Год проходил за годом, а советская власть никак не могла одолеть Козлова и его казаков. Все преступления в округе списывались на Никиту Анисимовича и за его голову давали большую награду. Но это не помогало. Казаки, кто жил при советской власти в станицах, не верили большевикам. А горцы-имеретинцы, с которыми казаки крепко сдружились, помогали им и укрывали. Однако воинов в отряде Козлова становилось все меньше. Кто погиб, кто попался чекистам, когда навещал семью, кто разочаровался и ушел заграницу, а кто-то получил травму или тяжко заболел. Только Козлов все равно продолжал борьбу и рядом с ним находились его близкие, жена Харитина, сын Яков и дочь Полина. Дети атамана выросли в лесу и воевали наравне с матерыми казаками. Подростки стреляли "на звук" так, что ни одной пули мимо. Лес и горы знали превосходно и за сутки могли пройти по хребтам до пятидесяти километров. А еще Полина, которая, по словам Степана, была редкой красавицей, помимо всего прочего в искусстве верховой езды не уступала самым лучшим джигитам.
Однако сколь веревочке не виться, а конец один. В одном из боев, когда красноармейцы окружили отряд Козлова, была ранена Харитина. Казаки вырвались, и атаман отправил жену на лечение в станицу Спокойная, а дети находились с ней. Чекисты об этом узнали, но сначала семью не трогали. Видимо, надеялись выманить Козлова. Но Никита Анисимович не появлялся, а Харитине становилось хуже, и ей ампутировали руку. После чего большевики не выдержали, схватили женщину и отправили в Армавирскую тюрьму, где она и пропала. А вот дети скрылись и снова оказались в отряде.
Примерно в это же время получил ранение Степан Дзюба. Его спрятали горцы и что происходило потом он узнал от других людей. Во время очередного поиска в горах сотрудник НКВД Иван Беспалов, рабочий двадцатипятитысячник, пошел к реке попить воды и столкнулся с Яковом Козловым. Мальчишка прыгнул на коня и давай удирать, а чекист выстрелил ему вслед и попал. Рана оказалась смертельной и Яков умер.
Смерть родственников повлияла на атамана. Он загрустил, временно утратил волю к борьбе и отряд распался. Кто не погиб, тот ушел в Грузию или сдался большевикам. Никита Анисимович остался в лесу вместе с дочерью. Нужно было кормиться и жить дальше. Мясо, ягоды и съедобные коренья добывались в лесу, но помимо этого требовалась мука и соль. Все это Козлову давали станичные пасечники. И один из них, некто Скупко, предал атамана.
Чекисты устроили на Козлова засаду, и когда он в очередной раз появился на пасеке, все тот же сотрудник НКВД Беспалов выстрелил в него и снова не промазал. Никита Анисимович погиб сразу, но рядом была Полина, и она стала отстреливаться. Первым выстрелом убила предателя-пасечника. Вторым одного из чекистов, который не успел залечь. А третью пулю послала в тело уже мертвого отца. Все по уговору партизан - в плен не сдаваться, если рана тяжелая или нет уверенности, что погиб, свои обязаны добить.
Тело мертвого атамана привезли в станицу Подгорная. Там его фотографировали, а затем Козлову отрезали голову. Ее отвезли в станицу Отрадная, где она три дня простояла на почте, чтобы все видели - мертв Никита Анисимович, советская власть его победила. После чего голову заспиртовали и отправили в Москву. А тело казака после издевательств и глумлений выволокли на берег реки рядом со станицей Подгорная, облили бензином и подожгли. Целиком оно не сгорело и местные мальчишки-пастухи тем же вечером при помощи сердобольной казачки его похоронили.
Отец погиб и Полина, не зная, что делать дальше и ради чего жить, пошла в Безстрашную. Она решила сдаться, но члены станичного Совета, увидев ее с винтовкой на плече, повыпрыгивали в окна и разбежались. Полина зашла в здание Совета и стала ждать. Никто не появлялся и, оставив винтовку и бурку, девушка ушла из станицы.
