Выставив из-за неожиданного укрытия ствол, дожег магазин куда-то "в направлении противника" и торопливо перезарядился. Прилетевшая в ответ очередь прошлась по трупу, заставляя мертвого эсэсмана легонько дергаться при каждом попадании, но навылет ни одна пуля не прошла. Что ж, спасибо, фриц, защитил. Хоть какая-то от вашей братии польза. Бросил взгляд на поручика – почему не стреляет? Гурский торопливо скручивал защитный колпачок у гранаты, еще две "колотухи" с уже подвытянутыми из рукояток шариками лежали на земле. Активировав запал, поручик, как я его учил, выждал пару секунд, коротко размахнулся и запулил гранату в дальние кусты. Следом вторую с расчетом, что упадет она на несколько метров левее, и третью, еще дальше в сторону. Кстати, неплохо получилось: гранаты взорвались одна за другой, по кустам словно прошлись очередью из не существующего в этом времени автоматического гранатомета. Пора позицию менять, у немцев, между прочим, тоже гранаты имеются, а дурной пример, как учит история, заразителен…
Убедившись, что занавешенные грязно-серым дымом кусты перестали огрызаться огнем, рванул вперед, спустя пару секунд шумно плюхнувшись на землю рядом с поручиком.
– Спасибо, Коля, – прохрипел я, пытаясь отдышаться. Каждый вдох пока давался с трудом, бугай-унтер хорошо мне ребра помял. – Вовремя ты со своим артналетом…
– Аналогично, – улыбнулся тот, запихивая в приемник автомата последний магазин. – Ты тоже не опоздал. Виталь, ранен?! – тревожно добавил он, разглядев на моей груди бурое пятнышко. – И лицо в крови.
– Не, это так, хулиганы ножиком слегка кольнули. Лицо? – Я мазнул себя по щеке, с удивлением разглядев на ладони алые пятна. – Понятия не имею, наверное, фриц забрызгал, когда в него свои попали. Что делаем? Если вперед попремся, как бы под свои пули не попасть.
И в этот момент оба наших пулемета замолчали, и, хотя выстрелы вокруг еще грохотали, я внезапно понял, что и немецкий "МГ" тоже не стреляет. То ли стрелок меняет короб, то ли нашим удалось его подавить. Удивленно переглянувшись с Гурским, я открыл было рот, собираясь предложить, пока затишье, рвануть вперед, как вдруг раздалось такое знакомое и родное: "Ур-ра!" Да они там что, совсем с ума посходили?! Какая атака в лесу?! Судя по округлившимся глазам поручика, наши мысли совпадали.
Первые двое красноармейцев, оба с автоматами, шумно вывалились, стреляя длинными очередями, из кустов неподалеку от нас. С другой стороны появились еще трое, но что это были за трое! Впереди, отчего-то с "МГ-34" в руках, бежал Джугашвили, за ним старшина и кто-то из бойцов. Как ни странно, пулемет старлей держал вполне профессионально, за пулеметную рукоятку и скособоченные сошки. Торчащая из окна приемника патронная лента судорожно дергалась, уползая внутрь, на срезе пламегасителя плясал желтый огненный венчик.
Ну, Яша, ну, блин! Мало тебя отец народов в детстве порол! Больше нужно было! Рот артиллериста был широко распахнут, но что именно он кричал, "ура" там или что-то по-грузински, за грохотом выстрелов разобрать было невозможно.
– Вперед! – первым поборов оторопь, пихнул меня локтем поручик. – Огонь! Ура!!!
Поскольку ничего более умного мне в голову не пришло, я неожиданно даже для самого себя заорал:
– За Родину! За Сталина! Ура!
И бросился вперед, вламываясь в посеченные пулями заросли вместе с остальными красноармейцами, многие из которых теперь тоже кричали "за Сталина!", причем я вовсе не был уверен, что имелся в виду именно вождь, а не тот, кто бежал сейчас рядом с ними…
На чем бой, собственно, и закончился – до настоящей рукопашной не дошло, троих последних эсэсовцев, к этому времени уже по несколько раз раненных, просто добили, причем одного – лично Яков, расстрелявший к тому времени все патроны и использующий пулемет в качестве здоровенной дубины.
