* * *
И побита воев русских безбожные Монголы, и лежаша они на земле пустой, на траве ковыле, снегом и льдом померзоша, и от зверей телеса их снедаемы, и от множества птиц растерзаемы. Все бо лежаша купно, умроша, единую чашу испиша смертную.
Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года
Издание Российской академии наук. СПб., 1760
* * *
Когда именно предал Святозар? Скорее всего, это произошло после того, как он узнал о том, что вовсе лишен наследства. Ранее такого на Руси практически не случалось - все делилось по старшинству, но и младшим сыновьям доставались уделы, хотя и меньшие по размеру.
Очевидно, Святозар, исходя из своего происхождения, с детства считал себя обиженным и, затаив недоброе, принялся искать союзников. Они тут же нашлись в лице монгольских ханов, с которыми князь сговаривался чуть ли не в открытую.
По всей видимости, Бату еще колебался - к чьей стороне примкнуть, о чем свидетельствует и мирный договор с царем Константином, заключенный им за год до начала боевых действий.
Однако ожидать от государя Руси каких-либо материальных уступок было глупо, и хан переметнулся к его сыну, который, надо думать, на посулы не скупился.
Неизвестно, предложил ли Святозар перейти на его сторону воеводам двадцатитысячного войска, присланного отцом. Скорее всего, да, но те, храня верность престолу, отказались это сделать, после чего и произошло так называемое Оренбургское побоище.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.
Т. 3, с. 255. СПб., 1830
Глава 7
"В гостях"
Из-за дальних гор, из-за древних гор
Да серебряной плетью река рассекала степи скулу…
Белый дрок в костер. Вперив взгляд в костер,
Над обрывом стою… Боги, боги, как берег крут.Сергей Лукьяненко
Святозар очнулся лишь к ночи. Он лежал связанным на холодном каменном полу и поначалу даже не мог сообразить, куда его запихнули. Лишь мрачная темнота окружала его со всех сторон, и леденящий холод насквозь пробирал беспомощное тело. В затылке ритмично пульсировала боль, которая сразу усилилась, едва он попытался поднять голову.
Несмотря на это, князь несколько раз перекатился по полу, пока не уткнулся в промерзлый шершавый камень стены, от которого веяло холодом.
В это время скрипнула невидимая дверь, и в помещение вошли пятеро монголов. Двое держали в руках факелы, и князь поморщился от света, ослепившего его в первые мгновения. Проморгавшись, он увидел Бурунчи, стоящего прямо подле его ног. Темник был пьян и весело улыбался.
- Ты снова в плену, урус, - заявил он без обиняков. - Только на этот раз не у меня, а у великого, могучего и непобедимого хана Бату, который так добр, что решил пригласить тебя на пир по случаю великой победы над Русью.
Святозар презрительно усмехнулся:
- Рано радуешься, вражина. Тот, кто может выпить чашу воды, пусть не хвалится, что ему под силу проглотить и реку. А с предателями я не пирую. Так и передай своему хану иуде.
Бурунчи не знал, кто или что такое иуда. Однако из уст пленника это слово прозвучало столь красноречивым плевком, что о его значении он тут же догадался. Злобно оскалившись, темник замахнулся ногой, но затем сдержал себя.
Повернувшись к своим спутникам, он коротко приказал:
- Взять его. - И, обращаясь к пленнику, ласково продолжил: - Если хан зовет на пир, то гостю надлежит повиноваться.
Об этом же сказал Святозару и сам Бату, когда связанного князя усадили подле него:
- Поверь, этим приглашением я ничем не умалил твоего достоинства, ибо здесь присутствуют только мои братья и племянники-чингизиды, а также темники и мой верный мудрый Субудай, с которым когда-то почел за честь скрестить сабли даже твой отец. Думаю, и Субудаю тоже приятно видеть перед собой сына человека, чьи люди некогда убили его единственного сына Урянхатая. А вот ты забыл закон гостеприимства, гласящий, что приглашение хозяина священно.
- О каком гостеприимстве можно говорить, когда ты сидишь в моем доме?
- А вот тут ты ошибаешься, - усмехнулся Бату, ничуть не смутившись от дерзости пленника. - Это просто жизнь, где все течет и все меняется. Вода, текущая в реке, принадлежит этой реке, но если ты черпаешь из нее чашу, то, держа ее перед собой, можешь сказать: "Это моя вода". И шкурка лисы тоже принадлежит лисе. Но когда ты убиваешь зверька и шьешь себе из него шапку, то это уже не его шкурка, а твоя. Так и тут. Когда-то, год назад или месяц, даже еще вчера эта крепость была твоей. Но я убил твоих воинов и захватил ее. Выходит, теперь она моя. Что скажешь?
