* * *
Краешек хилой тени от матерчатой покрышки коснулся наконец лица, но это уже не имело значения. Вскоре каторга, поскрипывая, вползла в настоящую плотную тень слоистого выветрившегося останца, за которым кончалась щебнистая пустыня Папалан и начинались белые, прокалённые насквозь барханы Чубарры. Поскольку судно принадлежало купцу, а не престолу, прикованных каторжан на нём не водилось - одни наёмники. Скарабеи разбрелись по округе: кто принялся собирать обломки парусника, брошенного когда-то пылевой бурей на эту слоистую выветрившуюся скалу, кто направился с кожаными вёдрами к выдолбленному в камне водосборному колодцу; из каторги вынесли жаровню, развели огонь. После неспешной молчаливой трапезы прилегли в тени, каждый на своём коврике. Кое-кто удалился за россыпи обломков - не иначе тайком помолиться верблюду по имени Ганеб. Остальные сделали вид, что не заметили отсутствия товарищей, хотя прекрасно знали: един Бог в Харве, вот уже год как един. Ему, и только ему, надлежит возносить теперь мольбы и благодарения.
Ар-Шарлахи надеялся вздремнуть, но тут рядом затеяли горячий и на редкость содержательный диспут о том, скольких человек мог вынести один верблюд. Тот же Ганеб, к примеру… Самым горластым спорщиком оказался старик каторжанин.
- Пятерых? - презрительно вскрикивал он. - А сорок не хочешь? Пя-те-рых!
- Да это что же они? С каторгу, что ли, были?
- А хоть бы и с каторгу!
Послышалось недоверчивое хмыканье.
- Чего ж они все сдохли, раз такие здоровые?..
- Потому и сдохли! Их же через горы вели! А что им в горах жрать? На вершинах снег один да лёд!..
- А я вот чего не пойму, - вмешался ещё один голос. - Ну ладно, здоровые они были, с каторгу, ладно… А товары-то на них как возить? Тюки, ящики…
- Н-ну… - Старик замялся, покряхтел. - Под брюхо видать, подвешивали.
- А почему не на спину?
- На спину! На спине - люди…
- В задницу заталкивали, - не подумав, проворчал Ар-Шарлахи и был изумлён взрывом хохота. Негромкая реплика легла в паузу как нельзя удачнее.
Каторжане ржали самозабвенно, с завизгом. Крикливый старикан пытался их переорать, но с тем же успехом он мог бы соперничать с рёвом песчаной бури. А тут ещё кто-то предположил, постанывая, как в таком случае этих самых верблюдов разгружали, - и хохот грянул вновь.
Посмеиваясь, подошёл хозяин, стал слушать.
- Безбожник ты!.. - заходился старикан. - Вот и видно, что в Харве учился, набрался у голорылых!.. Учёный! Да как у тебя язык повернулся?.. Про верблюдов - такое! Да на них твои предки в этот мир пришли!..
- Э! Э! Скарабеи! - встревожился хозяин. - А ну давай о чём-нибудь другом! Этак вы меня и впрямь на рудники укатаете…
Договорить он не успел, потому что в следующий миг со стороны красноватой пустыни Папалан нахлынул морок. Горизонт словно размыло, и в небе внезапно опрокинулась, зашевелила барханами невиданная зеленовато-серая пустыня. Ар-Шарлахи медленно поднялся с коврика. Он не раз читал о таком и слышал, но видел это впервые. Вокруг задвигались, вставая, испуганные каторжане. Послышались сдавленные восклицания, шумные судорожные вздохи.
- Что это?
В синевато-серых волнующихся барханах тонул странный корабль - с мачтами, но без парусов. Серый, ощетинившийся какими-то трубами… Пустыня вобрала его необычно массивное тулово так глубоко, что колёс уже не было видно. Да нет, колёс просто не было… Не было и быть не могло.
- Море, - глухо сказал Ар-Шарлахи, и в этот миг видение сгинуло. Несколько секунд все стояли не шелохнувшись и слепо смотрели в опустевшее небо над красной щебнистой равниной.
- А… а что это… море? - заикаясь, спросил подросток.
- Смерть, - жёстко бросил кто-то из каторжан. - Увидел - значит готовь полотно и рой яму…
- Без корабля - оно бы ещё ничего… - испуганно бормотал старик. - А вот с кораблём…
Подросток тихонько завыл. Мысль о скорой смерти ужаснула мальчишку.
