Глава десятая
Вспугнутые загонщиками гуси, шумно хлопая крыльями, побежали по гладкой воде, взлетели и стали медленно набирать высоту. Игорь сдернул кожаный клобучок с головы беркута. Птица недовольно покрутила шеей, осматриваясь, и Игорь резко подал вверх руку в толстой рукавице. Беркут сорвался, затрепетал крыльями и вдруг быстро прянул ввысь - заметил. Стремительно помчался вслед удалявшейся серой паре, по крутой дуге развернулся - прицеливался. И, словно боевой топор, сорвавший со своего топорища, отвесно и страшно ударил.
Облачко перьев рассыпалось в прозрачном воздухе, один из гусей сложил крылья и, медленно кувыркаясь через голову, полетел к земле. Упал. Беркут снова взмыл ввысь и быстро догнал второго гуся. Тот заметил врага, заметался, но тщетно - беркут, оттопырив длинные задние когти на лапах, полоснул ими у основания длинной шеи беглеца. Раненая птица прянула в сторону, но беркут, развернувшись, ударил еще, в этот раз пронзив жертву всеми когтями.
Гусь обмяк и стал падать, увлекая за собой своего убийцу. Беркут еще некоторое время держал добычу, махая крыльями, но та была слишком тяжела, и хищник выпустил ее. Гусь полетел к земле. Беркут ринулся следом.
- Тца-тца-тца! - послышалось рядом. Игорь оглянулся. Сокольник, немолодой кипчак с коричневым от солнца лицом, восхищенно качал головой. - Кама - охотник! Кама - нукер! Два птица сразу убил, - сказал на ломаном русском. - Ни одна живой не оставил!
Игорь тронул пятками бока коня и галопом помчался к месту падения второго гуся. Кама была там. Сидя на тушке, самка беркута сердито трясла головой, выплевывая забивший клюв пух. Игорь поманил ее кусочком свежего мяса. Самка, повернув голову вниз, посмотрела на выщипанную на груди гуся плешинку и, видимо решив, что дело не стоит того, снялась на крыло. Игорь дал ей спокойно съесть лакомство, затем ловко надел на голову птицы кожаный клобучок, стянул его у основания шеи ремешком. Кама недовольно крикнула, но тут же успокоилась, крепко сжав кисть князя сильными лапами.
- Конязь - великий охотник! Конязь умеет бить с птица, - подобострастно сказал сокольник, кланяясь. Игорь не ответил. Он и в самом деле хороший охотник. Дома, в Новгороде Северском у него есть свои ястребы и соколы, даже один охотничий пардус (гепард) - подарок Святослава. Не считая собак… Кама вправду хороша - беркут редко убивает двух птиц подряд. Но это не его птица…
Шумно подъехали загонщики, привезли тушку второго гуся. Битых птиц бросили в кожаный мешок, полный добычи.
- Конязь хочет еще? - спросил старший охранник, Мирза, скаля острые желтые зубы. Но Игорь молча протянул беркута сокольнику - рука устала. Оглянулся. Райгула с Михалкой на конях были неподалеку. Игорь махнул им.
- Лук! - приказал коротко, когда подъехали. Михалко подал ему небольшой лук и колчан. Игорь вытащил стрелу - наконечник двузубый, охотничий. Но если даже таким всадить в потную грудь под кожухом…
Игорь представил, как Мирза будет выть от боли и кататься по земле, усмехнулся. Степняк понял его по своему.
- Погнать птица?
- Погнать, погнать! - сердито ответил Игорь. Он приказывал своей охране говорить с ним по-кипчакски, но все почему-то коверкали русский. Угождали князю.
Мирза крикнул своим загонщикам, и охота зарысила вдоль берега неспешного Тора. Спустя полверсты, у густых зарослей кустарника, загонщики ушли вперед и осторожно стали осматривать реку сквозь ветви. Мирза отделился и подскакал к князю.
- Есть птица! Большой. Погнать?
