Книги, в обложках которых под накладками ощущалось дерево, а печатные буквы копировали манеру писцов от руки... И тут же - подшивки журналов вроде "Пчела", "Паук"... или даже рукописные труды, фамилии авторов которых мне ничего не говорили... Я переходил туда и сюда, листая и просматривая книги, журналы и открытки...
Оружие, военная техника и снаряжение армии Англианской Империи (для служебного пользования)...
П. винКальдс. Бестии Чёрного Леса (классификатор)...
Отчёт полковника Д.Д. Басова, начальника экспедиции Географического общества Ея Императорского Величества...
И. Робар. Dino sapiens. История наших взаимоотношений...
Ван дер Хойзен. Баллады...
- Молодого человека интересуют стихи?
Я вскинулся, чуть не уронив эти самые "баллады". На меня смотрел стоящий за конторкой невысокий старик с длинным носом, закутанный в какие-то невообразимые лохмотья.
- Нет, в общем-то, - я положил книгу. - Я из интереса зашёл... Я вряд ли что-то тут смогу купить... Тут же всё, наверное, раритеты...
- В общем-то да, - брови старика сделали неопределённое движение.
- Ничего иного не держу... А могу ли я полюбопытствовать, в чём интерес визита?
- Ваш магазин, - я подошёл ближе и облокотился на один из прилавков. - Мне кажется, это не очень-то выгодное место... Конечно, это не моё дело, но всё-таки. Какой смысл содержать...
- Посмотрите эту книгу, молодой человек, - не очень-то вежливо перебил меня старик, подавая мне большой альбом. - Сейчас мне надо заняться покупателем...
Ничего не понимая, я взял альбом - и в ту же секунду протяжно зазвенел колокольчик. Я обернулся - и окаменел.
Вошедший не был человеком.
В темноте я бы, наверное, мог спутать. Мне и так в первую секунду показалось, что в магазин вошёл моряк - белый мундир с золотым поясом, на котором висел длинный кортик, и таким же шитьём, на ру-ках - чёрные перчатки, высокая фуражка, сапоги с молочным блеском (какой они всё-таки свет отражают, где тут светильники?!) Но уже во вторую секунду я увидел, какое у вошедшего лицо.
Нет, поймите, оно тоже было человеческим - глаза, нос, уши, рот, всё на месте. Но! Вашу мать!
Большущие зелёные глаза имели золотистые вертикальные зрачки. Плотно прилегавшие к черепу уши слегка заострялись кверху. Курносый нос почти не имел переносицы.
Кивнув старику, вошедший улыбнулся - и я увидел под пухлыми губами нижние и верхние острые клыки. Узкий подбородок и выпуклые скулы, широкий лоб, а коротко остриженные волосы под фуражкой, которую он снял, отблёскивали серебром. Не сединой, нет - металлом.
Волк. Передо мной стоял человекообразный волк - именно на изменившуюся, очеловечившуюся волчью морду больше всего походило это лицо.
Наверное, я почти влез задом на прилавок, потому что посетитель скользнул по мне взглядом и, снова улыбнувшись, сказал высо-ким металлическим голосом:
- Человеческий русский мальчик интересуется историей авиации Ленниадской Империи?
- Я? - проблеял я и обнаружил, что на руке, которую он выбросил вперёд, коснувшись альбома в моих пальцах - четыре пальца. И это не уродство. Просто такая рука.
- Одна из первых моделей "Торна", - военный-волк постучал по обложке. - Я на такой уже не летал, только видел в музее... Великое время! - и он прочёл:
- Ленниатта "Торн", ленниатта, лоониатта. Кен, кен, кен, ленниатта "Торн", лоо, лоо. Астоатта "Торн", астоатта, ио, ио то... - он поощрительно улыбнулся и, перестав обращать на меня внимание, повернулся к хозяину: - Почтенный книготорговец, я бы хотел...
Но чего он хотел - я не услышал, потому что пулей вылетел наружу...
...Я приложил ко лбу пустую бутылку из-под пепси и снова перевернул страницу.
