– Это мы выяснили. Завадский, который был тогда с нами третьим, в 1812 году, по долгу службы рыл одно дело и толкался в параллельных мирах, очень близких нашему. Его самого, Завадского, кстати, с трудом удалось вернуть в наш мир после одной его истории со стрельцами в кабаке, в петровские времена… В сентябре 1698-го… А когда мы его вернули, вытащили, он как раз начал заниматься различными накладками, возникающими при путешествиях во времени. Ну, совсем близких. Просто почти совпадающих. Так вот, среди совсем близких нашему миров он нашел один, в котором этой истории со старением вообще не было. В Москве в 1812-м наша группа побывала, сеновал Валентина окурком подожгла, пожар мы потушить не смогли. Москва загорелась на час раньше, а мы все трое еле успели вовремя стартовать, бежали на горку из последних сил, до рвоты выложились. Но, повторяю, никто не постарел. Да и вообще никаких последствий преждевременного начала пожара не было. Единственное, что группу, допустившую такой ужасный проступок, чреватый бог знает чем, естественно, расформировали. Кого куда, а Валентину загнали на Дальний Восток, потом в командировки посылали ее черт знает куда – к скифам, неандертальцам, в Древнюю Грецию, Рим… Ну, она, как и все женщины, надолго дом оставлять не хотела, возвращалась, конечно, через пару минут после того, как убывала… А командировки бывали и длительные – полгода, год, два года, десять лет – с питекантропами там или с Сократом тем же, положим, быстро кашу не сваришь, надо беседовать, уважение показать… Словом, к 1994 году ей по документам – тридцать, а реальный биологический возраст – восемьдесят пять. Слава богу, кругом все свои, все понимают. Пробили ей почетную пенсию, она уж генерал-майор к тому времени была, три боевых ордена за одного синантропа получила, ну и так далее… Провожать на заслуженный покой решили торжественно – во Дворце дальневосточного хроноразведчика… А перед выходом Валентины на сцену, в президиум, кто-то там, еще в гримерной, возьми и спроси ее: "Что было самое тяжелое в жизни, Валентина Константиновна?" Она отвечает: "Да в молодости, еще майором была, Москву на час раньше подожгла, потушить не смогли, так потом в горку так бежали, – ужас, думала, сдохну от бега! Самое тяжелое вот это, пожалуй, было. А остальное – просто удовольствие. Особенно в Древней Греции". А мужики-то, полковники из оперативной хроноразведки, которые рядом стояли, тут и говорят: "А давайте мы вам подарок сделаем? Избавим от этого ужаса?" – "Как избавите?" – "А у нас тут во дворике хронотоп стоит, сейчас слетаем в 1812-й, подменим вас незаметно для ваших мужиков. Они вас, постаревшую, на руках на горку вознесут. Только вы им ничего не объясняйте – постарела, дескать, и все!"
– А, вот в чем дело-то!
– Ну да! Улучили они момент, когда Валька наша в сени убежала, чтоб из дома к горящему сеновалу попасть. В этот момент она с наших глаз скрылась – ну, тут их и подменили, хохмы ради. Только и всего! А во Дворце дальневосточного хроноразведчика тоже весело получилось. Объявляют: "Генерал-майор Дроздова Валентина Константиновна… тыры-пыры… из своих биологических восьмидесяти пяти лет шестьдесят два биологических года отдавшая хроноразведке!" И тут выходит на сцену, садится на почетное место в президиуме – ветеран из ветеранов, три боевых ордена, правнуков, правнучек не счесть – двадцатишестилетняя красивая девчушка… По залу – стон… Ну потом, конечно, через недельку, шутники-полковники их назад поменяли. Прабабушка вновь стала прабабушкой – отметив юбилей с молодым задором, конечно… Ну а в госпитале старая Валентина Константиновна Дроздова снова помолодела совершенно внезапно… И все бы оно ничего, да кто-то нажал на штрих-кодер и сделал этот параллельный мир нашим основным – тот, который с заменой. Задал головной боли нашим хроноаналитикам-экспертам – ну, до бровей…
– Неплохо… – задумчиво сказал Алексей. – С самим собой из другого возраста на время поменяться…
– Да, – согласился Коптин. – Я бы поменялся. Я даже бы совсем ушел… – Он осекся, почувствовав, что в порыве сказал лишнее.
– В какой же возраст вы ушли бы, если не секрет? – встрепенулся Алексей.
– Тут дело не в возрасте, – отвернулся Коптин. – Тут вопрос не "куда?", а "зачем?".
– Любовь, – совершенно серьезно сказал Алексей.
– Будем считать, – кивнул Коптин.
– Кто ж вам мешает? Дети? Внуки? Жена?
– У меня никого нет. – Коптин посмотрел прямо в глаза Алексею. – Все это я оставил в феврале 1584 года. От всего отказался. Смалодушничал.
