Григорий оглянулся - в дверях принял изящную позу вызывающе вальяжный господин. Рука пришельца покоилась на ажурном эфесе длинной шпаги.
- Ах, это ты, гнида датская! Еще о достоинстве рассуждает! Не ты ли умолял нас поддержать эту шлюху? Пел сладкие песни, строил першпективы… И что? Алехана уже нет. Теперь моей кровушки хочешь?
- Надо подумать, - ответил тот спокойно, - надо подумать… Пожалуй, хочу! Ты нанес нашему делу ущерб больший, чем наш главный оппонент император Петр. Ты всех верных распугал, а сомневающихся отвадил. Как жаль, что убили не тебя, а Алексея! Но эта ошибка отчасти поправима. И отпусти женщину, мерзавец.
Последнее слово он произнес спокойно, но удивительно хлестко. Морда Орлова вспухла румянцем, как от доброй пощечины. Отшвырнув Екатерину и ножны шпаги одним движением, он бросился на врага.
Граф Сен-Жермен был немолод, невелик ростом и не наделен природой медвежьим сложением. Однако - просто сделал шаг вбок, и Гришка пролетел мимо, развернулся, ткнул шпагой - в пустоту. Сен-Жермен шагнул вперед, и шпага гвардейца оказалась в вершке от фалды графского сюртука. Орлов подскочил и рубанул сплеча. Сен-Жермен отвесил галантный поклон Екатерине, и шпага прошла у него над головой.
Орлов продолжал нападать, Сен-Жермен - уклоняться. Казалось, граф просто занят своими делами - достает карманные часы, изукрашенные бриллиантами, нюхает табак, долго и с наслаждением чихает, входит в комнату, с интересом рассматривает картины - а потом и дыры от Гришкиной шпаги в этих картинах, любуется видом из окна. И все это с царственной ленцой и аристократической пресыщенностью, обычно ему совершенно не присущими! Этакий Версаль из одного человека, вокруг которого мечется разъяренный дурак со шпагой и никак не может угодить по совершенно не сопротивляющемуся светскому хлыщу!
Екатерина сначала хихикнула раз-другой - а потом ее, истосковавшуюся по веселью, прорвало - и над дворцом пронесся заливистый хохот императрицы. Это было так необычно, что запуганный Гришкой двор и гвардейские караулы - все сбежались к месту необычайного события. И присоединились в веселии к Екатерине.
Дружный рогот отрезвил Гришку. Он огляделся - вот Алексей Разумовский запрокинул голову и надрывается во всю силу тренированных певческих легких. Князь Трубецкой басовито ведет партию Преображенского полка, кавалерийски ржут конногвардейцы, фон Энтден выдает размеренное ха-ха, как часы тикают, фельдмаршал Голицын заливается канареечными трелями, Иван Шувалов, потеряв царедворческий лоск, придерживает живот, чтобы не лопнуть.
- Радуетесь? - спросил. - А вот я вас!
И замахнулся шпагой на общество. Смех не стих, но кое-кто ухватился за оружие. И тут Сен-Жермен внезапно перестал быть забавным и галантным. Черной молнией сверкнула в его руке длинная шпага, вдруг покинувшая ножны, - и оружие Орлова укоротилось вдвое. Еще один проблеск - и разъяренный гигант рухнул на пол.
- Вот и все, - улыбнулся граф, - только надо бы убрать Григория Григорьевича. А то я, как всегда, намусорил. Извините уж записного химика. А нам надо поговорить о ходе нашего главного опыта. Он пока еще отнюдь не провалился!
Его хотели прижимать к сердцу, жать обе руки, подбрасывать под потолок - но не преуспели. Просто граф сделал два-три вальяжных шага. Только Екатерина, плачущая и смеющаяся одновременно, повисла у Сен-Жермена на шее диковинной наградой!
Баглир стоял навытяжку перед императором. Петр усердно делал гневное лицо, но оно все время норовило расплыться добряцкой ухмылкой.
- У нас сейчас мятеж, а сразу потом - война. Нас ждут Петербург и Копенгаген! А ты жениться надумал!
- Я не надумал. За меня все уже решили.
- Кто?
