Я всегда верил, что миров - множество. И очень хочу надеяться, что каждому человеку будет дано исправить сделанное зло. Сделанное не только им - зло ВООБЩЕ. Не молитвой, не просьбами - мужеством и делом. Я всегда верил, что мечта - это крылья. Если она и правда мечта...
Содержание:
Часть 1. Обычный город Любичи 1
Часть 2. Давным-давно была война... 10
Часть 3. QUEST 20
Часть 4. Крылья над аэродромом 32
"Последний поезд на небо
Отправится в полночь
С полустанка, укрытого
Шапкой снегов..."
Наутилус Помпилиус.
Часть 1. Обычный город Любичи
1.
Год назад меня сбила машина. Именно в этот день. Я возвращался из корпуса на каникулы и вышел из поезда на привокзальной площади нашего городка. Там до моего дома - метров двести подъёма по улице.
Я прошёл сто, и на дорогу вылетел на велике пацан лет 10, а сверху буквально выпрыгнула новая "нива", за рулём которой болтался ошалевший от страха водила - я хорошо запомнил его глаза.
Я отскочил заранее, задолго до приближения машины. А пацан на велике увидел её, выпустил руль и шлёпнулся посреди проезжей части. И остался сидеть, раскинув ноги и открыв рот.
А дальше я не помню. Мне потом рассказали, что я бросился вперёд, буквально из-под колёс выбросил мальчишку и даже сам успел подпрыгнуть, уходя из-под удара... но решётка на крыше "нивы" врезала мне по ногам.
Я отлетел к стене, и выброшенный из-под колёс промчавшегося мимо неуправляемого автомобиля велик пацана рулём пробил мне грудную клетку и правое лёгкое.
Я две недели не приходил в себя. Первое, что помню, когда смог открыть глаза - мать того пацана. Тогда я ещё не знал, кто она. Просто увидел незнакомую женщину на коленях возле не своей кровати в не своей комнате и удивился.
Оказывается, она все эти две недели приходила в мою палату, всеми правдами и неправдами прорывалась, и по много часов стояла на коленях.
Потом она и сына привела, когда стало ясно, что я буду жить. Смешной такой мальчишка, он оказался моим тёзкой, Женькой, а на меня смотрел испуганно и восхищённо. По-моему, он так и не понял, что ему грозило, просто ему все уши прожужжали, что я герой и что я его спас...
Потом были ещё посылки от каких-то незнакомых людей, и разные посетители, и газетные номера - не только нашей газеты, но и областных, и даже центральные. И по телевидению меня снимали - это, правда, уже только по областному. И руку жали разные "важные" люди.
Но для меня всё это не имело значения. А важно было только одно. Военным лётчиком мне не быть никогда. Главврач так мне и сказал - прямо и грустно. Мне даже просто летать на самолётах - и то противопоказано.
Я мечтал стать военным лётчиком с пяти лет. И год успел отучиться в кадетском корпусе ВВС в области, после которого можно легко (если совсем повезёт - вообще без экзаменов) поступить в училище ВВС. Я старался.
Когда я понял, что мне сказали, то сперва хотел нажраться таблеток. Потом вспомнил про Маресьева, который летал без ног, даже говорил об этом с начальником корпуса, который меня навестил. Он покивал, но потом грустно сказал, что сейчас не война и никто не разрешит такого подвига.
Да и как мне летать, если при перегрузке три "же" в ушах шум и сердце останавливается? Что тут сделаешь, какие протезы придумаешь? Он мне правда сочувствовал. Все ребята сочувствовали, даже те, кого я не числил в друзьях никогда.
Я пролежал в больнице всё лето. Когда в очередной раз пришла Женькина мама, я накричал на неё и сказал, что жалею о сделанном, лучше бы её олух сын размазался по асфальту, что она дура и не следит за ребёнком...
Я сам ужаснулся, когда выкричался. Но она только сказала: "Бедный мальчик..." - и потом ни разу мне не напомнила об этом разговоре. А я даже не извинился - так было стыдно...