- Да заткните ему рот кто-нибудь, - сердито сказал хозяин и резко повернулся к Ар-Шарлахи. - Дед болтает, ты в Харве учился… Должен знать… В книгах-то что об этом сказано?
Ар-Шарлахи неопределённо повёл плечом, украшенным тремя складками.
- Премудрый Гоен утверждает, что это царство мёртвых. Потому так и называется - море… Попасть туда можно только после смерти. А живым оно является лишь в миражах - как напоминание.
- А другие? - жадно спросил хозяин. - Другие что пишут?
- Ну… Андрба, например, возражает Гоену и говорит, что искупавшийся в морской воде станет бессмертным.
- Да? - с надеждой переспросил хозяин и тут же спохватился: - Постой-постой, а что толку купаться, если помер? Живым-то туда не попасть…
Ар-Шарлахи осклабился под повязкой:
- А вот об этом премудрый Андрба умалчивает…
Глава 2
Судья собственной тени
Полдень уже дохнул горячим ртом на маленький оазис, до сих пор по привычке именуемый тенью Ар-Мауры, а в глинобитном дворике с высокими стенами, выложенными голубыми с пунцовой прожилкой изразцами, было прохладно и сумрачно. Листва, провисающая подобно потолку, просевшему под собственной тяжестью, мерцала крупными каплями влаги. На плоских чистых камнях стояли прозрачные лужицы.
Добровольно в этот гулкий дворик старались не попадать. Это там, снаружи, на выжженных солнцем кривых улочках с их мягкой белой пылью и сухими арыками, ты мог куражиться, шуметь, строить из себя отчаянного. Здесь же, в остолбенелой тишине и прохладе, немедленно пробирал запоздалый озноб, а отчётливый, внятный звук оборвавшейся капли заставлял вздрогнуть.
Сам досточтимый Ар-Маура, в прошлом владыка, а ныне судья собственной тени, огромный, грузный, восседал, как и подобает чиновнику государя, не на коврике, а на высоком резном стуле. Один глаз судьи был презрительно прищурен, другой раскрыт широко и беспощадно. Белоснежная повязка небрежно приспущена чуть ли не до кончика горбатого мясистого носа. И хотя смотрел досточтимый исключительно на обвиняемого, каждый из свидетелей, несомненно, успел уже десять раз раскаяться в том, что ввязался в эту историю.
Владелец кофейни (стражников кликнул именно он) судорожно сглотнул и поправил свою повязку, подтянув полотно до самых глаз. Опасливо покосился на дверь и тут же, спохватившись, снова уставился на судью.
По сторонам узкой входной двери замерли два голорылых идола - стражники из предгорий. Лица - каменные. Металлические зеркала прямоугольных парадных щитов недвижны, словно не в руках их держат, а к стене прислонили. Бесстыжий всё-таки в Харве народ… Весь срам наружу, как у женщин: рот, нос… Тьфу!..
Ещё один голорылый идол возвышался у крохотного фонтанчика, тоже неподвижный, но по несколько иной причине. Государь единой Харвы, непостижимый и бессмертный Улькар, был изваян из мрамора в обычной своей позиции: гордо вздёрнутая и чуть отвёрнутая в сторону голова, в руках - пучок молний и свиток указов. И тоже весь срам наружу. Вот и поклоняйся такому…
А досточтимый Ар-Маура всё смотрел и смотрел на обвиняемого. Не то брезгливо, не то с ненавистью. Наконец вздохнул и покосился на истца, с самым преданным видом подавшегося к судейскому креслу.
- Говори… - прозвучал равнодушный хрипловатый голос.
Истец зябко повёл плечами и начал торопливо и сбивчиво:
- Досточтимому Ар-Мауре… да оценит государь его добродетели… известно… - Тут владелец кофейни кое-как совладал с собой и продолжал дрожащим от обиды голосом: - Заведение у меня, любой скажет, приличное… для достойных людей… Пришёл - значит пей, в кости играй, беседуй… А чтобы песенки петь - это вон на улицу ступай… Домой вон иди и пой…
Тут судья как бы поменял глаза: широко раскрытое око презрительно прищурилось, а прищуренное - хищно раскрылось. Истца это поразило настолько, что он осёкся на полуслове.
