7
- Но, Сай, Кунда, - свистнул в моей руке Единорог. - Идите сюда!
- Асахиро, Кос, Фариза! - крикнул я. - Идите сюда!
Они подошли.
Они рассказали.
Коротко и ясно.
И им поверили.
Сразу и безоговорочно.
Потому что врать или сомневаться уже не оставалось времени.
- …думаю, что это вторжение, - закончил Но-дачи. - Начало его.
- Начало конца, - брякнул Сай.
И тут впервые заговорил Чань-бо. Он говорил негромко и словно бы отстраненно - но все молчали и слушали, что говорит Посох Сосредоточения.
- В нашем мире не бывает начал и концов, - сказал Чань-бо. - В нем случаются уходы и возвращения. Сегодня к нам на остриях Диких Лезвий Шулмы вернулась Сокровенная Тайна Батин. Это - свершилось. У нас есть три пути, начинающиеся с порога этого зала. Можно оставить все, как есть, достойно прожить отпущенный нам срок и достойно умереть такими, какими мы есть. Можно сменить достоинство на ярость и выйти навстречу Шулме, став такими, как они. И есть третий путь - стать такими, как они, оставшись собой. Я не знаю, возможно ли это. Выбор - за вами.
И он умолк.
- Мы не можем покорно ждать их прихода, - прозвенел Кханда.
- Не можем, - согласился Скользящий Перст.
- Но и стать такими, как Дикие Лезвия, смогут немногие, - заметил Заррахид.
- Немногие, - согласился Юэ Сач-Камал.
- Чань-бо предложил нам три пути, - тихо сказал Единорог-Я. - Но Чань-бо не прав.
Воцарилась мертвая тишина.
- Он не прав, - повторил Единорог-Я. - Это все один Путь. Путь Меча. Мы не выбираем его, мы даже не идем по нему - он идет через нас. И поэтому когда нам кажется, будто мы выбираем - мы просто делаем еще один выпад. Свой выпад я сделаю утром. Уехав на границу с песками Кулхан.
- Мы слушаем тебя, - прошелестел Чань-бо. - Говори. Я предложил разные пути, ты же не предлагаешь - ты видишь Путь. Говори, Мэйланьский Единорог.
- Юэ Сач-Камал, - продолжил Единорог-Я, - ты должен знать способы, как учить Блистающих… как учить их быть Тусклыми, когда это надо. Ты знаешь?
- Я знаю, - отозвался Юэ.
- Хорошо. Кханда и Скользящий Перст, вы забудете о клейме клятвопреступления и самоубийствах! Завтра вы введете Юэ Сач-Камала и тех, кого он скажет, в Совет Высших Мэйланя, и пусть остальные узнают все! Если понадобится - вы вспомните то, что умели век назад, и будете учить этому всех… и чтоб никаких мне оползней, колодцев и колес арбы! Никаких случайностей!
- Да, - чуть слышно звякнул Скользящий Перст.
- Да, - эхом откликнулся Кханда.
- Если присланный мною гонец скажет вам: "Да" - учите! Если же он скажет "Нет" - решайте сами… я не вправе требовать от вас большего. И помните, что время неумолимо…
8
- …и помните, что время неумолимо, - закончил я, повторив все, что было нужно, собравшимся вокруг меня людям.
- Ты что же, один собираешься ехать? - вкрадчиво поинтересовался Кос, и я понял, что поеду не один.
- Да куда ж я от тебя-то денусь? - невесело улыбнулся я своему бывшему дворецкому.
Кос согласно кивнул.
Никуда, мол, не денешься… и не надейся.
- Я с тобой, - положил мне руку на плечо Асахиро Ли.
- Да. Ты - со мной, - согласился я.
- Никуда вы не поедете, - уверенно заявила Фариза. - То есть никуда вы не поедете без меня. Разве что через мой труп.
Я поглядел на нее и убедился, что без нее мы действительно никуда не поедем. Даже через ее труп. Потому что труп Фаризы поедет следом.
- Чэн, ты, конечно, можешь меня прогнать, - подал голос сидевший на полу Эмрах ит-Башшар, - только я все равно увяжусь за вами. Я перед тобой в долгу и…
Я обреченно махнул рукой. Уехать из Кабира было во сто крат проще!