– А что ж тогда теперь не вернуть, не исправить?
– Штрих-коды экспедиционных точек засекретили. Я пытался искать на авось, но…
– Но вы же разведчик! Секрет можно выкрасть, раскрыть…
– Конечно. Но все не так просто. Я знаю одно, как заговор, как заклинание: если башни-"близнецы" устоят, то я вернусь к ней. Я вернусь!
– Башни-"близнецы"? Это из "Властелина колец", что ли?
– Нет. Мои башни-"близнецы" есть на самом деле. Это два небоскреба. Через несколько дней им предстоит рухнуть. Но они должны устоять, понимаешь? Они должны устоять!
– Понимаю. Догадываюсь даже, что если они небоскребы, то, наверное, они в Америке.
– Нью-Йорк, на Манхэттене. Если бы Америка была чуть-чуть другой, они устояли б… Чуть-чуть другой… Немного другой… Слегка другой… Если Америка сильно изменится, башен не будет вообще. Их не построят… Или… Словом, сильно менять Штаты нельзя – смысл тогда пропадет. Надо чуть-чуть… Только чтоб башни мои устояли!
– Так вот зачем папа высаживать викингов двинул…
– Ну, не только, – возразил Коптин и замолчал.
– Вы тоже врать не мастер, знаете?
– Я знаю одно, Алексей: башни должны устоять!
– Раз папа взялся – устоят!
– Тут дело зависит не только от твоего отца.
– Конечно. Но за что отец взялся, то он железно сделает!
– Надеюсь…
– А можно еще вопрос?
– Сыпь.
– Зачем вы мне все это рассказали?
– Не знаю. Может, некому больше… А скорее всего, чтобы… – Коптин улыбнулся, достал свою визитку и положил на стол перед Алексеем, – завербовать тебя. Чтобы ты меня держал в курсе, а я бы сообщал тебе все, что буду узнавать… Я рассказал тебе, чтобы сделать тебя своим союзником… Да нет, скромнее – хотя бы сторонником. Не противником.
– Вам это удалось, – кивнул Алексей. – Я ваш… – он запнулся, – сторонник. Я – за любовь. И я за то, чтобы башни стояли. Не падали.
* * *
Серые, холодные воды Атлантики накатывались на каменные валуны-бегемоты, выступавшие из пенной, бурлящей воды: сначала только своими огромными мокрыми черными лысинами, а затем уж показываясь целиком, приобретая вместе с волнами и низким свинцовым небом одно-единственное общее название: "негостеприимный берег".
"Ну, и где же тут викинги? – спросил сам себя Аверьянов-старший, выходя из хронотопа и ежась от ледяного, достающего до костей ветра. – И это, блин, лето еще, считай".
Достав из внутреннего кармана теплой армейской куртки штрих-кодер, он, поеживаясь, нажал "вкл.".
– Ух, Аверьянов! – тут же раздался знакомый поросячий голос с небес. – Других мест, что ль, нет на Земле?
– Да нет, получается, нет. Где-то тут все случилось, – пожал плечами Николай. – Место то еще, конечно. Но в данном случае на нем свет клином сошелся. Место встречи!
– Если место встречи изменить нельзя, то давай изменим время встречи? – предложил поросенок. – Два миллиарда лет назад тут было значительно теплее, вот бля буду! Бля-голограммой…
– Тебе что, тоже холодно?
– Мне – нет. Я ж говорил, я только видимость. Но я воспринимаю твои биотоки – не я, конечно, а штрих-кодер, – и мне от них становится холодно. Обратная связь. В чипах штрих-кодера набухают сигналы тревоги. Они заставляют меня дать тебе совет: создай голограмму костра и заставь ее излучать тепло. У тебя же в руках энергии – страсть – как в небольшой атомной электростанции.
– Как это сделать?
– Скажи: хочу. А я все сделаю.
– Хочу!
Поросенок кивнул, кашлянул… Но ничего не изменилось.
– Ну?
– Что "ну"? До чего же вы, люди, в чудеса верите, просто смех. Вон палки собери по пляжу, плавник, сложи их в кучу… Мы чего сюда приперлись?
– Америку поставить на колени, я так понял, – ответил Николай, сдвигая две коряги.
– Вон еще палка хорошая, – указал взглядом поросенок. – За камнем, на лягушку похожим… Ага, вон там. Так! И на чем мы остановились? Ах да! Америку на колени поставить… Ну, это флаг тебе в руки, горн – в губы, – ехидничал поросенок. – Наверное, просто, да? Было бы желание.
– Желание есть. Как раз вот про коряги я сейчас вспомнил. Для аквариума. Американская система торговли. Вот гады!
– Суть не ясна, но эмоциональность вызывает сочувствие, – хмыкнул насмешливо поросенок.