- Пел… песенки… - неспешно и хрипловато проговорил досточтимый Ар-Маура. Лицо его как-то странно передёрнулось под повязкой, и он снова въелся яростным своим оком в обвиняемого. - И о чём же?
Вопрос застал владельца кофейни врасплох.
- Э-э… - Он беспомощно оглянулся на двух свидетелей и облизнул губы. - Ну… просто песенки… Так, чепуха какая-то… И не складно даже…
Насторожившийся было судья расслабился, причём вид у него, следует заметить, стал несколько разочарованный.
- Дальше, - сердито буркнул он.
- Я подошёл, говорю: иди вон, говорю, на улицу пой, а у меня заведение приличное… А он поймал муху…
Досточтимый Ар-Маура досадливо поморщился и чуть мотнул головой. Владелец кофейни запнулся.
- Дальше! - проскрежетал судья.
- П-поймал муху и начал кричать, что у неё шесть лапок, а не четыре, что я нарочно развожу незаконных мух… А потом стал обрывать ей лишние лапки… И ещё сказал, что я враг государю, потому что развёл незаконных мух и…
Видимая часть лица досточтимого Ар-Мауры выказала крайнее раздражение, но в то же время и некоторую растерянность. Судья крякнул, оглянулся и щёлкнул пальцами. Во дворик по оперённой лесенке торопливо сбежал молоденький тщедушный секретарь (тоже из голорылых) и замер в полупоклоне.
- Ну-ка, взгляни пойди, - недовольно покряхтев, проговорил судья. - Буква "кор", раздел, по-моему, девятый. О летающих и пернатых.
- Что именно? - почтительно осведомился секретарь.
- Или, может, наизусть вспомнишь?.. Сколько там лапок должно быть у мухи?
Секретарь возвёл глаза к обильно увлажнённой листве. Крупная капля сорвалась и разбилась о его бледный высокий лоб. Бесстыдно оголённое лицо юноши озарилось радостью, и, прикрыв веки, он процитировал нараспев.
- Летающим же насекомым надлежит иметь два прозрачных крыла для полёта и четыре лапки для хождения…
- Так… - несколько озадаченно сказал судья. - Ладно… Иди…
Довольный собой секретарь, не касаясь ажурных перилец, взлетел по лесенке на второй этаж, где у него хранились копии указов.
На минуту судья погрузился в тягостное раздумье. В тоскливом предчувствии истец и свидетели затаили дыхание. Обвиняемый вздохнул и переступил с ноги на ногу.
- Отрадно видеть, - неспешно заговорил наконец Ар-Маура, и голос его с каждым словом наливался желчью, - ту ревность, с которой подданные государя следят за точным исполнением его указов. Даже количество лапок у мухи не избегнет их острого взора. Будь вы четверо чуть поумнее, я бы заподозрил вас в издевательстве над законом. Однако, поскольку указа против глупости пока ещё не издано, считайте, что вы легко отделались. Присуждаю: издержки разложить на истца и свидетелей, дабы впредь не беспокоили судью попусту. Что же касается тебя, красавец… - Ар-Маура развернулся всем своим грузным телом к обвиняемому. - Что-то слишком часто мы стали с тобой встречаться. Полторы луны назад тебя, помнится, уже приводили сюда за какие-то проказы. Поэтому сегодняшнюю ночь ты проведёшь в яме, а завтра чтобы ноги твоей здесь не было! - Он помедлил, как бы сожалея о мягкости приговора, потом кивнул стражам: - Этих троих - к казначею, а этого умника запереть пока здесь, в доме. Я ещё с ним сегодня побеседую…
Истец и свидетели облегчённо вздохнули. Можно сказать, повезло… Что же касается обвиняемого, то он, кажется, так не считал. Вид у него, во всяком случае, был озадаченный и даже слегка обиженный.
