Сигурд не знал, что надо сварить, чтобы вышла "варюха", и почему эту "варюху" нужно быстро спрятать от других под некий "помидорчик"…
Ощущая, что светоч его разума начал гаснуть, сильно чадя и распространяя запах тухлого мяса, Сигурд решил выйти на свежий воздух, прервав, а может, даже и кончив свой ужин.
* * *
– А вот и я!
То, что Сигурд увидел, оказавшись на палубе брошенной экипажем ладьи, повергло его в ужас: самые худшие его опасения оправдались – причем одновременно, все вместе!
Они на берегу! Приказ нарушен быть не мог, так, значит, все они погибли – это Валгалла! И свет! Волшебный свет! Свет всех цветов радуги! Лучи бьют с неба, разлетаются на крутящихся, бликующих шарах, как на воде при ярком солнце! Смотреть нет сил – ослепнешь! И это среди ночи! А музыка?! Звуки! Какие громкие, уверенные в себе инструменты рождают такие мелодии!
И этот пир, пир без границ! Пир такой, о котором и в сагах-то не услышишь! А какие женщины снуют, угощая его гребцов, его дружину, его личных охранников! О-о-о, рыжебородый Тор! И вам, богам, едва ли приходилось пировать с такими бабами!
А самое страшное, вот оно – ударило, как откровение, как доказательство, с которым не поспоришь: все за столом равны, и ярлы, и кэрлы, и трэлы! Нет больше малых, мелких. Нет больших, великих! В Валгалле все равны.
Это видно по поведению, по тому, как относятся к мужчинам эти бескрылые прекрасные валькирии, по тому, как нагло теперь ведут себя трэлы, хватающие прямо со столов еще не тронутые большими людьми куски. Как нагло пьют они из ледяных бокалов необычайные, прозрачно-разноцветные меды!
Да, в глубине души Сигурда и раньше мелькала догадка, что люди равны и только силы Темного Мира Нифльхейм посеяли зерна неравенства, чтобы облегчить жизнь наиболее достойным, таким как Сигурд…
Ну что ж? Что остается? Шагнуть навстречу неизведанному…
Он перелез через брус-поручень и спрыгнул с бака на гальку.
Его появление не прошло незамеченным. Варя с двумя ассистентками и неизменным подносом подплыла к нему:
Выпьем за варяга,
Парня разбитного,
Смелого, умелого,
Доброго такого!
Сигурд подозрительно огляделся.
Никакого "варяга" рядом с ним не было. Тем более разбитного.
Не было заодно и других варягов, не было ни смелого варяга, ни умелого, ни тем паче доброго.
У кромки прибоя был только он сам, скрюченный невзгодами и преисполненный недоброй подозрительностью ярл средней руки.
– Сама хлебни! – сказал Сигурд, кивнув на чарку. – Небось отравлено?
В голове его вдруг шевельнулась мысль, что в царстве мертвых не стоит беспокоиться по поводу доброкачественности принимаемых в пищу продуктов, что верно вдвойне, если учесть, что ранее, в мире живых, это тебя вообще, можно сказать, не волновало.
Сигурд знал, что его языком давно уже управляет не разум, не чувство, не вера, а характер, тяжелый характер, столь часто заставляющий страдать в первую очередь его самого.
– Отхлебни, Варюха, – посоветовал Бьярни, разливавший в компании девиц с Маяковки "Чинзано" по весьма вместительным чаркам, припасенным дальновидными свадебными водилами сначала для утренней деревенской опохмелки посредством нечищеного свекольно-рвотного самогона пополам с мутно-огуречным бочковым рассолом, а чуть позднее, видно, и для бани – но это лишь для тех, кто выживет.
Кивнув в ответ, Варя демонстративно пригубила.
– Видал, миндал?
Не вполне поняв реплику валькирии, Сигурд степенно провел рукой по бороде. Не прикасаясь к чарке, он подчеркнуто равнодушно заметил:
– Яд мог осесть на дно.