– Долго объяснять. Я тебя для другого позвал. Где-то здесь, как говорят историки, произошла высадка викингов. Около тысячного года. Главное, что задолго до Колумба. Но самое смешное, что неизвестно когда и где. Протяженность побережья тут – тысячи километров. И по времени тоже прилично – от восьмисотого года до тысяча четыреста пятидесятого… Одним словом, ищи-свищи!
– Не вижу больших проблем.
– Что, можно и поискать?
– Можно даже найти, – качнулся с готовностью поросенок.
– Только скажи "хочу"? – ехидно поинтересовался Николай.
– Да нет. Это одна из моих основных функций. Поиск плохо оконтуренных событий в пространственно-временно2 м континууме. Я могу самостоятельно как бы осуществлять перемещения в пространстве-времени, без хронотопа, в отрыве от команд штрих-кодера…
– Как это может быть? – удивился Николай.
– Это возможно, так как в этом процессе переноса материи не происходит. Я делать там ничего не могу. Сам. В других временах и координатах. А я и не делаю. Я только наблюдаю, говоря понятным тебе языком. А если более точно, я регистрирую адреса интересующих тебя событий и штрих-коды соответствующих им времен и координат. Зная точные адреса, мы потом сможем читать отсюда, наблюдать в качестве очевидцев как бы – с помощью штрих-кодера. Я добываю, фигурально говоря, не книги, которые ты хочешь прочесть, а только их точные штрих-коды, адреса: номера стеллажей, на которых они стоят, ряд, место в ряду. И более детально: страница, абзац, номер строки, с какой буквы начать чтение. Ну, в общем, полный поиск по протоколу 17Н302/12ТСР-75, если тебе это о чем-то говорит…
– Нет. Ничего не говорит. Все это сложно…
– Ну а попроще, если совсем уж честно, то и эти адреса я достаю тоже отсюда, находясь в этом мире и в этом времени. Я просто должен исчезнуть на время из виду и перестать подчиняться командам штрих-кодера, пока не выполню свою задачу. Мне нужно, чтоб меня в это время не отвлекали. Но вам, людям, трудно вдолбить в головы, что я в замоте, не надо меня дергать. Поэтому такие голограммы, как я, всегда говорят: "Ну, я пошел летать по временам и пространствам, собирать информацию. Пока!"
– Теперь все понятно.
– Я буду отсутствовать не меньше часа, но не больше двух. Приступать?
– Приступай. Хотя постой! Зажигалки у тебя с собой нет?
– О господи!
Поросенок снизился, сел на кучу дров, собранных Николаем с побережья всего заливчика, а затем стал проваливаться вниз, проходя сквозь плавник и коряги как привидение. Опустившись почти до самого основания приготовленной кучи дров, поросенок внезапно запел:
– Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
В том месте, где у обычных поросят находится сердце, ярко затрепетал огонек – сначала алым, а затем оранжевым. Появился легкий дымок.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага.
Звездочка-сердце сверкала уже ослепительно бело-голубым, плавник вспыхнул.
Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови…
– Ну что, годится? – спросил поросенок, вылетая из разгоревшегося костра. – Или еще что?
– Ты знаешь такого – Бжезинского?
– А как же! – кивнул поросенок. – Американский политолог польского происхождения. Профессор З. Бжезинский. Zbigniew Kazimierz Brzezinski, 1928 года рождения.
– Почитать что-нибудь можно про него, пока ты искать будешь?
– Я тебе мозги компостировать не вправе, ты сам набери на штрих-кодере его фамилию и выбери опцию "задуть в мозги", понял? – сказал поросенок и растаял в воздухе, уйдя в свободный поиск.
* * *
До Кольцевой оставалось уже не больше десяти километров, Москва надвигалась, наваливаясь всеми уродливыми щупальцами очумевшего от денег мегаполиса.
Алексей вел "опель" нагло, чуть ли не по осевой, прицепив к антенне зеленый флажок исламистов и приклеив под носом короткие черные усики. Катя, покрасившись ради поездки в жгучую брюнетку, сидела на переднем сиденье рядом с Алексеем, накинув на лицо паранджу. Олена же, робко вжавшаяся в угол на заднем сиденье, выглядела русской деревенской девушкой, которую выкрали для дальнейшей продажи в гарем, так что с точки зрения маскировки машина выглядела безукоризненно.
На эту "военную хитрость" Алексея вынудил пойти его возраст: каждый гибэдэдэшник норовил бы остановить и срезать с него за вождение автомобиля без прав, к тому же в четырнадцать лет. Это стоило от трехсот деревом до двухсот зеленью. Так что смысл маскироваться был.
