- Иди‑иди, Василий‑Вацлав, - донеслось из непроглядных недр тайника. - Помогай своим людям мясо в повозку грузить. Я скоро.
Помощь каида‑воеводы, однако, не потребовалась. Без него управились. Разделанные туши уже лежали в телеге. Вытряхнутый и выбитый полог - на тушах. Все нормально, в общем.
Только вот мусульманская стража у ворот занервничала.
К Бурцеву подбежал Хабибулла. Сказал одно только слово:
- Немцы!
Немцы направлялись к лавке Мункыза.
Глава 40
Алхимик выбрался из подвала не с пустыми руками. Осторожно, будто величайшее сокровище мира, Мункыз вынес небольшой горшочек. Округлый такой, с узким горлышком - плотно закупоренным, замазанным, запечатанным воском и смолой.
Потом старик удивил: размахнулся, швырнул глиняную посудину вниз. Сильно, резко - словно гранату бросил. И тут же, как‑то уж слишком поспешно, захлопнул крышку подвальчика, присыпал землей и соломой потайной люк. Утоптал, утрамбовал.
- С немцами говорить буду я, - безапелляционным тоном заявил хозяин, водружая на место коврик и подушки. - Вы мои постояльцы. Ясно?
В запертые ворота постучали. Барабанили громко, настойчиво.
Натянув дежурную улыбку, Мункыз поспешил открывать. Этот сарацинский мудрец, оказывается, умел одинаково радушно улыбаться и друзьям, и врагам. Что ж, полезное умение.
Скрипнули ворота. Послышалась немецкая речь. Во двор вошли четверо. Плотный, почти толстый эсэсовец со "шмайсером" на боку и овчаркой на поводке, тощий тевтонский рыцарь с боевым ведром на голове и обнаженным мечом в руке да двое средней упитанности угрюмых кнехтов с заряженными арбалетами. Гитлеровец - простой солдафон, даже без нашивок сержанта‑шарфюрера - явно был главным в этом квартете.
Приветственных "салямов" теперь не звучало. Зато Бурцеву довелось услышать из уст улыбчивого Мункыза штук пять торопливых "гутен тагов". По одному на брата, надо полагать. И на собаку в придачу.
Грозная овчарка, кстати, выглядела сейчас ошалелой и потерянной. Пес скулил, поджимал хвост, пятился и недоуменно вертел мордой из стороны в сторону. Эсэсовец одернул собаку. Раз, другой. Та не успокоилась. Резкий запах, пропитавший все подворье Мункыза, нервировал овчарку и сводил на нет ее служебные качества.
- Чем здесь воняет, старик? - поморщился немец.
- Я готовлю целебные снадобья и провожу алхимические опыты, - заискивающе оправдывался Мункыз. - У меня есть разрешение… Это, которое… ли… ли…
- Лицензия?
- О да, есть лицензия господина коменданта. Я могу показать, если господину Хранителю будет угодно.
У Бурцева отвисла челюсть. Ни фига ж себе! Лицензирование алхимической деятельности! Немцы умудрялись буквально делать деньги из воздуха!
- Не нужно, - эсэсовец исподлобья осматривал подворье. - Ты хозяин?
- Да, я! - закивал Мункыз. - И я рад, что мой дом почтили своим присутствием…
Немец не дослушал. Повернулся к Бурцеву и его спутникам. Повел стволом "шмайсера":
- Это кто такие?
Бурцев заприметил под ногой хорошенькую такую каменюку. Успеть бы схватить в случае чего…
- Мои гости, - осторожно ответил старик. - Достойные и законопослушные люди. Иные не заходят в мой дом.
- А я так думаю, в твой дом заходит много всякого сброда.
На Бурцева и его спутников смотрели холодные глаза. И чернота "шмайсеровского" ствола.
- Это благородные рыцари‑пилигримы с оруженосцами и слугами, купец из дальних стран и его помощники, - быстро‑быстро говорил Мункыз. - Им нужно было найти ночлег до наступления запретного часа. А всему Хлебному рынку известно, что бедный Мункыз за умеренную плату принимает постояльцев.
- Ну, так уж и за умеренную, - хмыкнул фриц. - Небось, обдираешь приезжих, как липку, а налоги не платишь.