Святозар до крови прикусил нижнюю губу, чтобы сдержаться, и спокойно ответил:
- Ты прав. Ныне она твоя. Но все в жизни меняется. Когда сюда придут воины моего отца, Оренбург снова станет русским.
Бату улыбнулся:
- Глупец. Ты же видел несокрушимую мощь моих туменов. Твои люди стояли так долго, потому что я не пустил в ход главную силу, которая прошла бы сквозь них, как нож сквозь масло.
- Ты победил обманом, но больше он тебе не удастся, - возразил Святозар. - Что проку во взятом Оренбурге? Тебе не покорятся даже остальные крепости на Яике, а что уж говорить о самой Руси.
- Мне крепости, может, и не покорятся, но перед сыном самого каана Руси они все равно откроют свои ворота, - заметил Бату.
- Неужто ты думаешь, что я стану помогать тебе хоть словом?! - усмехнулся Святозар. - Скорее солнце взойдет завтра с другой стороны, чем я это сделаю.
- Мне жаль, - деланно опечалился Бату. - А ведь я просто хотел помочь тебе сесть на отцовское место. Извини, но, зная, как ты его боишься, мне пришлось подтолкнуть тебя к этому. Зато теперь, после твоего предательства, о котором он все равно скоро узнает, я развязал тебе руки. Это ведь первый раз предавать страшно и стыдно, а потом… - он махнул рукой.
- По-моему, ты связал мне руки, а не развязал их, - произнес Святозар.
- Как?! Они у тебя до сих пор спутаны?! - деланно изумился Бату и кивнул стражникам, молчаливо стоящим за спиной князя.
Повинуясь негласному приказу, один из них вытащил нож и мгновенно освободил князя от веревок.
Святозар с наслаждением размял запястья и поинтересовался:
- А ноги?
- Разве узлы мешают тебе сидеть? - усмехнулся Бату. - Да и мясо ты будешь брать не ногами, а руками. - И сознался: - Я должен убедиться, что ты не сделаешь ничего такого, что омрачило бы мой сегодняшний праздник. А чтобы ты не мерз, мои люди хорошо тебя закутают.
И тут же, повинуясь ханскому повелению, монголы, стоящие позади князя, помогли Святозару надеть новый яркий халат поверх разодранной нижней рубахи и плотно закутали его ноги чем-то вроде верблюжьего одеяла. Быстро и сноровисто проделав все это, они вновь выпрямились, сохраняя невозмутимый вид.
Князь огляделся по сторонам. Просторный зал главного здания крепости предназначался для проведения военных советов. Сюда же приходили с докладами разведчики, возвратившиеся из рейдов. Всего год назад на этом высоком резном стуле-троне восседал сам государь Константин Владимирович.
Ныне этот трон был единственным сохранившимся предметом мебели. Все остальное - большой стол, лавки и прочее - полыхало в печке, дверка которой так и болталась нараспашку.
Свой развеселый дастархан монголы устроили прямо на деревянном полу, доски которого пока еще уцелели, застелив его войлочными кошмами и дорогими коврами, которые снесли сюда отовсюду. Рядом со Святозаром лежал его любимый ковер красного цвета с искусными желто-синими узорами.
- Узнаешь? - расплылся Бату в улыбке, заметив взгляд князя, устремленный на этот ковер.
- Как не узнать, - сдержанно откликнулся Святозар. - Помнится, ты его сам мне подарил полтора года назад.
- Я тебе подарю не только его, - заверил хан, склонившись поближе к князю и понизив голос до шепота. - Я подарю тебе всю Русь, потому что успел убедиться в том, что ты не только умен и храбр, но и умеешь держать свое слово.
- Ты лучше скажи, что ты сделал с моим старшим воеводой и с княжичем? - мрачно осведомился Святозар.
- Твой воевода оказался очень сильным воином, - уже без улыбки ответил Бату. - Поначалу я приказал взять его живым. Это обошлось мне в семь человек. Он так отчаянно дрался с моими людьми, прорываясь к внуку твоего отца, что пришлось его умертвить.
- Та-ак, - задумчиво протянул Святозар. - Ну а Николай?
- Он жив и здоров, - быстро ответил Бату и негромко хлопнул в ладоши.
Буквально через минуту в дверях показались два дюжих монгола, которые бережно внесли в зал княжича. Сам он идти не мог. Его голова беспомощно моталась из стороны в сторону, а грудь была грубо замотана тряпками, сквозь которые отчетливо проступало большое кровавое пятно. Такими же окровавленными повязками была перемотана его нога.