Игорь молча кивнул и положил стрелу на тетиву.
…Два белых лебедя взмыли над кустарником и, вытянув длинные шеи, устремились ввысь. Они летели почти над самой водой, быстро, не давая возможности хорошо прицелиться. Однако Игорь, твердо сжимая рукоятку лука, повел на упреждение и спустил тетиву.
Стрела ударила в крыло, выбив из него несколько перьев. Двузубый наконечник подвел. Лебедь тревожно крикнул и метнулся в сторону. Но не упал, даже не замедлил полет. Игорь молча провожал птицу взглядом - стрелять вслед не имело смысла. Вдруг выпущенная кем-то стрела ударила подбитую птицу в грудь - лебедь сложил крылья и, кувыркаясь, пал на траву. Игорь опустил взгляд - всадник в отдалении сунул лук в чехол у седла и поскакал к добыче.
Лебедь был хорош: большой, белый, с ярко-красным широким клювом на безжизненно свисавшей шее. Овлур бросил его к копытам коня Игоря, поклонился:
- Прости, князь! Но он улетал.
- Скажи то же самое по-кипчакски!
Овлур сказал. Игорь медленно, стараясь уловить интонацию, повторил. Подъехавшие загонщики во главе с Мирзой засмеялись.
- Я сказал что-то не так? - рассердился спросил Игорь.
- Им смешно от самих слов. Князь не должен просить прощения.
Игорь внимательно посмотрел на красивое юное лицо толмача. "Глаза у него раскосые, - подумал сердито, - половецкая кровь. Кому он служит? Верный раб Кончака, который только притворяется, что мечтает вернуться на родину, а сам высматривает и вынюхивает? Поди, разгадай! Убить птицу, которую упустил хан, дерзость. За такое бьют ногайками. Почему позволяет со мной? Ни во что не ставит пленника? Тогда он за Кончака. Или уже не считает себя связанным половецкими обычаями?"
- Отче наш по-кипчакски знаешь?
- Не приходилось читать, - смутился Овлур. - Молюсь по-русски, а среди половцев христиан нет.
- Прочти! Громко, чтоб все слышали.
Овлур поклонился, и медленно, старательно выговаривая слова, стал читать молитву. Половцы притихли. "Думают, что пощады у меня просит за дерзость", - догадался Игорь. Райгула с Михалкой недоуменно переглядывались.
Овлур закончил, размашисто перекрестился и склонил голову в поклоне. Игорь молча показал ему, чтоб ехал рядом, и тронул бока коня пятками. Остальная охота зарысила следом.
- Кто в твоем роду из половцев? - спросил Игорь жестко, не давая возможности толмачу вывернуться.
- Мать. От нее и выучился по-кипчакски.
- Отец здесь женился?
- На Руси.
- Полонная была?
- Вольная. Мы у самого Поля жили, половцы к нам мирно ездили - торговать. Однажды мать, тогда еще девушка, приехала со своим отцом на базар - за платьем, украшениями. Там отец ее увидел. Загорелся. Мать красивая была, у отца - деньги… Дал деду моему калым - так и сговорились…
- В блуде с ней жил?
- Венчался. Сначала окрестили ее, конечно. Я на Руси родился. Потом был набег, и всех погнали в Поле. Отец кузнец, поэтому нас оставили ему - лишь бы работал в кузне.
- Добрые мечи кует?
- Дрянь! Не хочет, чтобы русских ими рубили. Его мечи красивые, ладно лежат в руке, но хрупкие - от удара по железу щербятся.
- Может, лучшие не умеет?
- Поганые тоже так думают - и слава богу! Не то отцу пришлось худо. Вот! - Овлур снял с пояса небольшой нож и протянул его князю. Игорь взял. Лезвие длиною в ладонь, рукоятка из рога удобно лежит в руке. Мясо с костей за столом срезать таким сподручно, при случае можно и горлу полоснуть. Еще лучше - короткий удар в печень…
- Подарок, - поклонился Овлур. - Бери, князь! Долго пользоваться будешь - этот нож не нужно точить.