- Моя невеста, Виа Рес Дуэ. И я полностью согласен с ее аргументами.
Петр скабрезно хихикнул.
- Чисто логическими, - оскорбленно заявил Баглир. - И вообще я вам сейчас не особенно нужен. Эскадра только собирается, а Петр Александрович вас шевелит куда чаще и безжалостнее, чем я.
- Да, с Румянцевым не соскучишься. Но юмор у него висельный. Если он будет командовать штурмом - это же караул, мне придется строить новую столицу! Но я надеюсь, что флот мне не понадобится совсем. Именно поэтому ты и нужен мне - но не здесь, а в Петербурге. Если выполнишь задание, свадьбу устроим там. Кстати, дарю тебе особняк одного из заговорщиков - по выбору… А если провалишь, будешь ждать со своей нареченной, пока город отстроят…
Баглир звякнул шпорами и подтянулся.
- Я не зверь, - утешающе сообщил ему Петр, - просто мне нужен именно ты. Если правда то, что Мельгунов мне рассказал о твоей невесте.
- Что рассказал?
Баглир насторожился. Петр подошел к двери, резко ее распахнул, пошарил глазами по коридору. Вернулся на место.
- Крылья? - зловещим шепотом спросил император. - У тебя ведь тоже есть пара?
На этот раз на Баглире был его собственный кирасирский мундир - с крыльевой муфтой, поэтому он просто их расправил. В комнате сразу стало тесно. Просторных помещений Петр не любил. Стол, стул и чернильница - вся обстановка. Зато теперь стены были покрыты ковром из перьев. Шесть саженей длины - на три стены хватило.
- Сразу должен заявить, что ни к небесам, ни к нечистой силе отношения не имею.
Петр кивнул.
- Я читал Линнея. И говорил с Эйлером. Поэтому могу так же точно сказать, что к людям - да и вообще земным тварям - ты тоже не имеешь отношения. В том числе и сибирским. Потому как из системы выпадаешь к чертовой матери! А для потустороннего существа у тебя слишком плотская конституция.
- Ну из системы Линнея я не выпадаю так решительно. Царство - животные, тип - хордовые, класс - млекопитающие. Отряд - хищные! Семейство - куньи! А род и вид свои, особенные. Мои крылья - это, в общем-то, не конечности. Просто удлиненные ребра. И складные.
- Ты хочешь сказать, что ты просто большая выдра? Вот почему ты на наших девок не смотришь.
- Точнее, ласка, горностай или хорек - если захотите ругаться. Ну как я ваше величество сравнил бы с орангутангом, макакой и гориллой. Или даже лемуром. А вообще-то смею считать себя человеком. Да и пропорции у меня вполне человеческие. Только ноги короткие и кривые. И ребра раскладывающиеся. В сущности, в полете я - одно большое крыло. Потому и летать ухитряюсь, при моем-то весе. Так что я - человек, просто другой. Не Homo sapiens, а Martes sapiens или Homo martes. Считайте себя умнее, если хотите.
Петр был почти убежден, но вспомнил:
- А перья?
- Ах, перья… Получите! - Он выдрал черное перо из крыла, поднес Петру под нос. - Видите?
- Перо как перо!
Баглир подошел к столу, взял гусиное перышко, которым император писал какую-то бумагу перед его приходом, отдал Петру.
- Сравните. Особенно срез.
Петр щурился. Сперва без интереса, потом увлеченно.
- А теперь вот с этим. Лупа у вашего величества есть? - Баглир сунул царю под нос выпушку на рукаве своего мундира. Не пожалел откромсать клок шерсти ножом для бумаг.
- Не могу разглядеть, - признался Петр, изучив срез шерсти. - Но птичье перо полое, а твое - нет и заполнено чем-то, что сначала впитывает чернила, а потом понемногу отдает. Поэтому и пишет дольше! И эти маленькие волосики, которые отходят в стороны, из которых состоит плоскость, - у птиц тонкие, круглые и склеены. А у тебя плоские, широкие, жесткие и все отдельно.
- Так вот, с научной точки зрения - у меня не перья, а просто особенная жесткая шерсть, - сообщил Баглир. - Не верите - пошлите образец Линнею!
