Музыканты закончили играть, танцовщицы склонились в поклоне. Мы захлопали. Музыканты дали женщинам отдышаться, а затем вновь запели флейта и струны кифары. Весело и живо. Танцовщицы хлопнули в ладоши и пустились вокруг стола, подпрыгивая и ударяя о пол подошвами.
- Сенатор! - Аким перегнулся через стол. - Гостям позволено танцевать?
- Если пожелают! - улыбнулся отец.
Аким вскочил и вклинился между танцовщицами. Я засмеялся: среди изящных, гибких женских фигур чужеземец выглядел огромным и неуклюжим. Аким обнял за плечи тех танцовщиц, что были повыше (даже они не доставали ему до подбородка), маленькая и пухленькая присоединилась к ним; все четверо боком пошли вкруг стола, перебирая ногами и топая подошвами. Аким двигался легко и изящно, казалось, что он невесом, хотя было видно, что танцовщицы, которых он обнимал, буквально висят на госте. Музыка звучала все быстрее и быстрее, ноги танцующих едва успевали за ритмом, который флейтист и кафаред отбивали ножными трещотками. Четверка двигалась вкруг стола все быстрее и быстрее, казалось, вот-вот они не успеют, собьются с ритма и упадут, запутавшись в своих ногах, но танцоры все также проворно скользили по полу. Я бросил взгляд на отца. Он смотрел на танцующих, приоткрыв в удивлении рот. Флейта вдруг заголосила в надрыве и умолкла, следом - и кифара. Танцоры дружно топнули ногами и поклонились. Мы с отцом замолотили в ладоши.
- Где тебя учили танцевать? - спросил отец Акима.
- Родители хотели, чтобы я умел все! - ответил гость, улыбаясь. - Надеюсь, тебе понравилось?
- Да!
- Я станцую еще! Разреши женщинам сесть за стол!
- Они свободнорожденные? - насторожился отец.
- Конечно! Рабы так не танцуют!
Утверждение было спорным, но отец возражать не стал. По его знаку рабы принесли селлы, и танцовщицы, улыбаясь, порхнули к столу. Случайно или нет, но пухленькая оказалась рядом со мной; млея, я смотрел на ее покрытый бисеринками пота лобик, красивую грудь, вздымавшуюся под тонким виссоном, пухлые приоткрытые губы… Аким тем временем что-то объяснял музыкантам, напевая. Наконец кифаред согласно кивнул, и наш необычный гость вышел вперед.
Такой музыки я не слышал больше нигде и никогда. В ней было нечто дикое, варварское, и в то же время несокрушимо влекущее. Вначале зазвучала флейта - зазывно и мягко; Аким, заложив одну руку за голову, а вторую вытянув вперед, заскользил сначала в одну сторону, затем, сменив руки, в другую… К флейтисту присоединился кафаред, музыка зазвучала быстрее и быстрее; Аким стал отплясывать на месте. Он хлопал ладонями по груди, бедрам и коленкам, затем вдруг присел и ловко, выбрасывая ноги вперед, прошел вокруг стола. Затем вскочил и замолотил подошвами по полу, выкрикивая непонятные слова, среди которых чаще других слышалось какое-то непонятное "dusha". Трещотки музыкантов гремели все быстрее и быстрее, ноги гостя молотили в пол в такт им, а руки его скользили вдоль тела, хлопая по нему. Внезапно музыка оборвалась, Аким упал на колени и развел руки в стороны. Мы вскочили в едином порыве, что есть сил хлопая в ладоши. Аким встал, поклонился и пошел к столу. Лицо его было мокрым от пота.
- Что за слово ты выкрикивал? - спросил отец, подождав, пока гость осушит чашу. - Что означает "dusha"?
