Когда к умоляющим арабам двинулись озверевшие викинги, Косте пришлось вынуть меч и поднять его над склоненными мусульманами. Он объявлял их своей добычей. Лошадь русича загородила арабов от бежавших к ним залитых кровью сицилийцев. Норманны попробовали качать права, но вид громадного русича был достаточно красноречив, а несколько ругательств, заимствованных из лексикона дружины гостеприимного ярла Хобурга, приютившего выходцев из двадцатого века в первые их дни в новом времени, показали варягам, что "франк" не шутит. Добычи хватало на всех, и, попререкавшись немного для порядка, норманны отошли в сторону. Косте пришлось завязывать с грабежом и двигаться к знамени епископа, белеющему невдалеке. Троица пленников жалась к лошади своего свежеиспеченного хозяина, не скупясь на слова благодарности.
7
Вечером был пир.
Поминали убитых, которым достались гигантские погребальные костры и тысячи могил. Праздновали великую победу и невиданную добычу.
Потерь среди христиан было множество. Погибла почти треть норманнов и четвертая часть лотарингцев, десятки тысяч людей получили раны, над которыми сейчас трудились монахи и лекари, некоторые просто сгинули в бесчисленных холмах, напоровшись на превосходящие силы врага.
Из отряда Горового вечером не смогли досчитаться двух человек. Лучник-валлиец Рис и Марко, второй пушкарь из расчета "Адама", сражались рядом и погибли почти одновременно, попав под стрелы идущих на прорыв телохранителей какого-то эмира. Кроме того, Ходри и Гарет были серьезно ранены, что с учетом все еще лежачего Захара увеличило лазарет отряда до трех человек. Все остальные щеголяли порезами и неглубокими ранами, за которыми также необходим был уход, но были боеспособны.
Это были те мелочи, на которые оставшиеся в живых не обращали внимания. Лагерь крестоносцев отмечал победу. Десятки тысяч костров жарили для победителей мясо. Сотни коров и овец шли под нож. Хорошим тоном считалось, если на вертеле крутилась цельная туша, даже если у костра сидело не более пяти воинов. Добыча жгла руки… Всю ночь внезапно разбогатевшие кнехты выменивали друг у друга понравившиеся вещи, продавали рабов и захваченный скот тут же появившимся византийским купцам, получая взамен бочки вина. К утру, когда до поля боя наконец добрались провансальцы, лагерь спал беспробудным сном. И если были в нем трезвые, то это были или монахи, или рабы, нашедшие себе новых хозяев.
К утру выяснилось, что за двух трофейных лошадей вместе с седлами Костя выменял себе шестерых верблюдов. Ситуация усугублялась тем, что, откуда у него появились лошади, сам Малышев помнил смутно: то ли выменял их перед этим на пару чьих-то блюд, то ли выиграл. В любом случае, что делать со стадом одногорбых "кораблей пустыни", никто не знал.
Когда Малышев уже окончательно решил, что необходимо идти искать скупщиков и вдувать им этих животных "за сколько дадут", из-под палатки выползли на свет божий свежеиспеченные рабы. Прибыв к лагерю епископа и отыскав в столпотворении знамя Горового, Костя поручил свои трофеи оставленному на хозяйстве толстяку Тони, выполнявшему при рыцаре роль слуги и повара. А тот не придумал ничего лучше, чем связать троицу и бросить их под полог хозяйского шатра. Во вчерашней вакханалии по поводу победы гулять в арабской одежде было опасно: множество норманнов и суровых немцев слишком рьяно отмечали смерть товарищей. После полуночи даже византийцы поспешили свернуть свои навесы и исчезнуть из лагеря, пока воинство не протрезвеет.
Теперь же армия мучилась.
Малышев почесал гудящую голову. Что же делать с такой прорвой верблюдов? Где найти покупателя на это счастье? С другой стороны, может, у них неплохое мясо?
В животе заурчало. На потухших углях костра валялась обгоревшая туша молодого бычка. За весь прошлый день в животах у них не было ни крошки, и после победы норманны быстро зарезали и освежевали одного из двух захваченных в лагере телят. На разделку туши терпения не хватило, поэтому бычка жарили целиком, отрубая куски по мере готовности.
Костя срезал наиболее прожаренный кусок. Мясо было жестким и безвкусным, но голод не тетка, и бывшему фотографу пришлось есть то, что было. Пожевывая эту несоленую резину, Малышев вернулся к вопросу, что же теперь делать с пленными… И куда пристроить верблюдов?
