Славейко говорил еще что-то, но я и так все понял. Уже вдохнул этот восхитительный аромат меда и горячего металла, легкую взвесь серебристой морской соли и сухой горчичной пыли фиванских пирамид, громокипящую смесь пурпурного сока мандрагоры и скользкого пряного имбиря… Так пахнет медвяное млеко вальгальской козы Хейдрун, смешанное со слюной юной красавицы Гуннлед. Я и раньше чуял его, принимая за тяжелый дух гнилого подземного моря. Но теперь - чувствуя, как сухо покалывает в дрожащих ноздрях - вполне узнал его, этот аромат. Любеке. Аленький цветок поэтов и волшебников. Он пахнет внутренностями любимой женщины, вообразил бы Набоков. Имеет вкус казацкого сыра, яванского рома и сожженных писем, утверждал бы Пушкин. Отдает зеленым порохом, сохнущими чернилами и окалиной на каминной кочерге, писал Бунин. Космической пылью пополам с дешевой пудрой танцовщицы Ля Галетт, признавался Лотрек. В нем тягучая сладость масла из раздавленных облепиховых зерен, жидкое золото в глазах молодой легавой суки на низкой стойке. Мерзость тщеславия и горечь ранней паранойи, липкий пот Пегаса и сладкая губная помада его, Пегаса, прародительницы - медузы Горгоны. Аленький любекс, горный сельдерей… Невидимая пыльца вызывает приступ горячего и сладострастного вдохновения. "Обыватель грез" - так называли его друиды в ролевой игре "Betrayal in Kharkov". "Эликсир вдохновения" - неточно определяли некромансеры из игры "Мандат Поднебесья". "Фебова навь" - уточняли средневековые алхимики, соскабливая драгоценные пылинки с усиков редчайшего трехсотлетнего мотылька, пойманного мавританскими пиратами у подножия Геркулесовых столпов.
Я знал о магии любекса из компьютерных игр. Нечего бояться! Сделал вдох и задержал в груди горячо искрящую многоцветную патоку запаха: теперь надо петь, петь о солнце. Как на грех, ничего не помнится… Придется наспех самому сочинять.
Солнышко… э-э… типа… ясное!
Ты типа светишь, но не греешь…
Я пропел это низким голосом и с любопытством огляделся. Никакого эффекта. Попробуем еще:
…Светишь типа светишь,
Но не греешь вообще типа того.
Нет, на поэзию не похоже. Неудивительно, что любекс не срабатывает. Маринка злится, смотрит косо - и вилы приближаются!
Солнце восходит над речкой Хуанхэ,
Китайцы на работу идут…
Глупо, конечно. Эту песенку я слышал в пионерском лагере десять лет назад. Не успел допеть - в ужасе вытаращил глаза, наблюдая, как бледные тени китайцев проступают на фоне каменных стен. Китайцы были трепетные, как отражение в желтой речной воде. Стриженые, в мышастых гимнастерках и с цитатниками в нагрудных карманах. Еще не вполне живые, но, скажем так, стремящиеся к бытию… Тощие фигурки на фоне желтушного троцкистского солнышка…
Нет, не годится, понял я - и китайцы вмиг растворились без следа: восточное солнце болезненно мигнуло и погасло. Снова вдох - ура, вспомнил:
Ночь пройдет, наступит утро ясное!
Знаю: счастье нас с тобой ждет!
Ночь пройдет, пройдет пора ненастная -
Со-олнце взойде-о-от!
Откуда мелькнул в мозгу обрывок детской песенки? Ура! В воздухе радостно нарисовался двухметровый силуэт персонажа в красном хипповском свитере и советских джинсах, и я вздрогнул: Бремлинские музыканты! Так и есть: рядом с трубадуром возникла, вертясь как новогодняя сосулька, юная принцесса в откровенной мини-юбке и с короной на опергидроленном темени.
- Со-о-олнце взойде-о-от! - подхватил веселый трубадур, бренча на акустической гитаре. Солнце, и верно, взошло - оранжевое, словно нарисованное лучезарным маркером. Плоское и вертлявое, не более 20 см в диаметре, светило было наделено голубыми глазами и дегенеративной толстогубой улыбкой.
