А ночью комендант города Поздоровкин пригласил их на торжественный ужин в своем тесном кругу. Участвовали не только наши герои и комендант Поздоровкин, были и другие офицеры, была и гармонь. Еще был спирт с прекрасной закуской из консервов и плова. Надо сказать, что от спирта наших героев, Лугового и Манина, сильно развезло. Все же считай два года они не пробовали ничего крепкого, кроме саке, да еще иногда прихваченного в качестве трофеев у гоминьдановцев виски. Так что посидели они отменно, даже песни попели. Между прочим, оказалось, что сокурсник Владимира Юрьевича вовсе не генерал, а всего лишь подполковник, и форму ему выдали для большей солидности, дабы придавал непобедимой и легендарной армии еще больший вес, потому как все настоящие генералы и маршалы заняты штабной работой по уши и нет у них времени выслушивать на этой маленькой узловой станции бесконечные хвалебные речи. Данное открытие, надо сказать, придало Владимиру Юрьевичу Луговому гораздо большую уверенность в себе, а то, до этого откровения, он горестно размышлял о превратностях судьбы, которая, покуда он проливал кровь в рядах потенциального супостата, сыпала звезды на погоны кому не попадя. Так они и веселились почти до самого рассвета.
Ну а утречком тепленьких и непротрезвевших Лугового и Манина сдали в Особый отдел в качестве шпионов недобитого Белого движения.
30. Охота
Теперь уже сам охотник, или скорее эдакий наблюдательный собиратель жуков, непосредственно не стреляющий, а только так, намечающий места для будущих засад и ям-ловушек, неминуемо стал предметом лова. Думаете, кто-то из хитрых врагов выдал свои намерения хрустнувшей под ногой веткой в виде зафиксированного в направлении "семьдесят первого" основного лепестка локатора? Ничуть не бывало, они были не какие-нибудъ неопытные дураки. Слежение происходило по боковым лепесткам, по-научному – диаграммам направленности, к тому же в диапазонах, не принятых для наведения перехватчиков в покинутом Киром Толкоттом мире, но даже это слежение носило эпизодический характер, стремясь внушить даже почуявшему опасность противнику беспечность. Основным методом слежки была пассивная локация по тепловому фону – всяческое активное зондирование таилось сюрпризом будущему. Так, рыболовецкий трал подводится под косяк и обнаруживает себя, только когда жесткие нервущиеся нити сворачивают узлом горизонт окружающих событий, закукливая вселенную.
И "СР-71" летел, И наматывали витки магнитные кассеты. И мерились силой чувствительности носовые и хвостовые антенны. И развернутые вдоль длиннющего корпуса локаторы качали лучи приема поперечно стремительному движению огромной черной сигары. И высота была не беспредельная, даже наглая, не на грани рекорда – двадцать два километра. И все это продолжалось уже так долго – целых девятнадцать минут. И дышащий обогащенной смесью кислорода Кир Толкотт уже в очередной раз начинал ощущать свою эйфорическую богоподобность. Он даже жалел, что, согласно плану, обязан в ближайшие минуты начинать разворот. Дальше следовало увеличить полетную высоту до двадцати четырех тысяч метров и проследовать назад тем же маршрутом. Откуда он мог ведать, что на него уже наводятся два перехватчика "МиГ-31", а еще два барражируют в режиме готовности на случай неудачи у первой двойки? Цель, судя по параметрам полета, была достаточно сложная для гарантированного перехвата, однако вероятность поражения укладывалась в норму.
31. Биографические неожиданности
– Так вы давно из Харбина, Владимир Юрьевич? -
спросил следователь, чиркая спичкой.
– Да не был я в Харбине! – возмутился Луговой.
– Вы закуривайте, Владимир Юрьевич, закуривайте, – энкавэдэшник был до ужаса мил. – Значит, вы не из Харбина прибыли?
– Конечно, не из Харбина, я же вам говорил.
– А откуда?
– Из провинции Хэнань, зоны оккупации Экспедиционных сил Японии.