То, что недавний вопрос Гурского оказался пророческим и в этой атаке я поймал-таки свою пулю, навылет пробившую левый бицепс, заметил только после боя, почувствовав, как по руке, щекоча кожу, бежит что-то теплое и липкое…
Глава 17
В бой победный Сталин нас ведет…
Г. Гридов
Пока перепуганная Валюша, похожая на маленькую взъерошенную синичку, перевязывала раненых, в число которых на сей раз попал и ваш покорный слуга, красноармейцы под командованием поручика прочесав окрестности, убедились, что никто из фрицев не ушел живым. По уже заведенной традиции, собрали оружие, боеприпасы и провизию.
Настроение, несмотря на победу, было мрачным – и вовсе не из-за раны, тем более что Гурский первым делом засунул в мой карман брошку, и я уже ощущал описанный им зуд в раненом плече. В бою погиб Серега Якунов и еще четверо бойцов. Танкист, старавшийся постоянно находиться поближе к Якову, и в последнюю атаку пошел вместе с ним, видимо надеясь, случись что, успеть заслонить собой старшего лейтенанта. Смерть его оказалась мгновенной: не пробежав и первых трех метров, Сергей получил пулю в голову.
Кроме погибших в сократившемся наполовину отряде появилось и трое раненых. Если у меня и еще одного бойца ранения были легкими, то шансов у третьего, увы, не было: одна пуля попала в живот, вторая в бедро, перебив кость. Тащить его с собой мы не могли, да и не выдержал бы он транспортировки, и я тайно надеялся, что он, как ни жестоко это звучит, умрет раньше, чем мы будем готовы идти дальше.
– Вот и снова из-за меня гибнут люди, – неожиданно глухо проговорил сидящий рядом со мной Яков. Парень волновался, из-за чего кавказский акцент, до того практически отсутствовавший, стал более заметным. – Я хотел умереть как мужчина, в бою, но это за меня снова сделали другие. Сначала бойцы моей батареи, затем – ваши. Да ведь и вы с лейтенантом тоже потеряли всех своих людей ради моего спасения…
– Товарищ старший лейтенант… – Мгновение поколебавшись, я все-таки продолжил говорить, убедившись, впрочем, что нас никто не слышит. – Яша, хочу, чтобы ты понял кое-что…
Услышав неожиданное обращение, артиллерист дернулся было, но тут же вновь понуро опустил плечи. То ли признал, что я имею право так его называть, то ли окончательно в депрессию с прочим самоуничижением ударился. Вот, блин, ну и как его растормошить? Нет, можно, конечно, продемонстрировать мои "будущанские" часики, рассказав, что никакого специального отряда ОСНАЗа не было, так что и казнить себя не за что, а мы с поручиком – простые путешественники во времени, причем еще и из разных эпох. Это его уж точно отвлечет, гарантированно, можно сказать… вот только как бы Яков Иосифович при этом вовсе с катушек не съехал. Парню и так тяжело, а тут еще и какие-то "хронопроходимцы". Нет, точно не стоит.
– Так вот, пойми главное: все, что произошло, во многом просто немыслимое совпадение, череда случайностей, приведшая к такому, – я покрутил в воздухе кистью правой руки, – неожиданному результату. Да, атака на твою батарею была заранее спланирована и блестяще проведена немцами, но в чем тут твоя вина? Вот ответь, в чем? В том, что ты, как настоящий советский человек и красный командир, решил не отсиживаться в тылу, не прятаться, прости за резкие слова, за спиной товарища Сталина, а воевать? Нет в этом твоей вины и быть не может! Согласен?