- Что ты творишь, сумасбродный чародей! - просвистел вдруг озлобленный ведьмин шепот совсем рядом. Я вздрогнул, безвозвратно роняя в небытие анимационное солнышко вместе с трубадуром. Мультпринцесса замешкалась на миг, капризно топнула ножкой - но тоже растворилась в легком взрыве бумажного конфетти.
- Солнце! Мне нужно огненное страшное солнце! - зашипела Потравница. - Быстрее! Вилы совсем близко!
Лопни мой винчестер, она была права! Пронзительный, переливчатый визг хлесткой волной накатил сверху - первый дымящийся валун с размаху обрушился в толпу "утюгов", продавливая в суетливом железном месиве кривую кровавую дорожку… Воздух взорвался обломками железа, кольчужной пылью и бурым крошевом рваной плоти… фантастически злобные спецэффекты в этой игре! Чья-то расплющенная железная перчатка просвистела над ухом… Bay! Вот это я называю эффектом присутствия!
Гвоздевые зрелища начались, когда Маринка все-таки запустила в дело свой Fireball. Плазменный мячик прожег во мраке огнистую кривую и вломился аккурат в середку вражеской эскадрильи: бах! под потолком расцвело слепящее белое облако - на его фоне остро прочернели хрупкие фигурки старушек, их разорванные сухие тельца. На краткий миг пещера озарилась добрым солнечным светом: я увидел дальний берег - какие-то скалы, извилистые тропки и… о, ужас! Темную шевелящуюся массу непонятных существ… Что это? Армия гоблинов?!
Разглядеть не успел: ослепительное облачко растаяло, и над головой вразнобой разлетелись пламенеющие ошметки старушек. Горящая головогрудь со скрюченными руками, вертясь и выпуская во мрак арбалетные стрелы, высоко просвистела и, описав оранжевую дугу подобно чудовищной сигнальной ракете, рухнула в озеро, осветив в точке падения серо-зеленые волны со свинцовыми барашками пены. Почти целиковая старушка, визжа и мотая плоской головой в облаке растрепанных горящих волос, с размаху влепилась в каменную стену чуть повыше наших копий. Тут же часто заегозила, истыканная дюжиной стрел, и принялась таять, тягуче стекая по камням вязкими каплями самораспадающейся пси-материи. Еще одна бабулька - наименее пострадавшая от солнечной атаки - камнем обрушилась вниз и гулко ударилась в скалистый обрыв чуть ниже нашей площадки. Ух ты - молодец! Повисла там, хрипло бормоча, потрескивая дымящимися крыльями и цепляя камни обломанными когтями.
- Добить старуху! - взвизгнула Маринка, подскакивая к краю обрыва.
У подранка были оторваны задние лапы - но вила, как настоящая летчица, не сдавалась без боя. Вытянув шею, я поглядел вниз: охваченная предсмертным приступом энтузиазма, обезноженная старушка карабкалась вверх по отвесной стене - вот-вот дотянется крючковатой лапой до Маринкиных ног, бегающих по самому краю обрыва.
Подумав об этом, я всего лишь озвучил предположение:
- "Того и гляди, схватит Маринку за ногу…" - пробормотал я.
Фантастика. Стоило произнести это, как… старушка вздрогнула, словно после ударного допинга под лопатку! - дернула плечом! - и… ее костлявая рука вдруг… вытянулась на манер телескопической антенны! Выстрелила на добрых три метра - желтые когти вонзились Потравнице в лодыжку! Короткий рывок…
К счастью для Маринки, в природе существуют влюбленные и энергичные бароны из Южной Пруссии. Волшебная ручища вилы уже подтащила визжащий клубок золотого шелка к обрыву. Но - гип-гип! ура! - ржаво-черная комета прогудела в воздухе… Яволь, майне кляйне фослюбленни фрау Морген! Подскочивший барон фон Мракобрун махнул франкским клинком - и крас-сиво рассек коричневатую старческую руку, словно дюссельдорфский телячий рулет. Отцепленная старуха молча отделилась от стены и тяжко обрушилось вниз, в воду. Вау-вау! That was close, говаривал в такие минуты великий Д.Ньюкем.