Когда появились чекисты, в погоню за Полиной направили группу. Большевики не надеялись ее отыскать, но девушка не пряталась. Она находилась возле ручья и мыла голову. Сдалась добровольно и, как мать, сгинула в Армавирской тюрьме.
Степан Дзюба появился в Безстрашной через три дня. Подходил к концу 1930-й год. Он смог узнать новости и едва не попался чекистам. В одиночку напасть на тюрьму казак не мог и стал искать помощников. Но таковых не отыскалось, и когда он узнал, что Полины, скорее всего, уже нет в живых, Степан пошел бродить по белу свету и, в конце концов, оказался в Ростове. По мере сил вредил большевикам. Особенно в 32-м году, когда коммунисты давили восстание в Тихорецкой. И все эти годы ждал своего часа.
Такая вот история и после этого кто-то скажет, что с большевиками можно жить в мире? Нет. Наверное, не выйдет…
На темной улочке появились два человека. Это были Сахно и Дзюба. Я подозвал их и спросил:
- Ну как?
Ответил Степан:
- Порядок, командир. Воры на месте. Вся банда Егорши Чирика.
- Гуляют?
- Да, - Дзюба кивнул. - Самое время их накрыть. Они в подвале дома, обжили его. Никого не боятся, двери открыты. Охранников снаружи всего двое, убрать легко, обычные наглые босяки. А потом войдем и всех повяжем. Если не получится, сразу начнем отстрел. Медлить не надо, а то дверь закроют, придется ее ломать - это лишний шум и воры успеют подготовиться к обороне.
- Ты прав, Степан, - согласился я с ним и посмотрел на Сахно: - Ваня, собирай казаков. Через пять минут начинаем. Главаря надо взять живьем.
Сахно нырнул в темноту и словно растворился в ней, а я смахнул с лица дождевые капли и поинтересовался у Степана:
- Ты этого Егоршу хорошо знаешь?
Дзюба ответил сразу:
- Три года в его банде был.
- И что, серьезный вор?
- Серьезный. Хотя на показ ничего не делает. Не любит дешевых понтов и старается свои дела проворачивать тихо.
- Если придется в него стрелять, рука не дрогнет?
- Обижаешь, командир. Кто он, а кто я? Это же вор. На нем кровь, разбои и грабежи. А мы казаки и находимся на родной земле. Если свое что-то создаем, он и подобные ему люди нам не нужны. Порядок должен быть на казачьей земле.
- Правильно мыслишь, Степан.
- Я знаю. - В его голосе появилась легкая усмешка, все-таки он старше меня, а я его поучаю, но затем он добавил: - У Егорши, кстати, есть казна. Как сейчас, не знаю, а раньше он при себе солидные средства держал и несколько тайников имел.
- Общак? - уточнил я.
- Нет. Его личная копилка. Он хоть и вор, но мечты у него, словно у аристократа, собрать побольше ценного и свалить заграницу.
- Это хорошо. Нам его копилка пригодится, сдадим начальству.
- А может…
Степан запнулся и я понимал, что он хотел сказать. Зачем сдавать добычу Тихоновскому, если можно прибрать все ценное себе? Честно говоря, я и сам об этом думал. Однако решил не наглеть. Всему свой черед. Будет возможность не делиться с начальниками, приберем трофеи себе. А сейчас в операции задействовано тринадцать человек, хоть один, но проболтается. Да и главарь, которого я обещал отдать Тихоновскому, наверняка, расскажет, что в его казне было и сколько в городе тайников. Следовательно, рисковать не стоит.
- Никаких "может", Степан, - сказал я казаку и добавил: - Не сейчас.
- Понял тебя, командир.
Снова на улице движение. Казаки стягивались к логову воров, которые уверовали в свою безнаказанность и отмечали очередной удачный налет. Мы знали, что они сделали. В полдень воры совершили дерзкий набег на речной порт, запугали рабочих, разоружили сторожей и опустошили один из окраинных складов, который остался еще от большевиков. Добыча по нынешним временам серьезная - ситец. Товар на любом рынке востребованный и Егорша практически сразу скинул его подпольным перекупщикам, так что деньги у него есть.
