- Или ты сам не слыхал, как он перед всеми своими гостями похвалялся? - заметил Гавран. - А когда по-своему заговорил, то и вовсе сказал, что ценит тех, кто ему сапоги лизать готов. Не зря князь то и дело на встречи с ним ездил. Вот и докатался.
- Может, ты как-то не так понял? Ты же их язык плохо знаешь. Спутать не мог?
- Мог, - согласился Гавран. - Вот только то, что он на нашем лопотал, мы вместе слыхали. Или тоже спутали? А как они обнимались, ты видел? Ухо ослышаться может, а гляделки?
Прок в ответ лишь тоскливо вздохнул. Возразить было нечего.
- А чего делать-то теперь? - после недолгого молчания спросил он.
- Ясное дело, бежать надо.
- Как?! - простонал Прок.
- Пока не знаю, - сурово отозвался Гавран. - Но ежели не мы, то кто известит государя об измене?!. Стало быть, надо как-нибудь исхитриться, удобный случай искать. Или ты мыслишь, что он сам к тебе приплывет?
- А хотелось бы, - безнадежно откликнулся Прок.
Бывает, что желания человека вдруг сбываются. Такое происходит редко, судьба скупа на чудеса, но иногда, в кои веки… Вот и на этот раз удобный случай, словно услышав Прока, и впрямь приплыл к ним. Не сам, конечно, а направленный темником Бурунчи.
Врочем, если бы не более сообразительный товарищ, то сам Прок так и не дотумкал бы. Зато Гавран, едва темник ехидно осведомился, не надумали ли славные воины после всего увиденного перейти на службу к великому хану, который в своей неизбывной милости дарует им в этом случае прощение за то, что они осмелились сражаться против его доблестных багатуров, тут же нашелся:
- Обмыслить надо все, боярин, - неторопливо протянул он. - Князя-то государь и простить может - сын ведь. А нам пути назад будут отрезаны. Если мы к твоему хану перейдем, то нас только веревкой пеньковой благословят, не иначе.
- Хоп, - согласно кивнул Бурунчи. - До утра обожду. А пока думайте. Только хорошо думайте. А твой сосед чего молчит? - подозрительно покосился он на Прока, опешившего от такого поворота событий. - Ему что, не надо думать?
- Надо. И ему тоже надо, - торопливо ответил за товарища Гавран. - Вместях оно как-то сподручнее Русь предавать - одному тяжко на такое идти.
К счастью, дар речи вернулся к Проку гораздо позднее, когда темник, удовлетворенный исходом дела, вернулся вниз, а самих пленных его крепкие сноровистые люди быстро, но уже гораздо вежливее, отволокли обратно в подвал.
- Ты вовсе с ума сошел! - завопил Прок на товарища.
- Цыц ты, а то кудахчешь, как курица, когда яйцо снесет. Или невдомек тебе, для чего я время подумать просил?
- Для чего? - озадаченно спросил Прок, совсем сбитый с панталыку уверенным тоном Гаврана.
- Для побега, для чего же еще, - пояснил тот. - Нам теперь на все надо соглашаться, лишь бы к своим удрать поскорее.
- Мыслишь, что нам так сразу и поверят? - усомнился Прок.
- Надо, чтоб поверили, - наставительно заметил Гавран. - И чтоб оружие вернули, - добавил он, и Прок даже в кромешной тьме почувствовал, что его товарищ улыбается.
- А если его только перед самым боем вернут? - попробовал он остудить не в меру размечтавшегося приятеля, но тот бодро напомнил:
- Забыл, как верховный воевода нас бою учил, чтоб, ежели что, пускай даже голыми руками, но ворога одолеть? Мне-то без интересу было, потому и не усвоил толком, а ты, помнится, из лучших был.
- Поначалу от пут надо освободиться, - заметил Прок. - А с нехристями я могу потолковать. Пяток, может, и не одолею, а с парочкой управлюсь. Ну а если ты додавить их подсобишь, то и трех свалю, - уверенно пообещал он.
