Глава 9
Недолет, перелет, недолет. По своим артиллерия бьет…
А. Межиров
– Ну что, бойцы, начинаем? – Поручик внимательно оглядел нас с танкистом. – Видеть друг друга мы не сможем, знака подать – тоже, так что после первого выстрела каждый четко выполняет свою задачу, а при необходимости помогает товарищу. Цели все помнят? Оружие проверили? Имейте в виду, противник против нас серьезный и достаточно многочисленный, так что так просто, как в прошлый раз, вряд ли получится. Патронов не жалеть, но и длинными очередями не бейте, все одно не попадете. Начинает Виталий, его выстрел – сигнал к бою.
– Так наши ж должны подмочь? Неужто так и будут сидеть? – удивился Якунов.
– Я бы на это шибко не рассчитывал, – покачал головой Гурский. – В лучшем случае захватят карабины охранников. Тут, скорее, наоборот – главное, чтобы они под наши пули не лезли и нам не мешали, а то своих же перестреляем. Все, расходимся на позиции.
И мы разошлись. Точнее, аккуратненько расползлись по кустам. Поручику предстояло самое сложное – выкосить из пулемета основную массу немцев, главным образом тех, что столпились возле машин, перенеся затем огонь на артиллеристов. Автомат он отдал танкисту – Серега со своей фланговой позиции должен был бить по артиллеристам и укрывшимся за транспортерами пехотинцам, недосягаемым для пулемета.
Моей же задачей стало освобождение пленных, для чего предстояло, подобравшись как можно ближе, загасить пулеметчика и охранников, прежде чем они успеют открыть огонь. Первым делом – пулеметчика, с караульными в случае чего наши и сами справятся… ну, по крайней мере хотелось бы на это надеяться. Задача, конечно, не столь и простая: почти сотня метров для автомата все-таки далековато, да и не стрелял я из подобного оружия ни разу. Но тут мне неожиданно повезло: лес со стороны мотоциклиста подходил ближе, чем в других местах, так что удалось сократить расстояние почти вдвое.
Осмотревшись и немного поколебавшись, я все-таки решился и прополз еще метров десять по практически голой земле, надеясь, что начинающая желтеть высокая трава скроет меня от излишне глазастого наблюдателя. Риск, конечно, большой, но зато стрелять буду наверняка. Укрывшись за поросшим совсем уж жиденькими кустиками крохотным холмиком, практически кочкой, перевел дыхание. Нда, вояка из меня тот еще: прополз всего ничего, а пропотел от волнения, что хоть гимнастерку выжимай. И сердце бухает, словно стометровку на скорость с приличным результатом пробежал. Нервы-с. Спокойнее нужно, спокойнее. С ударением на первое "е", ага… Поручику мое самоуправство категорически не понравится, если б спалился, всю б операцию обломал. Ладно, что сделано, то сделано.
Стараясь не лязгнуть ни автоматом, ни подсумком с запасными магазинами, осторожно обполз холмик справа. Все, теперь он более-менее скрывает меня от артиллеристов и пехоты, а вот до байкера-пулеметчика всего метров тридцать-сорок. Да и охранников, по идее, отсюда тоже должно быть видно. Дождавшись, пока пальцы перестанут мелко подрагивать, разложил приклад, беззвучно снял "МП" с предохранителя (специально тренировался) и начал медленно ("и печально", как водится, не вовремя прокомментировал внутренний голос), по сантиметру выглядывать из укрытия, пока не рассмотрел среди ветвей отблескивающую на солнце каску и спину. Ну что, пора? Поехали…
Прицелившись чуть пониже среза каски, плавненько вытянул спусковой крючок. Нормальной очереди на три патрона, как из "калаша" в учебке, разумеется, не получилось – говорил же, впервые из такого оружия стреляю, так что спалил чуть не треть магазина, пока отсечку дал. Подозреваю, что большая часть пуль ушла в молоко, поскольку ствол задрался после третьего или четвертого выстрела, но мотоциклисту хватило: я разглядел как минимум два попадания в спину, да и каска как-то странно подпрыгнула на голове. Все, пошла жара – окончательно вывалившись из-за укрытия, двумя очередями добил магазин по опешившим охранникам, только начавшим дергать затворы своих "98К". Одного точно зацепил, уж больно его в сторону бросило, словно пьяного на льду. Да и второго, похоже, тоже, иначе к чему бы ему карабин ронять?