– Конечно, – с готовностью согласилась Варя и, опрокинув чарку до дна, запила квасом из черпака, взятого у ассистентки. – Все! – Отдав ассистентке посуду, Варя приподняла пустой металлический поднос и отбарабанила на нем, как на бубне, короткую дробь: – Финита ля комедия!
Неистовая ярость вдруг охватила Сигурда; грудь его стала тяжело вздыматься от справедливого негодования, быстро переходящего в безрассудное бешенство.
– Да не дыши ты на меня перегноем, – примиряюще заметила Варя. – Кто не успел, тот опоздал…
– Ш-ш-што-о-о?! – От гнева Сигурд покраснел, а затем стал пунцовым.
– Кто первый встал, того и тапочки, – пояснила Варя. – Морской закон. Пошли к ребятам, девочки! – махнула она ассистенткам. – Мы ведь не патронажные сестры ему, правильно?
– Иди, Сигурд! К нам иди! Тебе уже налили, говноед! – позвал Кальв.
* * *
Пир только еще набирал мощь и силу.
За сборными столами, используемыми а-ля фуршет из-за нехватки мебели для сидения, да и просто вокруг скатертей, постеленных на землю, лились пока еще только нескончаемые душеприятные беседы.
– Я сразу поняла, Хросскель Годинович, что вы хитрый человек. – Ивона Стефановна, пристроившись полулежа на непонятно откуда взявшемся пледе прямо на земле, возле одной из импровизированных скатертей-самобранок, приподняла пластмассовый фужер, удачно имитировавший хрусталь.
– Я? – удивился Годинович. – Почему я хитрый?
– Потому что вы упорно уклоняетесь от ясного изложения своей политической позиции. Ведь это на редкость странно, что вы, с вашим, без сомнения, глубочайшим гуманитарным образованием, утверждаете, что никогда не слышали про Сталина! В это абсолютно не верится. Я понимаю, конечно, что в вашем отрицании самого факта существования Сталина присутствует элемент позы или, как это модно сейчас говорить, "позиционирования", – да, ну конечно… Но не настолько же! Я также понимаю, что если сейчас, как мы тут выяснили, с помощью нашего Аверьянова Николая Николаевича, 985 год от рождества Христова и Сталин еще не родился, то, разумеется, вам легко пытаться убедить меня, что вам, поколению конца девятисотых, эта фамилия уже ничего не говорит… или еще ничего не говорит, как вы утверждаете… – Аристократические пальцы Ивоны Стефановны поставили бокал на скатерть и тут же погрузились в складки кожи шарпея Рожка, дремавшего у него под боком.
– Послушай… – попытался что-то сказать Годинович.
– Нет, это вы послушайте, – отрицательно покачала головой Прибамбацкая. – Мы с вами просто обречены понимать друг друга…
– Почему?! – удивился и испугался Хросскель Годинович. – Почему мы обречены?
– Потому что разумные люди были всегда. И были везде. Так вот и Сталин, он тоже везде и всегда. Вождь. Отец народов! У него не было любимцев, ему все равно было, кто ты – министр, врач, генерал или рыбак, металлург или секретарь обкома! Незаменимых нет! Порядок был! Взял страну от сохи, оставил страну атомную! Хозяин! – Оставив складки кожи Рожка, ее рука сделала широкий жест, охватывающий весь мир, включая Млечный Путь, застывший над их головами. – Хозяин всего!
– У Сталина был восьминогий конь? – поинтересовался, зевая, лежащий неподалеку Регнвальд, рулевой ладьи Сигурда.
– Почему у него должен был быть такой конь? – удивилась Ивона Стефановна.
– Потому что хозяин всего – Oдин, у которого восьминогий конь Слейпнир. Раз Сталин – хозяин, то это то же самое, что по-нашему Один. Ну, значит, на восьми ногах у него конь.