– Ага, – просиял оперативник, – значит, там тоже имеется центр Белого движения? Вы, говорите, говорите, Владимир Юрьевич, – чистосердечное признание вам зачтется.
– Да нет там никакого Белого движения! – вспылил Луговой.
– Вы не волнуйтесь, – утешил его следователь, подвигая пепельницу. – И что же там есть?
– Я же докладывал, я служил инструктором тактики при японской армии.
– Ага, сотрудничали с оккупационным режимом.
– Да не сотрудничал я!
– Нет, а что вы там делали?
– Учил тактике.
– Понял. А какой тактике?
– Нашей советской тактике, разумеется.
– Ага, значит, обучали японских оккупантов обороняться от нашей непобедимой армии?
– Да нет, я учил их наступать. Красная армия ведь более всего умеет наступать, это все знают.
– Понял. – задумался на мгновение энкавэдэшник. – Следовательно, японские милитаристы готовились внезапно напасть на СССР, и вы обучали их, как сделать это меньшей кровью?
– Кто вам сказал, что они готовились нападать на нашу страну?
– Не забывайтесь, – посуровел следователь, поправляя гимнастерку. – Нашу страну, а не вашу. Ваша царская Россия давно не существует.
– Так вы что, правда, меня за белоэмигранта принимаете? Да вы на меня посмотрите. Сколько мне лет? Как я мог участвовать в Белом движении?
– Не знаю я, сколько вам лет, Владимир Юрьевич, но мне, конечно, хочется даже чисто по-человечески узнать, что вы делали в этой антисоветской организации. А насчет того, откуда я узнал о подготовке нападения на СССР, так возьмите и почитайте "Правду" за любое число.
– Да не видел я "Правды" уже года полтора-два, уж и не помню сколько, – съязвил Луговой. – Понимаете, в японской армии данную газету почему-то не выписывают.
– Интересная информация, – подвел некоторый итог советский оперативник. – Значит, вы все-таки признаете, что обучали нашего исконного врага тактике наступательного боя?
– Ясное дело, у меня было такое задание, но...
– Хорошо, – оборвал его энкавэдэшник, – идем дальше. Что это на вас за форма?
– А, так это маскарад, – заискивающе улыбнулся Луговой.
– Маскарад? А мне кажется, что это форма разбитого нашей непобедимой армией вермахта, или я не прав?
– Ну конечно...
– Вот видите, вспомнили. Очень хорошо. Следуем далее, – следователь переложил на столе какие-то бумаги.
– Позвольте, позвольте, товарищ, – запаниковал Луговой. – Что хорошо-то? Вы это что же, мне теперь сотрудничество с Гитлером прилепите?
– Полегче в выражениях, господин оберстлейтенант, – утешил его энкавэдэшник. – Идем дальше.
– Нет, подождите...
– Тихо, фриц! – неожиданно рявкнул следователь. Затем снова мягко: – Где вы изучали тактику боя Советской армии?
– А я заканчивал Днепропетровское командное училище, ну а затем академию в Москве.
– Вот оно что, – почесал затылок офицер, ведущий дознание, – даже туда гады добрались.
– Как "гады", – снова несмело возмутился Луговой, – я учился там на вполне законном основании – комсомол рекомендовал.
– Ага, еще и комсомол, – зафиксировал собеседник. – Вы продолжайте, продолжайте, раз начали.
– Послушайте, я действовал по планам нашего правительства. Вы же в курсе, что мы тайно помогали японцам громить империалистов Запада. Разве нет?
– Первый раз слышу. Вы хотите сказать, что наша родина занималась неким двурушничеством? Вы прекрасно знаете, что США, если вы имели в виду под "Западом" именно их, являются нашими союзниками еще со времен войны с вашим любимым гитлеровским фашизмом.
– Да чего это вы мне приписываете? Какой он мне любимый?
– Немецкий знаете?
– Ну конечно.
– И японский?
–Да.
– А китайский?
– Нет, не знаю.
– А как же вы вначале беседы утверждали, что последнее время сотрудничали с китайскими партизанами? Как вы с ними говорили?