- Верю, верю… - Император пытался бегать по комнате, но всюду напарывался на крылья Баглира. - А летать ты можешь? А если можешь, то насколько хорошо? Видишь ли, именно эта твоя способность остается моей главной надеждой на не слишком кровавый исход дела.
- А как это вообще связано…
Император попытался снова подойти к двери - и опять уперся в крылья. Баглир сделал неуловимое движение - и вся эта роскошь ушла под разрезы сюртука. И куда только делась? Ни горбика. Петр выглянул за дверь, как суслик из норы. Резко втянулся обратно.
- Как связано с твоей способностью летать? Слушай…
Разумеется, это произошло, когда солнце изображало закат. Банальная тактика для ночного летуна, которому надо многое сделать. Баглир точно рассчитал время и, поднявшись над Ревелем в полдень, подлетел к столице как раз когда прощальный солнечный луч перестал блистать на шпиле Петропавловской крепости. Ряды высоких летних облаков багровели, как остывающие угли. На их фоне длинные крылья Баглира были бы замечательно видны - если бы он не подлетал к городу с северо-запада, из скромной дымки, заменяющей июньскому Петербургу ночь. Облакам и Баглиру оказалось по дороге, просто задание у них было восточнее, и они проходили мимо него грозными воздушными кораблями.
Баглир даже прослезился. Он всегда мечтал повести за собой эскадру бронедирижаблей, вот так, на закате, идя впереди ночи, на какую-нибудь достойную его грозного внимания крепость… Такая вот милитаристская ностальгия.
Баглир спустился еще ниже, к самым крышам - уж тут-то его не заметят. И нужный дом нашел не сразу: в темноте все крыши похожи, да и не летал он никогда над городом из соображений конспирации.
Поручик Кужелев не спал - и бодрствующий ночной разум породил чудовище. Караульные, которые, вот чудо, не были пьяны и тоже не спали, когда на них сверху обрушился удар крыльев. Небрежно используемые в качестве опоры ружья - как картинно выходит, если облокотиться на фузею обеими руками, слегка ссутулившись, - были выбиты, и оба солдата полетели наземь. А потом на пороге появился Кужелев с солдатским тесаком.
Но увидел лишь старого знакомого, Баглира, вытирающего полой Преображенского мундира часового свой короткий ятаган. За спиной у него вздымались от тяжелого дыхания крылья, тяжелые и прямые, как у прусского орла. Но несоизмеримо более длинные.
- Очень удобно глотки резать, - сообщил Баглир, - не то что шпагой. Молодцы арабы, хорошее оружие придумали. В дом пригласишь?
Кужелев, обалдев сего числа, кивнул. Крылья ушли в спину Баглиру, и в захламленные апартаменты артиллериста вошел уже знакомый князь Тембенчинский.
- А откуда у тебя?
- Потом, потом. Я за последние дни уже вот так наобъяснялся. Ты как, от присяги не отрекся?
- Зато и сижу под арестом… - пригорюнился Кужелев.
- Уже не сидишь. Я тебя освободил. Причем с соблюдением всех формальностей. Видишь, на мне кирасирская форма, я при бляхе, означающей, что на службе. Только знамени в кармане нету. Так что никакой подлости, честный бой. Просто ночной и внезапный. Но раз ты под арестом, то не знаешь, как теперь все устроено. Кто из наших может свободно ходить по городу?
- Все мои офицеры под арестом, как я.
- А просто - из сторонников Петра?
- Не знаю. Я со штатскими штафирками знакомств не вожу.
- И напрасно. Ладно. Будем исходить из того, что есть в мире и постоянные вещи. Пошли в комендатуру.
Вадковский откинул штору. За ней, точно, стоял человек. Самый необычный из всех знакомых коменданта. Такое чудо пернатое ни с кем не спутаешь.
- Князь Михайло Петрович Тембенчинский, ежели вы запамятовали, - отрекомендовался он.
Вадковский оторопел:
- Что же вы, князь, аки тать ночной. Подъехали б к парадному, мне б о вас доложили.
- Не мог, увы. Дело у меня деликатное, с позволения сказать - конфиденциальное. Кстати, как вы можете видеть по кирасирскому мундиру в последнем беспокойстве, - я за Петра.
