* * *
- Заждались, заждались - все глаза проглядели! - приговаривал коренастый с бородкой, по очереди обнимая Улеба и Вольгу. - Раненых ваших еще вчера привезли. А вас все нет и нет!
- С табуном была морока - пока пристроили, - пояснил Вольга. И спросил, отступая: - Ты-то как, Кузьма?
- Увидишь! - улыбнулся Кузьма. И продолжил: - Так, по запаху чую, что меду вам налили, а вот в баню не сводили. У нас с утра топится, - Кузьма обернулся к крыльцу. - Так ведь, бояриня?
Вольга глянул. На крыльце стояла маленькая худенькая женщина в белой рубахе и синей поневе. Черный вдовий убрус обрамлял юное, почти детское лицо. Маленький, вздернутый носик, россыпь мелких веснушек на щеках, большие, синие-синие глаза… Вольга застыл. Юная вдова также не сводила с него взора.
- Что заледенел? Кланяйся хозяйке! - шепнул Кузьма.
Вольга неловко согнулся в поклоне. Улеб последовал его примеру.
- Добро пожаловать, гости дорогие, - звонким голосом сказала хозяйка и тоже поклонилась.
- Поведу их в баню, - сказал ей Кузьма, - парить. Пришли кого-нибудь, Марфуша, в помощь. Хоть Меланью, - он перевел взгляд на стоявшую у ворот кряжистую холопку.
- Попарим! - улыбнулась хозяйка и убежала в дом.
- Кто это?.. - хрипло спросил Вольга, не отрывая взгляда от двери.
- Похожа, знаю, - тихо ответил Кузьма, - я и сам поначалу обомлел. Но Дуня выше ростом. И постарше. Идем! - подтолкнул он Вольгу.
В предбаннике он внимательно осмотрел голых гостей, бесцеремонно поворачивая их и ощупывая.
- Надо же: такая сеча, а хоть бы одна ранка! Только синяки. Ты похудел, - сказал, обращаясь к Вольге. - Пуд сбросил, не меньше. Одни мышцы и кости. Слышал, чудеса в сече творил? Прыгал в два роста?
- Жить захочешь - не так прыгнешь! - буркнул Вольга.
В парной Кузьма уложил гостей на застланные золотистой соломой полки, взял железными щипцами большой камень из раскаленной груды на печи, бросил в деревянную шайку с водой. Белый клуб взлетел вверх, в шайке грозно забурлило. Кузьма сунул в побелевшую от пепла горячую воду два березовых веника и плеснул на камни из другой шайки. Столб горячего пара ударил в низкий потолок, сладко запахло горячим хлебом и какими-то травами. Горячий, влажный воздух в одно мгновение заставил покрыться тела мужчин крупными каплями пота.
- Полежи пока! - сказал Кузьма Вольге и достал из шайки распаренный веник. - Сначала князя, спасителя нашего. Ему первому честь.
Он помахал веником над спиной Улеба, нагоняя жар, после легонечко, едва касаясь кожи, прошелся веником от пяток до плеч, а затем, все увеличивая силу удара, стал хлестать по ногам, бокам, спине… Улеб блаженно постанывал. Звуки от хлестких ударов заполнили тесное пространство парной, поэтому Вольга и не расслышал, как растворилась дверь. Вдруг почувствовал, как на спину повеяло горячим. Глянул искоса и едва не вскочил. У полка с распаренным веником в руках стояла Марфуша. В чем мать родила.
- Лежи смирно, боярин! - сердито сказала она, придавив ладошкой затылок Вольги. - Не то ударю ненароком - глаз вышибу.
Вольга уткнулся лицом в горячую солому, почти не чувствуя, как горячий веник охаживает его. Но скоро умелые удары парильщицы заставили и его постанывать от наслаждения. Марфуша била то наотмашь, то мягко, то растирала ему спину и ноги горячими листьями.
- Ворочайся, боярин! - велела, когда Вольга уже совсем впал в истому. - Спереди парить буду.
Вольга замешкался.
- Давай, давай! - подбодрил его Кузьма, хохотнув. - А то бояриня осерчает, еще не то отобьет.
- Вам бы только охальничать! - рассердилась на него Марфуша. - Гость ведь!
Вольга послушно повернулся. Марфуша, окунув веник в шайку с горячей водой, вновь повеяла на него жаром, а потом принялась стегать - но уже не так сильно, как по спине. Вольга посматривал на нее из-за полуприкрытых век. Марфуша росточком и впрямь была меньше, чем ему показалось вначале. Худенькое, почти как у подростка, тело. Две небольшие девичьи грудки, как упругие капельки, покачивались в такт замахам веника, но при этом задорно смотрели сосками вперед. Бедра не широкие, но и не узкие - в самый раз. Русые, с заметной рыжинкой густые волосы ниспадали вдоль плеч ниже пояса. Такие же, рыжеватые, кустились под мышками и на лобке.