- Да, с тебя прок большой, - намекнул, в свою очередь, Гавран на имя товарища. - Хотя думку ты мне знатную подкинул. Ежели ее обмыслить как следует, то и я не одного нехристя завалю, - протянул он, о чем-то напряженно размышляя. - Ладно. Спи покамест. Нам сил набираться надо. Вскорости они нам ох как понадобятся.
Бурунчи же, доложив Бату о том, что пленные стали колебаться, еще раз восхитился ханской мудростью.
Впрочем, он пришел бы в еще больший восторг, если бы знал о подлинных намерениях Бату, которые тот пока держал в секрете. Хан как раз рассчитывал именно на то, что, скорее всего, хотя бы один из них даст свое согласие лишь на словах, а на деле попытается воспользоваться первым же удобным случаем, чтобы бежать на Русь. Бежать для того, чтобы предупредить о случившемся под Оренбургом, а также - и это было самым главным - сообщить об измене Святозара. Вот тогда у князя и впрямь будут отрезаны все пути назад.
Хану оставалось лишь правильно выбрать время для побега русичей. Отпускать их слишком рано тоже было нельзя. При этом терялась бы неожиданность - такая замечательная помощница любого полководца. Ведь пока еще русичи не знают о случившемся. Пользуясь этим, можно взять оставшиеся шесть крепостей, грозно высившихся над полноводным Яиком. А помочь их взять, по хитроумному расчету Бату, окончательно уверившегося в безукоризненном плане старого шамана, должен был Святозар, пусть того вовсе и не желая.
Глава 8
Вначале было смешно
Над замком был приспущен флаг;
Ни барабан, ни лай собак
Не возвестил, что близко враг,
В одежды друга облаченный…Вальтер Скотт
Когда Бату во время их последней встречи в пещере, произошедшей всего полгода назад, пожаловался, что молодой русский князь подружился с ним, стал доверять, но о власти, следовательно, об измене отцу, вовсе не помышляет, Горесев лишь ненадолго задумался, после чего неожиданно ответил:
- Ну и пусть.
- То есть как это пусть?! - возмутился такой загадочной уступчивостью старика хан. - Ты же сам говорил мне…
- Я говорил, что он в любом случае поможет тебе, - бесцеремонно перебил его тот. - От этого я не отказываюсь и сейчас. Он и впрямь поможет, - и тут же поведал хану новый план: - Своих сотников и тысячников, которые пойдут за камнем, ты пришлешь мне завтра. Я надену на них волшебные обручи и магические цепи, которые помогут им быть смелыми и не успокаиваться, пока они не достигнут цели. Ты же возьми от меня вот это, - он протянул Бату небольшой узелок.
- Что это? - опасливо спросил хан, стараясь не касаться свертка.
- Не бойся, - усмехнулся старик и развязал узелок, показывая его содержимое. - Это всего лишь снадобье. Будешь давать его Святозару, когда он окажется в твоем плену и потребуется, чтобы он выполнил твою волю.
- Оно заколдовано тобой или духами? - поинтересовался Бату, принимая от старика сверток. - Я это к тому, что даже великий шаман может ошибиться. Кто знает, на кого тогда накинутся духи, которые сидят в этих шариках.
Старик устало вздохнул.
Ну как объяснить этому глупцу, что даже человеческая мысль имеет вес, хотя и разный? Как растолковать, что любое слово имеет силу, но не каждое, а строго определенное, произнесенное в нужное время в нужном месте, как еще в детстве учил его отец?