- Не знаю, как на латыни, но греки называют это "психея", - ответил Аким, показывая в улыбке белые зубы. - Моя "психея" радуется…
По знаку отца музыканты, сложив инструменты, присоединились к нам, и пир продолжился. Аким царствовал за столом: заставил меня провозгласить здравицу, затем потребовал того же от музыкантов, затем от каждой из танцовщиц. Отец мой смеялся и хлопал в ладоши; впервые после смерти матери я видел его таким радостным. Рабы сбивались ног, подавая кратеры с вином и новые кушанья. Аким их тоже не оставил в покое, заставив каждого осушить чашу за здоровье сенатора и его сына. Надо ли говорить, что рабы сделали это с удовольствием. Рядом сидела и улыбалась, показывая свои очаровательные ямочки, пухленькая сирийка Мариам, голова у меня кружилась, а радость распирала грудь. Я не заметил, как отец исчез, одновременно за столом не стало и танцовщицы со стройными ногами; когда я недоуменно перевел взгляд на Акима, тот заговорщицки подмигнул мне. Я склонился к Мариам и зашептал ей на ухо слова, которые не решился бы сказать ранее. Сирийка улыбнулась, и мы удалились ко мне в комнату. Последнее, что увидел, было: рыженькая танцовщица сидит на коленях Аким, тот целует ее в шею, и рыженькая хохочет, запустив пальцы в густые черные волосы гостя…
2
Проснулся я поздно. Правильнее сказать, меня растолкал Аким.
- Десять денариев! - потребовал он бесцеремонно. - Скорее!
- Денарии?
Спросонок я плохо соображал. Зачем ему деньги? И почему "скорее"?
- Не медли, центурион - уходят они!
Я торопливо отыскал среди валявшейся на селле одежды кошелек и вытряхнул его в ладонь. Среди кучки медяков сиротливо виднелись две серебряные монетки - накануне я платил, не скупясь.
- Здесь и пяти не будет. Возьми у отца.
- Нету его, ушел! Давай сколько есть! Верну!
Аким сгреб монеты и выскочил из комнаты. Я накинул тунику и, движимый любопытством, поспешил следом. Танцовщицы стояли у ворот перистиля. Женщины успели переодеться: вместо вчерашнего виссона на них были обычные столы. В руках они держали узелки.
Аким быстром шагом подошел к рыженькой и высыпал монеты в подставленную ладошку. Что-то сказал, разведя руками. Рыженькая вместо ответа встала на цыпочки и чмокнула его в губы. Подруги танцовщицы сделали тоже самое, причем у Мариам получилось достать лишь до подбородка Акима. В мою сторону она не взглянула.
Аким проводил гостей за ворота и вернулся.
- Хорошие девочки! - сказал, подходя. - Добрые… Приехали из бедной провинции в Рим, живут втроем в одной комнате, на еду тратят по два асса в день, наряды для танцев купили в долг. Когда еще отдадут долги… За выступление музыкантам платят по пять денариев, им - по одному.
- Солдат в легионе получает меньше!
- Солдат так не станцует! И не погладит ласково… - Аким подмигнул мне. - Разве не так, центурион?
Я почувствовал, что краснею.
- Они с нами не за деньги легли, - пояснил Аким, - из благодарности. За то, что за стол усадили рядом с собой, накормили вкусно. Я сам решил их отблагодарить… - он махнул рукой и отправился в терму. Я поспешил следом.
Вымывшись, мы позавтракали свежеиспеченными, еще горячими лепешками с медом. Аким осушил чашу неразбавленного вина, я, поколебавшись, последовал его примеру. Вино теплой волной пробежало по телу, унимая сухость во рту и легкую боль в виске. Голова слегка потяжелела, а руки и ноги стали мягкими. Неудержимо захотелось снова прилечь. Однако Аким отдыхать не собирался.
- Идем смотреть Рим! - объявил, отодвигая чашу. - Всю жизнь мечтал! А ты?
- Куда же мы пойдем без денег? - сделал я робкую попытку если не отговорить его, то хотя бы отсрочить неприятное. - Отца нет, взять не у кого.
- Да? - Аким задумался только на мгновение. - Ахилл! - позвал громко.
В триклиний вошел раб - тот самый, что вчера выслушивал распоряжения Акима.
- Мой господин?
- Я тебе не господин, говорил ведь! Сможешь одолжить нам денег? До вечера?
- Сколько?
- Десять денариев.
Ахилл достал кошелек и невозмутимо отсчитал серебряные монеты.
- Можешь не отдавать! - улыбнулся он Акиму. - Юний платит. Хотите что-то купить?
- Пойдем бродить по Риму. Без денег нельзя.
Ахилл склонил голову, одобряя.