- Я пошел? - спросил Степан, который вызвался убрать охранников малины.
- Давай, брат. Бог в помощь.
Дзюба направился к малине, а я двинулся за ним. Под плащом пистолет и кинжал, в карманах пара гранат, на всякий случай. Полиция в этот район ночами не заходит, боится. Транспорт, грузовик с казаками Атаманской конвойной сотни, неподалеку, он заберет добычу и пленных. На путях отхода чисто. Так что работаем.
Степан и Ваня Сахно подошли к малине. В темноте их почти не видно. Они остановились возле входа в подвал и появились охранники.
Еле слышный хрип умирающих людей, которым ножами вспороли горлянки. Охранники мертвы и их тела ложатся на мокрую брусчатку. После чего от Вани тихий свист - порядок.
Группа делится. Одна тройка прикрывает вход в малину и подходы. Еще одна наблюдает за трехэтажным домом, который при царизме был торговой конторой, а при Советах стал коммуналкой. А остальные входят в подвал.
В логове бандитов было весело, гульба в самом разгаре. Несколько больших и ярких керосиновых ламп давали много света. На стенах ковры. Пол покрыт деревянным паркетом. В воздухе клубы дыма и чувствовался запах этого места, смесь из табака, самогона, человеческого пота, ружейной смазки, копченой рыбы, дешевых духов и пороха. В центре просторного помещения стол, а за ним семь мужчин и столько же женщин. В противоположном конце подвала еще одна дверь, за ней личные апартаменты Егорши и выход в одну из жилых квартир, запасной путь для отхода банды. Но сам главарь, средних лет худощавый блондин в рубахе-вышиванке и пиджаке, был здесь, во главе стола, и первым подал голос:
- Эй, вы кто?
Ни слова ни говоря, казаки сдвинулись к столу и наставили на подвыпивших воров пистолеты.
- Без глупостей, - приблизившись к пахану, спокойно сказал Степан. - Кто дернется, получит свинцовую пилюлю.
Егорша посмотрел на Дзюбу и осклабился, обнажив золотые зубы:
- Перо, ты что ли? Братки, наш корешок вернулся.
Степан ударил вора рукояткой пистолета по затылку и он, потеряв сознание, уткнулся лицом в тарелку. Воры попытались вскочить, но их быстро успокоили и разоружили, а перепуганных шлюх согнали в кучу и заставили сесть на пол. После чего казаки стали вязать уголовников, а я осмотрел апартаменты пахана.
Надо сказать, Егорша устроился неплохо. Спальня, водопровод и душ. Даже вода есть. Вдоль стен пара диванов и шкафы с одеждой на любой вкус, а в углу массивный сейф. Под широкой кроватью несколько ящиков, в основном с оружием, боеприпасами и консервами. А в потолке люк. Придвигаешь стол, взбираешься на него и с легкостью попадаешь в пустую квартиру на первом этаже дома.
Вернувшись в соседнее помещение, я увидел, что Егоршу уже привели в чувство и начали бить. Разумеется, нас интересовал сейф. Однако упрямый пахан молчал, и тогда взялись за его подельников. Один из них быстро сдал главаря, ключ у него в потайном кармане под пиджаком.
Временно избиение прекратили. Я забрал у Егорши ключ, вернулся к сейфу, открыл его и озадаченно почесал затылок.
Я ожидал увидеть в хранилище вора деньги, но их оказалось очень уж много. Сейф буквально ломился от банкнот, советских рублей и немецких марок. А помимо них здесь же находились золотые монеты - царские червонцы, примерно сотня желтых кругляшей стопками, и несколько шкатулок с ювелирными украшениями.
"А что если сейчас пристрелить Егоршу и часть его сокровищ присвоить? - возник у меня вопрос, но я сразу себя одернул: - Нет. Нельзя. Да и не такой человек пахан, чтобы складывать все яйца в одну корзину. Наверняка, у него еще тайники есть. Будет допрос и он скажет, сколько у него сокровищ и где они".