- Только его нам и не хватало! - фыркнула Фариза, но, как ни странно, обошлась на этот раз без оскорблений в адрес удрученного Эмраха.
Молодые батиниты все это время о чем-то тихо совещались - и теперь от них отделился один представитель.
Тот самый гибкий юноша со светлыми волосами, что перевязывал плечо ит-Башшару.
- Мы едем с вами, Высший Чэн, - склонил он голову передо мной.
- У вас есть дело здесь, - как можно мягче ответил я. - Возможно, придется учить других истине Батин.
- Мы не можем учить других тому, чего до конца не познали сами.
- Тогда вас убьют.
- Может быть, - спокойно ответил он. - Мы готовы к смерти. Но те, кто выживет, увидят свет Сокровенной Тайны, и их жизни еще пригодятся тебе, Чэн-в-Перчатке.
Я тяжело вздохнул.
- А что скажешь ты, Сайид-на?
- Пусть едут, - отозвался Вардан Сач-Камал. - Они вольны в своих поступках. И их ведет свет истины Батин. Пусть едут.
Я молча развел руками.
- …а я покажу вам дорогу.
Знахарка Ниру стояла у стены. Слезы в глазах ее высохли, губы были плотно сжаты. Она поглядела на меня в упор - и я поспешил отвернуться.
Моего согласия тут не требовалось.
- Спасибо, Ниру… Кстати, сколько их было?
- Не помню.
Ладно. За тем и едем.
- Ай, бедная я, горемычная старуха, побродяжка несчастная! - раздался у меня над самым ухом истошный вопль Матушки Ци. - Не бросайте меня, благородные господа, пропаду я здесь одна-одинешенька, чахлым стебельком завяну - а так, глядишь, и сгожусь на что, и дорога веселее покажется, и совет какой дам, да и вообще - не бывала я в тех краях, а давно уж собиралась, ох, давненько, только не выходило никак, а теперь вижу…
- Ушастый Демон У с ней! - рявкнул Кос. - Пусть ее едет… ведьма старая! Глядишь, язык шулмусы отрежут!..
- Вот спасибо так спасибо, благородные господа! - нимало не смутившись, затараторила Матушка Ци. - Вот спасибо разспасибо, прям-таки всем спасибам спасибо…
Я застонал и схватился руками за голову.
9
…Выезжали мы на рассвете. Семнадцать человек. Блистающих - больше. Собраны по-походному - провизия, малые и большие шатры, бурдюки с водой…
На окраине Мэйланя - я имею в виду город - я придержал Демона У, недовольно грызущего удила.
Ну вот, не так давно я точно так же выезжал из Кабира. Только нас тогда было двое. Я да Кос. А теперь… много нас теперь. Или мало? Смотря для чего считать и с кем мериться… И, разумеется, Юнъэр все передадут, как в свое время эмиру Дауду - тот же Лян и передаст - но…
На душе было тоскливо. Эмир хоть замуж за меня не собирался!
Да, неведомые якши и ракшасы добились своего - наша свадьба откладывалась на неопределенный срок. Если она вообще когда-нибудь состоится…
Прости меня, Юнъэр.
Прости меня, Чин.
Простите меня все, кому есть за что прощать Чэна-в-Перчатке.
Один я сейчас или не один - ну не умею я стоять спокойно против неба! Все куда-то еду, все чего-то ищу… все кого-то бросаю.
- Вперед! - закричал я, и из-под копыт Демона во все стороны брызнули мелкие камешки…
ПОСТСКРИПТУМ
…а проклятая деревушка сгорела почти мгновенно.
Нойон племени ориджитов, рыжеусый Джелмэ-багатур, сперва взирал на это с весельем, потом равнодушно, и наконец - дергая себя за вислый ус и озабоченно хмурясь.
Гурхан Джамуха будет недоволен. Он ждет от осторожного и хитроумного Джелмэ путей через Кул-кыыз; путей, по которым способно пройти множество воинов. Гурхан Джамуха ждет от Джелмэ-багатура подробного рассказа об источниках, тайных тропах и заброшенных колодцах: он ждет от нойона племени ориджитов-следопытов многого, но он не ждет преждевременной паники в народе мягкоруких.