Марфуша махала веником старательно, закусив верхнюю, пухлую губу. Чувство, овладевшее Вольгой у крыльца, воротилось, но уже было уже не таким сильным. Блаженная истома овладела им, заставив прикрыть глаза.
- Здрав будь, боярин! - услышал Вольга и поднял веки. Марфуша, бросив истрепанный почти до самых прутьев веник кланялась ему. - Здрав будь, княже! - поклонилась она Улебу и скрылась за дверью. Когда все трое вышли из парилки, ее уже нигде не было.
В мыльной Кузьма заставил гостей по очереди окунуться в большой бочке с холодной водой, затем принялся тереть им спины мочалом. Домывались гости уже сами, натирая тела и волосы щелоком и окатываясь из шаек водой, нагретой камнями.
- Как парилка? - подмигнул Кузьма Вольге, поднося ему очередную шайку. - Чем хороша русская баня - гостя можно хорошо рассмотреть и себя показать! Не научили их еще попы наготы стесняться.
- Тебя она тоже… парила? - тихо спросил Вольга, оглядываясь на князя. Улеб, не обращая на них внимания, с наслаждением плескался в бочке, растирая мочалом плечи.
- Не сподобился! - улыбнулся Кузьма. - В первый раз ее в бане вижу. Раненые ей про ваши подвиги уши прожужжали - прибежала посмотреть вблизи. На тебя особо. Высокий, красивый, да еще и прыгун-удалец.
- Сейчас как дам шайкой!
- Я ж не половец… Прибереги гнев для них, боярин. Дите она еще горькое. У нас бы в школу ходила.
- И вдова?
- Как видишь. На масленицу выдали замуж за такого же молоденького. Тот пошел вместе с Игорем - и сгинул.
- Может, жив?
- Списки живых, за кого выкуп требуют, давно привезли. А тут еще кое-кто из полона вернулся, рассказал, как молодого боярина - стрелой… Вдова. В мужа даже влюбиться не успела. Оба сироты, под опекой князя Игоря росли, но в разных городах. Впервые друг друга на свадьбе увидели. Оба боярского рода, но не богатые. За Марфушей приданого - эти хоромы старые, да пара холопок, за ним - несколько весей. Она в них даже побыть не успела. Муж ушел в поход и всех слуг-мужчин в Поле увел. Там и полегли - у Марфуши ни одного слуги доме не осталось. Когда меня Улеб к Ярославне привез, княгиня сюда определила. Хоть какая-то защита дитяти. Конечно, не принято, чтоб посторонний мужчина в доме вдовы жил, но время военное. Да и мужчина я особый, - криво улыбнулся Кузма. - По происхождению, считай, смерд, годами в отцы ей гожусь, по положению в обществе, считай, слуга. Правда Марфуша ко мне, как к ровне… Золотая девочка. Поосторожней с ней, боярин - голову сверну. Мойся! - Кузьма встал. - Я еще воды принесу…
Пока гости парились, их одежду унесли, оставив взамен в предбаннике чистые рубахи, порты и онучи. Все трое, утеревшись холщовыми полотенцами, переоделись. Вольге рубаха и порты оказались коротки, Улеб с Кузьмой улыбались, глядя, как он пытается тянуть узкие рукава от локтей. Кончилось тем, что Вольга махнул рукой и застегнул на голых запястьях свои браслеты. Улеб, перетянув рубашку поясом, вопросительно глянул на Кузьму:
- К раненым?..
* * *
В большой горнице было сумрачно. Свет, пробивавшийся в маленькие слюдяные окошки, едва разбивал полумрак, выхватывая из него большие рогожные мешки, набитые сеном. На мешках лежали люди, прикрытые одеялами. Не спали. Несмотря на полумрак, князя узнали - в горнице радостно загомонили.
Улеб склонился над ближним к нему воем, молодым, но уже с наполовину седыми усами и головой.
- Здрав будь, княже! - тихо сказал раненый, с трудом улыбаясь серыми губами - видно было, что ему больно говорить.
- Ты здрав будь, Тит! - ответил Улеб. - И быстрее - мне в войске здоровые нужны.
- Когда везли сюда, думал: помру, - сказал Тит. - Половчин саблей живот разрубил, кишки были видны. Но здесь лекарь добрый, - он перевел взгляд на Кузьму. - У него, говорят, все выздоравливают.
Улеб сунул в руку раненого несколько серебряных монет.
- Когда за табун серебром заплатят, еще дам. Здрав будь! - и перешел к следующему раненому. Вольга и Кузьма остались возле Тита.
- Что ты ему делал? - спросил Вольга, кивая на раненого.