Кульбитц фон Мракобрун еще гордо потирал дымящееся лезвие - а Маринка уже вскочила на ноги и - в два прыжка подлетела к моей бочке!
- Ты! Омерзительный раб! Ведь это ты наколдовал!
Я вздрогнул. В хозяйкиной руке вновь блеснула игла кинжального лезвия.
- Как?! Ты не ослеплен?!
Черные глаза Потравницы едва не выскочили из орбит. Рыцарь Акундин за моей спиной мелко задрожал и с грохотом упал на колени.
- Проклятие! - взвизгнула фея Моргана. - Здесь повсюду воняет любексом, а этот боян до сих пор не ослеплен! Тысяча горных фоморов! Это измена!
Поудобнее перехватывая кинжал в маленькой ладони, она подступила на шаг. Я заерзал в бочке - датчик морального духа тревожно зазвенел, зашкаливая в минус. Сейчас меня зарежут, однозначно.
К счастью, Маринка не успела приблизить острие. В воздухе сухо защелкали какие-то искры, потом на миг распахнулась звучная недобрая тишина - и случилось непонятное. Возможно, по нашему отряду ударил батальон минометчиков. Или, скажем, внезапно обрушился потолок подземной пещеры. Но нет: позднее я выяснил, что это была всего лишь атака божественных семарглов.
Сначала пришла атомная зима. В пещеру вломился радиоактивный снег: первая шипящая струя разжиженного льда хлестко, как пулеметная очередь, плеснула по каменной стене, намертво вмораживая в нее парочку железных латников. Размытая острокрылая тень семаргла мелькнула вверху и - повсюду расцвели ярко-желтые облачка разрывов. Подброшенная взрывной волной, моя бочка покатилась к обрыву. Перед глазами завертелись каменные своды, стены в пятнах игольчатого инея… сверкнула железная нога Акундина, вмороженная по колено в ледяную глыбу… сбоку опалило Маринкиным взглядом…
"Похоже на магическое заклинание типа "Subzero Attack"", - успел подумать я. Сухо потрескивая, заиндевелый бочонок мягко подпрыгнул на камешке и, красиво вертясь, поплыл вниз, в пропасть. Я почувствовал, как приветливо разверзлась подо мною высокая пустота. Game over, догадался герой.
Press F4 For Superhuman Mode
Люблю тебя - но ненавижу деспотизм. Прости, лапочка!
А.С.Пушкин
(Из письма П.Б.Мансурову)
Она не раскололась! Настоящий дуб. Уж что-что, а тару для пива на Руси всегда делали добротно. Падая, я успел втянуть голову под крышку - это спасло. Как глубинная бомба, бочка плюхнула с обрыва в жесткую черную воду - я едва не захлебнулся, пока дубовый батискаф вертелся, пуская пузыри, возле самого дна - наконец мы пулей вынырнули наружу и тихо закачались на мелкой ряби.
Итак, герой опять не умер. Поглядим на приборную доску. Здоровье - 10 %, психика - 110 % (золотая формула бытия всех киногероев в исполнении Брюса Уиллиса). Теперь бросим взгляд вокруг: вау! Наверху - там, откуда я упал - по стенам шарили жирные лазеры семарглов, нащупывая и вмиг одевая жидким пламенем разрозненные серебристые фигуры, машущие мечами… Вдруг - ух ты! похоже, коллега Славейко склепал еще одно солнышко! - желтое пятно шаровой молнии взмыло вверх под потолок, со страшной силой настигая кого-то невидимого… Баб-бах и искры. Гуляют ребята.
Течение меж тем уносило прочь от берега. Все сложнее различать детали кровавого шоу: я огорченно вздохнул - и, кажется, совершенно напрасно. Когда поблизости цветет любекс, лучше вовсе не дышать. А глубокий вдох - почти самоубийство.
Показалось, будто в лицо брызнуло мягкой перевивающейся волной золотистых женских волос: в груди остро и сладко закололо, а перед глазами затанцевала солнечная паутина, какие-то пушистые белые перышки, ярко-синие степные колокольчики и ломкие травинки… В голове словно вспыхнул медовый июльский полдень - сухой жар стоит над звенящей пшеницей: чуть выше, в синем небесном пламени среди перистого марева я увидел глаза Ники Трояновской-Тессье и понял, что схожу с ума.