Маскировочный прием был Алексеем выбран верный, ведь всем известно, что московские менты, живущие стрижкой и бритьем беззащитных и безответных, смертельно боятся остановить невзначай машину истинных террористов – тут ведь можно, вместо взятки, получить, во-первых, враз, а во-вторых, сполна по их гибэдэдэшным заслугам и по общементовской совокупности.
– Далеко еще? – робко спросила Олена, опасливо оглядываясь по сторонам.
– Да уж почти приехали!
– А что это такое?
– Магазины.
– А это? Справа?
– Супермаркет.
– Супермаркет?
– Ну, тоже магазин. Но очень большой.
– А это?
– Оптовушка. Ну, тоже магазин. Где сразу надо много покупать. Не по одной вещи, а по четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два… Так получается дешевле, оптом, понимаешь?
– То есть восемь прялок дешевле, чем одна?
– Нет! Дешевле, чем восемь прялок, если их покупать поштучно – одну за другой!
– А зачем их так много? Одна прялка лет сто в хороших руках служит…
– Прялка – да, – кивнула Катя. – А туалетная бумага?
– Туалетная бумага? – Олена лихорадочно задумалась, перебирая всю информацию, имевшуюся у нее. – А что это такое?
– Это – подружка унитаза, – напомнила Катя. – Помнишь, я тебе ее показывала – как лента скрученная. Ты еще думала, что она для того, чтобы невест на смотринах украшать.
Олена испуганно приложила палец к губам, указывая Кате взглядом на спину Алешки, но мгновение спустя, заметив его слегка насмешливый взгляд в зеркальце заднего обзора, покраснела и поспешила сменить тему:
– А это вот, как городок, это что?
– Это ярмарка. Здесь очень много магазинов.
– И все купцы. И везде купцы! Как у вас много купцов-то богатых! А кто же это все покупает?
– Люди! – пожала плечами Катя.
– За деньги? – робко спросила Олена.
– Да, за деньги. Конечно, за деньги. А тут вот, видишь, "Глобал"? Тут за большие деньги.
– А деньги? Откуда все люди деньги берут? – поинтересовалась Олена.
– Работают, – кивнул Алексей. – Зарабатывают.
– Да? – удивилась Олена. – Мы вот все едем и едем, полдня уж. А я никого не видела, кто работает. Все только продают и покупают.
– Увы, это так и есть, – согласился Алексей. – Я тоже работающих не видел. А, нет, помнишь, бабушка на сто сорок втором километре лопатой у себя на огороде что-то копала?
– Помню. Бабушку помню! А потом еще дедушка был, с другой стороны дороги, столик строил у дороги.
– Не строил, а раскладывал.
– Зачем?
– Ну как? Наверное, чем-то торговать… Вьетнамскими чайниками… Или китайскими полотенцами, махровыми… Откуда мне знать чем?
– У вас работать стыдно, наверное? – предположила Олена. – Наверное, все по ночам трудятся?
– Да как тебе сказать. – Катя откинулась на подголовник, чтобы ее паранджа особо хорошо была видна с проплывающего мимо поста ГИБДД. – Работать не считается стыдно. Работать считается глупо. Нужно так устраиваться в жизни, девушка, чтобы ничего не делать, но все иметь.
– Так нельзя, не получится! – решительно возразила Олена.
– Это у нас с тобой не получится, – согласилась Катя. – А у большинства, как ты видишь, прекрасно получается.
– Да, – согласился Алексей. – Цель не в том, чтоб сделать что-то, а в том, чтоб что-то получить. Причем сейчас, сразу и по возможности все. Ведь не обязательно заработать. Можно украсть, отсудить, отнять, оттяпать. Россия очень богатая страна: за тысячу лет разворовать и половины не сумели.
– За воровство – острог! – испуганно крестясь, сказала Олена. – И в поруб посадить могут! А то еще палач каленым железом… и-и-ть! Ужас-то какой!
– Э-э-э, Оленушка! Это у вас было так. А у нас – нет. У нас – можно.
– Так если воровать можно, так ведь все воровать будут! – ахнула Олена.
– А все и воруют. Верно!
– И вы с папой воруете?! – В голосе Олены прозвучал неподдельный страх.
– Мы нет. Ты что! Не дай бог! Папа работает. Ему за службу платят. А сейчас ему разрешили тридцать пять суточек отдохнуть, посидеть дома. За то, что Батыя прогнал. Справедливо?
– Справедливо, конечно! – согласилась Олена. – А остальных, верно, Бог накажет?
– Что – Бог? Кого накажет?
– Бог накажет тех, кто ворует!
– Ну, Богу церквей у нас понастроили – со счету собьешься, купола золотом покрыли. Купола блестят теперь, Богу глаза ослепляют! Вон посмотри вперед!
– Вижу! Ох, какой огромный храм! Далеко-далече, а выше всех!
– Храм Христа Спасителя, ага. А под ним гараж на пятьсот машин. Храм Христа-на-гараже называется…