– На русском, нашем с вами родном русском языке. – Вы меня тут не путайте, Владимир Юрьевич, если
только вас действительно так зовут?
– Ну конечно. Кстати, вы у Поздоровкина спросите.
– У какого еще Поздоровкина?
– У генерала Поздоровкина, то есть у подполковника Поздоровкина.
– Вы что, еще плохо различаете советские звания?
– Как плохо, я ведь сам майор.
– Интересно.
– Послушайте, давайте кончим эту комедию. Где Манин?
–Кто?
– Задержанный вместе со мной офицер.
– Штурмбаннфюрер СС?
– Ну да, если хотите.
– Вообще-то нам не положено давать арестованным по подозрению в шпионаже информацию, – при слове "шпионаж" Луговой обмер, – но поскольку вы проявляете здравое желание сотрудничать, я отвечу. С вашим товарищем дела обстоят лучше. Он никакой тактике Экспедиционный японский корпус не обучал, да и не мог этого сделать. Он, видите ли, не знает ни японского, ни, между прочим, немецкого языка.
– А.
– Вот видите.
– Значит, его отпустят?
– Нет, ему покуда грозит небольшой исправительный срок, лет пять-десять. С вами, к сожалению, дело обстоит хуже.
– Да? И сколько?
– Четвертак, а может, пятнадцать. Все зависит от вас. Давайте сотрудничать, Владимир Юрьевич, – продемонстрировал улыбочку следователь.
– Черт знает что. Может, все-таки обратитесь к Поздоровкину?
– Ну, обратимся, и что?
– Он подтвердит, что мы вместе учились.
– Вдруг так, и что?
– Все станет на свои места.
– А если вас завербовали до поступления в красноармейское училище?
– Так мне же тогда было всего шестнадцать, что за бред.
– У нас, между прочим, уголовная ответственность наступает с двенадцати годков, Владимир Юрьевич. Вы об этом забыли?
Словом, в процессе разговора выяснялось, что Владимир Юрьевич Луговой вообще много чего поперезабывал. Вот что значит жить вдали от Родины-мамы.
32. Радиус разворота
Сделать разворот на "СР-71" – это вам не сжевать фунт изюму. Из-за скоростей, а также нагрузок, которые способны выдержать организм человека и конструкция планера, такой маневр занимает десятки километров. Думаете, это давало лишний шанс истребителям-перехватчикам? Черта лысого, столь скоростную цель они были способны сбить только на встречном курсе, никакая из бортовых ракет не умела догнать "Локхид" при достаточной форе. Кроме того, поскольку "семьдесят первый" отслеживался в основном пассивными методами, а также длинноволновым загоризонтным локатором, наблюдатели получали на своей аппаратуре его координаты с достаточно большой ошибкой. "МиГи" же вообще до поры до времени наводились, следуя данным командного пункта наведения, они опасались включать свои дорогущие фазированные решетки, дабы не предупреждать противника об атаке – они хотели сделать все чисто и гладко, эдакая неторопливая стрельба из засады. Наглого янки, по их мнению, следовало проучить. Давно, очень давно они так не наглели. Акватория северо-западной части Тихого океана уже солидный срок считалась зоной безраздельного господства стран победившего социализма, никакие разведывательные полеты здесь не допускались приблизительно с семидесятых годов. Правда, последнее время, по слухам, возможно, имеющим под собой почву, активность заокеанского агрессора невероятно повысилась. В этом мире не приняты были "мягкие" методы борьбы с нарушителями режима полета, всякие там "вытеснения" или предупреждения о нарушении воздушного рубежа, единственный метод и единственное наказание был расстрел – ракетная атака. И знаете, помогало. По крайней мере, до сих пор ПВО не жаловалась.