- Здоров, говоришь, - процедил сквозь зубы Святозар.
- Я имел в виду, что ни один из моих воинов даже не поцарапал его, - поправился Бату. - Когда я первый раз говорил с ним, он оставался целехонек. Но потом, после того как его повели обратно, чтобы он подумал как следует, твой племянник ухитрился выхватить у одного из моих людей нож и кинулся на меня. Нукеры испугались за мою жизнь, и один из них не выдержал. Спасая своего хана, он несколько раз ударил его саблей. Вот потому-то тебе и не развязывают ноги. Вдруг ты решишься поступить точно так же. Ты не думай, за свою дерзость и за то, что он осмелился нанести рану внуку твоего отца, нукер уже наказан. Что ты повелел сделать с ним, мой верный Субудай? - повернулся он к грузному одноглазому старику, сидящему справа от него, приказав конвоирам увести княжича.
Тот неспешно откашлялся и негромким хриплым голосом ответил:
- Он защищал твою жизнь, великий хан, но от усердия нарушил твое повеление. Поэтому я приказал предать его почетной смерти без пролития крови.
- Это справедливо, - заметил Бату. - Я доволен.
- Один приказывает убить верного монгола только за то, что он спасал ханскую жизнь, пусть и ранив при этом какого-то урусского князя, а другой называет это справедливым, - фыркнул какой-то пышно разодетый военачальник.
Судя по нарядным одеждам и по рукояти сабли, щедро украшенной драгоценными камнями, он явно принадлежал к знатному роду. Если же исходить из той смелости, с которой он позволял себе осуждать решения Субудая - правой руки Бату, то можно было сделать вывод, что этот род не просто знатный.
- Он казнен не за то, что ранил этого князя, Гуюк, - зло сощурился Бату. - Его покарали за нарушение моего повеления. Ты подобен глупой цапле, которая, даже не видя лягушек, все равно на всякий случай щелкает своим клювом.
- Ты назвал меня глупым пожирателем лягушек?! - возмущенно вскочил на ноги Гуюк. - А кто ты сам?! Ты такой же чингизид, как я, не более! Даже хуже, потому что мой отец - великий хан Угедей - подлинный сын великого воителя, который опять-таки мой дед, а не твой! - Он ухватился за эфес сабли, хотел шагнуть вперед, но зацепился носком красного сафьянового сапога за край ковра и, пошатнувшись, рухнул обратно на свое место, так и не сумев извлечь клинок из ножен.
- Насколько я помню, твоя почтенная мать Ту-ракина-хатун тоже меркитка, - отчеканил Бату.
- Зато мой отец - великий каан, а дед… - еле пролопотал заплетающимся языком Гуюк и, не договорив, захрапел.
- Наш брат пьян пятый раз за этот месяц, - негромко, но отчетливо произнес Бату в наступившей тишине. - Он уже совершил наказуемый поступок. По-моему, именно так говорится в Ясе моего деда, - с особенным упором на слово "моего" отчеканил хан. - Я имею право наказать его и сам, но он - мой брат, и потому я просто отпишу об этом недостойном поведении его отцу. А сейчас унесите его, ибо он может вновь повторить свои слова, а мой колчан терпения давно опустел и я не поручусь, что не извлеку из ножен благоразумия саблю своего гнева.
Тут раздался хриплый голос Субудая:
- Твое имя воистину Саин-хан, ибо ты не торопишься судить, но всякий раз тщательно взвешиваешь вину каждого на весах своей мудрости.
- Ты так говоришь, потому что он защищал тебя, - вступился за Гуюка еще один знатный монгол. - Мой отец, великий Чагатай, назначенный дедом хранителем Ясы, рассудил бы иначе.
- Ты всегда подпевал Гуюку, Бури, хотя ему не доверяет даже его собственный отец, - сурово заметил Бату. - А кроме того, не дело, когда в разговор старших в роду влезают младшие.
С видимым усилием он заставил себя улыбнуться и, повернувшись к Субудаю, внимательно наблюдавшему за всем происходящим, произнес весело, насколько мог:
- Я думаю, что в этот радостный день нам лучше пить сладкие вина и наслаждаться победой, а не осыпать друг друга словами, за которые кое-кому потом станет стыдно перед своим джихангиром, назначенным великим кааном. - И с упреком заметил Святозару: - Вот видишь, князь, какие оскорбления мне приходится терпеть, защищая вас обоих.
- Отпусти мальчишку, хан, - вместо ответа произнес Святозар. - Зачем тебе этот сопляк?
