и сам, верно, знаешь местечко, где можно будет поговорить без помех?
Ульва кивнул и вместе с монахом быстро зашагал в сторону моря. Была там одна рыбацкая корчма…
Как оказалось, монаха почему-то сильно интересовало всякое городское отребье. Разбойники, конокрады и вообще все ловкие на руку люди, не упускавшие случая стянуть чужое, и не только то, что плохо лежит, а и то, что лежит, в общем-то, вполне хорошо… как думали потерпевшие. Зачем этакие знакомства Божьему страннику, монах не пояснял, дал только понять, что имеется у него кое-какая работенка для людей подобного рода, а что конкретно за работенка - пока говорить не стал.
- Ты мне только поведай, сын мой, без утайки об этих нехристях. А я уж сам после прикину, что к чему. И награжу щедро… правда, не сразу.
- Ха! - хлопнул ладонью по столу Ульва. - Так я и знал. Расскажи - сейчас, а награда - после? Ищи дурака, любезный!
- Как знаешь, - пожал плечами монах. - Видно, кто-то другой - не ты - заработает просто так пять серебряных монет.
- Пять серебряных монет… - повторил Ульва. - Но - потом. А когда это - потом?
- После того, как обнаружим некий предмет, - твердо сказал паломник, и черные глаза его блеснули на миг злобным огнем.
- Ладно, согласен, - неожиданно широко улыбнулся Ульва. - Понравился ты мне чем-то, словно брат родной. Но - услуга за услугу. Сначала ты отнесешь одно послание… я скажу куда… Ну как?
Монах молча кивнул и протянул руку.
- Не спеши, - усмехнулся Ульва. - Сначала написать надо.
- Так ты грамотен?
- А ты думал. Эй, хозяин. Тащи-ка сюда ненужные свитки! И перо не забудь.
Вмиг набросав письмо, Ульва тщательно перевязал его тонкой, вытянутой из рукава туники ниткой и торжественно вручил паломнику:
- Пойдешь сейчас в сторону рынка. Там спросишь дом купца Седрика. Передашь слуге.
Монах кивнул и, засунув свиток в рукав рясы, быстро покинул корчму. На губах его играла довольная улыбка. Кажется, этот хитромудрый случайно встреченный парень знает всех негодяев Честера отнюдь не понаслышке. Тем лучше, тем лучше. Отец Киаран - а это был именно он, или, вернее сказать, друид Форгайл Коэл в образе отца Киарана - даже не стал распечатывать свиток. И так успел все прочитать, пока Ульва, прикусив язык от усердия, выводил гусиным пером мелкие латинские буквы. Речь в письме шла о каком-то выкупе на весьма кругленькую сумму. Если Седрик согласен, он должен положить серебро (или золото) у реки под старую лодку, а затем выставить знак - три горящих факела на ограде.
"Исполни все в точности, - предостерегало послание, - если ты не хочешь лишиться дочери, а обитель святой Агаты - послушницы".
- Черт побери, и это знают! - выругался Седрик, прочитав письмо. - Откуда они могут знать о монастыре? - Он строго взглянул на слугу - невысокого тощего человечка в длинном черном плаще. Тот пожал плечами и предположил, что о монастыре им вполне могла рассказать сама похищенная.
- Да уж, эта может, - согласно кивнул купец. - Поди, спелись уже…
Он задумался, нервно зажав в кулаке окладистую густую бороду, белое лицо его было мрачным, брови насуплены. Давно уже была обещана монастырю непутевая дочь его, Гита, не такой уж маленькой была та обитель, чтобы не исполнить обещанного, да и - главное - Мордред, советник уэссекского корля Этельвульфа, был родным братом матушки настоятельницы, а в Уэссексе крутил Седрик большие дела - и с сукном, и с рабами, - все при посредничестве Мордреда, через еврейских торговцев и викингов. Не с руки было Седрику ссорится сейчас с монастырем, ох, не с руки, да и Гита - надеялся - в обители все ж таки исправится хоть чуть-чуть, а там, глядишь, и сама настоятельницей станет, нынешняя матушка аббатиса, чай, тоже не вечна.
Купец сидел в резном полукресле, поставив ноги на низенькую скамеечку, обитую лиловым бархатом. В просторной комнате на втором этаже каменного дома горели жаровни, распространяя вокруг тепло и запах лаванды. В небольшие оконца, выходившие во двор, были вставлены полупрозрачные кусочки цветного стекла. По мозаичному полу, словно в церкви, бегали разноцветные зайчики - синие, желтые и красные. Седрик протянул руку, взял стоящий на столе увесистый оловянный кубок с элем. Выпил. Усмехнулся.
- Значит, так, - посмотрев на помощника, произнес он. - Отправишь сейчас же людей с поклажей… да так, чтоб видно было, что это тяжелая поклажа… Пусть положат ее под старую лодку… Вечером зажжем факелы… А ты тем временем возьмешь людей и… - Нагнувшись, Седрик что-то зашептал помощнику на ухо.