В конце сентября я вернулся в свою старую школу. Там тоже никто ни разу не посмеялся надо мной, наоборот - даже самые безбашенные как-то тушевались в моём присутствии. И я стал учиться. Жить как-то.
Именно "как-то", потому что мне было абсолютно всё равно - что есть, какие оценки получать, чем заниматься... Я всегда учился хорошо, мне нужны были аттестат и характеристика в корпус. И сейчас просто не получалось начать учиться плохо... Но мне было всё равно. Понимаете?
Не помню, как я прожил этот год. Никак, наверное. Я даже не стал в своей комнате убирать со стен постеры из "Военного парада" с разной авиатехникой. Всё равно...
Самое идиотское было в том, что я ничего такого не ощущал. Ни болей, ни слабости, ни недомогания... Но когда в том сентябре я упрямо залез в городском парке на "ромашку" - из-за меня пришлось останавливать аттракцион.
Я потерял сознание. И понял, что мне говорили правду. Я никогда не смогу летать .
2.
Поезд, наконец, выскочил из леса. И я увидел Любичи. Железная дорога шла по широкой размашистой дуге, а за большущим полем, сплошь поросшим бурьяном, поднимались на склон волны зелени, из которых тут и там проглядывали крыши домов.
Любичи был небольшой городок, меньше даже, чем мой родной... В Любичах жил мой дед по отцу. Анатолий Алексеевич Баруздин.
Вообще-то он тут родился - ещё до войны, хотя сам не воевал по возрасту. Был под немцами, потом уезжал надолго, а как вышел на пенсию - вернулся на родину. У нас он бывал очень редко. Ему не нравилась мать. Уж чем - не знаю, не стремился я вникать в эти дряхлые разборки.
Последний раз он к нам наезжал лет пять назад, и я его почти и не помнил, а уж быть у него не был вообще никогда. Но перед началом летних каникул мама, доведённая до отчаянья моим сонным поведением и равнодушием ко всему окружающему, силой оттащила меня к психологу.
И тот сделал вывод, что я нуждаюсь в смене обстановки. Желательно - на всё лето, чтобы подальше от места, где случилось несчастье и чтобы ничего мне не напоминало о моей мечте. Родители впали в задумчивость. У них в офисе летом самая работа.
Вечная проблема современных людей - работаем для тебя, сыночек! Но, как результат - сыночка почти не видят и куда-то с ним отправиться - вечная проблема. Мне, честно сказать, было до фонаря, что они решат. Отправят куда-нибудь - пусть, хоть к чеченцам в рабство.
Но отправили меня на белорусскую границу, в Любичи. К деду. Уж не знаю, как он проведал о наших проблемах, но прислал короткую телеграмму: "жду внука на всё лето расходах не беспокойтесь сообщите выезд". Коротко и ясно.
Выход был, если честно, идеальный. Слегка смущало предков то, что до Любичей было два дня поездом, но я временно вышел из спячки и заявил, что в пятнадцать, почти шестнадцать лет как-нибудь, да преодолею это сумасшедшее расстояние самостоятельно.
Вообще-то мне даже хотелось уехать. Именно из-за этой чуши о смене обстановки. Я не вникал во всякую там психологию, но правда желал оказаться подальше от знакомых мест.
Как обычно бывает в нервной обстановке, мы дали телеграмму о том, когда я приеду - а уже на вокзале обнаружили ,что поезд, которым предполагалось ехать, в Любичах не останавливается, пролетает аж в Белоруссию, до Бобруйска.
И в результате, приходится там садиться на пригородный и пилить обратно - и опаздывать почти на десять часов по сравнению со сроком, назначенным в телеграмме.
Мама почему-то запаниковала, но мне всё это так надоело, что я просто сказал, что возьму билет до Брянска, там сяду опять-таки на пригородный, но другой - и сойду в Любичах. Правда - почти на сутки раньше срока. И не надо давать никаких новых телеграмм, путать человека и тратить свои нервы.