Плохо, что деревня так неожиданно вынырнула из-за холмов; и, наверное, все-таки хорошо, что деревянные дома с ширмами из плотной ткани внутри вспыхивали от первого прикосновения факела, как девственница шатров Хуул-джай, прибежищ мужчин в редкие часы отдыха, от первого прикосновения истосковавшегося воина.
Джелмэ-багатур задумался над тем, почему в шатрах Хуул-джай все обитательницы - девственницы (во всяком случае, поначалу); потом он сожалеюще поцокал языком, так и не раскрыв эту загадочную тайну, и вновь уставился на слабо чадящую деревню.
Еще немного - и даже дыма не останется от поселения мягкоруких. Это хорошо. Вдвойне хорошо - потому что воины-ориджиты все тела чужих погибших (своих погибших не было) бросили в огонь, и пламя жадно пожрало предложенную ему пищу. Пусть горят. Это лучшее, на что они способны.
Лучшее - потому что умирали мягкорукие легко и странно. Вряд ли воины племени ориджитов захотят хвастаться в родной Шулме сегодняшними подвигами. Сам Джелмэ-багатур трижды подумает, прежде чем рассказывать кому-нибудь о тринадцатилетнем подростке, бросившимся под копыта коня нойона с рогатиной наперевес, и о том, что прославленный багатур потратил на бешеного звереныша больше времени, чем тратил когда бы то ни было в жизни на одного бойца - пусть даже самого опытного.
Несколько раз рогатина, словно издеваясь, замирала то у лица, то у живота Джелмэ, и лишь когда нойон отсек мальчишке левую кисть - лишь тогда все стало на свое место.
Никогда не забудет Джелмэ-багатур то удивленное выражение, которое окоченело на лице подростка. Вот тогда-то Джелмэ поднял за волосы чью-то отрубленную голову, швырнул ее в огонь и завыл волком:
- Жгите! Жгите все!.. Хурр, дети Ориджа! Жгите!..
Нет, не станут воины рассказывать у костров Шулмы о костре по ту сторону Кул-кыыз. И шрамами хвастаться не будут - не осталось памятных рубцов от этой схватки.
Да и схватка ли это?
Ни один ориджит не ранен… даже не поцарапан. Как и обещал великий гурхан Джамуха Восьмирукий, внук Владельца священного водоема, Желтого бога Мо. Каждое слово гурхана ценнее смерти врага… может быть, его недовольство будет крепко спать по возвращении Джелмэ-багатура и не проснется от важного сообщения о путях через Кул-кыыз и совсем тихого упоминания о сожженной деревушке?
Ведь никто не ушел…
Спи, недовольство гурхана Джамухи, спи вечным сном! Джелмэ хорошо знает, что означает для любого нойона приглашение в круг, где уже ждет Восьмирукий со своим волшебным мечом. Уж лучше попросить телохранителей-тургаудов закатать тебя в кошму и соединить пятки с затылком, ломая становой хребет.
Это гораздо проще и быстрее, чем быть в кругу соплеменников игрушкой Восьмирукого. А он способен долго играться, великий гурхан Джамуха, внук Желтого бога Мо…
Джелмэ-багатур привстал в седле и посмотрел поверх догорающей деревни на юго-запад, туда, где громоздились неприветливые серые скалы. Нойона беспокоило долгое отсутствие двоих воинов, посланных туда на разведку. Нойон не знал, что оба воина лежат сейчас неподалеку от расщелины Ху-коу, что на местном языке означает "Пасть тигра", и у каждого воина из того места, где ворот кожаного панциря-куяка открывает горло, растет цветок метательного ножа.
И женщина с безумным взглядом несется к Мэйланю по тайным дорогам, горяча чужую косматую лошадь.
Пожалуй, если бы Джелмэ-багатур обладал даром предвидения, как шаманы Ур-калахая, то он уже сейчас приказал бы телохранителям-тургаудам закатать себя в кошму и соединить пятки с затылком…
Нет, он не был провидцем, нойон Джелмэ. Поэтому он просто сильнее обычного дернул себя за ус, скривился от боли и вновь уставился на пепелище.
Кривая сабля на боку Джелмэ-багатура с легким бряцанием постукивала о седло.
Словно смеялась.