* * *
Три остальных приговора тоже пришлось смягчить. Пусть думают, что грозный Ар-Маура просто пребывал сегодня в хорошем настроении. В конце концов, он тоже человек…
Присудив напоследок пойманному на краже бродяге всего-навсего толкнуть брус казённой каторги до Зибры и обратно, Ар-Маура тяжело поднялся с высокого резного стула и, прихрамывая, удалился в дом. Приятно удивил секретаря и слуг, отпустив их до вечера по своим делам. Усмехнувшись, подумал, что день этот войдёт в легенду. День, когда Ар-Маура был добрым…
Оставшись на мужской половине один, судья собственноручно расстелил два коврика, бросил на пол подушки, поставил на серебряный поднос кувшин в мокрой фуфаечке и плоские чашки. Затем снял с пояса ключи и открыл узкую дверь в стене. Заключённый (он сидел в углу, подобрав под себя ноги) поднял голову и хмуро всмотрелся в огромную, заслонившую проём фигуру.
- Ну? - укоризненно молвил досточтимый Ар-Маура. - И долго мне ещё тебя выручать прикажешь?
Заключённый фыркнул.
- Ты называешь это - выручать? - сварливо спросил он. - Спасибо, выручил! Укатал в яму ни за что…
- Ничего, - проворчал Ар-Маура. - Переночуешь - впредь умнее будешь. Вставай, пошли. М-му-хоборец…
Узник поднялся, оказавшись вдруг почти одного роста с огромным судьёй. Наблюдай за ними кто-нибудь со стороны, он был бы поражён, насколько эти двое похожи друг на друга. Такое впечатление, что разница между ними заключалась лишь в возрасте, дородности и хромоте.
- Надеюсь, досточтимый Ар-Шарлахи не откажется разделить со мной скромную трапезу и неторопливую беседу? - довольно ядовито осведомился судья.
Узник во все глаза глядел на кувшин вина во влажной фуфаечке и на блюдо с фруктами.
- Знаешь… - сказал он, сглотнув. - Всю дорогу до твоей тени только об этом и мечтал…
- Ну, что ты пьяница, мне известно, - заметил судья, опускаясь на коврик справа и подкладывая подушки поудобнее. - Прошу. И если не возражаешь… - Он запустил руку под головную накидку и сбросил с лица повязку - жест, который ужаснул бы любого жителя Пальмовой Дороги. Ар-Шарлахи лишь усмехнулся и тоже обнажил лицо. Оба когда-то (правда, в разное время) учились в Харве, так что многие обычаи голорылых давно уже не казались им неприличными и ужасными. Кроме того, и Ар-Маура, и Ар-Шарлахи происходили по прямой линии от погонщиков верблюда по имени Ганеб, а сородичам стесняться друг друга не пристало.
Собственной рукою судья разлил вино в чашки.
- Да веет твоя тень прохладой до скончания века, - вполне серьёзно произнёс Ар-Шарлахи ритуальное пожелание.
- Издеваешься? - ворчливо осведомился судья. - Моя тень вот уже два года как принадлежит государю.
- Тем не менее… - со вздохом заметил молодой собеседник. - Живёшь - как жил. Можно сказать, правишь…
Согласно обычаю, прикоснулся краем чашки ко лбу и лишь после этого отхлебнул.
- Да и вино у тебя - позавидуешь, - добавил довольно-таки уныло.
- Позавидуют, - сквозь зубы ответил судья. - Рано или поздно - позавидуют. Сгонят с кресла - будем тогда вместе брус толкать…
И тоже коснулся чашкой лба.
Ар-Шарлахи тем временем (опять-таки следуя обычаю) очистил апельсин и, разломив, протянул одну из половинок судье.
- Значит, говоришь, всю дорогу мечтал о холодном вине? - задумчиво молвил Ар-Маура, принимая пол-апельсина. - Почему же не зашёл? Гордый?
Ар-Шарлахи досадливо пожал плечом и не ответил.
- Ну да, понимаю… - Судья покивал. - Предпочёл, чтобы тебя ко мне привели… Должен сказать, наделал ты мне сегодня испугу! Помнишь, когда о песенках речь зашла?.. Тут стража стоит, там секретарь, да ещё и свидетели эти… Смотри, досточтимый, допоёшься… Дошутишься!.. - Судья отхлебнул и пристально взглянул на собеседника поверх чашки. - Стишок о верноподданном водопаде, надо полагать, твоё сочинение?
Тот слегка смутился.
- Первый раз слышу, - уклончиво пробормотал он. - Что за стишок?
- Ну как же! Стишок известный… О том, как река, услышав указ государя, что воде надлежит течь сверху вниз, а не иначе, рухнула с обрыва сразу на три сажени… А про кивающие молоты? Дескать, молоты кивали-кивали, а Улькар в ответ даже и не кивнул!.. Ох, досточтимый… - Судья покачал головой. - Слушай, а что, у мухи в самом деле шесть лапок?