- Как можно! - всплеснул руками Мункыз. - Аллахом клянусь, господин! Почти бесплатно пускаю к себе на постой. И долю благочестивых Хранителей Гроба отчисляю исправно. Да и как не отчислять, если каждый гость, покидая город, обязан доложить, на чьем подворье ночевал и какую сумму оставил хозяину.
- А почему ж твоим гостям не подходит постоялый двор или приют для паломников?
- Так ведь всем известно, как тесно становится там к ночи. А у моих гостей достаточно золота, чтобы заплатить за отдельную крышу над головой. Я отдаю в их распоряжение свою мастерскую…
Мункыз указал на сарай с печью.
- …И весь двор отдаю, чтоб было куда ставить лошадей.
Старик обвел подворье рукой. У немца заблестели глазки.
- Достаточно золота, говоришь, "бедный Мункыз"? А так ли уж достаточно? Мы вот сейчас проверим. Ты… - "Шмайсер" ткнул Бурцева в живот. - У тебя есть чем платить за постой? Ты понимаешь по‑немецки?
Бурцев кивнул. Отцепил от пояса мешочек с золотыми - щедрый венецианский подарок Джеймса Банда, развязал, намереваясь дать взятку в пару монет. Куда там! Фриц ловко вырвал кошель из рук. Взвесил на ладони, хмыкнул удовлетворенно, рассовал все содержимое по карманам.
- Будем считать это добровольным пожертвованием на благо Святого Города.
Пожертвованием?! Ага, как же! Беспредел - вот что это такое! Мелкое вымогательство в особо крупных размерах! Ишь, морда арийская! Рэкетир хренов!
- Имеются возражения? - Эсэсовец стрельнул глазками по лицам. "Шмайсер" тоже мог бы сейчас пальнуть. Запросто мог бы…
Возражений не было.
- Неразговорчивые какие‑то у тебя постояльцы, Мункыз, - разочарованно протянул немец. - Может, скрывают что?
- У них есть деньги, - пожал плечами старик. - Что еще должно интересовать бедного лекаря, алхимика и астролога? Обо всем, что необходимо, моих гостей уже расспросили на въезде в город.
- Расспросили… - рассеянно согласился эсэсовец.
Подошел к повозке. Откинул полог. Заглянул внутрь. Скривился:
- Хм, а то, что во дворе правоверного мусульманина стоит телега со свининой, тебя тоже не интересует?
- Я не прикасаюсь к мясу нечистого животного, - пожал плечами Мункыз. - Это товар заморского купца.
Кивок в сторону Сыма Цзяна… Эсэсовец долго ходил вокруг. По‑хозяйски осматривал, ощупывал телегу. Изрек, наконец:
- Хороша. Крепкая повозка. На такой бы снаряды возить, а не мясо.
У Бурцева перехватило дыхание.
Глава 41
- Что возить? - вежливо переспросил Мункыз.
- И лошади хорошие, - задумчиво продолжал немец, глянув на коновязь. - Ты слышал о новом приказе коменданта, Мункыз? Повозки и здоровые кони реквизируются. Нам сейчас нужны повозки и кони.
Ах, вот в чем дело… Бурцев сжал зубы. Эвакуация! Ну да, конечно. Полнолуние начинается этой ночью, так что пора бы. Сначала фашики вывезут все, что можно, гужевым транспортом, потом из Иерусалима уйдет техника с личным составом цайткоманды. Потом - атомный взрыв. Только прежде германские хрононавты проведут один эксперимент. Отправят в центральный хронобункер СС Аделаидку.
Бурцев старался дышать глубоко и ровно.
- Лошадей забираем, - заявил фриц. - Телегу тоже.
Эсэсовец осклабился:
- Избавим тебя, Мункыз, от нечистого мяса.
Повинуясь приказу Хранителя, кнехты вывели со двора верховых коней, потом упряжку. Оставили на улице. Кому‑то, кто ожидал снаружи. Вернулись. Все происходило в полной тишине. А что тут скажешь? Эти ребята не просят "мамка, курка, яй‑ко, салко давай". Эти берут сразу. Все берут, что приглянулось. Вонючее салко, правда, жрать не станут - выбросят. И фиг с ним. Салко - не жалко. Не жалко даже оседланных лошадей. А вот телегу… Телегу жаль. Как теперь подвезти снаряды к воротам? Не на горбу же переть через весь город?! А ведь другой подходящей повозки после приказа коменданта об эвакуации, наверное, днем с огнем не сыщешь. Хорошо, хоть успели спрятать контрабанду. Только надежно ли?