- Чтобы ты оставался мне послушен, - спокойно пояснил Бату и развел руками. - Как видишь, я говорю правду и ничего не таю за душой. Я повелю, чтобы его хорошо лечили, но мне надо, чтобы ты изъявил покорность и согласился дать мне дань.
- Об этом тебе надо говорить с моим отцом, - заметил Святозар. - Он повелевает Русью, а не я.
- Твой отец слишком упрям и горд, - поморщился Бату.
Он внимательно посмотрел на пирующих, которые за вином вроде бы позабыли про тягостную перепалку, случившуюся между чингизидами, и, незаметно кивнув Бурунчи, подсел поближе к князю.
- Я не предлагаю тебе сразу дать мне ответ, - вкрадчиво уговаривал он Святозара, одной рукой приобняв его за плечи, а другой протягивая кубок с вином. - Я понимаю, что это дело нелегкое и требует долгого раздумья. Я не спешу. Мы пробудем здесь целых два дня и лишь на третий двинемся дальше. За два дня можно обдумать многое. Только помни, что, отказавшись, ты сделаешь только хуже. Намного лучше будет, если ты все-таки дашь согласие.
- Лучше для кого? - жестко уточнил Святозар. - Для меня одного?
- Не только, - возразил Бату. - Для всех. Смотри, что получается. Первое, это то, что твой родич будет спасен, - он загнул указательный палец на левой руке. - Второе, это то, что…
- Я понимаю, что пленный урус знатен, но в такой день можно было бы уделять побольше внимания и своим братьям, - перебил его кто-то.
Бату досадливо поморщился и поднял голову. Прямо перед ним стоял смуглый поджарый монгол, с вызовом глядевший на хана. Тут из-за его спины на мгновение вынырнул Бурунчи, еле заметно кивнул и вновь куда-то исчез. Недовольство незамедлительно исчезло с лица Бату, сменившись на добродушную улыбку.
- Я не сержусь на тебя, Менгу, хотя на будущее советую запомнить, что нехорошо перебивать своего джихангира. - Улыбка хана стала еще шире, а тон еще добродушнее. - Но ты - мой истинный брат, хотя твоего отца звали не Джучи, а Тули. Так что присядь лучше по другую сторону от князя и обними его, ибо он, пусть и сам того не желая, принес нам много пользы и скоро принесет еще больше.
Менгу продолжал стоять, удивленно глядя на Вату, но тот повторил свою просьбу, высказывая ее так же дружелюбно и спокойно, но вместе с тем очень настойчиво. Настолько, что сын Тули, недоуменно хмыкнув, уселся рядом и тоже положил руку на плечо Святозара.
- А сейчас ты услышишь, как я хорошо научился говорить на их языке, - заметил Бату и громко, на весь зал завопил по-русски:
- Урусский конязь - мой побратим. Он помог мне победить своих воинов, подарил этот город и обещает отдать все остальные крепости, стоящие на реке. Поэтому я помогу ему одолеть его отца и возьму с него самую малую дань. - И он тут же бросился обнимать ошарашенного таким заявлением Святозара, крепко прижимая его голову к своей груди и больно царапая лицо пуговицами своего синего шелкового чапана.
Князь хотел было отстраниться, вырваться из этих ненавистных объятий, что есть мочи уперся в плечи хана руками, но… В иное время он, без всякого сомнения, сумел бы это сделать, однако теперь проклятая слабость давала о себе знать. К тому же Бату как бы невзначай посильнее надавил именно на рану на затылке, что незамедлительно вызвало сильнейшую острую боль, которая стремительной молнией насквозь прошила все тело князя.
Словом, сколько бы он ни упирался, так ничего и не получилось. Вдобавок Святозар начал еще и задыхаться - уж очень крепко прижимал его к себе хан, продолжающий безостановочно говорить, но уже вновь на родном языке:
- Я ценю тех, кто готов лизать сапоги истинным правителям этих земель, и лишь потому он присутствует наравне с нами на этом пиру.
- Слышь, Гавран, - шепотом окликнул в это время своего соседа один из связанных раненых ратников, лежащий на небольшой галерейке, надстроенной сверху залы.
Тот не откликнулся, продолжая жадно вслушиваться в слова Бату. Лишь когда хан умолк, Гавран неохотно повернулся к товарищу:
- Чего тебе, Прок?
- Я спросить у тебя хотел. Послышалось мне, что этот нехристь нашего князя своим братом назвал, али как?
- Так оно и есть, - хмуро отозвался Гавран. - Видать, давно они с ним снюхались.
- Будя каркать, - сурово осудил Прок и попенял товарищу: - Не зря тебя так прозвали. Вечно ты…