Пока лихорадочно менял магазин, вспоминая, нужно ли передергивать затвор (так и не вспомнил), и вскидывал оружие, пленные с похвальной быстротой сориентировались в ситуевине, и третий немец, успев выстрелить всего один раз, скрылся под телами бросившихся к нему бойцов. Все, конец фрицу, счас его на лоскуты порвут… И, что меня особо порадовало, сразу трое рванулись к мотоциклу – явно за пулеметом. Отлично, значит, будет и поручику с танкистом огневая подмога. Если они, конечно, с пулеметом разберутся…
А поручик уже вовсю воевал, долбя экономными очередями по разбегающимся, словно тараканы при свете, гитлеровцам. Нет, все-таки "костяная пила" – это нечто. Особенно когда по своим лупит – аж сердце радуется. Разбежаться успели не все: только возле тягачей и грузовика валялось восемь тел в фельдграу, да и на артпозиции тоже творился сущий хаос и прочая кровавая вакханалия. Первой очередью Гурский прошелся по пехотинцам, тут же перенеся огонь на артиллеристов, а сейчас бил уже точечно, выцеливая уцелевших. Танкист в общем веселье тоже участвовал, стреляя с фланга по тем, кто укрылся от пулеметного огня за техникой или станинами орудий. Немцы тоже палили в ответ, но как-то жиденько и не слишком прицельно. Ну что ж, поможем мужикам, поскольку благодаря всем моим рискованным переползаниям я тоже вроде как находился на фланге. Сместившись еще на несколько метров, приподнялся для стрельбы с колена – хрен с ней, с маскировкой, зато так обзор лучше и целиться удобнее – и дал короткую очередь в гитлеровца, прячущегося за грузовиком. Ствол снова забросило, и задний борт брызнул щепками, но и в немца я все же попал – выронив карабин, он грузно осел на землю и затих. Высунувшийся из-за автомашины пехотинец попытался ухватить товарища за ремни и затащить за укрытие, но еще одна короткая очередь отбросила его в сторону – я наконец приноровился к девятимиллиметровому детищу сумрачного тевтонского гения. Даже отсечки по три-четыре патрона стали нормально получаться. Ну, почти нормально…
Со стороны военнопленных, теперь уже бывших, внезапно затарахтел, заставив меня дернуться, пулемет. Двое бойцов, видимо, не разобравшись с креплением, просто выкатили мотоцикл из-под куста и открыли огонь. Ай, молодцы парни, быстро справились! Теперь дело пойдет, поскольку для автомата все ж далековато, да и патронов осталось полтора магазина. Остальные пленные сноровисто залегли, с их стороны захлопали винтовочные выстрелы из захваченных карабинов. В отличие от Гурского асами-пулеметчиками красноармейцы не были, потому лупили длинными очередями по всему, что шевелилось и не шевелилось, без их помощи перейдя в несовместимое с жизнью состояние. Тяжелые пули выдирали клочья дерна, дырявили корпуса техники, с визгом рикошетировали от гаубичных станин, рвали кителя лежащих на земле гитлеровцев, подбрасывая вверх крошечные алые фонтанчики. Блин, как бы ребята прицелы не раздолбали! Да и командир батареи, похоже, нам живым уже хрен достанется…
Между прочим, пулемет поручика молчит: то ли лента закончилась, то ли стрелять больше не в кого. Скорее, второе: позицию батареи от меня закрывают расстрелянные транспортеры и грузовик, так что Николаю Павловичу виднее.
На всякий случай пригнувшись, я занял вертикальное положение и помахал рукой, привлекая внимание:
– Эй, бойцы! Хорош патроны жечь! Смотрите, не стрельните сдуру, я свой. За фрицами только приглядывайте, вдруг кто живой.