- Хорошо знаешь город, Аким? - раб слегка запнулся, но все же назвал гостя по имени.
- Совсем не знаю!
- А центурион?
Я развел руками.
- Дам вам Афинодора в спутники. Он покажет все, что захотите, и домой проводит. Рим очень велик, заблудитесь.
- Чтоб мы без тебя делали! - улыбнулся Аким. - Благодарю, Ахилл!
Раб молча поклонился и вышел.
- Какой он… - я не нашелся.
- Толковый? Не то слово. Золото, а не человек. Мы с ним вчера до ночи проговорили…
Очевидно, мое лицо отразило недоумение, Аким улыбнулся.
- После того, как вы с отцом ушли, я пригласил за стол всех. Не пропадать же добру - столько наготовили! Это вам, сенаторам, нельзя с рабами за одним столом, а я сам вчерашний пленник. Хорошие они люди! Римский гражданин, которого твой отец защищал от меня, недостоин Ахиллу ноги мыть! Работорговец, падаль…
Слова гостя не понравились мне, но я промолчал. Не хотелось ссориться. К тому же рядом с Акимом я чувствовал себя как новобранец-легионер перед центурионом-ветераном. Робел. Аким ребром ладони разделил лежавшие перед ним монеты и подвинул мне пять денариев.
- Возвращаю долг!
Я с радостью забрал серебро. Неприятна была сама мысль бродить по Риму с пустым кошельком, а попросить у Ахилла денег по примеру Акима я не решился. Почему-то был уверен, что он откажет, и сделает это с удовольствием…
Мы вышли за ворота в сопровождении Афинодора, юркого грека с хитроватым прищуром глаз, и отправились в центр города. Аким первым делом пожелал увидеть храмы и общественные здания, я не возражал. Мы осмотрели Форум Юлия, круглый храм Весты в обрамлении молочно-белых колонн; Афинодор бойко давал пояснения. На форуме Цезаря Аким долго стоял перед изваянием символа Рима - волчицы. Она грозно скалила мраморные зубы, защищая младенцев Ромула и Рема. Взгляд зверя был полон ненависти, напряженные мускулы выказывали готовность немедленно броситься на врага.
- Не дай Бог оказаться на ее пути! - сказал Аким.
- Рим беспощаден к своим врагам! - подтвердил я.
- Если б только к врагам! - вздохнул Аким.
Я вспомнил о недавнем суде консула и промолчал. Оставив в покое волчицу, мы направились к курии. В курии заседали сенаторы, дверь была затворена, поэтому мы лишь обошли ее. Мне это странное здание с квадратными столбами по углам и гладкими, лишенными украшений стенами не понравилось. Если бы не портики вокруг, то курия походила бы на крепость. Я не преминул это сказать. Аким в ответ только хмыкнул:
- Курия простоит тысячелетия, центурион! А красивые колонны и статуи, которые мы видели раньше, станут прахом!
"Откуда знаешь?" - хотел спросить я, вложив в опрос всю язвительность, на которую был способен, но в последний момент передумал.
На площади перед курией и в портиках толпились торговцы и праздношатающиеся - первые ждали появления богатых покупателей в тогах с пурпурными полосами, вторые, скорее всего, были клиентами заседавших патрициев. Мы немного потолкались в шумной толпе: Аким приценивался то к одному, то к другому товару, спорил с продавцами о цене, но ничего не купил. Похоже, и не собирался. Мне показалось, что торг доставлял ему удовольствие - как вчерашние танцы вокруг стола. Я не удивился, если б Аким вдруг встал рядом с торговцами и принялся расхваливать какой-либо товар. К счастью, гость делать этого не стал, и Афинодор повел нас к храму Сатурна.
Я устал - сказывалось вчерашнее застолье и бурная ночь, поэтому почти не слушал объяснения Афинодора. Зато Аким прилежно внимал ему, то и дело уточняя и переспрашивая. Стоял полдень, когда мы, наконец, добрели к величественному храму. Я немедленно опустился на мраморную скамью, твердо решив любоваться храмом издалека, Аким с Афинодором пересекли площадь и поднялись по широким мраморном ступеням к величественной колоннаде. Осматривали они ее долго, и я заскучал. Поэтому, заметив пышную процессию, пересекавшую площадь, встал и последовал за ней.