Вадковский было хвать за шпагу - но Баглир уставил ему в лоб шестигранный ствол изящного дуэльного пистоля, и он успокоился. Баглир отобрал у коменданта шпагу и, не сводя с него пистольного зрачка, присел на край начальственного стола.
- Не трудитесь поднимать шум, - посоветовал он, - ничего дурного я вам сделать не желаю, мало того, я уполномочен вас облагодетельствовать. Разумеется, сначала я вас напугаю - но не вот этим.
Говоря так, он отложил в сторону пистолет, но так, чтобы Вадковский не мог схватить его раньше. Однако настроение у штаб-ротмистра как-то разрядилось, и он стал вполне пригоден для серьезного разговора. А то - не до речей и посулов, когда тебе в глаза смотрит пустая точка китайской туши, которая так и норовит прыгнуть тебе в лоб.
- Я пришел к вам - именно к вам, потому, что не вижу у вас на руках потоков русской крови. Вам, наверное, забавно, что это говорит монстра в перьях? Да, я, положим, инородец, но я воюю престол для внука Петрова, а кого на русский престол втаскиваете вы? Ангальтскую принцессу? Но и это неважно. Я сейчас исполняю лишь функцию рта и языка моего императора. Так вот. У императора есть такая крепость - Кронштадт, знаете?
Вадковский знал.
- Но вы, верно, не знаете, что там уже и он сам, десантный корпус в двадцать тысяч и весь Балтийский флот. Но император ждет, дер тейфель, и чего же он ждет?
- Да, чего же он ждет? - спросил Вадковский.
- Он ждет услуги! Не скажу, что небольшой, но не слишком сложной, и ждет ее - от вас. Я полагаю, нет нужды говорить, что его благодарность в случае вашего согласия значительно превзойдет полное прощение всех ваших прегрешений.
Вадковский заинтересовался:
- И какая это услуга?
- Да так… Надобно организовать одну встречу.
- Какую встречу?
- Тише. Обыкновенную. Видите ли, император очень хочет видеть сына, - сказал Баглир и пояснил: - Видеть в Кронштадте.
Вадковский развел руками.
- Один я сделать ничего не смогу. Но если бы его величество столь же благосклонно отнесся еще к нескольким хорошим людям, офицерам моего полка…
Баглир улыбнулся. Вадковского с непривычки передернуло. Баглир это заметил и повторил улыбку - еще полнозубее, во все тридцать острых и загнутых.
- Даю слово, Петр будет по отношению к ним щедр и великодушен. Разумеется, если это не братья Орловы или, скажем, Хитрово.
- Ротмистр Хитрово помер третьего дня, - сообщил Вадковский. - Все кричал: "Хватай Измайлова, руби его!" Так и отошел - в атаке. Кстати, а как там Михаил Львович поживает?
- Живой, почти здоровый - кашляет от кронштадтской сырости, - сочинил Баглир. - Уверяет, что лучший для него климат - здешний, петербуржский. Собирается поправить здоровье.
Оставив Вадковского размышлять и вербовать сообщников, Баглир сделал еще одно небольшое дело. Вымазан лицо сажей и слетал к главной резиденции Екатерины.
Старый Зимний никогда не блистал особым изяществом, даже когда сверкал позолотой на ярком солнце. Почему-то было заметно, что под сусальным золотом скрываются гнилые доски. Ночью же производил впечатление сарая с окнами. Пелымский "дворец" Миниха и то выглядел внушительнее.
Часовые здесь еще служили на совесть. То есть не спали, а прохаживались да перекликивались. Лепота! Почти как в армии у Румянцева. Но вверх не смотрели.
Вот тут Баглиру и пригодились когти на ногах. Дворец-то был деревянный. Поэтому он просто ходил по стене и заглядывал через узорчатые решетки в те окна, в которых свет не горел.
В этом окне свет был. Очень слабый. И пробивался он из-под одеяла, которое укрывало пустую постель, преизрядно сползая при этом на пол. Баглир вспомнил себя в детстве и, постаравшись придать перепачканной физиономии возможно более добродушный вид, тихонько постучал в окно. Сперва тихонько, потом и погромче.