- Зашил и все, - пожал плечами Кузьма. - Сабля кишки не задела: я понюхал рану - дерьмом не пахнет. Продезинфицировал и зашил. Смотри! - он откинул одеяло и рубашку Тита. От бока до бока поперек живота раненого шел ровный красивый шов. - Жара у него нет, значит, рана не гноится. Поправится.
- Чем шил?
- Сверху шелком, внутри - кетгутом. Как положено.
- Откуда здесь кетгут?
- В сарае блеет. Его и у нас из бараньих кишок делают. Почистили мне их, порезали вдоль. Я в спирте вымочил…
- А спирт у тебя откуда?
- Об этом позже, - улыбнулся Кузьма и прикрыл раненого. - Кстати, кто догадался ему разруб фибулами стянуть?
- Я. Одну застежку у хана убитого нашел, другую у князя взял.
- Так и думал, что ты. Молодец, что сообразил, не то живым бы не довезли. Крови он потерял мало. Надо будет сказать Марфуше, чтобы фибулы вернула. А ты, Тит, - строго сказал Кузьма раненому, - даже не думай вставать! Шов лопнет - кишки вывалятся. Зови, коли нужно, Меланью с горшком.
- Не буду более, боярин! - слабым голосом заверил Тит. - Я и звал, но пришла бояринька.
- Боярини тоже стесняться нечего! Она Богу обет дала - за вами ходить. Уразумел?
- Строг ты с ними! - заметил Вольга, когда они отошли.
- Как дети малые! - махнул рукой Кузьма. - Весь изрубленный, а вставать пытается. Но зато терпеливые: шьешь по живому - хоть бы вскрикнул! Только зубами скрипит. Одному недавно стопу ампутировал. Столкнулись они с половцами, стрела ранила ногу сквозь сапог, он выдернул и ездил два дня. Гангрена началась. Пилил кость по живому. Парень здоровенный, почти как ты, боялся: махнет кулаком - и самого зашивать придется. Ничего, утерпел, Только просил: "Быстрей, боярин, быстрей!"
Кузьма остановился у мешка, на котором лежал рослый молодец с легким пушком вместо бороды, откинул одеяло. Вместо правой ступни у раненого была культя, обмотанная холщовой тряпкой.
- Уже почти не гноится! - с гордостью сказал Кузьма. - Скоро и свадьбу играть можно. Так, Федор?
- Кому я нужен без ноги?! - угрюмо ответил раненый.
- После этой войны и безруких бабы разберут, - вздохнул Кузьма, - а тебя, молодого…
- Я гридень княжий. Как служить?
- На коне можно и без одной ноги. Левую в стремя - и в седло. А для сабли и щита руки есть. Там, откуда я пришел, одного безногого большое войско уже много лет ловит. По горам и долам. И все без толку.
- Он хан? - заинтересовался Федор, которого почему-то обрадовали последние слова. - Как Кончак и Кза?
- Хуже, - еще раз вздохнул Кузьма и повернулся к Улебу. - Идем, княже, к столу. А то хозяйка заждалась - у двери стоит, а позвать не решается…
* * *
Первую чару выпили молча. Улеб сморщился, жадно втягивая ноздрями воздух, и Кузьма торопливо подвинул ближе блюдо с огурцами.
- Закуси, княже. Вино сильно хмельное, забыл сказать.
- Заморское? - спросил Улеб, хрустя огурчиком. - Из греков?
- Сам делал. В моей стране все такое пьют.
- Крепкое, - задумчиво сказал Улеб, - и в голову ударило. Тепло по телу пошло. Медом пахнет, но вкус другой - горький. Меда я ведро на пиру выпить могу. Огурцы вкусные, - он взял с тарелки второй огурчик. - Хозяйка делала?
- Сам малосолил. Выпей еще, княже!
- Осторожнее! - воскликнул Вольга, видя, как Кузьма наполняет чашу Улеба до краев. - Это ж водка!
- Вино, - поправил Кузьма, ставя на стол глиняную баклагу. - Медовое, зельеное. Здрав будь, княже!
- И вы, бояре! - степенно ответил Улеб, поднимая чашу. Осушил и снова захрустел огурцами.
- Мясо пробуй, княже! - заторопился Вольга, придвигая Улебу большую латку (глиняную сковороду) со скворчащим в жиру содержимым. - Вкусное, жирное.
- Попробую! - пообещал Улеб, не переставая хрустеть огурцами. - Потом.
- Ну а мы сейчас, - весело сказал Кузьмы, цепляя ножом большой кус жирной свинины. Положил себе на блюдо и, нарезая кусками, стал с аппетитом есть, не обращая внимания на грозные взгляды Вольги. Тот, поняв тщетность своих усилий, вздохнул и последовал примеру Кузьмы.