Ряды угловатых букв были мне совершенно непонятны, хотя напоминали руны. Но рисунки и фотографии - цветные - были выше всяких похвал.
И вот в чём я мог поклясться - что не знаю ни одного ле-тательного аппарата, на них изображённого. Тут были в основном дирижибли и самолёты, напоминавшие машины 20-х годов ХХ века. Иногда возле них попадались и люди. Нет. Не люди.
Я рванул себя за волосы и огляделся. Сонный бульвар уходил в сторону пляжа; по нему шли три девчонки в купальниках, с одеждой под мышкой. За деревьями поднималось большое здание - мэрия, на-верное, с государственным флагом. Перед нею Ленин указывал в светлое будущее...
На флаге, крупно изображённом на той странице, которую я открыл, крылатый волк с оскаленной пастью в фас бросался вперёд, словно собираясь выскочить с бумаги.
- Не сойду с ума, - процедил я, вставая.
Обещать себе это было легко. Гораздо труднее было выполнить обещание, когда в конце переулка за башней я оказался на окраине аэродрома.
Улица с магазинчиком исчезла.
7.
Дома никого не было. На столе стояла здоровенная миска с окрошкой, закрытая марлей, на которой лежала записка.
Женя, мы ушли гулять по местам боевой славы. Будем поздно. Поужинай всем, что на тебя смотрит, не стесняйся. И можешь заниматься, чем угодно, только не надо ходить в сторону аэродрома. Поверь, это небезопасно.
Дед Анатолий.
Я задумчиво поел, продолжая листать альбом. Потом - с ним же - пошатался по комнатам, разглядывая экспонаты дедова мини-музея. Без какого-либо неприятного чувства, кстати, отодвинулись на задний план личные проблемы, до них ли...
Включил телевизор, посмотрел какой-то детектив, уже к концу обнаружив, что не помню ни сюжета, ни героев, ничего.
За окнами начало вечереть. Я ощутил желание закрыться в своей комнату, задёрнуть шторы, включить свет и забраться под одеяло с головой. Вместо этого я открыл так толком и не разобранную со вчерашнего дня сумку, достал со дна подаренный ребятами, когда меня отчисляли, финский нож...
И, на ходу пристёгивая его изнутри к джинсам, вышел из дома...
...Улица была пустынна. Никого вообще... А ведь она просто создана для того, чтобы по ней гонять на велосипеде, например - ни машин, ни пешеходов... Я слушал свои собственные шаги и упрямо делал всё новые и новые, хотя внезапно обнаружил, что идти вперёд мне совсем не хочется.
Около решетчатых ворот я остановился и увидел, как со стороны аэродрома приближается туманная полоса. Она ползла неспешно и уверенно. Мне казалось, что я слышу шорох - вкрадчивый и сырой - с которым туман пробирается через кусты.
А потом я увидел огонь костра. Кто-то жёг его примерно в том месте, где мы с Лидкой выехали с аэродрома. Это был настоящий костёр, довольно большой, и возле него двигались тени. Я взялся рукой за холодный влажный металл ворот и расслышал, как звучит гитара.
- Привет, вот и встретились.
Я обернулся, как ужаленный. Что-то я слишком нервным тут становлюсь... И невольно улыбнулся - позади меня стояла Лидка, точь-в-точь такая, как при нашем расставании, только без велика, но с пакетом. Она, кстати, тоже улыбалась, но сказала сердито:
- Я же тебе говорила, чтобы ты не совался к аэродрому...
- Я просто гуляю, - ответил я без раздражения, словно она имела право указывать мне, где и когда гулять. - И потом - вон там кто-то костёр жжёт...
Она вздохнула и передёрнула плечами. Сказала устало:
- Женя, ты всё равно не ходи, даже если увидишь самое обычное что-нибудь... Ну, правда, так безопасней... Но сейчас, - она снова улыбнулась, - если хочешь, пошли со мной. Там наши собрались, во несу, - она подняла в руке сумку.