- Вообще-то шесть, - сказал Ар-Шарлахи, смакуя вино по глоточку. - Но я подозреваю, что секретари государя, вместо того чтобы поймать муху и пересчитать ей конечности, опять доверились трудам премудрого Андрбы. Он, видишь ли, тоже был убеждён, что лапок у мухи всего четыре. И что овёс - выродившаяся пшеница…
- Я смотрю, ты всерьёз учился в Харве, - заметил судья. - Я вот там всё больше дрался да пьянствовал… - Его тяжёлое лицо глинистого цвета помрачнело, серебристая щетина на щеках залегла грузными кольчужными складками. - Да, времена… - глухо сказал он. - А знаешь… Я ведь учился вместе с Улькаром…
- С государем?! - Ар-Шарлахи был настолько поражён, что даже отставил чашку. - И… что? Он уже тогда?..
- Нет, - бросил судья, жёстко усмехнувшись. - Тогда он был вполне нормален, если ты имеешь в виду именно это… Более скучного собеседника свет не видывал, да и способности у него были, помнится, самые средние…
Ар-Маура помолчал, нахмурился, задумчиво покачнул вино в своей чашке.
- До сих пор не могу понять… - признался он вдруг с горестным недоумением. - Как ему всё это удалось? Ну ладно, отречение Орейи, мятеж в Харве… Но когда сказали, что во главе заговора стоит Улькар, знаешь, я удивился. Он ведь, между нами, и храбростью-то особой никогда не блистал… А чему ты улыбаешься?
- Так… - лукаво молвил Ар-Шарлахи, снова беря чашку. - Забавно… Узник и судья возлежат за вином и ведут крамольные беседы…
- Брось, - сказал Ар-Маура. - Подслушивать некому… Да и с кем мне ещё об этом поговорить, сам подумай! Не с секретарём же… - Помолчал, вздохнул. - Мне иногда кажется, что в жизни своей я знал трёх разных Улькаров…
- То есть?
Судья досадливо шевельнул седеющей бровью. Надо полагать, подобные мысли не давали ему покоя уже давно.
- Сам смотри… Первый - ничем не выдающийся отпрыск древнего рода. Великовозрастный оболтус, с которым я шатался по весёлым кварталам… Второй - вождь заговорщиков, дерзкий до безумия, удачливый во всём… Ну вот как это он, например, умудрился выиграть битву при Заугаре? Убей - не пойму…
- Он впервые применил там вогнутые щиты, - напомнил Ар-Шарлахи. - У кимирцев их тогда ещё не было…
- А откуда они вообще взялись? - перебил судья. - Он что, сам их выдумал? Ты когда-нибудь в руках держал такой щит? Бросает солнечный свет в одну точку на двадцать - тридцать шагов! Кто их ему дал? Как такое вообще можно выковать?.. Нет, как хочешь, а без колдовства здесь не обошлось…
- Нганга ондонго, - меланхолически молвил Ар-Шарлахи, в свою очередь разливая вино в чашки.
- Что-что?
- Заклинание, - со вздохом пояснил тот. - А может, и ругательство. Я его услышал от Левве… Он ведь изучал, если помнишь, язык туземцев. За что и был затоптан сразу после воцарения… Однако, согласно указу государя, колдовства не существует. Странно, что я напоминаю об этом судье… Да! - Он оживился. - Вот я что ещё слышал! Будто вогнутые щиты скованы для Улькара кивающими молотами…
Судья недоумённо сдвинул брови:
- Ты что-нибудь о них знаешь?
- О кивающих молотах? Да нет, ничего… Знаю только, что все их боятся, но никто не видел… Премудрый Гоен считал их просто суеверием… Но мы, по-моему, отвлеклись… Так что там третий Улькар?
- Третий… - Тяжёлое лицо досточтимого Ар-Мауры дрогнуло и застыло в скорбной гримасе. - А третий - безумец, которому ударила в голову власть. Знаешь, когда он разрушил храм Четырёх Верблюдов и объявил себя богом, мне стало страшно… Боги не прощают тех, кто помнит их ещё людьми… Потом этот указ о собственном бессмертии… А уж когда он начал издавать законы природы…