Мама сделала большие глаза - ей представлялись грязные полустанки, компании с пивом и моё вынужденное ожидание во всём этом окружении. Как было хорошо - сел, поехал, вышел, встретили...
Но я резонно заметил, что раз уж скорые в Любичах не останавливаются, то всё равно придётся добираться на перекладных. Может, это её и не успокоило, но она со мной согласилась.
А мне так, если честно, даже понравилось. Я не люблю скорых поездов, а вот электрички и пригородные мне по душе. Люди едут куда-то - обычные, небогатые. Бабульки, дедки, мои ровесники. Разговаривают о своём.
Всегда можно постоять в тамбуре, понаблюдать за жизнью на станциях, которых со скорого и не замечаешь. Не хочешь - можно с кем-то разговориться. А что до компаний, то их опасность резко преувеличена. Скорей уж ментов следует опасаться.
Когда в корпусе я ездил туда-сюда на выходные и каникулы, то много раз видел, как эти "стражи порядка" трясут пацанов - просто так, нипочему, от дурной власти. Ко мне, правда, они не совались - опасались формы, и я даже один раз вступился за парнишку младше себя.
Стоял в тамбуре, они его вытащили - двое таких мордатых - и давай доставать. Паспорт где? Ах, дома? А куда едешь? Ага, едешь, а паспорт дома оставил? Карманы выворачивай. Ах, не хочешь? Ну, держи его, Вован, а я посмотрю...
Я им и указал, что они напросятся на неприятности, потому что сразу на вокзале я подниму хай. Как они на меня посмотрели... Недаром наш начальник... бывший мой начальник говорит: "Если нас оккупируют, то вся милиция в полном составе запишется в оккупационную полицию".
Но парня оставили в покое и смылись. Он даже разревелся. Я его понимаю, это не от страха, а от обиды. Оказалось, он не делал ничего, просто сидел и журнал читал. И всё!!! Уж чем он им не "показался"...
Но в этом пригородном, в который я сел на брянском вокзале ранним утром, вообще было мало народу. Он трюхал себе и трюхал, а я смотрел в окно и смотрел, пока не показался этот городок, не выглянул из зелени всеми своими крышами.
Я почему-то сразу решил, что это и есть Любичи - а проводница подтвердила мою догадку. Прохо-дя мимо, она сказала:
- У тебя ведь билет до Любичей? На выход.
И посмотрела так, словно я собирался уехать в Белоруссию по пригородному билету. Мне стало смешно. Вот маленькая власть у человека, но всё же власть - и с каким наслаждением она ею пользуется...
Я подхватил сумку и вышел в тамбур. Поезд уже замедлял ход; за окном поплыли какие-то заброшенные постройки, резкий рывок, остановка - и я соскочил из открытой заранее двери на выбитый бетон платформы.
Мда-а... Скорому тут и в самом деле останавливаться незачем. Наверное когда-то это была вполне обустроенная станция. Но от тех времён остались только полуразрушенные здания, заросшие американским клёном и бурьяном в мой рост.
Кроме меня тут сошёл ещё один человек - какой-то старик весьма ловко выскочил из последнего вагона. Его ждал ещё один такой же дед, и они, обнявшись и даже, кажется, расцеловавшись, бодро затопали совсем не в ту сторону, куда вела более-менее накатанная дорога, даже с машинными колеями.
Эти два деда двинулись по еле заметной тропинке прямо через кусты. На меня они и внимания не обратили, а вот я, постояв несколько секунд, решительно пошёл за ними.
В конце концов, минимум один тут был местный - уж он-то знает, куда идти и где короче. Пошагаю себе следом, а если что - догоню и спрошу.
Кусты оказались хоть и густыми, но неширокими - а следом за ними сразу начиналось то здоровенное поле, за которым лежал на склонах холмов городок.