Кузьма еще не раз наполнял чашу Улеба. Тот упорно уничтожал огурцы (по знаку Кузьмы принесли еще блюдо), не обращая внимания на мясо. И скоро это сказалось. Лицо Улеба раскраснелось, глаза заблестели. Он лихо шлепнул пониже спины подносившую закуску Меланью (та радостно взвизгнула), затем перевел взгляд на стоявшую в дверях и следившую за подносом блюд Марфушу.
- Окажи честь, бояриня! Сядь с нами!
Краска залила лицо хозяйки.
- Срам!
Улеб захохотал.
- Вот так! - весело шепнул Кузьма Вольге. - Как парить гостя голой - пожалуйста, а сесть с ним за стол - срам.
- Потому что знает, что после таких застолий бывает, - шепнул в ответ Вольга.
- Гусельники у вас есть, боярин? - спросил Улеб.
- Нету, - с деланным вздохом отозвался Кузьма.
- А пищальники?
- И пищальников.
- А песельники?
- Песельников тоже нету.
- Тогда спой сам!
- Спел бы, княже, - сказал, кланяясь, Кузьма. - Но лучше тебе это не слышать.
- Я люблю охальные песни, - не унимался Улеб. - А бояриня пусть не слушает.
- Я дурно пою. Медведь на ухо наступил.
Улеб снова захотал. Похоже, что эту шутку он слышал впервые.
- Скучно, - пожаловался он, отсмеявшись. - Я люблю, когда на пиру весело. А в вашей стороне, боярин, на пирах весело?
- Очень.
- Гусельники играют?
- И гусельники, и пищальники, и в бубны бьют. Целые оркестры.
Было видно, что про "оркестры" Улеб не понял, но остальное ему понравилось.
- А девки на пиру пляшут?
- Еще как! И все остальные с ними.
- Даже князья?
- Князья бойчее всех. До потолка прыгают. Особенно, когда девки хороши.
- У нас князьям плясать - срам, - вздохнул Улеб. - А я люблю. Раз князь Изяслав созвал дружину на пир после похода, огнищанин его нашел гусельников, пищальников, бубны… Пели песни, гусли играли, а потом девки пришли… Сначала одни плясали, потом мы из-за столов полезли. Что было! - Улеб засмеялся. - Кто кого сгреб…
Вольга бросил испуганный взгляд на Марфушу, но Улеб не продолжил тему. Спросил о другом:
- Речь у вас, бояре, чудная, но похожа на нашу. И сами вы… Как русские люди оказались так далеко? За горами и морем?
Кузьма замялся.
- Это было еще до старого Владимира. Забрели вои в далекую землю и осели на ней. Переженились на местных, детей завели…
- А как ваша сторона зовется?
- Россия.
- Считай, как наша. Хорошо живете?
- По разному. Есть лучшие и худые. Правые и виноватые. Как и здесь.
- Войны у вас есть?
- Есть, княже.
- С соседними сторонами?
- Сейчас между собой.
- Как и у нас, - вздохнул Улеб. - Совсем князья озверели - идут брат на брата. Хуже половцев… А ваши князья богато живут?
- Кто как. У кого много власти - богатый, кого прогнали - бедствует.
- Изгнанный крамолу точит?
- Точит. Собирает дружину, чтоб стол вернуть.
- А бояре?
- Бояре с тем, у кого стол. Тех, кого прогнали, не любят.
Улеб сумрачно кивнул головой, словно говоря: "И у нас так".
- Вас за что прогнали? Убили кого?
- Врагов великого князя.
- Много?
- Пятерых.
- Князь повелел?
- Его люди сказали, что велел. У князя враги дочку украли.
- За выкуп?
- Для позора. Хотя выкуп тоже просили.
- Дочку отбили?
- Отбили.
- Что вас князь не защитил?
- Он далеко был в то время. А другие враги нам дорогу в свою сторону перекрыли.
- И вы обернулись хортами?
- Так, княже.
- Как же дошли? Ты говорил, боярин, что ваша сторона далеко. Что ели?
- Акриды и мед.
- Как Иоанн Креститель?
- Ты хорошо знаешь Писание, княже.
- Братия в монастыре учила. Но где в Поле мед?
- В Поле были только акриды.
- Лжа, боярин. Я помню, какими вас увидел. Голодали?
- Голодали.
- И я, случалось, голодал, - насупился Улеб. - Ох, как тяжко, бывало, бояре! Другой раз лежишь под кустом, дождь тебя поливает, в пустом животе бурчит, холодно, мураши лесные под доспехом бегают, а ты думаешь: за что Господь меня так наказал? Что я, сиротинушка, тут делаю? Нет у меня ни доброго отца, ни ласковой матери, ни любезной сестрицы. Один на белом свете, - Улеб всхлипнул. - Чем я прогневил Господа?
Кузьма подсел ближе и обнял его за плечи.