На этот раз осторожность истребителей сыграла с пилотами злую шутку. "СР-71" уже завершал многокилометровый маневр, когда на КП наконец разобрались, что происходит, и передали на "МиГи" новые данные. Даже те, кто передавал, сообразили, что время упущено. Несмотря на то что "МиГ-31" был рожден на целую самолетную эпоху позже "семьдесят первого", он тем не менее тоже подчинялся законам физики, и его параметры так же ограничивались биологическими организмами, помещенными под прозрачными колпаками. Следуя приказу, они, конечно, попытались сделать все возможное, но их попытки были заранее обречены. Представьте обиду летчиков, их побелевшие, зажатые в перчатки кулаки, сжимающие штурвал.
Поскольку расстояние, судя по исходным данным, было уже относительно небольшим, один из атакующих включил бортовой локатор. Это была не примитивная система, имеющая вращающиеся части, луч формировался несколькими сотнями маленьких штыревых вибраторов. Вначале система сформировала широкую диаграмму направленности и мигом просканировала заданный сектор. После обнаружения цели – "СР-71" представлял с задней полусферы чудовищную радиовидимую блямбу – луч сузился, уточняя параметры. Для пилота, задействовавшего локатор, полученная информация уже не могла иметь никакого значения, любой из видов бортового оружия не успевал догнать нарушителя. Ну что же, подавив обиду, летчик "МиГа" сделал то, что и было положено бывшему пионеру и комсомольцу – помог товарищам. Нажав одну из кнопок на пульте, он послал в пространство закодированный сигнал с уточненными данными о цели.
Однако и Кир Толкотт, беспечно уносящийся от своей смерти в ста восьмидесяти километрах от русского самолета, внезапно вспотел: на его панели высветилось сообщение о попадании "семьдесят первого" в луч сопровождения неизвестного локатора. Не зная расстояние до перехватчика, вполне можно было предположить, что за самолетом уже несутся ракеты "воздух-воздух". Жить очень хотелось, но "Локхид" не был создан для пируэтов высшего пилотажа, потому Кир Толкотт не завалился на крыло, не спикировал штопором и не завис в воздухе носом кверху, как это умел делать какой-нибудь юркий "МиГ-29", Кир Толкотт совершил два взаимосвязанных действия – он увеличил скорость, вводя двигатель в форсажный режим, и начал набирать высоту. Навалившиеся перегрузки вновь отвлекли его от чрезмерных переживаний, кроме того, он несколько пришел в себя – где это видано, чтобы американские самолеты сбивали над нейтральными водами? Кир Толкотт понятия не имел, где находится, то есть он, конечно, знал свои координаты, но ни о какой параллельной вселенной он ведать не ведал. О нестабильности в океанских акваториях он тоже слыхом не слыхивал. Точно так же он не знал о десятках американских летчиков, погибших в последние месяцы. Тем не менее примененная им тактика в данном случае оказалась единственно верной. Более того, она бы была полностью выигрышной, если бы на "семьдесят первый" охотились иные, более примитивные типы самолетов, а кроме того, если бы "МиГ-31" был один. Но это было не так.
33. Неожиданные дополнения к делу
Как-то раз, во время очередной плановой беседы-допроса, в коридоре послышался небывалый приглушенный шум, как будто надзиратели и выводные внезапно и одновременно перешли от положения "вольно" в позу "смирно!" или даже "на-кра-ул!". Может, так оно и было в действительности, ибо вслед за этим дверь следовательского кабинета рывком разверзлась, и на пороге материализовался генерал-майор во всей красе парадного обмундирования.
Подозреваемый в шпионаже Луговой сидел спиной к входу, но чутким армейским нутром ощутил дыхание момента – он попытался встать в соответствии с привитым еще в военном училище ритуалом, но сцепленные за спиной руки не дали это выполнить с должным энтузиазмом. Следователь-дознаватель вскочил и бодро доложил обстановку.
– Вольно, капитан, – махнул на него рукой генерал. За генералом не громоздилась привычная в таких случаях свита, только один подполковник, на которого поначалу Луговой не обратил никакого внимания, но когда присмотрелся – обмер. Это был Геннадий Иванович Манин собственной персоной. "Выкрутился, зараза! – подумал про себя Владимир Юрьевич Луговой. – Как всегда, вышел сухим из воды, гад".