Я не прогадал - оба старика шагали плечо в плечо, как неразлучные приятели-мальчишки, именно к этому полю. Тропинка была видна отчётливо, и я понял, что дошёл бы и без них - сворачивать там просто было некуда.
И я двинулся следом уже совершенно уверенно. Пока я озирался, шустрые деды ушагали метров за сто. Да я и не старался их догнать.
Поле отделялось от остального мира (я почему-то именно так и подумал) остатками изгороди - тут и там торчали столбы, на них висели ржавые фестоны колючей проволоки. Я задумался, что же тут было?
Больше всего, кстати, походило на аэродром... Додумать эту мысль я не успел - как раз прошёл между двумя столбами... и ощутил приступ дурноты. Словно опять оказался на карусели.
Я мгновенно и противно вспотел, ноги ослабели, а со зрением что-то произошло - непонятно и плавно сдвинулась перспектива, город уехал куда-то, земля пошла под ногами вниз... Когда я пришёл в норму, то стариков уже не было.
Тропинка уводила в бурьян - раньше я что-то его не заметил - закрывавший перспективу города, а столбы остались довольно далеко позади. По всему выходило, что в полубессознательном состоянии я протащился метров сто. Да ну и бог с ним. Тропинка была под ногами - я зашагал по ней.
3.
Смешно, но я запутался. Я шёл уже минут пятнадцать - и не мог выйти к окраине, казавшейся такой близкой.
Очевидно кто-то всё-таки в этих местах ходил - наверное, как и я, со станции, потому что бурьян тут и там прорезало множество перекрещивающихся и путающихся тропинок.
Временами попадались какие-то куски металла, вросшие в землю. Было жарко, тихо и солнечно, пахло сухой травой и пылью. А главное - царило вокруг абсолютное спокойствие. Такое, что даже становилось страшно.
Правда. Солнечным ясным днём мне было не по себе. Нет, это был не тяжёлый неприятный страх, а скорей жутковатый интерес - так бывает, когда происходит что-то захватывающее и опасное. Но всё равно... Я остановился и начал прислушиваться, чтобы сообразить, куда идти.
Было тихо-тихо. Только в бурьяне позванивали какие-то насекомые, да тихо гудел разогретый воздух. А ещё через минуту я ощутил запах дыма - тянуло слева.
Я сделал несколько неуверенных шагов... и увидел, что бурьянную стену прорезает ещё одна - совсем узкая - тропинка. Отстраняя рукой ломкие стебли, я шагнул по ней - и оказался на небольшой полянке.
Посреди полянки горел костёр - маленький, почти невидимый, даже не из сучьев, а всё из того же бурьяна. Возле костра на ящиках сидели двое мальчишек и девчонка.
Они, конечно, издалека услышали, как я иду и смотрели на меня, но без особого любопытства и уж тем более без опаски. Я, естественно, тоже рассматривал их.
Все трое были загорелые дочерна, пропылённые, с выгоревшими волосами. Один из мальчишек казался моим ровесником - плечистый крепыш в неопределённого цвета бортовке, обтрёпанных джинсовых шортах и разбитых кроссовках на босу ногу.
Второй, помладше - в джинсовой безрукавке и спортивных коротких штанах, вообще босиком. Девчонке, кажется, тоже было столько же лет, сколько мне. Она выглядела ничего - глазастая, высокая, стройненькая и крепкая, коротко стриженная, в камуфляжных майке и штанах и в сандалетах.
Рядом с троицей стояли прислоненные друг к другу старые велики, лежала расстёгнутая сумка. Мальчишки жарили на палочках сосиски, девчонка сидела просто так.
- Привет, - сказал я. Ребята кивнули. Девчонка показала на один из ящиков:
- Садись.
Я немного растерянно присел. Младший мальчишка нагнулся к сумке, достал оттуда пару сосисок, ловко ошкурил их, насадил на прутик и протянул мне. Молча и деловито.