Джугашвили, по-прежнему глядя в землю перед собой, лишь коротко дернул плечами. Вот же упрямец! Ну ладно, слушай дальше:
– Отлично, будем считать, согласен. Теперь насчет нападения на колонну Гудериана – даю тебе слово, мы даже понятия не имели, кто именно в ней едет. Вчерашней ночью мы с лейтенантом хотели просто добраться до расположения батареи, чтобы убедиться, что ты не попал в плен. Или освободить, если это уже произошло. Когда выяснилось, что мы опоздали, на обратном пути напоролись на немцев, при допросе которых и узнали, что перед рассветом по дороге проедет некий большой начальник. Дальше, полагаю, понятно? Хоть мы и провалили основное задание, никак не могли упустить шанс нанести противнику урон, тем более что и бойцы, и оружие с боеприпасами имелись. Вот и решили устроить засаду. Так что, как видишь, и здесь твоей вины нет. Или снова не согласен?
– Но сейчас-то снова погибли бойцы… – Покрасневшие от усталости глаза старлея глядели на меня в упор. Взгляд был тяжелым, подавленным, но где-то в глубине уже мелькала искорка робкой надежды. – И лейтенант Якунов. Да и тебя вон тоже ранили.
Ага, отлично, Яша принял-таки навязанный стиль общения, тоже обратившись ко мне на "ты". Уже прогресс.
– Ну, тут-то уж совсем просто! – широко улыбнувшись, ободряюще сжал его плечо. – Мы все – и бойцы, и лейтенант с сержантом, и ты, и даже вон Валюша, – я шутливо кивнул в сторону санинструкторши, – просто спасаем свои жизни, как ни банально это звучит. И возвращаемся к своим, чтобы затем снова бить врага везде, где он только появится. Вот и вся моя философия. И как бы вы, товарищ старший лейтенант, ни спорили, нет в этой самой философии места для вашей вины. Поди, когда тому эсэсману пулеметным прикладом полбашки снесли, никакими комплексами вины не маялись?
Джугашвили робко улыбнулся – едва ли не впервые с момента нашего знакомства.
– Так что хватит переживать, нам еще фрица до Берлина гнать, да Гитлера на фонаре вешать. Вот там за всех наших павших и сочтемся. И вот еще что…
Отстегнув тугую пуговицу, я снял с пояса почти пустую флягу погибшего танкиста:
– Давай помянем погибших да станем собираться. Этих мы перебили, да не ровен час еще кто к нам прилепится. До утра мы, кровь из носу, должны до наших дотопать…
Подошедший поручик, узнав, за что пьем, понимающе кивнул и тоже сделал глоток. С минуту помолчали, вспоминая павшего товарища – шебутной, но искренний и немного наивный Серега, так уж вышло, оказался первым, кто повстречался нам в этом времени, и мы уже успели к нему привязаться. И от этого на душе становилось еще тяжелее.
Вернув мне фляжку, Гурский сообщил:
– Собираемся, мужики, нужно уходить. Один из немцев был еще жив, когда мы его нашли, так что удалось задать пару вопросов, прежде чем помер. Их группа, к счастью, была единственной, но кроме них следом за нами бросили еще фельджандармов и пехоту. Правда, если он не соврал, в этом квадрате их нет, но засиживаться на одном месте все равно опасно. Кстати, собака у них действительно была, тут ты угадал. Подорвалась на наших минах вместе с проводником и еще двумя эсэсовцами. Виталий, как твоя рана? – Вопрос, разумеется, был с подтекстом, понятным только нам двоим, но не отвечать же прямо, что, мол, пустяки, через часок окончательно зарастет?
– Нормально, командир. – Я незаметно подмигнул Гурскому. – Вообще не болит. Да и какая там рана, так, тьфу, глубокая царапина. Валюша меня перевязала, так что до свадьбы заживет.
– Добро, тогда я к бойцам пойду, а вы с товарищем лейтенантом пленных развяжите, пусть немного кровь разгонят перед дорогой, засиделись, поди.