- Затупится! - покачал головой Игорь, пробуя пальцем острие. - Все ножи тупятся.
- Здесь сверху мягкое железо, а внутри - твердое. Чем больше им режешь, тем нож острее. Такие ножи в Поле только мой отец кует.
- Что ремесло не перенял?
- Отец запретил. Сказал: пусть грех, что он поганым оружие делает, будет только на нем.
- Ты решил стать воем? Из лука стреляешь хорошо.
- Кончак велел быть при нем. Здесь. Я не воюю с Русью.
- Как толмач ты Кончаку нужнее, - усмехнулся Игорь. - Большим человеком в орде станешь.
Овлур вздохнул:
- Возьми меня с собой, князь! Хочу на Русь! Отец рассказывал, как красива русская земля, как богато украшена лесами, городами и храмами. Мне двадцать лет, а я леса не видел - не растут они здесь и ни в одном храме не был! Отец говорил: в храме сердцу хорошо. Хор молитвы поет, люди на Пасху поздравляют друг друга и христосуются. Звон колокольный над городами стоит и сеет в душу радость. Вечерами тихо и спокойно… На Руси меня будут звать Лавор, как в крещении нарекли, а не Овлур. Не люблю я поганых! Хочу со своими!
- Свои у тебя здесь. Их бросить не жалко?
- Мать умерла, - вздохнул Овлур. - Сестра замужем, дети у нее. Отец меня благословил идти в Русь. Сказал, что только радоваться будет.
- Кончак все равно не отпустит!
Овлур воровато оглянулся. Мирза с загонщиками рысили позади. Толмач склонился князю и прошептал горячо:
- А мы без спроса!..
* * *
Обедню служили в шатре. На небольшом столике у полотняной стенки стояли иконы, лежало Евангелие в кожаном переплете и напрестольный крест. Отец Георгий, нараспев читая молитвы, помахивал кадилом у столика, окуривал ладаном и молящихся. Их было немного: Игорь с Райгулой и Михалко, Овлур и десяток полонных бояр, живших в этой орде. Двое бояр сидели на подушках - еще недужили от ран.
Игорь стоял впереди, заученно крестясь и отбивая поклоны. Слова молитвы не держались в голове - мысли были о другом. Он невольно попробовал вытащить из кожаных ножен подарок Овлура, но тут же одернул себя - в храме нельзя. Пусть это шатер, не настоящая церковь, но все равно - грех!
Отец Георгий, молодой, рослый мужчина с черной короткой бородой, затянул символ веры. Все принялись повторять знакомые каждому с детства слова. Игорь покосился на Овлура. Тот произносил слова молитвы истово, а, закончив, размашисто поклонился до земли.
Батюшка дал отпуст. Игорь первым подошел к кресту, но, приложившись, из шатра не вышел, стал в стороне. Никто не удивился: князь хочет поговорить со священником - его дело. Когда все, поцеловав крест вышли наружу, отец Георгий подошел к князю.
- Благослови, батюшка! - смиренно сказал Игорь, складывая руки перед собой. Священник перекрестил его склоненную голову. - Поговорить надобно, - продолжил Игорь вполголоса. - Лавор у тебя исповедуется?
Священник кивнул.
- И что он за человек?
Отец Георгий побагровел.
- Тайна исповеди нерушима!
- Я не спрашиваю про его грехи, - смиренно сказал Игорь. - Я только хочу знать: могу я ему верить или нет?! Это можешь сказать?
- Все, что православный говорит на исповеди, он говорит богу. Кощунствуешь, княже!
"Во, попался твердолобый! - раздраженно подумал Игорь. - Уперся!"
- Ты, батюшка, за кого? За русских, или поганых, что сжигают наши города и веси? Божьи храмы, монастыри не милуют…Что не хочешь помочь?