Отдав казакам приказ собирать добычу, я присел на табурет перед Егоршей. Его лицо было в кровоподтеках и, посмотрев на меня, он выдохнул:
- Ты кто!?
Я не ответил и он задергался:
- Суки! Вас найдут! Думаете, так просто воров на бабки поставить!? Я в авторитете!
Пахан так и не понял, кто перед ним. Видимо, решил, что мы залетные бандиты. Это хорошо. Пусть так пока и будет. Плохо только, что шлюхи, которых мы не собирались убивать или тащить на базу, видели наши лица. Но, по большому счету, это мелочь. Шлюхи разнесут новость о ликвидации банды по городу, нагонят страха, а мы отработаем и снова исчезнем. Когда настанет удобный момент, выйдем на новую цель и опять ударим. А когда уголовники затихнут, вернемся обратно в Новочеркасск.
Появился Сотников, за плечами которого был здоровенный чувал с деньгами, золотом и ювелиркой. Он кивнул мне - пора.
Поднявшись, я ткнул указательным пальцем в двух воров, которых заранее обозначил Дзюба, и в пахана:
- Этих забираем.
Трех уголовников потащили к выходу, и я посмотрел на шлюх:
- Пошли вон.
Девки рванули из подвала. Остались только воры, которых мы собирались показательно казнить, и я достал пистолет. Казаки тоже приготовились открыть огонь. Помещение закрытое - шума будет много, но это ничего.
- Стойте! - заорал один из воров, понимая, что сейчас произойдет. - Не надо! Мой ТТ выплюнул пулю и во лбу уголовника появилась дырка, а стена за его спиной окрасилась в бурый цвет.
44
Московская область. 06.12.1942.
Из мемуаров генерала Антона Васильевича Туркула:
"После боев за Серпухов немцы попытались выйти на прежние рубежи. Но вскоре их силы иссякли, и наступило временное затишье. На Московском участке фронта группы армий "Центр" большевики держали оборону по линии Калинин - Дмитров - Александров - Орехово-Зуево - Раменское - Подольск - Кашира - Мордвес - Тула. Противник копил силы. Немецкая армия тоже. Наступило временное затишье, и я попытался добиться разрешения на вывод частей 2-го пехотного корпуса РОА в тыл для отдыха и пополнения. Однако получил отказ, и корпус был переформирован в сводную дивизионную группу, которая получила название "Россия".
Я требовал резервов, но их не было. Просил выдать солдатам теплое обмундирование, но ничего не получил. По-прежнему не хватало артиллерии и боеприпасов. Мы испытывали нужду в продовольствии и медикаментах. Только никому до нас не было никакого дела. Командующий РОА генерал Трухин обещал помощь, однако она запаздывала. И если бы большевики вновь перешли в наступление, дивизионная группа "Россия" перестала бы существовать в течение суток, а может быть нескольких часов. К счастью, этого не произошло. Наверное, потому, что внимание немцев и большевиков было приковано к югу, где продолжалась битва за Кавказ и шли ожесточенные бои за Царицын, который коммунисты переименовали в Сталинград.
Надо сказать, что я тоже пристально следил за событиями на юге. И когда немцы сообщали об очередной победе, испытывал двоякое чувство. Как противник большевизма я радовался поражениям врага. Но как русский человек и патриот негодовал. Да и как иначе? Ведь на стороне врага сражались мои соотечественники, обманутые люди. А немцы уничтожали то, что было гордостью России.
Когда егеря генерала Ангелиса ворвались в Батуми и советские моряки потопили Черноморский флот, а сами ушли в морскую пехоту, моя душа разрывалась от боли. Когда турки захватили Ереван и устроили резню армян, я ненавидел их. Когда под ударами артиллерии был полностью разрушен древний Тбилиси, хотелось рвать и метать. Однако я солдат. Шла война и я нес ответственность за тысячи человеческих жизней. Поэтому я сдерживал себя и продолжал делать все возможное, чтобы мои солдаты не знали нужды и сохраняли боеспособность.