- Эти знания перешли ко мне от предков, которые с помощью простого слова могли творить такие чудеса, что нам с тобой и не снились, - будоражил он воображение сына. - Я знаю лишь крохотную частицу того, что было ведомо им. Но и она неизмеримо больше всего того, что известно этим глупцам, согласившимся заживо и добровольно замуровать себя в горных пещерах. Они утверждали, что это запретный источник, вода которого отравлена, потому мне и приходилось пить из него украдкой. На самом же деле они просто не могли его освоить, боясь зачерпнуть оттуда хоть пригоршню, а когда узнали о моих успехах, в их сердцах разгорелась черная зависть, поэтому мне пришлось бежать. Я стар, но успею научить тебя всему, что знаю сам, и ты вернешься туда, но вернешься победителем, чтобы отомстить за нас обоих. Пока же накрепко запомни главное. Нет ни колдовства, ни волшебников, ни магии, ни ворожбы. Нет и не было ни джиннов, ни мангутов, ни дэвов. Просто если люди не могут что-то объяснить, то они начинают бояться. Пусть. Не пытайся им ничего объяснить, ибо они все равно не поймут и никогда не поверят. К тому же именно в их страхе заключается твоя главная сила. Сам же запомни, что в этом мире есть только знание. Когда ты столкнешься с непонятным, не пугайся и не думай, что увидел колдовство. На самом деле ты увидел то, чего просто не можешь объяснить, потому что не знаешь.
- Но отчего от одного твоего слова происходит то или иное? Разве это не заклинание? - робко спросил тогда юноша, ставший ныне таким же стариком, и получил горький ответ отца:
- Мне жаль тебя разочаровывать, но я знаю только, каков будет результат, если я произнесу тот или иной набор слов. Причины же, по которым все происходит, мне неведомы. Это не значит, что их нет. На самом деле всему есть объяснение, только я его не знаю. Вот за это я еще больше ненавижу глупцов, которые, сидя у источника Древних, не желают пить сами и не хотят дать пригубить страждущим. Если бы я смог беспрепятственно погрузиться в него, то знал бы не только это.
- А что еще? - затаив дыхание, спросил сын.
- Постигнув причины, я сумел бы сам составлять новые слова и достичь таких высот, о которых теперь могу только грезить, да и то очень редко.
- Это когда ты глотаешь вот этот шарик? - вновь задал вопрос сын, вспомнив, что именно тогда у его отца во время сна лицо становится блаженно-счастливым. Происходило это редко, не чаще раза в месяц, но тем отчетливее помнилось.
- Да, это случается именно тогда, - подтвердил отец. - Но нельзя забывать об осторожности. Сам подумай, если даже наши слова и мысли имеют силу, подчас огромную, то какой мощью обладает все, что нас окружает. Мне, увы, не дано разбудить силу, таящуюся в этом камне, - он небрежно хлопнул рукой по граниту стены. - Или в том, или, вон, в другом. Само по себе оно достаточно просто, но только если ты знаешь, как это сделать.
- А они разные?
- Они очень разные. И далеко не все зависит от величины самого камня. Бывают не столь большие, но такие, по сравнению с которыми мощь, таящаяся во всех этих скалах, - ничто, - он вновь похлопал по граниту. - Все равно, что сравнить еле видимую букашку с пардусом, которого мы не раз видели, гуляя среди скал. Это не простые камни. Впрочем, они все не простые, как и остальное, что окружает тебя, но эти выделяются даже среди них. Уничтожь их - и к народу, который живет в том месте, одно за другим будут приходить беды и несчастья. Но это еще полбеды. Люди утратят волю и не смогут противиться ударам судьбы. Они станут похожи на перекати-поле на степной равнине. Куда подул ветер - туда послушно покатится и она. Не знаю, сколько таких камней на земле. Думаю, немного, но где находится один - мне ведомо доподлинно. Еще лет двадцать-тридцать назад я мечтал дойти до него, чтобы уничтожить, но сделать это надо чужими руками, а меня волхвы русичей сразу почувствуют, едва я отойду от этих гор.
- Я выполню твою мечту, отец, - горячо заверил юноша.
- Только чужими руками, - строго напомнил тот. - Тебя распознают так же быстро, как и меня, и помешают это сделать. Вот мы и вернулись к тому, с чего начали, - горько усмехнулся он. - Я знаю, где этот камень, мне ведомо, что он дает людям, и мне доподлинно известно, что будет, если его разрушить. Но мне не дано понять тех сил, которые кроются в его глуби. Никогда.