КНИГА III. ШУЛМА
ЧАСТЬ VII. ВОПЛОЩЕНИЕ ЖЕЛТОГО БОГА
Там и сям виднелись отрубленные головы, валявшиеся в пыли; у одних верхняя губа была гладко выбрита, у других были красивые носы, на некоторых были опрятно приглажены волосы, иные были украшены убором или же серьгами.
Махабхарата, книга о Вирате
Глава 19
1
- Стояли двое у ручья, у горного ручья,
Гадали двое - чья возьмет? А может быть - ничья?
Стояли двое, в дно вонзив клинки стальных мечей,
И тихо воды нес свои израненный ручей…
…Я сразу узнал их. Нет, я ни на миг не усомнился в том, что все это - сон, что на самом деле я лежу в походном шатре рядом с ровно дышащим Чэном - но узнал я их сразу.
Повитухи-оружейники, Масуд и Мунир. И двое Блистающих, до половины скрытые в воде, отчего трудно было угадать их род - то ли Прямые мечи, и лишь вода искажает силуэт, то ли и впрямь клинки их слабо изогнуты.
Никаких свидетелей, никакой молнии, никаких страшных клятв… тишина и покой.
- Стояли два меча в ручье - чего ж не постоять?
И отражал, журча, ручей двойную рукоять,
И птиц молчали голоса, и воздух чист и сух,
И упирались в небеса вершины Сафед-Кух,
Вершины Белых гор…
Пятнистая рябь мимоходом пробежала по миру моего сна - такая порой бежит по клинку, обнаженному летним солнечным днем в тутовых зарослях - и Блистающие в ручье на миг заколебались, их очертания дрогнули, расплылись, а когда мир снова стал незыблемым…
Один меч стоял в ручье. Один как перст, один против неба - и в том месте, где вода соприкасалась с клинком, меч не уходил вниз, чтобы вонзиться в дно, а плавно перетекал в серо-стальную полосу ручья и бежал дальше, дальше, огибая камни, всплескивая брызгами-искрами, журча, посвистывая, смеясь… смеясь над изумленными горами, над плывущими по течению листьями, над самим собой и надо мной.
И нет мечей, но есть ручей - смеясь и лопоча,
Несется он своим путем, своим Путем Меча,
Сам по себе, один из двух, закончив давний спор,
В глуши отрогов Сафед-Кух, заветных Белых гор…
Двое людей, мирно беседующих между собой, неторопливо приблизились к ручью-Блистающему, не останавливаясь, вступили на его поверхность и по-прежнему медленно двинулись вниз по течению. Отойдя на десяток шагов, один из них обернулся через плечо и приглашающе махнул рукой - присоединяйтесь, мол!..
И я, невесть каким образом оказавшийся в ножнах у Чэна на поясе, не раздумывая, качнулся и хлопнул Чэна по бедру, а он улыбнулся и ответно помахал удаляющимся людям правой, железной рукой - иду, иду, подождите меня!.. и когда мы вышли на ручей-дорогу, на меч-дорогу, то у рукояти заржал привязанный к ней, как к коновязи, черный жеребец - и Чэн, распустив узел, подобрал поводья и легко прыгнул в седло, а я звонко ударился о круп ржущего Демона У, и скрепы ножен сверкнули под лучами полуденного солнца.
Потом я краем лезвия посмотрел вперед, и увидел, что вместо двоих людей по Пути Меча идет всего один, удивительно похожий на обоих сразу, и немного - на Коблана, и еще на Друдла, и… и, наверное, это было невозможно, но это было, и я был счастлив оттого, что это было.
Копыта коня ударились о дорогу, расплескивая ее гладь, и мы двинулись вперед.
От рукояти - в бесконечность.
Легенды - ложь, легенды врут, легенды для глупцов,
А сталь сгибается, как прут, в блестящее кольцо,
И нет начала, нет конца у этого кольца,
Как рая нет для подлеца и меры для скупца…
И поэтому я даже не удивился, когда в ответ Демону У раздалось ржание иного жеребца, того гнедого призрака, на котором мы с Чэном уже неслись когда-то через город-призрак, через пылающий Кабир восьмисотлетней давности… гнедой ржал, пока его отвязывал от рукояти Пути Меча невысокий стройный человек в знакомом доспехе и с ятаганом у пояса, тяжелым ятаганом с простой рукоятью без самоцветов и серебряных насечек.