Навстречу мне бросилось сразу пятеро, один с карабином, остальные без оружия. Добежавший первым парень в вылинявшем "хб-бу" с ходу ухватил меня за руку и затряс, явно собираясь ее оторвать:
– Спасибо, товарищи! Как вы стрелять начали, мы сразу поняли – помощь пришла! Как мы их, а?!
– Ага, нормально вышло, – взглянув на поднимающихся с земли бывших пленных, призывно махнул рукой. – Бойцы, кто вооружен – бегом к машинам и пушкам, проверьте, вдруг немцы живые остались. Только осторожно, прикрывайте друг друга. Остальным – собраться, сейчас к командиру пойдем. Раненые есть?
И, внезапно разглядев вышедших на открытое место поручика с танкистом, с нескрываемым облегчением помахал им рукой, добавив:
– Все вопросы – потом. Вон тот, что с пулеметом – командир и есть, товарищ старший лейтенант Гурский зовут. Он на все вопросы и ответит.
Живы, сволочи! И отчего ж я так рад их видеть?!.
Зачистка много времени не заняла: раненых оказалось мало, перекрестный огонь двух пулеметов не оставил фрицам никаких шансов. Так что спустя пять минут мы уже вовсю обнимались с поручиком и Серегой. Гурский, как и в прошлый раз, выглядел спокойно, где-то даже флегматично, танкист же едва не подскакивал от возбуждения:
– Неслабо мы немчуры накрошили, а?! Нет, ты глянь, а?! Знай наших! Цельную батарею уконтропупили! Товарищ старший лейтенант как зарядил из пулемета, я аж на месте подскочил. А уж как немцы падать начали, я с автомата добавил, два магазина по тварям расстрелял!
От возбуждения танкист тараторил, словно герой довоенного фильма "Семеро смелых", напоминая его даже внешне. В этот момент Серега, видимо, вспомнил, что негоже товарища забывать, да и вообще, на Руси все на троих делить принято, и торопливо добавил:
– И ты тоже здорово воевал! Пулеметчика и охранников знатно завалил!
Врать Серега не умел – со своей позиции он мотоциклиста никак видеть не мог, но я, разумеется, сделал вид, что ничего не заметил. Поручик же лишь ухмыльнулся, незаметно мне подмигнув. Я же, прислушавшись к своим ощущениям, с удивлением отметил, что на этот раз особого отходняка после боя почти нет. Привыкаю, что ли, в людей стрелять? Хреново…
Потом подошли бывшие пленные, и Гурский, не дожидаясь вопросов, сразу же взял быка за рога, показывая, кто здесь главный. Я его отлично понимал: сейчас не время для вопросов и выяснения, кто в каком звании пребывал до окружения и плена. Единоначалие – великая вещь. Наглость, впрочем, тоже. В конце концов, это ведь мы их у немцев отбили, а не наоборот. Значит, и командовать будем мы, по крайней мере пока.
– Бойцы! – К этому времени я уже заметил, что если "наши" для поручика давно именно "наши", то обращения "товарищи" он все же старается по возможности избегать. – Построиться! Быстрее! Слушай приказ: подбитую технику противника осмотреть, оружие, боеприпасы и продовольствие – собрать. Ремни, портупеи, фляги – тоже. Обратить особое внимание на карты и документы, их тоже собрать и сдать мне. Личные вещи не трогать, за мародерство – расстрел на месте. Исключение только наручные часы, они нам пригодятся. Орудия, прицелы не повреждать. Все вопросы – после, сейчас нет времени знакомиться. Товарищ младший лейтенант, – это уже танкисту, – проконтролируйте исполнение приказа. Да, вот еще: артиллеристы среди вас есть? Особенно наводчики? Если есть, шаг вперед. Остальным – разойтись выполнять приказ.
Из нестройной шеренги вышли двое, немолодой коренастый мужик в возрасте "далеко за сорок" и высоченный парень лет двадцати, оба с артиллерийскими петлицами.
– Представьтесь, пожалуйста.