Эсэсовец словно прочел мысли Бурцева. Повернулся к тевтонам:
- Обыскать! Все обыскать!
Вот, собственно, ради чего сюда и приперлись немцы. А грабеж средь бела дня - это так, цветочки…
Обыск длился недолго. Чтоб осмотреть торговую лавку и скромное жилище Мункыза, сараюшку во дворе да пустую беседку, много времени не требуется.
- Ничего, - доложили тевтонские кнехты.
- Ничего, - подтвердил рыцарь.
Фашик, однако, оказался более сведущим в подобных делах.
Цепкий глаз эсэсовца скользнул по коврику и подушкам в беседке. Носок сапога тронул притоптанную землю. Там, где лежала труха из потревоженной соломенной подстилки и несколько ковровых ворсинок.
Эх, Мункыз‑Мункыз… Конспиратор, блин, подпольщик‑самоучка! Бурцев снова глянул на камень под ногой. Схватить, шарахнуть под фашистскую каску, в основание шеи, цапнуть "шмайсер". А там - трава не расти.
Мункыз перехватил его взгляд. Чуть заметно качнул головой - погоди, мол, не торопись. Бурцев погодил. Сарацинский мудрец отчего‑то не производил впечатления перепуганного вусмерть человека. Что‑то задумал старик, на что‑то надеялся? Ладно, камень обождет. Бурцев решил довериться алхимику. Пока…
- Убрать! - гитлеровец кивнул на коврик и подушки в беседке.
Подошли и отошли кнехты. Коврик с подушками полетели в сторону.
Немец сгреб ногой солому, землю. Раз, другой. Показались обитые кожей доски.
- Что тут у тебя, старик?
- Тайный подвал, - спокойно ответил Мункыз. - Для особых смесей.
- Для особых?
- Да. Для редких веществ, которые следует хранить подальше от дома.
- Что за смеси? Что за вещества? Почему прячешь подвал?
- Чтоб никто не пострадал по неведению, - пожал плечами Мункыз. - Если какой‑нибудь злоумышленник заберется сюда в мое отсутствие…
- Открывай! - потребовал немец.
Без тени волнения алхимик поднял крышку лаза. Эсэсовец заглянул вниз - в темноту. Зажал нос.
- Ох‑х‑х! Ну и запах!
Да, шибануло капитально. У Бурцева, стоявшего в отдалении, и то глаза заслезились. Забористый запашок! Острый, пронзительный, отвратный… Пахло помойкой, дохлятиной и еще невесть какой гадостью. Гадостями, точнее, собранными воедино в жуткой концентрации. По сравнению с этим убойным букетом даже стойкая алхимическая вонь, что окутывала подворье Мункыза, казалась теперь изысканнейшим ароматом.
- Огня! - кривясь, потребовал Хранитель Гроба.
Дали ему огня. Запалили факел. Ни один мускул не дрогнул на лице лекаря.
Автоматчик с собакой, которая от накатившей вони беспокойно вертела носом и потихоньку сходила с ума, остался снаружи. Тевтонский рыцарь - тоже. В нору загнали кнехтов.
"Ну, вот и все", - подумалось Бурцеву. Рука сама тянулась к камню. Сейчас удобный момент - немцы не смотрят в его сторону.
- Здесь тоже ничего нет! - глухо донеслось из‑под земли.
Бурцев от изумления и неожиданности выпустил булыжник.
- В самом деле? - удивился эсэсовец. - Ищите лучше.
Гитлеровец не верил.
В потайном подвальчике что‑то упало, что‑то разбилось…
- Точно - ничего, хэр Хранитель! Снадобья да мази всякие. И воняет так… дышать нечем.
- Вылезайте!
Фашик не удержался. Привязал скулящего пса к беседке, взял факел, полез в подвал сам. И тут же выскочил обратно. Ругаясь, отплевываясь.
- Что за пакость ты там держишь, Мункыз?
- Я говорил благочестивому господину Хранителю Гроба, что часть субстанций, с которыми мне приходится иметь дело, лучше хранить подальше от жилья.