- Давай я потащу, - я принял у неё сумку. Тяжёлую, кстати. - А что там, опять сосиски?
- Не, полуфабрикат для шашлыка, настоящий... Пошли.
Я специально тормозил, идя по алее, чтобы подольше побыть рядом с ней. Лидка не ускоряла шагов, и я понял, что и она не против чисто моей компании.
- А ты в школе учишься?
- Конечно... А ты в каком классе?
- В одиннадцатый перешёл.
- И я... Я когда тебя увидела, то решила, что ты суворовец или кадет.
- Почему?
- У меня есть знакомые мальчишки-кадеты, они так же держатся.
- Вообще-то я был кадетом.
- Выгнали? В смысле, отчислили?
- Ушёл. Так получилось. Я хотел лётчиком стать...
- А, теперь я поняла, почему ты на аэродром пошёл.
- Вообще-то нет, я просто думал, что тут короче...
Мы дошли до того места, где за кустами горел костёр, перебрались через глубокую канаву по доске и услышали:
- Кто идёт?
Голос был без скидок серьёзный. А потом я увидел того парня, моего ровесника. Он стоял в кустах и держал в руке у бедра обрез - не муляж, не игрушку, а настоящий обрез двустволки-горизонталки, похо-жий на старинный пистолет.
- Свои, - коротко отозвалась Лидка. - Шашлык принимайте.
- А, наконец-то, я уж хотел за тобой идти, - на меня он посмотрел мельком, но не обидно, а как на старого, хотя и не близкого знакомого, против присутствия которого нет причин возражать.
Костёр горел не такой уж большой, но разложенный умело. Сбоку тлели угли - кто-то нажёг и отгрёб их в сторонку.
На неизменных ящиках тут сидели тот младший мальчишка (только теперь не босиком, а в старых вьетнамках) и ещё один пацан, тощий, смуглый, моих лет, с тёмным чубом, одетый в джинсовые шорты, майку клуба "Барселона" навыпуск и кеды на босу ногу.
- Это Женька, - кивнула на меня Лидка. - Жень, этих ты уже видел - Петька, - кивок в сторону старшего, который устраивал пакет рядом с двухлитровым пузырём "белого медведя" и таким же - колы, - и Колян, - кивок на младшего. - А это Тон, Антон.
Мальчишки тоже покивали мне. Антон рассматривал меня внимательно и даже подозрительно, но я решил не обращать внимания - в конце концов, в их компании я был новеньким. Все ребята из таких компаний в небольших городах - и в моём - похожи друг на друга.
Они мало кому доверяют, понимают, что будущего - хорошей работы, учёбы - у них никакого нет, чувствуют себя ненужными зачастую даже родителям, а опасностей ждут со всех сторон - от милиции, таких же компаний, всяких отморозков; знают, что государство про них вспомнит только когда пацанам настанет срок идти в армию, а про девчонок не вспомнит вообще.
Я бы тоже вырос таким, если бы не мечта о небе... Так что нечего возмущаться и надуваться.
Я присел на один из ящиков, возле гитары - в коричневом поцарапанном лаке, на настоящей пулемётной ленте, она стояла тут, как равноправный член компании. Кстати, кое-что необычное в окружающих меня всё-таки было, даже если исключить обрез, торчащий за поясом шортов у Петьки.
Они вели себя медлительно-спокойно, как будто сберегали силы - не было ни подтырок, ни приколов, ни шума, как обычно бывает в компаниях моих ровесников.
Лидка широко раскрыла пакет с шашлыками, начала ловко нанизывать на заточенные прутья капающие маринадом куски свинины вперемешку с крупными кольцами лука. Петька, присев, открыл пиво и протянул мне молча. Я секунду помедлил, потом сказал:
- Не, я не пью.
Мне почему-то казалось, что он будет настаивать или насмехаться, но он только кивнул и, отхлебнув сам, передал бутылку Коляну. Мелкий тоже отпил вполне привычно и вернул бутылку Петьке, даже не предложив Тону - очевидно, тощий тоже не пил.