Решив, что иногда все-таки вечер бывает помудрее утра, русич двинулся на поиски товарищей. Горового и Захара, пошатывающегося, но уже стоящего на собственных ногах, Малышев нашел у повозки византийского скупщика. Ушлый предприниматель торговал у рыцаря целый ворох дорогих одежд. По тому, как светились глазки над крючковатым носом, видно было, что купец не остается внакладе в любом случае. Брать с собой кучу окровавленных тряпок и гору кувшинов и подносов казак не желал, но и уступать добычу за десятую часть стоимости считал неправильным. Костя послушал немного, как кубанец и грек торгуются. Тут взгляд его упал на связанных в цепочку мусульман, расположившихся в тени повозки. Видимо, купец кроме рухляди скупал и рабов. Малышев робко поинтересовался, не знает ли кто, за сколько здесь можно пленников вдуть.
Византиец, сносно говорящий, пожалуй, на всех диалектах Средиземноморья, остановился и заинтересованно придвинулся к Малышеву:
– Ваш раб, сеньор, из благородных? Или это девица?
Малышев задумался. Взяв тюрок в плен, он так и не поинтересовался, кто они такие и чем занимаются. Вместо ответа русич предложил купцу самому допросить свою добычу.
Грек от предложения не отказался, но сам не пошел, а позвал небольшого юркого паренька. У палатки кроме русичей уже толпилось шестеро желающих сплавить шальное богатство, и купец уйти не мог.
Пришлось плестись обратно к палатке.
Когда оруженосец и подручный купца дошли до знакомого знамени, взгляду Кости предстала благостная картина. Молодой паренек-араб чистил верблюдов, старый седовласый пленник менял повязку на плече валлийца, а девушка под присмотром Тони разделывала второго теленка и засаливала впрок куски мяса. Заметив недоумевающий взгляд Малышева, Тони пояснил, что, по словам Хоссама, – он ткнул пальцем в старика – за долиной начинаются каменистые места, где почти нет травы, и теленок долго там не протянет. А так они сохранят мясо. В ответ на вопрос, где же они достали столько соли, повар молча показал пальцем на два объемистых тюка. Оказалось, что к бокам верблюдов были приторочены несколько мешков соли, незамеченных первыми владельцами животины.
В это время помощник купца завел разговор с седовласым пленником. Полученные ответы, видимо, удовлетворили паренька. Он немного подумал и назвал Косте сумму, которую считал возможным уплатить за рабов:
– Пятьдесят безантов.
– За каждого? – уточнил Малышев.
– За всех.
Костя задумался. Сумма была смешной, но выбирать было не из чего. Пока новоиспеченный рабовладелец прикидывал, нужны ли ему эти люди или лучше продать их за любую цену, старик-араб подошел поближе.
– Господин. – Старик заискивающе заглядывал в глаза пленившего их "франка". Говорил он на неплохом немецком. – Господин, те деньги, которые вам предлагают за нас, я верну вам в пятикратном размере, господин… Я – Хоссам Ашур из Дамаска, это мои дети – Ахмед и Фатима. Я – не бедный человек. – Он подбирал слова. – У меня были определенные интересы при дворе султана, но я прибыл сюда не воевать… Если вы позволите, я пошлю своего сына за выкупом, который вам доставят в любой порт, который вы укажете. Поверьте, это будет так скоро, как только возможно.
– Двести безантов, – перебил араба помощник купца.
– Я дам тысячу безантов, – сразу же предложил Хоссам. – И еще пятьсот, если вы с сыном отпустите дочь. Ей нельзя оставаться здесь. А для гарантии вам будет достаточно и одного меня.
Грек хмыкнул, но перебивать сумму не стал. Костя подумал и согласился. Полторы тысячи – это очень приличные деньги. Да и таскать с собой одного пленника куда легче, чем трех.
– Я отпущу тебя, когда твой сын привезет выкуп. Полторы тысячи.
Хоссам просиял:
– Где блистательный господин хочет произвести обмен?
Малышев думал недолго:
– Если деньги для вас не проблема, то пускай твой сын наймет христианина. Можно византийца, можно генуэзца или венецианца. И следует за армией паломников. Тут он найдет нас.
Хоссам поклонился:
– Да будет так, господин. Все будет исполнено в точности. – Он еще раз склонился до земли. – Позволит ли сиятельный господин мне проститься с детьми и напутствовать их в деле собирания средств?
Костя кивнул.
Совещались арабы недолго. Сын Хоссама после слов отца нахмурился, но все же послушно кивнул. Зато дочь разрыдалась, бросилась на землю, обхватила ноги старика и долго не хотела вставать. Брату пришлось силой оттаскивать безутешную девушку.
"За отца переживают, – подумал Малышев. – Молодец девка".
Дети Хоссама Ашура уехали на следующее утро. Малышев даже выделил им двух верблюдов. Весь вечер дочь проплакала у колен отца, но изменить ничего не смогла.