– Сталин – один, а не o2дин, другого такого нет и не будет… А по коням я, честно говоря, не знаток… У Сталина был Буденный, Семен Михайлович, вот тот как раз…
– Был о восьми ногах?! – догадался Регнвальд.
– Да нет, – скривилась Прибамбацкая. – Специалист по лошадям…
Девушка, лежащая рядом с Регнвальдом, вдруг оживилась:
– У моего папы конь о восьми ногах! Вот, смотрите!
Покопавшись в косметичке, она извлекла потрепанную фотографию, изображавшую пожилую пару, стоящую на фоне покосившегося дома в компании восьминогого жеребенка и шестиногого пса с двумя загнутыми веселыми крючками мохнатыми хвостами, растущими из одной общей точки.
– Вот! Это мои папа, мама, Восьмикопытец и Дружок. Я всегда этот снимок ментам показываю, чтобы разжалобить.
– Ты дочь Oдина?! – Регнвальд был потрясен. – Женя, Женечка, ты что, сестра Тора? И молчала?!
– Нет, что ты! – отмахнулась, смеясь, Женя. – Какой там Тор! У меня вообще братьев нет. У нас деревня в семнадцати верстах от Чернобыля, прямо по розе ветров. Я эту карточку ментам как будто нечаянно показываю, они меня сразу отпускают…
– Взял страну от сохи, оставил страну атомную! – повторила Прибамбацкая, никогда, видно, особо не прислушивавшаяся к чужим речам…
* * *
– У нас – порядок во всем! У нас очень строгие законы! – кивнул Кьярваль, явно красуясь перед Верой. – Свирепые законы.
– Но еще страшнее оказаться вне закона, – подхватил его мысль Вермунд, подмигивая Соне.
– А как это – "вне закона"?
– А это когда тебя изгоняют из общины и каждый, кто тебя встретит, может тебя убить и обязан убить!
– Замечательно! – сказала Даша. – Чем же нужно отличиться, чтобы залететь под вашу вышку?
– Под какую "вышку"? – не понял Кьярваль.
– Чтоб оказаться вне закона? – пояснила Вера.
– Ну, например, вне закона объявляют за изнасилование свободной женщины, – сказал Вермунд первое, что на ум пришло.
– Круто! – уважительно покачала головой Соня. – Вот это круто!
– Но речь шла о свободной женщине, вдове ярла например. О женщине, имеющей все и ни у кого ничего не берущей…
– А какие еще-то бывают женщины? Ты на кого намекаешь?
– Не намекаю, а говорю то, что есть. За изнасилование женщины из кэрлов изгоняют всего на три года…
– Это почему так?
– Кэрлы зависят от ярлов. Они покупают у них на время землю, ладью, то, что им надо… Они не совсем свободные люди.
– Они арендаторы, понятно, – кивнула Даша.
– А если рабыню кто трахнет без спросу? – поинтересовалась Вера.
– Три марки заплатишь – и все дела, – пожал плечами Кьярваль.
– Да марок нет уже давно. Сейчас же евро, ты че, совсем того?
– Не знаю евро, – уперся Кьярваль. – Три марки, по закону.
– Не помнишь, сколько это – три DM? – спросила Даша Веру как самую старшую, двадцатипятилетнюю хранительницу древних традиций Тверской.
– Да где-то бакса полтора было. Ну, в общем, порошок…
– Фига себе – полтора бакса – сорок рублей!.. – возмутилась Соня. – Разлетелись: на два пакета молока не хватит!
– Да успокойся! – одернула Соню Даша. – Ведь ты же слышала, тут речь идет об изнасиловании…
– За сорок-то рублей? Да ты смеешься! Да это на трамвае раз туда-сюда проехать! И за эти слезы я, думаешь, позволю себя изнасиловать?! На-к, покачайся на лиане: вот, гляди, – вот так вот! Наоборот, насилие дороже. Что, скажешь, – нет? Всегда с надбавкой, хоть ты мент, хоть фээсбэшник, я сразу говорю, а если связывать – то вдвое!.. Ну что, не так? А ты сама-то – ну если там с кнутом, с наручниками к тебе, а?! Ты что?! Чего?! За сороковник? Да пусть ты инвалид, блин, ветеран, Герой Советского Союза, вот хрен ты изнасилуешь меня за два кило картошки! И не надейся. Мне все равно – Иван Сусанин, Минин и Пожарский… Групповуха, связывание – всегда дороже, всегда по особой таксе! Ну, как договоришься!