- Наш город половцы не трогают, - отец Георгий облизал пересохшие губы. - Донец платит им дань, мы живем мирно. Потому я здесь.
"Не скажет, - понял Игорь. - И пытаться не стоит".
- Прости меня, батюшка, - склонил смиренно голову. - Давно уже в полоне, душа не на месте, думается всякое.
- Бог простит! - обрадовано сказал священник.
- Вместо того, чтобы пытать тебя о Лаворе, следовало просто поговорить, - продолжил Игорь. - Две недели служишь, а я ничего не знаю о своем пастыре. Только что зовут Георгий, как и меня в святом крещении, - Игорь улыбнулся. - Доброе предзнаменование, правда?
Священник только улыбнулся в ответ.
- В каком храме в Донце служишь, батюшка?
- Преображения Господня.
- Настоятелем?
- Настоятель храм без попечения не бросит. Второй священник.
"Поэтому здесь, - улыбнулся про себя Игорь. - Хоть вы с половцами дружбу водите, а Поле настоятель ехать остерегся - обратно можно не вернуться".
- Семья большая?
- Четверо душ.
- Скудно живете?
- На все воля божья, - смиренно ответил отец Георгий, но Игорь понял - зацепило.
- Скучаешь по жене и деткам?
Батюшка только вздохнул.
- Я тоже скучаю. Скорей бы в дом отчий! Ты бывал в Новгороде Северском?
- Бывал.
- Храм Покрова возле палат моих видел?
- И видел, и молился там, и даже в доме настоятеля, иеромонаха Анастасия гостил, - с умилением на лице сказал отец Георгий. - Добрый храм, добрый дом послал Господь Анастасию.
- Умер он. Великим постом. Без настоятеля храм сейчас.
Отец Георгий перекрестился и внимательно посмотрел на князя. В карих глазах плескалось затаенное.
- Епископ мне присылал священника, - продолжил Игорь, - но я не принял. Поскольку гречин. Я их не люблю с отрочества, - Игорь горько усмехнулся. - Когда умер отец на столе Черниговском, мать моя сговорилась с ближними боярами утаить его смерть, чтобы старший брат приехать успел и стол отцовский занял. Епископ, гречин, со всех клятву взял, что молчать будут, Евангелие велел целовать. А сам втайне написал моему стрыю Святославу, чтобы ехал в Чернигов быстрее: пока княгиня с детьми в изумлении от случившегося. Не забыл указать, что имения у покойного князя много. Стрый приехал и выгнал нас из Чернигова…
- Я хочу, - твердо сказал Игорь. - В свой храм Покрова взять священника русского. Молодого, исправно знающего службу и твердого в вере. Такого, как ты, батюшка!
Игорь поклонился и вышел из шатра. Но не прошел и десятка шагов, как его окликнули. Он оглянулся - отец Георгий спешил к нему, путаясь в длинных полах рясы.
- Ты можешь верить Лавору! - прошептал, подбегая. - Он будет верно служить.
- Спаси Бог! - кивнул Игорь и сразу ответил на немой вопрос в глазах священника: - Я не забуду!..
* * *
- Хороший охота был, конязь? - круглое лицо Мирзы лоснилось от широкой угодливой улыбки. - Много птица бил, долго свой бог молился, - Мирза старательно выговаривал русские слова: - Ты доволен, конязь?
- Доволен, - удивленно ответил Игорь.
- Тогда праздник, конязь?
- Праздник? - Игорь недоуменно смотрел на старшего в своей почетной охране и вдруг понял: - Праздник, Мирза! Я велю прислать кумыса - будете пить, сколько живот емлет.
Мирза склонился в поклоне:
- Конязь Гюрги - великий хан!..
- Благоволишь ты ему! - сердито сказал Райгула, подходя. - Опять весь вечер будут пить и возле костра скакать.
- Тебе жалко их же кумыса?
- Почему он у тебя просит?
- Кончак запретил им пить, пока меня охраняют. А вот если князь угостит…
- А ты и рад угождать!