Ответ прозвучал почтительно и подобострастно. Если алхимик и улыбался сейчас, то искусно прятал насмешку в седой бороде.
Немцы ушли. Впрочем, "ушли" - не совсем то слово. Прикрыв носы ладонями, они уж скорее бежали от газовой атаки. Опасность миновала. Бурцев, превозмогая отвращение, подошел к подвалу, спустился вниз.
На утоптанном земляном полу догорал брошенный факел. Рядом валялись глиняные черепки. Среди битой керамики - маслянистое пятно с белыми шипящими потеками и вкраплениями самых разных цветов и оттенков. А вот снарядов‑фугасок, положенных сюда же, на это самое место, нет и в помине. И оружия нет. Вот так чудо! Вот так алхимический опыт!
Бурцев судорожно глотал вонючий воздух и тупо щупал пол. А ничего! А ни хрена! Но как?!
Глава 42
- Все просто, - улыбнулся Мункыз.
Невыносимая вонь понемногу выветривалась. Слезу, по крайней мере, уже не вышибало, так что старик тоже рискнул спуститься в тайный закуток. А спустившись, сунул руку за неподъемный стеллаж и…
И все действительно оказалось проще некуда. Здоровенный шкаф вдруг сдвинулся с места, провернулся вокруг своей оси. Сразу потянуло сквозняком. Откуда‑то из‑за стены потянуло, выдувая неприятный запах и наполняя подвал спертым воздухом подземелья.
Так… Между задней стенкой стеллажа и каменной кладкой образовалась щель. Потом щель расширилась, стала проемом, в который запросто мог бы пройти человек.
- Старые ходы госпитальеров, - пояснил Мункыз. - О них неизвестно даже всезнающим Хранителям Гроба. Когда немецкие колдуны прокладывали Проход Шайтана, большая часть подземелий обрушилась. Но ходы, что связывали владения иоаннитов с аль‑Кумамы - церковью Гроба, уцелели.
Бурцев начинал понимать. Укрытый от чужих глаз подвал всего лишь маскировал вход в настоящий тайник алхимика‑подпольщика. Туда‑то и была спрятана вся контрабанда. А чтобы у немцев не возникло желания устраивать под землей обыск…
- Ты специально разлил здесь какую‑то гадость, да, Мункыз?
- Ну, положим, это вовсе не гадость, - не то обиделся, не то развеселился старик. - Я разбил сосуд с особо зловонными ингредиентами, которые использую для создания философского камня и алхимического напитка, продлевающего жизнь.
- Хм, - Бурцев принюхался, пытаясь определить состав убойной смеси. Не смог. - И о каких же ингредиентах идет речь?
- О, слишком долго перечислять, - Мункыз ухмыльнулся. - Это сложная смесь. Прокисший джак, козлиный помет, львиная моча…
Бурцев фыркнул… Надо же, и здесь львиная моча! Венецианские красавицы моют ею голову как шампунем. А местные шарлатаны, выходит, гонят из урины царя зверей философский камень и эликсир молодости!
- …сера, протухшее яйцо, негашеная известь, ртутные соединения…
- Хватит‑хватит‑хватит! - взмолился Бурцев. - Можешь не продолжать.
Парфюмер, мать твою!
- Ну, и еще многое‑многое другое, - сжалился Мункыз. - Запахи эти надолго отпугивают и людей, и собак.
- А это не того… не опасно это? - на всякий случай осведомился Бурцев. - Может, нам лучше выбраться отсюда?
- Ничего страшного, - заверил алхимик. - От вдыхания паров моих микстур еще никто не умирал.
Успокоил… Можно сказать и так.
- А что, из твоего варева действительно выпариваются философские камни и эликсир молодости?
- Ну… философского камня мне еще добыть не удалось, - признался Мункыз, - а что касается эликсира…
Алхимик хитро прищурился:
- Не знаю, Василий‑Вацлав. Видишь ли, запах у полученного напитка такой… гм… специфический…
- Уж могу себе представить!
- В общем, никто пока не решился попробовать мой эликсир. Даже я сам. Поэтому мне нечего ответить на твой вопрос.
Ладно, нечего - так нечего. Бурцев сунул факел в проем между стеллажом и стеной подвала. Посветил… Темный коридор. Шершавые стены, низкий сводчатый потолок. Оружия и снарядов не было. Фокусы продолжаются?