- А эти шарики, они что - твои обереги?
- Нет. Просто в них тоже кроется сила. Но это - страшная сила. Она обволакивает человека ласково и нежно, подобно первым лучам летнего солнца, когда оно только появляется в небе. Зато потом, стоит человеку разомлеть, как случается страшное, и он уже становится не властен над собой. Их добывают из растений и цветов, которых здесь не увидишь. Лишь далеко-далеко за горами, - он небрежно указал рукой на юг. - Его привозят мне купцы. И странное дело, одно из этих растений цветет и там, на Руси, но в нем нет такой страшной силы. Возможно, как раз камень-оберег и защищает людей от нее, обезвреживая ростки еще в зародыше. Я расскажу тебе, как использовать эти шарики, чтобы люди стали податливы, словно кусок влажной глины в руках гончара.
"Теперь пришла пора научить правильно пользоваться этим снадобьем неукротимого злобного монгола, который, при всей своей храбрости и отваге, побаивается и меня самого, но особенно тех духов, которых я могу вызвать. Пусть боится и дальше, - мысленно улыбнулся старик. - Тем охотнее он проглотит любую нелепицу, которую я ему скармливаю вперемешку с правдой. Например, о том, что наши с ним жизни неразрывно связаны между собой".
- Слушай внимательно и не вздумай ошибиться, - строго произнес он. - Духи, которые заключены в этих шариках, очень строги и не потерпят ни одной ошибки. К тому же они своенравны, так что будь очень осторожен. Ты должен…
Едва показалась следующая после Оренбурга крепость русичей, названная ими простенько - Яик, как Бурунчи протянул Святозару один из полученных шариков.
- У тебя болезненный вид, - озабоченно произнес он. - Съешь его и сразу почувствуешь себя гораздо лучше.
Князь искоса посмотрел на небольшой катышек, который протягивал ему темник. Почти сразу в нем вспыхнуло немедленное желание взять его и быстро проглотить. Вот только он почему-то чувствовал, что сегодня этого делать не стоит.
Однако легкая ломота в костях, которую он ощущал с самого утра, так и не проходила, а катышек и впрямь помогал, хотя только на время. После того как князь его проглатывал, боль почти сразу же отступала, куда-то далеко в сторону уходили тоска и печаль, начинало казаться, что не все еще потеряно, что все еще можно исправить, что ему непременно удастся убежать из плена, что отец все равно его простит, не может не простить, что… Впрочем, можно сказать и одним словом - ему становилось хорошо.
К тому же к нему приходило не только душевное и физическое облегчение. После того как на третий день он принял очередной катышек, князю приснился дивный сон, наполненный такими радужными красками, которых не бывает даже наяву.
Но главное заключалось даже не в сочных ярких красках, а в том, как проходила его встреча с отцом, который был весел, еще веселее, чем год назад, в то время, когда он заключал мирный договор с Бату. Он улыбался, шутил, понимающе кивал, когда сын винился в том, что проиграл битву, утешал его, говоря, что никто не сумел бы сделать больше, чем Святозар.
Затем отец величаво снимал со своей головы царскую корону, которую надевал лишь при приеме иноземных послов, - во всех остальных случаях он обходился тонким венцом, а то и совсем узеньким золотым обручем с маленьким гордым соколом спереди, - и торжественно надевал ее на сына. Этот сон приходил к князю особенно часто, хотя были и другие, не менее приятные. Вот только пробуждение после увиденного становилось еще более горьким и безотрадным.
Однако сейчас он чувствовал, что нужно отказаться - слишком настойчив был темник, слишком слащаво он разговаривал со Святозаром. Словом, все было слишком, даже - чересчур. К тому же, даже если он и проглотит этот горьковатый на вкус катышек зеленоватого цвета, поспать ему все равно не удастся. И князь, уже инстинктивно потянувшийся к маленькому комочку, пересилил себя и презрительно отвернулся в другую сторону.