Увидев, как я подхожу к ним со свежеперевязанной рукой, в покрытой темными пятнами подсохшей крови гимнастерке и с трофейным штыком на поясе (заточку эсэсовского "хынжала" я собственной кожей оценил еще во время драки, так что после боя немедленно прибрал его к рукам вместе с ножнами), немцы заметно напряглись, чисто интуитивно подтянув в подсознательном защитном жесте поближе к животу согнутые в коленях ноги. Ну, понятно, решили, что я решил отомстить за погибшего товарища. Или их выражение моего лица напугало? Похоже, правильно мне жена говорит, что я за собственными эмоциями следить не умею…
Наклонившись над сжавшимся Лунге, освободил тому стянутые ремнем кисти, кивнув на ноги: мол, самообслуживание, херр полковник. Разомкнув следом наручники на запястьях фон Тома, убрал браслеты в карман – нужный девайс, вдруг еще разок пригодится – и отошел в сторону, наблюдая, как фон-бароны, неумело орудуя затекшими руками, освобождают стреноженные нижние конечности.
– Danke… – пробормотал генерал-майор, не глядя мне в глаза. Судя по покрасневшим ушам, фрицу было слегка стыдно за предположение о моей кровожадности.
– Битте шён, – буркнул я, использовав еще одно из знакомых мне из просмотренных фильмов "про войну" немецких слов. И, припомнив любимую детскую книжку про четырех отважных танкистов и собаку, не удержался и выдал:
– Гиб мир зи, битте, дизен фрош!
– Was?! – на округлившего глаза сверх всякой меры фон Тома было жалко смотреть, и я с трудом сдержал готовое вырваться "капуста, квас", просто указал рукой на сидор с шифровальной машинкой, развернулся и потопал прочь.
Гордый зараза оберст так и промолчал, не опустившись до выражения благодарности грязной русской свинье. Вот же гад неблагодарный! Ну и ладно, сам виноват, значит, тебе первому груз и тащить. И парочку пулеметных лент в придачу, ибо, как говорится, не фиг…
Лишнее оружие, которого после боя у нас оказалось в избытке, с собой решили не тащить: закинув в чащу затворы, притопили вместе с патронами в небольшом бочажке, предварительно наполнив фляги свежей водой. Теперь все бойцы были вооружены исключительно автоматическим оружием. Правда, патронов к такому количеству "МП-40" оказалось не столь уж и много, меньше, чем по три магазина на ствол, но зато и скорострельность значительно возросла. Как там это называется, "масса залпа", что ли? Или это только у артиллеристов? Нужно будет у Феклистова поинтересоваться, так сказать, ради общей эрудиции.
Несмотря на сократившийся количественно отряд, поручик все-таки решил взять с собой оба пулемета, столь успешно служившие нам в последних боях, благо патронов к ним оставалось еще изрядно. Причем на одном из них мы даже сменили, изрядно повозившись, ствол на менее изношенный, сняв его с эсэсовского, пришедшего в полную непригодность после того, как ему покорежило пулей затворную коробку и расщепило приклад. Насчет замены – это уж я дотумкал перед самым выходом, припомнив, что именно возможность быстрой смены перегретого ствола считалась одним из главных плюсов "МГ-34".