Костя с Трондтом и Эйриком проводили их за пределы лагеря.
Глава 7
Предатель
1
Очнулся Улугбек не скоро. Солнце скрылось за горизонтом, когда связанного русича, после удара по голове пребывающего в бессознательном состоянии, растолкали. В первые мгновения ученый даже не понял, где он находится. Вокруг него толпились воины в толстых джуббах, заросшие черными бородами; на лицах причудливо играли блики двух небольших костров.
Он лежал на потрескавшейся, выжженной земле. Сухие побеги какого-то кустарника, сваленные кучей, закрывали большую часть обзора, но и того, что было видно, археологу хватало, чтобы понять, что вокруг него сейчас находится намного больше двадцати человек, встреченных отрядом уже мертвого Абу Шура.
В человеке, который растолкал его, ученый с удивлением узнал своего давешнего переводчика, грека Димитрия. Лицо лекаря украшал здоровенный синяк, а халат был порван в нескольких местах, но бывший слуга не выглядел забитым и запуганным. Несмотря на тугие путы на ногах и связанные руки, грек излучал жизнелюбие и уверенность.
– Очнулись? Замечательно! – Он подмигнул ученому, удивленно рассматривавшему окрестности.
– Кто они? – После удара голова разламывалась от боли. На руке не хватало странного перстня.
Лекарь удовлетворенно хмыкнул и, пододвинувшись поближе, зашептал в ухо:
– Я сказал этим варварам, что вы – видный пленник моего бывшего хозяина, за которого тот намеревался выручить большие деньги у неверных. – Он виновато пожал плечами. – Это было единственное, что пришло в голову, чтобы сохранить наши жизни.
Улугбек Карлович попробовал сосредоточиться. По-видимому, он получил сотрясение мозга, так как его слегка подташнивало.
– И что теперь?
Грек кивнул на головорезов, толпившихся у большого чана.
– Они обыскали всех и теперь ждут своего главного, чтобы решить, что делать дальше.
Мысли путались и разбегались, в голове, занятой тугими волнами боли, звенели колокола, хотелось пить.
– А потом?
Вид ученого был достаточно красноречив, так что грек удержался от ответа. Вместо этого он пошарил за спиной, достал кувшин с отбитыми ручками и протянул его русичу. Сомохов припал в горлышку. Теплая вода приятно потекла в пересохшее горло.
– Я же говорю, они ждут главного своего. Главу… Командира. Потом будут решать, что делать с нами и с теми, кто сдался в плен.
Сомохов только сейчас заметил, что чуть дальше валяются связанными несколько арабов из отряда.
2
Предводитель нападавших появился только под утро. Когда гул в голове ученого наконец-то начал стихать и он уже надеялся на то, что сможет забыться в желанном сне, раздался топот копыт.
Три десятка хмурых всадников заполнили все свободное пространство. Вождем налетчиков оказался невысокий и уже немолодой воин в сером от пыли плаще. Обветренное породистое лицо с тонкими усиками и холеной бородой, расшитый золотом пояс и белый тюрбан, который носили только мусульмане, совершившие паломничество в Мекку, выделяли его среди остальных.
Проснувшиеся воины суетились, приводя себя в порядок, но этот человек не обращал на них никакого внимания. Он мельком осмотрел пленников, перевернул несколько тел убитых, что-то хмыкнул и повернулся к связанному Улугбеку.
– Твое лицо не знакомо мне, человек. – Языком общения мусульманин избрал латынь, так что ученый понимал почти все.
На смеси греческого, латыни и фарси Улугбек попробовал выдать за правду продуманную версию о том, что он просто один из христианских паломников, за которого друзья готовы выложить солидный выкуп, но мусульманин только покачал головой:
– Свою сказку можешь мне не рассказывать. – Голос его был сух. – Если ты понадобился посвященным, то ты не обычный человек. У тебя другая аура, ты говоришь и дышишь по-другому.
Он присел на заботливо подставленное седло. Воины, не понимавшие речи командира и пленника, почтительно толпились поодаль. Незнакомец медленно достал из рукава платок и устало вытер выступивший на лбу пот.
– Ты не понимаешь еще, во что ввязался, смертный.
Сомохов молчал.
– Ты думаешь, что ты ищешь способ вернуться домой? И ради этого стоит бросить вызов древнейшему сообществу на земле, побороть его, чтобы затем, имея на руках последний дар богов, перенести свое бренное тело в привычную для тебя халупу, к твоей обыденной жизни?!
Араб сделал знак окружавшим воинам. Через мгновение вокруг стало пусто. Охрана отошла сама, утащила с собой всех остальных пленников и даже лошадей отвела на два десятка шагов.