К храму шествовали человек сорок: мужчины, женщины, дети. Впереди рабы в белоснежных одеждах вели козленка - белого, с вызолоченными рожками. Как я догадался, члены одной большой семьи пришли принести благодарственную жертву Сатурну.
Увидев процессию, Аким и Афинодор подошли ближе. Огромные двери храма распахнулись, наружу вышли жрецы в расшитых золотыми нитями одеждах. Один из них взял у служки кратер, макнул в него пушистую метелку из конского хвоста и стал щедро окроплять всех. Капельки упали и на нас.
- Что это? - поинтересовался Аким, слизывая капельку с запястья.
- Освященная вода! - благоговейно пояснил Афинор. - Перед тем, как зайти в храм, каждый должен очиститься.
- Понятно. А что будет в храме?
- Жрец прочитает благодарственную молитву, после чего принесет жертву.
- То есть зарежет козленка?
- Принесет жертву! - упрямо сказал Афинодор.
- Пусть так! - не стал спорить Аким. - А не принести ли жертву и нам? Пообедать? - пояснил он, увидев наши недоуменные лица.
Предложение понравилось, Афинодор отвел нас в уютную, чистую харчевню неподалеку от храма, где мы заняли отдельный стол в дальнем углу. Афинодор сел вместе с нами, и я промолчал. Во-первых, распоряжался Аким, именно он указал рабу место на скамье рядом с собой. Во-вторых, я подумал и решил, что ничего зазорного в совместном обеде с рабом нет. По древнему обычаю, в праздник Сатурналий, рабы сидят за хозяйским столом, а владельцы прислуживают им. Обычай этот, правда, плохо соблюдался в последнее время даже в нашем доме. Отец и мать символически приносили рабам по одному блюду, после чего удалялись. Умные рабы не задерживались за хозяйским столом; выпив по чаше вина, они вставали и отправлялись в харчевню, где уже праздновали всласть. Им для того специально выдавали деньги.
По рекомендации Афинодора мы заказали тушеные бычьи сердца с овощами и пряностями, жареные свиные колбаски и красное испанское вино. Все это было незамедлительно доставлено - Афинодор знал, куда отвести. Мы омыли руки в чаше с водой и принялись за еду. Ложки так и мелькали - все проголодались. К тому же мясо, овощи и колбаски были замечательные - свежие, горячие, жирные. Вопреки обыкновению, вино нам подали холодным. Я поначалу хотел отчитать хозяина, но потом понял, что это сделали специально - охлажденным красным было приятно запивать горячее мясо.
Покончив с трапезой, мы омыли руки, и Афинодор подозвал хозяина. Немолодой грек с плутоватым лицом и золотой серьгой в ухе запросил целых десять сестерциев - как ни хорош был обед, но цена показалась мне чрезмерной. Афинодор молча полез в кошелек, но Аким остановил его и сам расплатился. Афинодор расплылся в улыбке. Как я понял, взяв плату на себя, Аким подарил рабу десять сестерциев - слишком щедрая награда за сопровождение в незнакомом городе. Однако деньги были не мои, и я смолчал.
Мы вышли из харчевни, и Аким велел вести нас к Тибру. Вскоре мы оказались на красивой набережной, откуда полюбовались храмом Эскулапа, воздвигнутым на островке посреди реки. Сам Тибр в это время года выглядел неприятно: мутно-серые холодные волны ударяли в выложенный травертином берег, неся сырость и холод. Я вспомнил, что Тибр бросают казненных, что где-то неподалеку лежит на дне тело задушенной Корнелии - по римскому обычаю мужчинам-преступникам отрубали голову, а женщин душили. Мне стало зябко, и я передернул плечами.
- Отведи нас домой! - велел Афинодору Аким, заметив мое движение. - Но так, чтобы по пути увидеть что-нибудь интересное.
Раб постарался.
- Жаль, что это останется только в памяти! - вздохнул Аким у встретившейся нам изящной базилики. - Вернусь домой, не поверят, что видел!
- Можно заказать изображения, - услужливо заметил Афинодор. - На папирусе, пергаменте, бронзовых досках. Любого размера, красками или резцом. Я знаю одну греческую мастерскую, там и готовые картины есть, можно выбрать…
- Юний платит?! - сощурился Аким.