Несколько часов, почти до самых сумерек, шли без остановок – чтобы сэкономить время и подкормить бойцов, Гурский разрешил на ходу пожевать галеты, затрофееные в ранцах перебитых эсэсманов. Найденную там же банку сгущенного молока разделили между ранеными (по понятной причине свою долю я отдал Валюше – рана практически не болела, можно было возвращать артефакт поручику). Пленным тоже выделили по несколько галет: возможно, пухлому Лунге и хватало собственных подкожных запасов, но генерал-майор похвастаться особо плотным телосложением не мог и наверняка испытывал неслабый голод. Галеты фрицам я раздал лично – нет, что вы, как говорилось в той бородатой шутке "Русского радио", я не злопамятный, просто злой и память у меня хорошая. Поначалу оберст было гордо вздернул подбородок, собираясь отказаться от большевистской подачки, но наткнулся на взгляд фон Тома, раздраженно дернул щекой и взял свою долю, процедив сквозь плотно сжатые зубы нечто вроде слов благодарности. Ну и то хлеб – корона ж не упала? Зато, как до передка дотопаем, не станет демаскировать отряд бурчащим животом…
А затем поручик, в который раз сверившись с картой, и своей, и найденной в планшете погибшего унтерштурмфюрера, остановил отряд, наказав выставить охранение и сидеть тихо, словно мыши под веником, и вместе с Феклистовым пропал почти на четыре часа. Вернулись разведчики уже ночью. Устало привалившись спиной к комлю здоровенной сосны, под которой сидел я, Гурский долго пил из протянутой фляжки, а затем произнес только два слова:
– Дошли, Виталий…
Рассказ отдышавшегося и утолившего жажду поручика много времени не занял. Сначала они со старшиной просто шли, ориентируясь на четко слышимую канонаду, куда-то "в сторону фронта", до которого, судя по тому, что уже можно было различить ружейно-пулеметную стрельбу, оставались считаные километры. Затем разведчики наткнулись на болото, лезть в которое в сумерках, разумеется, не стали, двинулись в обход. Когда лес поредел, они вышли к достаточно широкой грунтовой дороге, на которой застыло десятка полтора попавших под авиаудар наших танков и автомобилей с пушками на прицепе. Понаблюдав некоторое время за грунтовкой, Гурский рассудил, что немцы просто не могли плюнуть на столь удобный путь, ведущий прямиком к фронту. Следовательно, коль они не растащили по обочинам остовы сгоревших грузовиков и разбитые танки, значит, колонну отступающих войск разбомбили не далее, как сегодня днем. Да и внешний вид погибших бойцов тоже это подтверждал.
Сделав вывод, что фронт уже совсем близко, они с Феклистовым отправились дальше и буквально в километре наткнулись на расположившуюся на опушке леса немецкую тыловую часть. Близко подходить, конечно, не стали, опасаясь напороться на часовых, ограничившись наблюдением в бинокль. Дымили полевые кухни, копошились в моторах затянутых маскировочными сетями грузовиков шоферы, чуть дальше под деревьями удалось рассмотреть несколько многоместных палаток. Выяснять, кто такие, обычная пехота, какое-нибудь банно-прачечное хозяйство или кашевары, смысла не было, так что двинулись дальше, обходя немцев по широкой дуге.
А еще через неполный час лес закончился. Впереди лежало обширное открытое пространство, которое уже можно было считать полноценной линией фронта. По крайней мере с той точки, откуда Гурский вел наблюдение, удалось разглядеть в сгустившихся почти до полной темноты сумерках изогнутую линию немецких окопов, огибающую небольшой овраг, и несколько расположенных по флангам укрепленных бревнами пулеметных точек.
Пронаблюдав до темноты и набросав в свете запускаемых немцами осветительных ракет примерную схему немецкой обороны, поручик прикинул, как лучше пробираться на ту сторону. Овраг, к сожалению, отпадал: во-первых, он шел параллельно окопам, во-вторых, немцы не настолько глупы, чтобы не заминировать его. Подсвечивая прикрытым ладонью трофейным фонариком с опущенным синим светофильтром, Гурский сделал в блокноте еще несколько пометок и решил возвращаться.
Назад шли напрямик, оставляя в стороне и болото, и тыловиков, так что обратная дорога заняла почти вдвое меньше времени. Несмотря на имеющиеся карту и компас, под самый конец пути разведчики слегка заплутали, но, наткнувшись на уже знакомую грунтовку, сориентировались и благополучно вышли к лагерю.
Передохнув с полчаса и подкрепившись одной на двоих со старшиной банкой каши с мясом, поручик скомандовал подъем. Отдохнувшие красноармейцы с готовностью поднимались с земли, выстраиваясь привычным порядком: завершение блужданий по немецким тылам и скорое возвращение к своим настроило всех на нужный лад. Первым, показывая дорогу, шел Гурский, следом я, Джугашвили и пленные, за ними старшина, в обязанности которого входило присматривать за немцами, и остальные бойцы, по очереди тащившие пулеметы и боекомплекты к ним.