– Тише, тише, тише… – зашипели на Соню Даша и Вера. – Никто тебя насиловать не собирается… Вон, смотри, ребята сидят, уже глазами от ужаса хлопают…
– Сначала платят пусть, а потом уже хлопают…
– Перепила…
– А пусть и перепила! – Неожиданно Соня ударилась в слезы. – Что ж мне, от счастья и выпить раз в жизни нельзя, что ли?
Кьярваль, с округленными от удивления глазами, незаметно поманил к себе пальцем Веру. Вера склонилась к нему:
– Ну что?
– Соня рабыня? – еле слышно прошептал ей в ухо Кьярваль.
– С чего ты взял?! – удивилась Вера. – Она свободная. Как ветер!
– Из кэрлов?
– Нет, конечно. У нее свой дом есть. Сад. Хозяйство. На родине.
– Не понимаю… – прошептал Кьярваль.
– Да здесь маяки лингвистические, переводчики… Плохо работают…
– Но я прекрасно понимаю все слова. И даже когда говорится одно, а подразумевается другое…
– Это конечно! – согласилась Вера. – Слова они прекрасно переводят, – кивнула она, борясь с подступающими к горлу спазмами. – А чувства – ни фига!
Через минуту Кьярваль и Вермунд уже суетились, пытаясь успокоить трех рыдающих навзрыд девиц:
– Ну что вы, что вы!
– Хватит, успокойтесь…
– Никто не станет вас насиловать…
– И пальцем не коснется…
Но ничего не помогало до тех пор, пока Кьярваль не нашел спасительный ход:
– Давай и мы нажремся? Так же, как они?!
– Да можно и похлеще! – подхватил Вермунд. – Лично я – за!
– Не смейте пить! – сразу очнулись девицы, возвращаясь к действительности.
– Действительно, не надо вам больше пить, ребята!
– И так уже хороши вы, мальчики!
– Мы? – хором удивились викинги.
– А кто здесь первый стал про изнасилование? Мы, что ли?
* * *
Все шло как по маслу. Впервые за много последних ушедших часов биологического времени Коля испытывал чувство раскрепощающего облегчения.
Сидя у отдельного костра с Бьярни и тремя его телохранителями, Николай ощущал, что настала пора немного расправить плечи, расслабиться.
Основной прием, которым решалась эта невыполнимая задача – обеспечение бескровной, мирной высадки викингов на побережье, – оказался, похоже, удачным. Удача таилась в его простоте, в детской наивности.
Викинги сюда плыли, чтобы найти здесь новую, лучшую жизнь.
Лучшую жизнь, а вовсе не войну. Война дает возможность быстрого обогащения, да, но война не может служить основой полноценной жизни на многие годы, и тем более для многих следующих друг за другом поколений.
Кроме того, война убивает всех: и побежденных, и победителей. Она не созидательна, а значит, и не конструктивна. И викинги успели, конечно, если и не понять это, то прочувствовать: все побережье Европы к концу девятисотых было уже многократно граблено-переграблено и плотно забито-заселено таким людом, от которого ничего хорошего незваным гостям с моря ждать не приходилось.
Поэтому и рванули за тридевять земель, за дальний горизонт.
Действительно, ну не романтика же заставляла молодых мужиков бросать семьи, родные места и идти навстречу неласковой приполярной судьбе? Идти на ладьях, по сути, на здоровых лодках, по серым от холода водам Атлантики? Температура воды – минус три, морская при нуле не замерзает. Падение за борт – десять минут – и свободен. Тебя не спасешь. Не отогреешь.