К счастью, бочка вовремя кувыркнулась на волне, с размаху окунув меня разомлевшей мордой в гулкий водяной холод! Бр-р-р! Вода мигом смыла золотой налет пыльцы, осевший на лице: жмурясь и отплевываясь, я быстренько очухался. Жуткая вещь этот аленький любекс. Пыльца так и вьется в воздухе! А у меня аллергия…
- "Хоть респиратор надевай", - проворчал я.
И пожалел об этом. Хлоп! Словно мокрой тряпкой ткнули в лицо! Противная резиновая маска сдавила нос и щеки, щелк-щелк! - быстренько сцепились на затылке брезентовые лямки. Заныли придавленные резинками уши; дышать стало на порядок труднее. Пол-литра колы мне на клаву! Это был, натурально, респиратор. Братцы, я же пошутил!
И вдруг сразу позабыл о такой мелочи, как респиратор. Потому что разглядел-таки в звенящем тумане пыльцы противоположный берег. Да-да, тот самый. На котором я давеча - при свете искусственного солнышка - мельком увидел скопления неведомой живой силы противника. Ах нет! Это были даже не гоблины. Я смотрел, не веря глазам. Напоминает мормонскую богадельню.
Пологий берег метров на триста в глубину был забит старухами. Конкретными бабками в халатах, шлафроках и шушунах. Они толпились среди камней, степенно расхаживали у воды, сидели тесными кружками у костерков и даже, кажется, пели хриплыми голосами какие-то старческие блюзы.
Течение медленно несло мимо берега, и я глядел, разинув рот, - нет, это не богадельня. Больше похоже на военный лагерь. На центр боевой подготовки истребительниц-банши. Точно, будь я напрочь вирусован! Ухо уловило негромкую барабанную дробь… Так и есть: пожилые дамы у воды не просто разгуливают, а - патрулируют территорию с боевыми дубинами наперевес!
Признаться, я растерялся. Стройные сухощавые бабушки расхаживали в боевом камуфляжном макияже: черная губная помада, румяна цвета хаки, сизые тени для век… Они строились в колонны, маршировали и бегали стометровку. Среди вигвамов десятки старушек, влажно блестя мускулистыми конечностями, синхронно отжимались от песка. Рядом похаживала, ритмично похлопывая стеком по накачанному бедру, бабушка-ефрейтор в короткой бурой тунике с клочьями звериного меха по подолу. У штабного шатра чистили картошку и звякали вязальными спицами ушастые бритоголовые старушки-новобранцы в неловких застиранных кофтах. А рядом, обнаглело развалясь на травке, курили поцарапанный кальян и резались в преферанс татуированные, покрытые шрамами и боевыми ожогами старушки-"деды". Они не обращали внимания даже на дозорных вил-босоркань. Эти летучие твари, напоминавшие раскормленных грифов, изредка совершали контрольный облет периметра, а в прочее время озирали окрестности с головокружительной высоты дозорных вышек, поразительно напоминавших гигантские куриные насесты.
Когда очередная босорканя, тяжело хлопая пыльными крыльями, пролетела над водой и едва не заметила в тумане мой мокрый блестящий бочонок, я снова втянул голову под крышку. Я бочка-бочка-бочка. Я вовсе не вебмастер. Никакой не жуткий чародей Штефан Тешило. (Который, кстати, так или иначе вас всех замочит - только please wait. Вот доберусь до ядрено-плазменно-фотонного BFG-девастатора с лазерной накачкой - ах, как красиво воспылают ваши сморщенные трупики… Ц-ц-ц! Кажется, дождь собирается! Свинцовый град, кровавый ливень! Я уже гряду! Ждите.)
Для начала нужно выбраться из бочки. Надоело ощущать себя тоскливым толкиновским хоббитом, путешествующим в пломбированной таре из-под Лородриэльского вина. Или - малолетним царевичем Гвидоном:
Ты волна моя, волна,
Ты гульлива и вольна,
Не губи ты мою душу -
Вынеси меня на сушу!