Я помедлил и пристроил импровизированный шашлык над невидимым, но жарким пламенем. Мне почему-то стало спокойно и хорошо и расхотелось о чём-то спрашивать.
- Ты подожди, - вдруг сказала девчонка. - Мы ещё часок посидим и тебя довезём... Ты же со станции идёшь?
- Да, - подтвердил я. - Я думал, тут быстрее... И ещё двое каких-то стариков впереди шли, я за ними... А потом они как сквозь землю провалились. Иду, иду, а поле всё не кончается... Тут что было? Поля колхозные, что ли?
- Аэродром, - сказала девчонка, доставая из сумки хлеб. (Так, я был прав...) Она задрала штанину и ловко выдернула из пристёгнутых к ноге ножен нож, начала резать крупные ломти. - Если не знаешь, то тут лучше не ходить. Заблудишься точно, хорошо, если просто пропетляешь. Может и хуже быть.
- Могут собаки напасть, - сказал младший мальчишка. - Мутанты. Они раньше этот аэродром охраняли, это была особая секретная порода... А потом одичали, - старший мальчишка возразил:
- Про собак - это сказки.
- Не сказки, - заспорил, надувшись, младший. - Я их сам слышал и видел... почти. Вечером, когда по краю там, - он вытянул руку, - ехал, и видел.
- Видел, видел... - усмехнулся старший.
Девчонка спросила, передавая остальным - в том числе и мне - хлеб:
- Ты, наверное, на каникулы? - я кивнул и понял, что очень хочу есть. - Ты осторожней... У нас очень непростой город.
- Непростой - это как? - равнодушно спросил я, понимая, что сейчас меня начнут грузить по полной, как почти всегда грузят при первом знакомстве "чужака". - Инопланетяне в гостинице живут? Гробы на колёсиках по улицам курсируют, рейсовые?
Они промолчали. Все трое. Без обиды, просто промолчали. Я откусил от сосиски - девчонка сунула мне горчицу, налитую на лист подорожника. Я кивнул и сказал:
- Меня Женькой зовут.
Они не представились в ответ, только старший мальчишка кивнул. А девчонка после короткого молчания сказала:
- И не называйся вот так сразу кому попало.
- А то что? - уточнил я. Она пожала плечами:
- Да ничего хорошего.
- Да? - мне стало смешно и досадно. - А что ж вы первого встречного к костру пригласили? Не боитесь?
- Нет, - спокойно ответила она. - Раз ты нас нашёл, значит с тобой всё в порядке. Это такое место... в общем, сюда просто так не попадёшь. Это наше место. Особое.
Ребята явно были с заскоками. Наверное, в городе мало развлечений, вот они и придумывают себе острые ощущения... Я доел сосиску, хлеб и поднялся:
- Спасибо... Я пойду. Как мне поскорей выйти?
Они переглянулись. Старший мальчишка шевельнул щекой и отвернулся. Младший смотрел на меня испуганно. Девчонка сказала:
- Да погоди ты... Жень. Мы посидим и поедем. И ты с нами.
- Не, мне к деду нужно, - решительно сказал я. - Он хоть и не знает, что я сегодня приеду, но всё равно... Ну, какая тут дорога?
Они снова переглянулись. Девчонка посмотрела мне прямо в глаза и неохотно сказала:
- Ну ладно... Сейчас иди прямо на солнце. Там тропинка плохая, но ты всё равно иди. Минут через десять выйдешь на пустошь, там стоит мачта... Только делай, как я сказала, понял?.. Подожди, пока одиннадцать будет, часы-то есть?
И иди, куда тень от мачты указывает, там увидишь сразу и поймёшь... И выйдешь прямо на липовую аллею, а там видно крайнюю улицу... Только Жень, если что-то не так сделаешь, то проплутаешь хорошо если только до вечера. Понял?
- Спасибо, - не без сарказма сказал я, повернулся и пошёл прочь.
Нашли идиота - в игрушки играть.