Нет! Их не романтика влекла. Нужда и безысходка.
А местные? У тех были свои проблемы.
Голодно, холодно – тут без вопросов. Ни скотоводства – олени не в счет, это только прелюдия к скотоводству, – ни земледелия. Охота. Главное – охота. Приход высшей по степени развития цивилизации обещал скрилингам начало более-менее сытой жизни.
Жизни, основанной на труде, а не на капризах-сюрпризах нереста лососевых, состояния подножного корма для их полудиких оленьих стад, удач в опасном китобойном деле.
А чего стоят эти бесконечные переделы охотничьих угодий между соседними племенами – заклятыми друзьями и бескорыстными врагами?
В одной команде с викингами выжить проще – тут что посеешь, то и пожнешь.
Да, для охоты скрилингам едва хватало земли и без варягов. Но это касалось именно охотничьих угодий – пространства для охоты! Только для охоты.
Для земледелия же и для скотоводства, базирующегося на земледелии, – немереный простор. Тут викинги были как нельзя более кстати.
Полудикие стада оленей гонять по чахлой тундре – это пустяк.
Жизнь изменят коровы, бизоны, скотные дворы, птицефермы. Целенаправленная заготовка кормов на зиму. Молоко и весь ряд молочных продуктов. Ведь молоко скрилинги попробовали впервые, только познакомившись с викингами, как указывают старые скандинавские саги, – да так ведь и было на самом деле: войдите в точку со штрих-кодом 1-73-021-22(274) – 12–24-16 – убедитесь сами!
И транспорт. Тут скрилингам грозил вообще революционный переворот. Лошадей привезли в Америку именно викинги – исторический факт. Потом, еще раз, вторично, их привезет Эрнан Фернандо Кортес, но это случится попозже, весной 1519 года, и гораздо южнее – Карибы.
Викинги были желанны, они несли новое качество жизни. И себе самим, и скрилингам.
Но ни те ни другие не успевали осознать неисчислимые плюсы открывшихся возможностей, перспективность возникающего симбиоза.
Нет!
В головах и у тех и у других была пропечатана совсем другая логика, идущая от предшествующих поколений. "Либо мое, либо ничье", "Все, кто не мы, смертельно опасны для нас" – основные постулаты этой житейской мудрости.
Перешибить эту мудрость могла только практика, успех сотрудничества, дружбы, но до этого дело никогда не доходило. Случайно "пробегала кошка", всегда успевала, и тут же реки крови смывали едва проглянувшее лучшее во рвы с лежащими вповалку трупами бойцов обеих сторон.
Особенно опасен в этом плане был первый момент, момент высадки, момент знакомства.
Но вроде он идет пока успешно, тьфу-тьфу-тьфу! И викинги предстанут перед скрилингами не захватчиками, не завоевателями, а продвинутыми людьми, владеющими Hight Tech’ом – универсальным пищегенератором "Му-у-у-у" и скоростным вседорожником повышенной проходимости "Иго-го"…
– Что-то ярл Аверьяни призадумался? – заметил Кальв. – Где летает твоя мысль, Кольскегг?
– Не Кольскегг, а просто Коль. Да думаю, как жить дальше.
– Ты пришел к нам из Брейдаблика, о чем тебе размышлять? Для тебя все пустяки.
– Откуда я пришел, не понял? Я же говорил тебе: я – из будущего. Может быть, даже твой дальний потомок.
– Нет, ты пришел с неба, Коль! Тебя послал нам Бальдр, второй сын Одина, бог добра и счастья. Он живет в чертоге, который зовется Брейдаблик, это знают все.
– Ну, пусть так. Не суть важно! – махнул рукой Аверьянов. – Брейдаблик – звучит неплохо. От слова "брейд" – "бредовый рейд" – сокращение.
– За твоего повелителя, Бальдра! – Кальв поднял трехсотграммовую чарку.