Я напевал тихонько (сквозь респиратор). Этого оказалось предостаточно: бочка мелко задрожала, подхваченная свежим водяным потоком… Темная гладь позади вспенилась веселыми бурунчиками - откуда у бочки мощный водомет от морского мотоцикла?! Ха! Это весело: бочонок загудел, плавно развернулся и пошел… против течения. Через восемь секунд он разогнался узлов до двадцати и теперь рассекал волну, задирая над водой днище, как заправский скутер.
- Левее… Право табань! - шептал я, пытаясь управлять реактивной бочкой. Но - не успел вовремя сбросить скорость: в облаке брызг и дизельного рева мы пронеслись мимо военного лагеря старушек (они сбежались пострелять из арбалетов в отважного пижона, рассекавшего верхом на джет-ски) - я уж захотел было развернуться…
Но - заметил прямо по курсу небольшой островок. Идеально круглый, как искусственная площадка для коктейль-бара посреди роскошного бассейна. Метров тридцать в диаметре. Вы спросите, что необычного в этом острове? Отвечу: он мерцал.
Вода у округлого берега розово лучилась изнутри: видно, как в глубоком малиновом мареве медленно ходят сонные крупные рыбины… Это еще не все. Поверхность островка тоже переливчато искрилась во мраке: будто горячие угли или новогодняя гирлянда на сто тысяч лампочек рассыпана в черной траве. Красиво. Но жутковато. Я улыбнулся. Вот они, аленькие цветки.
Заглядевшись на волшебную растительность, я не сразу заметил хозяина. Вещий Траян сидел аккурат посередь острова: черная согбенная фигура в кресле-качалке. Тощий и яйцеголовый, обе руки со стиснутыми кулаками лунатически выставлены вперед. Я пригляделся: на пальцах поблескивали тусклые искры перстней. Две штуки. Иссиня-бирюзовый, льдистый и будто колючий - на левой руке. Оранжево-золотой, жаркий и почти жидкий - на правой. Ах да, конечно: при помощи этих перстней он управляет своими смертоносными семарглами, которые небось шинкуют сейчас остатки Маринкиного войска.
Бочка замедлила ход и тихо подвалила к берегу. Днище бесшумно ткнулось в невысокий берег, сплошь облепленный толстыми, тугими стеблями: голубоватыми и мягкими, как электрические провода. Запах стоит стеной: пыльца оседает на ресницах… Это и есть, стало быть, цветочная поляна батьки Траяна! Я с немым восторгом глядел на Вещего садовника: он даже не повернул головы в мою сторону. Это ж надо так намертво сохранять самообладание!
- Вила Жумерица - ко мне, - глухо кашлянул старик в кресле.
Голос как голос - человеческий. Хриплый, как у чахоточного. Я шмыгнул носом под мокрым респиратором.
Сухо треснула зеленая молния над водой, и из шуршащего облака разорванной тьмы выделилось худое продолговатое тело штурмовой банши - с мерзким воркованием она распахнула, снижаясь и тормозя, драные серые крылья, покрытые пепельным налетом седой шерсти - цепляя когтями задних лап буйную поросль жирных побегов, пропахала в искристом любексе борозду и остановилась у самого кресла хозяина: жестко дыша и покачиваясь на кривых лапах. Мне стало не по себе: старушка была под два метра ростом. И вооружена не арбалетами, а… кривыми томагавками!
- Там, в воде - незваный гость, - не меняя позы, прохрипел Вещий Траян. - Растерзать.
Я вздрогнул. Не меня ли?
Так и есть. Банши медленно повернула плоское лицо. Желтые латунные глазки, мерцавшие из-под низкого черепа, изъеденного чревоточиной морщин, разглядели в полумраке мой бочонок. Тупой взгляд вилы немедля приобрел осмысленность. В нем даже мелькнула эмоция. Какая? Как вам сказать…
Плотоядно скрипнули гнилые зубы, сухо хрустнули старческие колени - как злобная самка саранчи, бабка выпрыгнула из травы, на лету распахивая шумные дырчатые крылья. Томагавки попарно блеснули в лапах - эх, сейчас бы модернизированный китайский маузер образца 1999 года с винтовочным патроном, подумал я…