Он как раз размещал над углями на кирпичах импровизированные шампуры, которые ему передавала Лидка. Закончив это дело, Тон кивнул мне:
- Передай гитару.
Я протянул ему инструмент. Тон пощипал струны, вздохнул. Остальные словно бы и внимания не обращали на то, что он собирается петь.
Петька ломал ветки для костра, Колян пощёлкивал по бутылке с пивом и смотрел в огонь, Лидка как раз уселась на ящик. Не рядом со мной, что печально... Но я успел только об этом подумать мельком, когда Тон запел, аккомпанируя себе "на три аккорда":
Это было - не сон.
Наяву это было -
Я знаю.
Над обрезом земли
Поднималась,
Алела луна.
И манила меня -
К ней идти
И коснуться
Багрового края,
А под алой луной
Трав степных
Пламенела стена.
И я шёл -
Как во сне.
И ковыль
Щекотал мне колени.
Я прошёл сквозь луну
И за нею ушёл
В небеса.
Под ногой
Тонкий звон
Издавали резные ступени,
Холодили металлом...
А по небу -
Всплывали леса.
И металл прорастал
Под кроссовками
Свежей травою.
А потом -
Не кроссовка,
Сапог по траве той шагнул.
И я слился с тем миром,
Со всей этой странной
Страною,
И палаш на бедре
Тяжко перевязь
Вдруг оттянул.
Я ушёл по лесам,
Где сияли
Сапфиры-озёра,
Где в кипенье кустов
Окликали
Пришельца ручьи...
А над всем, словно шлемы
Вздымались
Гранёные горы,
Где вода, небо, воздух
Мои были -
Были ничьи.
Замок острым штыком
Протыкал
Предрассветное небо -
Ранним утром, когда
Я к излучине
Вышел речной.
Я вошёл в его залы,
Где крепко сплелись
Быль и небыль.
Я остался там жить.
Тех я помню,
Кто там был со мной...
Это было - не сон.
Наяву это было -
Я знаю...
- Чьи это стихи? - спросил я.
- А что, понравилось? - усмехнулся Тон, не выпуская гитару и другой рукой переворачивая шампуры. - Мои стихи.
- Хорошая песня, - признал я.
- Он в газете печатался, - подал голос Колян. - Пока не напечатал... - младший хитро улыбнулся, а Петька и Лидка хором прочли:
Мэр наш славный книжки пишет,
Взял редактором жену.
В этих книжках излагают,
Денег нету почему.
- Это не шедевр, конечно, - добавила Лидка, - но Тон встал на учёт, как злостный хулиган и в газету ему путь теперь закрыт накрепко... Дай пивка, Петь...
- Не надо тебе... - проворчал Петька, но бутылку дал.
- А какие книжки? - не понял я. Лидка, булькнув пивом, пояснила: - Серию брошюр наш мэр выпустил на пару с женой. О кризисе развития родного города. Под эти брошюрки он кредит взял... в смысле, под их печать. А возвращал из горбюджета.
- Да ну его, - Тон побренчал на гитаре просто так. Я повернул шашлык, от которого уже вкусно попахивало. - Ты в гости приехал, на каникулы?
Я кивнул и вдруг сказал:
- У меня травма была... А тут от дома далеко, психолог сказал, что смена обстановки поможет мозги наладить.
- Разладились, что ли? - без насмешки спросил Петька.
- Вроде того, - кивнул я.
- Ну, тогда ты промахнулся, - заметил Тон. - С местом, в смысле.
И тут я решился.
- Это я уже и сам понял, - медленно сказал я, глядя на ребят. - Я вообще думал, что совсем чокнулся.
И я коротко, но подробно рассказал о том, что со мной случилось. Не обо всём - о магазине умолчал. Пока... Почему-то я был уверен, что смеяться надо мной не будут. И не ошибся.
Они не просто не смеялись. Они смотрели внимательно и серьёзно. Когда я понял, что они не собираются нарушать этой тишины, я сам спросил - может быть, излишне агрессивно:
- Я ни фига не понимаю, что тут происходит. А мне тут жить ещё больше двух месяцев, и мне ваш городок в целом понравился.