- Мункыз, где наши вещички?
- Там, - лекарь‑алхимик указывал куда‑то во тьму. - Тридцать шагов прямо и десять направо.
Ага, как же, тридцать шагов! И еще десять! Бурцев представил, как этот сухонький старичок бегает в темноте со снарядами под мышкой. С весьма увесистыми, между прочим: Бурцев и то запыхался, спуская танковые фугаски в подвал. А ведь было еще оружие дружинников и два "шмайсера" в придачу. Нет, перетаскать все это добро за время, пока Мункыз находился в подвале один, нереально. Даже для спринтера‑тяжеловеса. Быстренько покидать за отодвинутый стеллаж - это еще да, это возможно, но тридцать шагов прямо и десять направо…
А Мункыз смотрел на него и улыбался.
Очень весело!
- Слушай, дед, - Бурцев начинал терять терпение. - Я ведь сейчас напою тебя твоим же эликсиром. Ты у меня быстренько помолодеешь! До младенческого возраста! Чтоб старческое слабоумие прошло.
- Но я говорю правду! - возмутился алхимик.
- Тебе не под силу таскать такие тяжести!
- А я их и не таскал. Там, - кивок в темноту, - есть кому таскать и без меня.
- Там? - Бурцев уставился на него. - Есть? Кому?!
В отблесках факельного света мелькнула тень. И не одна. Из мрака, словно из стен выступали… И не понять, кто выступал… Грязные, страшные… Бурцев невольно отпрянул. Не заметил, как перешел на русский:
- Мать вашу!
Выставил факел вперед. Взмахнул перед собой гудящим пламенем:
- Стоять, уроды! Сожгу любого, кто приблизится!
- Эй, воевода, чего там? - прогремел сверху голос Гаврилы.
В подвал уже спускалась помощь.
- Не кричи так, Василий‑Вацлав, - потребовал Мункыз. - И не нужно размахивать огнем. Это друзья.
- Друзья?!
Ничего ж себе дружбаны! Бурцев покрепче вцепился в факел. Рядом уже стояли Гаврила, Сыма Цзян и Джеймс.
- Да, друзья. Это не приведения, не джины и не дэвы. Это люди из плоти и крови.
- Что они здесь делают, Мункыз?
- Готовятся к ночной вылазке. Ты разве не знал, куда идешь, когда направил стопы к моему дому?
- Знал…
Так вот оно, иерусалимское подполье! Вот кто ведет в Святом Городе тайную войну! Пламя гоняло причудливые тени по серым камням и бледным лицам. Толком разглядеть или хотя бы сосчитать людей в этом обманчивом освещении было трудно, почти невозможно.
Подпольщики - вовсе, как оказалось, и не страшные, а скорее уставшие, измотанные - сползались на огонь, будто истосковавшиеся по свету узники. Все вооружены. Но очень‑очень убого. Дубинки да короткие ножи. Да два копья на сучковатых палках. Да пара простеньких луков. Да одна ржавая сабля. На весь отряд. Доспехов нет. Щитов и шлемов тоже. С настоящим оружием у этих бойцов невидимого фронта было туго.
- Здесь воины, ремесленники, торговцы, дехкане… - негромко произнес старый араб. - Те, кто слишком много потерял. И кому терять больше нечего. Их семьи погибли. Их сердца жаждут мести.
Сарацин говорил. Бурцев слушал…
В отряд Мункыза входили и мусульмане, и христиане. Не было разве что иудеев: евреев немцы перебили всех поголовно, как только захватили город. Бойцы иерусалимского сопротивления через доверенных лиц поддерживали связь с повстанцами, рыскавшими по Святой земле, снабжали их информацией обо всем, что происходит в логове Хранителей и тевтонов, а также сами периодически совершали вылазки. Нападать на позиции германцев или на немецкие патрули для плохо вооруженых горожан было смерти подобно - смерти бессмысленной и ненужной. Поэтому главной целью подпольщиков становились дома сарацинских "полицаев".
А уж мунафиков вырезали безжалостно, часто - вместе с семьями. В ответ немцы устраивали показательные акции возмездия на улицах и рынках Иерусалима. Кровь за кровь. Террор за террор… И разомкнуть этот круг уже невозможно.