"Фархад! - хотел позвать я. - Фархад иль-Рахш!.."
Но Фархад иль-Рахш и Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби уже проскакали сквозь нас, и вновь мы остались одни - я, Чэн и несущийся во весь опор Демон У, и путник впереди, и рукоять позади, и Белые горы Сафед-Кух вокруг, и…
"Одни? - рассмеялось небо над нами. - Одни? Одни против меня?!"
Мне снился сон. Спроси - о чем? Отвечу - ни о чем.
Мне снился сон. Я был мечом. Я был тогда мечом.
Я был дорогой и конем, скалою и ручьем,
Я был грозой и летним днем,
Прохожим и его плащом,
Водою и огнем…
2
Проснувшись, я некоторое время просто лежал рядом с Чэном, чувствуя на себе спокойную тяжесть его правой руки и разглядывая приспущенный полог шатра.
Два дня дороги от Мэйланя сюда, почти к самой границе песков Кулхан, порядком утомили меня. И даже не столько утомили, сколько заставили частенько ощущать себя лишним, неумелым лжецом, словно я зачем-то нацепил ворованные ножны Шешеза Абу-Салима и пытался убедить окружающих, что на самом деле я - ятаган фарр-ла-Кабир.
Я лежал и лениво перебирал в памяти горсточку событий, которыми были не столь богаты прошедшие дни…
…Потерявшее двоих своих братьев семейство Метательных ножей Бао-Гунь, равно как и их Придатка, знахарку Ниру, все время приходилось сдерживать - иначе они непременно бы загнали свою лошадь, пытаясь повторить небывалый суточный перегон от деревни Сунь-Цзя до Мэйланя, а заодно уморили бы всех остальных коней и половину людей. Тем не менее, ехали мы достаточно быстро, лишь дважды в день устроив короткие привалы, на которых я помимо воли отмечал несовершенство тел Придатков и лошадей - они нуждались в еде, питье, а также в гораздо более длительном отдыхе, чем мы, Блистающие, что существенно замедляло наше продвижение.
Странно - раньше я никогда не размышлял ни о чем подобном воспринимая действительность такой, какой она вышла из кузницы Небесных Молотов. Порядок вещей казался естественным и единственно возможным; да он и сейчас был таким, но… за все нужно платить. Люди и животные платили быстрым разрушением тел за свою подвижность, а мы, Блистающие - невозможностью самостоятельно передвигаться так, как нам хотелось бы, за долгий век и застывшее совершенство своих стальных тел.
Вот так-то… подумали, посетовали на жизнь и поехали дальше.
…Ехали почти не разговаривая. Метательные ножи, я с Обломком, Заррахид с Саем - во главе отряда; чуть отстав - Пояс Пустыни, Но-дачи и Кунда Вонг, а за ними и все остальные.
Поглядывая время от времени на скачущих позади Маскина Тринадцатого и Эмраха ит-Башшара, Я-Чэн всякий раз отмечал ту легкость и уверенную посадку, с которой они держались в седле; и кривые ноги Эмраха обнимали бока жилистой буланой кобылы с той же естественностью, что и Пояс Пустыни - талию своего Придатка.
Лишь теперь Чэн-Я начал понимать, отчего неугомонный Друдл в свое время прозвал харзийца Конским Клещом. Да уж, отнюдь не за въедливость или привычку цепляться к собеседнику хуже репейника… Что-что, а обращаться с лошадьми Эмрах умел. И Кос с Заррахидом, и Кунда с Фаризой, и Но-дачи с Асахиро, и даже Ниру с ножами Бао-Гунь - все они выгодно отличались от Меня-Чэна знанием конских статей и повадок, но до ит-Башшара и Пояса Пустыни им было далеко.
Впрочем, выносливость и ровный шаг Демона У частично скрадывали нашу относительную неумелость, и я довольно быстро приловчился не хлопать раздражительного Демона по боку, когда не требовалось.
А большего от нас никто и не ждал.
Не скачки, однако…
…Мы проезжали разбросанные в низинах деревни, затопленные рисовые поля, тенистые рощи - и только к вечеру перед нами выросла невысокая горная гряда, освещенная багровыми отблесками предзакатного солнца.