Наконец, в середине ноября, дивизионную группу "Россия" оттянули в тыл. Мы оказались под Калугой, и я смог провести смотр войск. Зрелище еще то… От 2-го пехотного корпуса РОА осталось восемь с половиной тысяч солдат и офицеров. Да, голодные и оборванные. Да, много больных и обозленных на весь белый свет. Да, половина солдат с древними винтовками Мосина, практически без боеприпасов и вшами. Но это были лучшие солдаты, самые сильные и стойкие, готовые драться с большевиками дальше и не отступать. Во многом они напоминали мне дорогих сердцу "дроздовцев", и я понимал, что сроднился с этими людьми.
Полевой лагерь на окраине Калуги принял нас, и солдаты смогли привести себя в порядок, отогреться, помыться и вывести вшей. А 23-го ноября мы получили практически все, чего нам так не хватало. Прибыл эшелон с пополнением, двумя тысячами хорошо подготовленных солдат. И еще один эшелон с продовольствием, зимней одеждой, обувью, медикаментами, вооружением и артиллерией. Самое главное, на мой взгляд, полностью боеготовая артиллерия, гаубичный дивизион, шесть батарей противотанковых орудий и два минометных батальона. После чего дивизионная группа "Россия" снова стала походить на воинское формирование кадровой армии. Однако большевики в очередной раз перешли в наступление и все пошло кувырком.
Ранним утром 25-го ноября, совершив ряд авианалетов на германские аэродромы, советская авиация вновь захватила господство в воздухе. В полдень в тылы группы армий "Центр" были выброшены многочисленные авиадесанты. В тылу активизировались партизаны и диверсанты. А из Тулы в направлении на Сухиничи, прорвав оборонительные линии немцев, рванулась сильная КМГ (конно-механизированная группа) генерала Белова. Красная армия активизировалась и вечером того же дня начала наступление от Подольска на Москву.
Разумеется, немцы ждали, что советские войска в очередной раз попытаются отбить столицу. Ведь это очевидно. Но германские дивизии, которые обороняли развалины Москвы с юга, не устояли. Большевики учли уроки прежних неудачных наступлений и хорошо подготовились. Для захвата столицы они создали специальные инженерно-штурмовые бригады, в которых солдаты прошли серьезную подготовку и носили стальные кирасы, и обычная немецкая пехота, которая подвергалась мощнейшим артиллерийским обстрелам, перед ними спасовала.
В течение 26-го ноября советские штурмовики захватили Бирюлево, Ясенево, Дроздово и Копотню. Они закрепились в Москве. Начались бои в черте города и немцы, естественно, попытались выбить их обратно. Для этого потребовались резервы, и я предположил, что могут послать нас. Но германское командование не желало делить славу покорителей русской столицы с русскими. Это было делом принципа. Поэтому в боях за Москву использовались исключительно немецкие войска, которые выводились из резерва и сразу же с колес бросались в пекло.
Остановить Красную армию не получалось, 27-го ноября большевики уже овладели Люблино и меня вызвали в штаб 4-й полевой армии. Для усиления Московской группировки немцы собирались снять с фронта в районе Тарусы одну пехотную дивизию, а взамен поставить союзников, дивизионную группу "Россия" и свежую белорусскую бригаду под командованием уже знакомого мне Франтишека Кушеля. Приказ был ясен, и мои войска начали немедленное движение к линии фронта.
В ночь с 28-го на 29-е ноября, сменив германскую дивизию, русские и белорусы заняли оборону в пятнадцати километрах от Тарусы. Подготовленные немцами позиции были выше всяких похвал, и союзники оставили нам большое количество продовольствия, дров и боеприпасов. А в Москве в это время продолжались бои и, казалось, что германцы смогли остановить натиск красноармейцев и даже стали вытеснять их обратно за городскую черту. Однако советские войска готовили новые удары в другом месте. Немцы выпустили инициативу из рук и поплатились за это.