– Так, – сказал генерал-майор, присаживаясь на свободный стул. – Вообще-то зря я вас остановил, капитан. Доложите-ка поподробнее об этом арестованном. В чем его обвиняют конкретно? Энкавэдэшник ожил.
– Товарищ генерал, задержанный при попытке бегства с освобожденной Красной армией территории, а также при шпионаже и, с этой целью, проникновении в советскую комендатуру, бывший белый офицер Луговой, – следователь указал пальцем на Лугового, – обвиняется в сотрудничестве с фашистами и с японскими милитаристами в пользу фашизма и гегемонизма.
– Так, хорошо, – выдал генерал задумчиво. – И что его ожидает?
Следователь стал еще живее.
– Суровая кара от имени советской власти и советского же народа – от двадцати пяти лет заключения с принудительным трудом, или же – расстрел.
– Ага, – подвел итог генерал-майор. Чувствовалось, что генерал действительно настоящий, а не наряженный для солидности старший офицер. – У вас вначале нестыковочка получается, капитан. Непонятно, то ли он бежал от нашей армии, то ли шпионил, что конкретно?
Энкавэдэшник несколько помертвел.
– Я думаю, "шпионил" все же солиднее. Так что с этим надо доработать. Тщательнее надо прорабатывать детали, – генерал снял фуражку, обнажив седые, потрепанные бессонными ночами над оперативными картами виски. – Вот насчет последнего мне понравилось. Расстрел – это по-нашему. Нечего нашему строящему коммунизм во всем мире государству тратиться на содержание и охрану разной сволочи.
Луговой глотнул застрявший в горле комок, а генерал продолжал:
– Так что сойдемся на расстреле. И, я думаю, нечего затягивать – где-нибудь завтра-послезавтра с ним надо кончить. Правильно, капитан?
– Так точно, – моргнул следователь. – Только, товарищ генерал, успеем ли? Сколько ниточек еще не распутано.
– Ничего, поторопитесь. Наша доблестная армия, вон – по восемьдесят километров прорыва делает ежедневно, а вы тут волынку тянете, как какая-нибудь гитлеровская имперская канцелярия. Эдак вы в делах совсем зароетесь.
– Будем исправляться, товарищ генерал! – поблагодарил энкавэдэшник за науку.
– Вот то-то. А для ускорения дела вам тут кое-что подбросят из материальчиков на этого Лугового, точнее на Ганса Краузе. Там будет о его жизни при рейхе и о службе в вермахте. По поводу Белого движения – это все из дела выкиньте, и пусть вообще там будет указано, что беседовали вы с ним на немецком языке.
– Да? – искренне удивился следователь. – Но я, понимаете...
– По-немецки не говорите?
– Ага, то есть так точно.
– Плохо, капитан. Плохо. Языки противника надо знать, – генерал провел рукой по своей седенькой голове, – правда, они уже не противники. – Он почесал подбородок. – Сейчас, скорее всего, и японский не успеете выучить. Мой вам совет, учите в свободное время английский. Тут вы не ошибетесь, между нами пока океан.
– Понял, товарищ генерал. Все сделаем и расстреляем этого врага народа, как положено.
"А ведь Манин-то, сволочь, – думал между тем Владимир Юрьевич Луговой, – на свободе. Еще и в свите такого шишки. Чего же он на меня там наговорил? Какие еще показания про вермахт всучил, скотина?"
– А как вообще, капитан, – поинтересовался генерал-майор, – вел себя указанный подсудимый?
– Ярый антикоммунист, товарищ генерал, очень ярый. Мы с ним, конечно, хотели по-хорошему, согласно нашей доброй конституции, но он, контра, не дал мне никаких показаний о службе в вермахте и гестапо.
– Ясно, – задумчиво и явно не к месту улыбнулся генерал-майор, а предатель Манин прямо расплылся в улыбке – чуть не прыснул – закрылся кулаком.
"Вот сволочи!" – прокомментировал мысленно Луговой.