А этот парень не очень-то откровенен, - посмотрев на Ульву, сделал заключение монах… Черный друид Форгайл. Он чувствовал, что шулер явно чего-то недоговаривает, по крайней мере, рассказал далеко не про всех тех, о ком Форгайл слышал когда-то из уст честерского волхва Вульфрама. Применять к молодому негодяю волшебные чары друидов было некогда. Да и могло не сработать: Ульва не очень-то верил ни в друидов, ни в колдовство, ни в богов. А это плохо, когда человек неверующий циник. Не очень-то сподручно пробовать на нем волшебство. Потому Форгайл лишь пожал плечами, отпил вина да, похлопав собеседника по плечу, спросил, как мог душевнее:
- Что ж ты не рассказываешь мне об Альстане Вороне, друг мой?
Ульва чуть было не подавился костью.
- И о Немом, и о Худышке… кто там еще сейчас с Вороном?
- Кроме этих трех нет никого, - машинально отозвался шулер и понял, что проговорился. Не краснея, тут же начал врать, дескать, вся шайка Ворона давно подалась на промысел в Йорк, потому, мол, и не счел нужным о них упомянуть. Зачем, коли те в Йорке?
- В Йорке, говоришь? - Монах недоверчиво посмотрел на Ульву, и тот вздрогнул. Черные глаза паломника словно бы прожигали его насквозь, становясь все больше, больше, больше… Вот они уже закрыли все!
- Говори, - тихо приказал друид.
- Да, они здесь, - монотонным голосом отвечал шулер. - Все трое. На заброшенной вилле возле реки. Ворон и его люди сторожат на вилле каких-то пленников, я не знаю кого. Между делом промышляют разбоем…
Голова Ульвы бессильно упала на стол.
- Эй, хозяин, - обернулся друид. - Еще эля для моего друга!
Стемнело, и над каменной оградой, окружающей богатый дом Седрика, зажглись три факела. Яркое, прыгающее на ветру пламя выхватывало из надвигающейся темноты толпившихся на дворе воинов.
- Едем? - увидев выходящего из дома купца, нетерпеливо поинтересовался один из них.
- Рано, - успокоил его Седрик. - Мои люди дадут знать. - Он оглянулся на высокую башню, недавно выстроенную в самом углу двора. С башни этой открывался обширный вид на всю округу, до самого моря. Видна была и рыбачья пристань на берегу реки Ди, вернее, сейчас уже не видна, но вот если там тоже зажгут факелы, то… Факелы так и не зажглись. Выждав всю ночь, Седрик наконец махнул рукой.
Сквозь распахнутые ворота выехал отряд воинов с золотыми единорогами на щитах - гербом короля Этельвульфа. Всадники проскакали по рыночной площади, пустой, ввиду позднего времени, нырнули в узкую улочку у базилики и, резко свернув, выехали за городские стены. Впереди несся сам Седрик - в серебристой кольчуге, алом плаще, в полукруглом позолоченном шлеме с широким наносьем. Городские собаки провожали отряд остервенелым лаем.
- Закрывайте ворота, ребята, - спустившись с башни, приказал слугам маленький смешной человечек в длинной черной тунике, перехваченной серебристым поясом. Винитер, помощник и мажордом купца.
Выехав за город, всадники с Седриком во главе перешли на галоп. Мелькнули слева городские стены, справа - темные заросли. Впереди блеснула широкая лента реки. Вот и рыбачья пристань. Старая лодка. А под ней… Под ней, с аккуратно перерезанными шеями, лежали двое воинов Седрика. Те, что следили. Те, что видели. Те, что должны были подать знак…
- Я убью этого поганого монаха! - Разозленный, купец вскочил в седло. И снова помчались воины, прихватив с собой остывшие трупы. Осталась позади рыбачья пристань с широкой лентой реки. Промелькнули слева темные заросли. Справа показалась городская стена. Вот и ворота… Стража. Собачий лай. Узкие улицы. Старая базилика. Площадь, пустая и гулкая. Вот и дом. - Эй, слуги, отворяйте ворота! Винитер, зайди потом посоветоваться…
Утром пошел дождь. Он не перестал и к обеду, лил и после полудня и, вполне вероятно, собирался точно так же лить вечером, а быть может, и ночью. Улицы города - в основном не мощеные, а те, что мощенные, так еще римлянами, да и то на них грязи хватало, - быстро превратились в непроезжие лужи, грязные, большие, холодные. Редкий прохожий осмеливался перемахнуть их с разбегу, а кто и осмеливался - так поднимались такие брызги, что лучше б и не прыгал, сердечный, лучше б, как все, - бочком, бочком, по самому краешку…