Афинодор кивнул.
- Наведаемся к ним завтра! А пока - домой! Надо отдохнуть - ноги гудят…
Несмотря на жалобу, Аким по пути часто останавливался у объявлений, написанных красками прямо на стенах домов, внимательно читал. Заметив вывеску оружейной лавки, предложил зайти. Внутри он указал на деревянные мечи для учебных упражнений, пояснив:
- Давно не держал оружие, подзабыл. Составишь мне пару?
Я согласил и выбрал меч из дуба - тяжелый, но с удобной рукоятью. Аким последовал моему примеру, кроме того, отобрал два легких щита, сплетенных из ивовых прутьев. Внезапно он заметил в дальнем углу большой лук и велел принести.
- Это очень хороший лук, парфянский! - залебезил хозяин, подавая оружие. Я понял, что он обрадовался возможности сбыть завалявшийся товар. - Он очень сильный - льва первой же стрелой повалит!
Лук и в самом деле был мощный - длиною в рост человека. Он был обклеен костяными пластинами и обмотан, судя по толщине, бычьими жилами. У хозяина нашлась тетива, Аким с натугой согнул лук и щелкнул тетивой. Та издала звонкий радостный звук.
- Вижу, что господин знает толк! - льстиво похвалил хозяин. - Только ему под силу послать стрелу из такого лука.
- Если б господин умел стрелять… - вздохнул Аким и посмотрел на меня. - Это и в самом деле хороший лук, я видел такие…
Я молча взял у него оружие. Хозяин принес мешок со стрелами. Они оказались необычно длинными, с острыми четырехгранными наконечниками.
- Броню бить! - пояснил Аким, рассматривая. - Со ста шагов любую лорику прошьет!
Я взял у него стрелу и наложил на тетиву. Она поддалась с трудом, но, сцепив зубы, я оттянул ее к уху и спустил. Тетива больно щелкнула меня по левому запястью - я даже вскрикнул. Но тут же забыл о боли.
Стрела вонзилась в балку потолка, едва не пробив ее насквозь - такой силы оказался удар. Нечего было и думать вытащить ее обратно.
- Десять денариев! - воскликнул обрадованный хозяин. - За такой лук это даром!
- Два! - возразил я.
- Девять, молодой господин! Это последняя цена!
- Три…
- Такой лук вы не найдете нигде!
- Он лежит здесь со времен войны Красса с парфянами! Ему сто лет!
- Зачем говоришь так, господин?! Привезли осенью! Это лук начальника парфянской конницы, я заплатил за него полновесный золотой аурей и теперь продаю себе в убыток…
Мы торговались долго и яростно. Я помнил, что в моем кошельке всего пять денариев, в то же время ничто в мире, как мне тогда казалось, не могло заставить меня расстаться с таким чудным оружием. Будь я опытнее, то вернул бы лук хозяину и сделал вид, что ухожу - торговец сразу бы сдался. Но я крепко сжимал лук, не желая даже выпускать его из рук, и торговец это прекрасно видел. Дойдя до цены в шесть денариев, он не уступал ни асса. Я растерянно оглянулся на Акима, и тот улыбнулся:
- Пусть будет шесть! Стрелы - в придачу!
Хозяин замялся, но Аким грозно нахмурил брови, и торговец поспешно кивнул.
- Доставишь все в дом, где с тобой и рассчитаются. Он расскажет, как нас найти, - Аким указал на Афинодора, - и кто тебе заплатит. Смотри, чтобы принесли именно те вещи, что мы выбрали!
Хозяин, воздев руки к небу, заверил, что он самый честный торговец, что в Риме это подтвердит любой, но Аким, тем не менее, вытряхнул стрелы из мешка, пересчитал (их оказалось всего одиннадцать) и осмотрел каждую. После чего, предоставив возможность Афинодору объясниться с торговцем, мы вышли из лавки.
- Плут! - весело сказал Аким, когда мы оказались на улице, и я понял, что это он о торговце. - Но лук у него действительно хорош. Трофей… Купил у какого-то легионера за сестерций. Можно было поторговаться, но Юний платит…