– Старшина Феклистов, наводчик.
– Рядовой Иванов, зарядный.
– Старшина, гаубицы знаете?
– Знаю, товарищ старший лейтенант, – степенно кивнул тот. – Собственно, я как раз из тяжелого гаубичного полка.
И, хитро улыбнувшись в пышные соломенные усы, мотнул головой в сторону батареи:
– Хотите немцам сюрприз отправить?
– Хочу, и даже не один. Вот только наводить некому. Зато снарядов изрядно. Справитесь?
– А чего ж не справиться, – пожал тот плечами. – Знаю я такую гаубицу.
– Откуда? – слегка опешил поручик. – Она ж немецкая?
– Дык вот потому и знаю, товарищ командир, что германская. На империалистической попользоваться пришлось, когда наши казачки цельных три таких прихватили, да обоз с боеприпасом. Шестидюймовка это, ежели по-нашему называть, а по-ихнему – тяжелая полевая гаубица калибром пятнадцать сантиметров. Дайте мне минуток с десять, с прицелом разберусь – и можно палить. Вот только куда?
Я внутренне напрягся. Если этот старшина успел на Первой мировой повоевать, значит, вполне мог и на Гражданской отметиться. А поручик перед своим переносом как раз под гаубичный обстрел попал, между прочим. Вот старшина сейчас об этом как брякнет – и все, полный аллес. Или сам Николай Павлович вопрос задаст… Пожалуй, это тот самый случай, когда я реакцию Гурского просчитать не могу: если сорвется, ничего хорошего уж точно не будет…
Повернувшись ко мне, поручик внезапно взглянул в упор. Показалось или нет, но в глубине его глаз мелькнула эдакая понимающая смешинка. Догадался о моих душевных терзаниях с прочими сомнениями? Вполне вероятно, с него станется, с золотопогонника!
– Куда, спрашиваешь? А вот сейчас и узнаем. Пойдемте-ка, бойцы, поближе на этих зверушек поглядим.
Осмотр гаубиц много времени не занял, главное было убедиться, что прицелы пулями не поразбивало. Но с этой стороны все оказалось нормально. Боеприпасы тоже не пострадали, хотя кое-где ящики и белели свежими сколами. Заглянув в один из них, я заметил на гильзе неглубокую продольную вмятину от пули и мысленно хмыкнул: да, об этом мы как-то не подумали. Снаряд-то от пули вряд ли взорвется, если только прямо по взрывателю не попадет, а вот порох в гильзах теоретически мог и рвануть. И иди знай, хватило б этого, чтобы сдетонировали все остальные боеприпасы? Если бы все это добро разом ахнуло, мало бы никому не показалось, ни нам, ни фрицам.
– Рикошет, наверное, – сообщил Гурский, тоже заглянувший в ящик. – Или из второго пулемета попали. Я-то по ящикам не стрелял и Сереге наказал.
Красноармейцы уже оттащили погибших немцев от пушек, и сейчас о произошедшем напоминали лишь пятна крови на вытоптанной траве. Командир батареи, судя по "лысому" погону, в лейтенантском звании, как я и подозревал, погиб во время боя, получив то ли шальную, то ли прицельную пулю в шею, однако в его полевой сумке нашлась и артиллерийская карта, и огневой планшет. Ну, или как там они у артиллеристов называются?
Пока бойцы под руководством танкиста готовились ворочать тяжеленные гаубицы, старшина с поручиком, о чем-то негромко переговариваясь, засели за изучение этой самой Schießkarte. Гурский в основном выступал в роли переводчика. Наконец Николай Павлович призывно махнул рукой:
– Виталий, иди сюда, – и пояснил специально для артиллериста: – Не удивляйся, старшина, Виталий Степанович эту идею и придумал. Мы с ним с первых дней войны вместе сражаемся, а перед тем он еще и с финнами повоевал. Опытный боец. И голова у него будь здоров работает.
– Дык, а я разве против? – с явным одобрением старого фронтовика в глазах хмыкнул старшина, протягивая руку: – Архипом Петровичем меня звать.