– Ты, верно, и сам не знаешь, что ищешь?
Сомохов неуверенно кивнул.
Незнакомец рассмеялся, отчего его окладистая ухоженная борода несолидно заходила ходуном.
– Маленький человечек, раззявивший рот на каравай небожителей!
Смех стих внезапно.
Араб встал и пересел поближе к русичу.
– Меня зовут Гассан Айрадани Ховел ибн-Хоссам. Люди называют меня ибн-Саббахом. Иногда шейхом аль-Джабалем.
Черные глаза завораживали ученого. Как кобра шипением вводит в транс мышь, так и странный незнакомец обладал свойством подчинять своему влиянию любого собеседника. Археолог поймал себя на том, что безотчетно хочет довериться и пойти за тем, кто сидел сейчас перед ним.
– Теперь меня зовут ибн-Саббах, но когда я был еще просто Гассаном, меня взяли послушником в храм богини Иштар. Не удивляйся, человек, там, откуда я родом, хранят верность всем богам, посетившим наш край.
– Ты из Египта?
Шейх покачал головой:
– Есть такой городок – Кума… Кум. Это в землях Северной Персии.
Араб продолжил:
– Я был послушником, а затем стал посвященным, чтобы через пятнадцать лет сделаться одним из тех, кто дергает за веревочки эту странную куклу под именем человечество. Я стал тэнгу и мог бы пойти еще выше, но я решил бороться. – Он сделал паузу. – Глупо отталкивать руку, кормящую тебя, но иногда надо делать и так, если не хочешь всю жизнь оставаться всего лишь домашним животным… Барсом на привязи при дворе султана…
Ибн-Саббах ухмыльнулся. Он оправил полу богатого халата и отряхнул пыль с седрии, расшитой золотыми нитями.
– Когда тысячи лет назад наши предки подняли знамя войны против тех, кто их сотворил, – это было смело… Но с тех пор мы выродились в кучку скопцов, боящихся своей тени. Конклаву достаточно просто власти, власти ради ее самой, они желают управлять кучкой безропотных людишек и чувствовать себя в безопасности. Им хватило сгоревшей Парванакры, чтобы те из посвященных, кто выжил, пошли на поклон к тем из перворожденных, кто уцелел в Атланоре. Они согласились, как и прежде, служить, а боги сделали вид, что не сердятся.
Он скрипнул зубами. Для Улугбека все услышанное пока было совершеннейшей абракадаброй, и он ждал разъяснений.
– Ты думаешь, что ищешь алтарь богини, способный перенести тебя в твое время?
Сомохов молчал.
Араб ухмыльнулся:
– Ты ищешь жемчужный пояс, чтобы подвязать им развалившуюся ослиную перевязь… Ты просто не знаешь ценности того, что хочешь получить.
– Откуда вы…
Ибн-Саббах перебил его:
– Я не случайно попал сюда именно сейчас. Когда я решился выступить против конклава, я был один, но теперь у меня есть много сторонников, последователей, для которых я не только вождь, но и учитель. И здесь… И там… – Он нагнулся к ученому и спросил: – Ты понимаешь язык, на котором я к тебе обращаюсь?
Улугбек кивнул.
– Вслушайся внимательно… Я буду говорить медленно, чтобы ты успевал различить каждый звук, каждое слово.
Сомохов удивленно замер. Слова, которые он слышал, были ему понятны, хотя и не относились ни к одному из известных ему наречий.
Ибн-Саббах наслаждался произведенным эффектом.
– Это диалект моей родины, здесь его никто не знает… Даже ты… Но… – Он выдержал паузу. – Посвященный всегда поймет другого посвященного…
Шейх задумчиво огладил бороду.
– То, что ты принимаешь за алтарь или статую, на самом деле только кусок камня. Главное – это то, на чем стоит изваяние Иштар… Архви, не важно, как зовут эту старую кошелку. Это – последний из трех гаков, принадлежащих нам. Предки вывезли их из Атланора, перед тем как пустить город Богов на дно океана… Установка посвящения…
Он хлопнул ученого по плечу, отчего тот пошатнулся.
– Радуйся, смертный! У тебя теперь нет ограничения на развитие, как у всех остальных, твой мозг свободен, как газель в степи… Твое тело в состоянии излечить любые несмертельные раны, какими бы опасными они ни казались, ты проживешь много больше твоих современников, друзей и внуков. Ты можешь многое, а способен на большее… Теперь это твоя ноша, посвященный…
Окинув взглядом ошалелое лицо русича, араб милостиво разрешил:
– Договорим позже… У тебя много вопросов, но я устал с дороги, да и тебе надо собраться с мыслями.