- А тебе и не надо ничего понимать, - нейтральным тоном сказала Лидка. - Всё очень просто, я тебе уже говорила: не суйся на аэродром, и можешь отдыхать в своё удовольствие. Так все делают. И местные, и приезжие.
- Я не все, - отрезал я. - И не вижу, что так делают в самом деле все местные. Или вы тоже не все?
- Мы ещё и не все местные, - сказала Лидка. - Проводить тебя до ворот?
- Что, пришёлся не ко двору? - я посмотрел на неё.
- Да нет, - пожала она плечами. - Просто дальше начинаются уже не разговоры, а дела, и довольно неприятные.
- Я не брезгливый. И никуда не тороплюсь. Мне тут нравится.
Они неожиданно захохотали - все четверо, но почему-то тоже необидно. Лидка, отсмеявшись первой, вдруг спросила:
- Мальчишки, расскажем ему?
- По-моему, можно, - солидно отозвался Колян.
Тон пожал плечами. Петька кивнул:
- Давай. Он, по-моему, не трус.
- Ладно, - согласилась Лидка. - Смотрите за шашлыками... Жень, это история долгая и совершенно невероятная. То, что ты сам видел, мало значит, ты всё равно можешь не поверить... Но слушай, раз хочешь...
До войны тут был аэродром. Когда его строили, старики говорили, что это очень плохое место. Что ничего строить тут нельзя. Но их никто не слушал тогда, думали, что они просто против авиации, тогда такое было, многие думали, что это от дьявола.
Только один человек, начальник аэродрома, он был просто любопытный, не то что поверил, а начал собирать разные сказки и легенды. Но его в 37-м арестовали, и всё, что он собирал, пропало. Это был прапредед Тона, - Лидка кивнула на приятеля, который трогал струны гитары и совершенно, казалось, не слушал, о чём говорят.
- Тон сумел узнать, что его прапрадед нашёл сведения о том, что тут появляются чудовища и пропадают люди. Но до войны этого не было ни разу на людской памяти. Когда началась война, сюда пришли немцы. Аэродром им достался почти целым. Ну, они тут и устроили свой, большой.
А летом сорок второго тут что-то произошло. Даже толком непонятно, что. Просто за сутки никого не осталось - люди, техника, всё-всё попропадало. И немцы даже не пытались его воссстановить, наоборот - всё обтянули колючей проволокой и до последнего тут держали охрану, и не полицию, не тыловиков, а настоящий эсэсовский батальон с техникой.
Потом пришли наши, хотели тут опять сделать аэродром, а за одну ночь несколько десятков человек и машины ремонтные пропали. Тогда его тоже под охрану взяли, и охраняли до начала шестидесятых.
Но люди уже тогда исчезать начали. Ходили ведь слухи про разные сокровища, про оружие, ну и лазили сдуру... Кто-то просто ничего не находил, другие долго-долго блуждали... и главное - как-то странно блуждали, как будто это и не те места вовсе, где аэродром строился, один даже убеждал, что море там видел!
А многие пропадали. И дети, и взрослые... А ещё были несколько человек, которые оттуда вышли совсем спятившими и рассказывали такие вещи, что их в психушку упаковывали. В семьдесят первом один такой угнал у ментов УАЗик, вооружился пистолетом каким-то, ружьём и снова туда вернулся, кричал, что надо с этим покончить. Ну и всё...
Говорят, несколько раз приезжали экспедиции, но это мы точно не знаем... А в начале девяностых аэродром... ну, как бы пополз, - Лидка зашвырнула в кусты какую-то ветку, вздохнула. - Вон там, - она указала рукой, - были пять улиц.
На Портняжной стояла гостиница, где остановились мои мама и отец со мной, они ехали в отпуск на Волгу на своей машине. И за одну ночь все улицы исчезли. Спаслись человек двадцать, в том числе - моя мама и я, только я ничего не помню...