Я представился в ответ, тут же задав интересующий меня вопрос:
– А далеко эти пушечки бьют-то?
– Верст на пятнадцать точно, может и больше. Все от типа снаряда да навески пороха зависит. Ты не переживай, Виталий Степаныч, нам всяко хватит. Мы тут с товарищем лейтенантом три цели приглядели, вот смотри. В картах-то разбираешься?
– Приходилось.
– Тогда вот, значит. – Артиллерист ткнул грязным пальцем с неровно обломанным ногтем в какое-то обозначение на карте. – Тут у германцев крупный склад боепитания, насколько товарищ лейтенант в обозначениях разобрался, дивизионного уровня. Попасть, конечно, сложно, но зато и одного фугаса хватит, чтобы там все рвануло. А вот туточки, на хуторе, со вчерашнего дня штаб всей их седьмой танковой дивизии квартирует. Вот их бы нам фугасами забросать!
– А третья цель какая?
– Станция железнодорожная, – показал старшина. – Далековато, правда, но должны добить. Правда, есть там эшелоны или нет, нам про то неведомо. Ежели нет, только снаряды зазря переведем.
– Хорошо бы по штабу ударить, – подал голос Гурский. – Заманчиво очень. Вот только избежать жертв среди мирных жителей наверняка не удастся… Нет, туда стрелять мы не станем. Риск слишком велик, я на такое не пойду ни при каких обстоятельствах. Так что придется все же бить по складам боеприпасов.
– Дык, нет их там, жителей-то, – неожиданно для нас обоих сообщил Архип Петрович, с явным одобрением взглянув на поручика. Похоже, слова Николая Павловича про мирных жителей здорово зацепили старого артиллериста. Сильно так зацепили…
– Что? – удивился поручик. – Это-то ты откуда знаешь?
– А оттуда, что мы вчера ночью в аккурат через него проходили. Думали хоть какой-то провизией разжиться, поскольку вторые сутки не жрамши. Да и какой там хутор, название одно – всего-то дворов пять, и все хаты пустые. Ни еды, ни живности, ни икон на стенах. Видно, как фронт приблизился, люди в беженцы и подались. Так что не переживайте, товарищ командир, можно тудой стрельнуть. Да ежели кто б и остался, германцы все одно бы выгнали, им при штабе свидетели да партизаны не нужны.
– Уверен, старшина? – продолжал сомневаться Гурский.
Артиллерист в ответ лишь ухмыльнулся в прокуренные усы:
– А чего ж, уверен. Тут ведь как – провиант да всяких уток с курями могли и немцы смародерничать, это да. Вот только русский человек, дом родной покидая, ни в жисть иконы Божии не оставит, обязательно с собой заберет. А икон ни в одной избе нет, значит, сами они ушли. Вы, товарищ командир, человек, поди, городской, небось и комсомолец к тому ж, вот таких вещей и не знаете…
Услышав про комсомол, поручик едва заметно дернул щекой, но старшина этого не заметил.
– Так что не переживайте, нет там никого. Разве б я такой смертный грех на душу взял, чтоб по бабам с дитями да старикам фугасами лупить? Да ни в жисть, что ж я, убивец какой?! – и, чуть поколебавшись, не стесняясь, перекрестился.
Николай Павлович внимательно взглянул в ставшие серьезными глаза старого артиллериста и медленно кивнул:
– Добро, старшина, тогда командуйте, куда орудия разворачивать.
На приготовления ушло больше получаса: раньше я даже не представлял, сколько сил нужно, чтобы развернуть тяжеленные гаубицы и подготовить их к стрельбе. Хорошо хоть разворачивать их пришлось все же на полные сто восемьдесят градусов.
А время-то шло, и не было никакой гарантии, что на дороге не покажутся немцы. Грунтовка, правда, особо наезженной не выглядела, большие колонны тут явно не ходили, но иди знай… Вон артиллеристы ж приехали? Поручик мои опасения полностью поддержал, выслав в обе стороны по два бойца с пулеметами в качестве охранения, благо к каждому из трофеев имелось еще по целой ленте.