Свет потух. Потом постель зашевелилась, из-под кровати вылез мальчишка лет… ну, младше десяти точно. Баглир снова постучал. Мальчик повернулся к окну.
- Не пугайся, - сказал Баглир, - не пугайся… Ты Павел? Цесаревич?
Мальчик кивнул. Даже в темноте было видно - ему очень хочется заорать и спрятаться под одеяло. Но и кошмар тоже хочется посмотреть.
- Тогда слушайте, ваше высочество. И не бойтесь меня - я русский офицер.
- А в перьях зачем вывалялся?
- А они у меня свои. Я князь Тембенчинский, про меня много слухов ходило…
- Мне Никита Иваныч про тебя рассказывал! - Павел был рад, что чудище превратилось в кого-то известного и не очень страшного. И тут на месте испуга проступил восторг: - Да вы же лейб-кирасир! Вы же за отца! Я слышал, я слышал! Кирасиры конногвардейцев разбили, воронежцев разбили, потом и самого гетмана Кириллу с целым войском и то - разгромили под Нарвой! Послушайте, господин офицер, заберите меня к отцу. Он добрый, он мне мундир прислал! А Никита Иваныч отобрал и велел в статском ходить. И меня совсем не выпускают из комнаты. И книг не дают.
- А что ты читал под кроватью?
- А со стола у Никиты Иваныча взял. Ну скучно же!
- И как называется?
- "Гамлет", господина Сумарокова сочинение…
- Готов спорить - Панин не зря ее перечитывал. Злободневно.
- Только батюшку моего не убили. А Гришку Орлова, Полония презренного, убили!
- И хорошо. Извините, ваше высочество, я тут долго висеть не могу. Заметят.
- А вы еще придете?
- И скоро. Завтра, что бы ни произошло, не пугайся. До свидания.
И Баглир одним движением взмыл на крышу, тяжело развернулся и направился к дому Кужелева.
Короткая летняя ночь уже заканчивала свой набег на город. Эскадра облаков, подкрашенных рассветом, тянулась на безнадежный бой с солнцем. Но дело было сделано. Ночная фаза операции завершилась, начиналась работа утренняя!
В Зимнем еще продолжалось вчера.
Граф Сен-Жермен добродушно наставлял гетмана Кирилла, объясняя новую политику. Разумовский внимал.
- Знаменем вашей партии должен стать цесаревич! Упирайте на нарушение его прав императором Петром, на намерение отказать законному наследнику в престолонаследии, на желание арестовать, постричь в монахи, убить, наконец. Причем все одновременно! Воззвания должны быть не столько логически убедительными, сколько пылкими. Толпа - это женщина, причем не слишком умная. А ваша гвардия - это именно толпа. По настроению и уровню организации. Так что - берегите Павла! Он наша последняя надежда на успех. Сентиментальность должна получить объект для жалости - но такой, который не возбудил бы презрения к нашей стороне. Екатерина должна демонстрировать достоинство и силу, но в настоящем невеселом положении нам, как стороне слабейшей, необходимо сочувствие народа! А ребенка и пожалеть не грех…
Мимо них, незамеченным, несмотря на вежливый поклон, проскользнул гвардии штаб-ротмистр Вадковский. Во дворце он был совершенно своим, привычно бегающим по мелким практическим делам соратником второго сорта. То, что этим утром он вел собственную игру, на лице у него написано не было. Зато на Вадковском был уставный прусский плащ, мало того что не по погоде, так еще и не по политике!
Так комендант, улыбаясь, ручкаясь и кланяясь знакомым, бочком, бочком пробрался к Панину. Тот ранней птахой не был, однако уже проснулся. А может, еще и не ложился. Пил кофий. Притворив дверь, Вадковский уставил ему шпагу в брюхо:
- Жить хочешь? Тогда веди…
Закричать Никита Иванович не посмел.
Великого князя Павла содержали не разберешь как - то ли под арестом, то ли под охраной. Поэтому Никита Иванович и ночевал в Зимнем - боялся, как бы чего не случилось. Вот и дождался. Надежда была на караулы - но утреннюю смену во дворец Вадковский подбирал сам, из своих семеновцев.