- Боишься, что отравлю, - усмехнулся Бурунчи. - Но ведь ты уже принимал это снадобье и всегда чувствовал себя гораздо лучше. Мне гораздо проще убить тебя, приказав зарезать или удавить.
- Я лучше потом, - проглотив слюну, стойко ответил Святозар. - Ближе к вечеру. К тому же вас все равно в крепость не пустят, а ночевать в чистом поле - невелика радость, - и злорадно ухмыльнулся, заметив, как разочарованно вытянулось лицо Бурунчи.
- Почему же не пустят? - осторожно осведомился темник. - Испугаться они не должны, ведь нас не столь уж много. Я повелел остальным тысячам отстать на целых два дневных перехода. К тому же с нами еще и ты.
- Вот я и повелю, чтобы вас не пускали, а встретили калеными стрелами, - пояснил Святозар.
- Ну что ж - нет так нет, - равнодушно пожал плечами Бурунчи. - В поле, так в поле. Только где бы мы ни ночевали, но если ты сейчас его не съешь, то вечером все равно ничего не получишь.
- Это почему же? - забеспокоился князь.
- Потому что я его сейчас выброшу, - мстительно выпалил Бурунчи и злорадно ухмыльнулся - стрела его слов пришлась точно в цель. Чтобы понять это, достаточно было посмотреть на лицо Святозара.
- Не надо выбрасывать, - глухо попросил князь, сам стыдясь этого унижения, но не желая лишиться заветного катышка.
Успокаивала его лишь мысль о том, что, может, и впрямь хорошо его принять. Мгновенно уйдет ломота в костях, ощутимо прибавится сил во всем теле, а там как знать, авось удастся удрать от назойливого конвоя. Пришпорить скакуна и - поминай как звали. До стен рукой подать - версты две, не больше.
А не выйдет - ну что ж. Воин, да еще русич, должен понимать - раз не вышло, стало быть, не было суждено. Стрела, пущенная вдогон, это больно, он знает, даже когда она впивается в руку или в мякоть бока. Но выдержать боль он сумеет, не впервой. Правда, если под лопатку, то это гораздо больнее, зато недолго терпеть, да и лучше смерть, чем такая жизнь.
- Давай его сюда, - произнес он почти весело, окончательно успокоившись и твердо решив попытать счастья.
Все произошло как он и ожидал. Ломота и впрямь ушла, наступила какая-то легкость во всем теле, и даже глаза стали видеть зорче. Или это показалось? Да неважно. Гораздо хуже оказалось другое. Стоило ему только напрячься, чтобы с силой ударить коня в бока, как тот же Бурунчи справа и еще один - как его, Кайшу, вроде - слева, плотно стиснули Святозара с обеих сторон, а темник на всякий случай еще и перехватил поводья княжеского коня.
- Не балуй, - предупредил он чуточку насмешливо.
Да Святозар и сам видел, что "баловать" не стоит. Во всяком случае, не сейчас, потому что спереди, будто спинами почуяв что-то неладное в княжеском поведении, сгрудился добрый десяток всадников, а у него… у него даже сабли под рукой нет. С одной лишь легкостью в теле через этот десяток не пробиться, каким бы ты ни был богатырем.
- Ишь, какой норовистый, - с удивлением заметил Бурунчи. - Я хотел было дать тебе еще один, - он разжал кулак и показал другой катышек, который выглядел даже покрупнее первого. - Темнеет, - пояснил темник причину своей щедрости. - Вдруг и впрямь придется в степи ночевать. Не хочу, чтобы ты заболел. Теперь боюсь. Если у тебя добавилось столько сил от одного шарика, сколько же появится от двух? Пожалуй, нельзя его тебе давать.
"А если и впрямь прибавится? - мелькнуло в голове у Святозара. - Может, тогда получится вырваться? Как говорила мать великого воеводы, чем черт не шутит, пока бог спит, а когда он спит - никому не ведомо".