Игорь внимательно посмотрел на тысяцкого. Маленького роста, сухопарый, он сейчас напоминал ему беркута, готового ударить жертву.
- Что лаешься? - спросил миролюбиво.
- Бояре ропщут.
- Бояре ропщут всегда. Что им не по нраву?
- Что дружбу водишь с погаными. Сколько наших полегло в Поле! Сколько мучатся в полоне! А ты ездишь на охоту, пьешь с погаными кумыс, забавляешься плясками их девок. И не только плясками! - насупился Райгула.
- Еще они говорят: я завел войско в Поле, погубил тысячи дружинников и воев, - усмехнулся Игорь. - Так?
- Так.
- А они не вспоминают, как сами кричали на пирах? Как требовали от меня вести их на поганых? Как хотели испить шеломом из Дона и переломить копья о край Поля половецкого? Кто не позволил мне увести войско ночью, когда потоптали орду, а наутро обступили нас половцы? Кто требовал отдыха и дележа добычи? А сейчас они ропщут: князь виноват! За свой грех я отвечу пред богом. А они?.. Что им не по нраву? Князь один забавляется? Я всех зову на охоту и в свой шатер. Что не идут?
- Грех, князь веселиться, когда родная земля кровью заливается!
- Мы ей крепко пособим, если будем сидеть в шатрах и лить слезы?
- Все равно не гоже, князь! - насупил брови Райгула.
Игорь внимательно посмотрел на тысяцкого. Тот стоял, непреклонно, в упор глядя на него маленькими темными глазами. "Сказать ему? - заколебался Игорь. - А сохранит в тайне? Побежит к боярам - они ему роднее. И не сказать нельзя - без помощников никак. Придется".
- Сам знаю, что не гоже, - вздохнул, кладя руки на плечи Райгулы. - У самого душа болит.
Тысяцкий смотрел на него удивленно.
- Кончак, уезжая в поход, велел мне охотиться, пить кумыс и смотреть на пляски девок половецких. Вот и делаю так, чтобы все думали: князь покорен.
- Но зачем?
- Если я буду дни напролет сидеть в шатре, ходить с постной рожей, как твои бояре, что подумает охрана? Что князь задумал недоброе. И будут меня сторожить крепко. Со злом. Потому как без кумыса они злые.
Тысяцкий все еще не понимал.
- Я не смогу убежать, если меня будут хорошо стеречь! - сердито сказал Игорь.
- Задумал бежать? - Райгула не смог скрыть изумления. - Это невозможно!
- Прошлым летом из половецкого полона бежали сотский Якуб с сыновцем. Их держали под самой Тмутараканью, у них не было ни коней, ни друзей добрых, но они пришли на Русь! Чем я хуже?
- Поймают поганые - в колодки забьют!
- Тогда буду лить слезы! - усмехнулся Игорь.
- Но зачем бежать? - все еще недоумевал тысяцкий. - Выкупа жалко?
- Не нужен Кончаку мой выкуп. Ему Святослав Киевский за меня две тысячи гривен давал. Целый воз серебра! Не взял хан. Ты когда-нибудь слышал, Райгула, чтобы половецкий хан от серебра отказался?
Тысяцкий покачал головой.
- Не собирается Кончак меня из Поля отпускать.
- Что хочет?
- Чтобы я с ним на Русь ходил. Как когда-то мой дед Олег. Чтобы вместе русские города приступом брали, имение грабили, людей в полон гнали.
Маленькие глазки тысяцкого округлились.
- Ты вот про Русь, что кровью обливается, плачешь, - продолжил Игорь. - А что будет, если вместе с ханом пойду? Озлюсь сердцем, как дед, когда его с родных земель согнали? Умоются кровью все - от Переславля и Киева до Смоленска и Новгорода Великого!
- Грех, князь! - перекрестился тысяцкий. - Даже думать нельзя!
- Что делать? Убить себя?
- Великий грех! - снова перекрестился Райгула.