Рукоять, покрытая костяными пластинками, удобно легла в ладонь. Слишком удобно. Я подбросил кусунгобу и поймал его клинком к себе. Солнечный луч скользнул по стали, и нож словно улыбнулся, подмигивая и дразня меня.
"Ну что, парень, решился? Тогда ты будешь первым из Анкоров! Я уж заждался…"
Я задумчиво покачал нож на ладони.
- Придется тебе еще обождать, приятель, - невесело усмехнулся я в ответ, аккуратно кладя кусунгобу на прежнее место.
Нож разочарованно звякнул.
И ободряющим эхом отозвался с противоположной стены мой Единорог. Сквозняк, что ли?..
Повинуясь какому-то смутному порыву, я пересек зал и снял меч со стены. Прямой меч Дан Гьен. Фамильный клинок. Часть меня самого.
Держать меч в левой руке было несколько непривычно. А ну-ка, попробуем… тем более что тело меня слушается плохо, но все же слушается.
Для первого раза я замедлился и начал с самого простого. "Радуга, пронзающая тучи" у меня получилась довольно сносно, на "Синем драконе, покидающем пещеру" я два раза запнулся и остановился на середине танца, тяжело дыша. Конечно, усиленные занятия многое исправят, заново отшлифовав движения, но…
Мне и так было достаточно скверно, чтобы пытаться обманывать самого себя. Постороннему зрителю мои движения могли показаться почти прежними, но что-то было не так. Что-то неуловимое, настолько тонкое, что его невозможно было передать словами. И я чувствовал, что ЭТО, скорее всего, не удастся вернуть никакими самоистязаниями.
Хотя, может быть, дело в моем подавленном настроении?
Я хватался за соломинку.
Я еще раз исполнил "Радугу…", потом сразу перешел к очень сложным "Иглам дикобраза", скомкал все переходы между круговыми взмахами, до боли в деснах сжал зубы и рывком пошел на двойной выпад "Взлетающий хвост" с одновременным падением…
В дверях беззвучно возник мой дворецкий Кос ан-Танья, застыв на пороге и явно не желая меня прерывать.
Однако, я прервался сам. И сделал это с болезненной поспешностью. Я не хотел, чтобы Кос видел мой убогий "Взлетающий хвост", разваливающийся на составляющие его "иглы"…
Вот он и не увидел. Или увидел, но не подал виду. Ну что, Чэн Анкор, наследный ван Мэйланя, тебе от этого легче?
Нет. Мне от этого - тяжелее. Хотя, казалось бы, дальше некуда.
- К вам гость, Высший Чэн.
- Кто?
До гостей ли мне?!
- Благородная госпожа Ак-Нинчи, хыс-чахсы рода Чибетей.
По-моему, только Кос ан-Танья с его уважением к любым традициям мог научиться без запинки выговаривать полное имя той, кого я давно звал детским коротким именем Чин. Кос, да еще сородичи и земляки Чин из поросших лесом предгорий Хакаса. Ну, им-то сам бог велел, хотя бога их зовут так, что даже Кос себе язык свернет…
Нет, мне не стало веселей от прихода Чин. Чэн и Чин - так любили шутить близко знакомые с нами кабирцы. Ну что, Чэн-калека, улыбнись и отвечай бодро и спокойно, как приличествует воспитанному человеку!..
- Пригласи благородную госпожу войти.
Кос отошел в сторону, и почти сразу в дверях появилась Чин - слегка напряженная и взволнованная. А я на миг забыл о себе и просто стоял, любуясь ею, как любуются портретом работы великого мастера - только вместо резной рамы был дверной проем.
Черный облегающий костюм для верховой езды с серебряным шитьем на груди и рукавах лишь подчеркивал гибкость ее фигуры (многие в Кабире сочли бы ее излишне мальчишеской; многие - но не я). Вьющиеся каштановые волосы легко падали на обманчиво хрупкие плечи, и на лбу непокорные пряди были схвачены тонким обручем белого металла без обычных розеток с камнями - только еле заметная резьба бежала по обручу, и язык этой резьбы был древнее множества языков, на которых говорили, писали и пели в эмирате и окрестных землях.
Самый дорогой самоцвет мог лишь умалить ценность этого обруча - знака Высших рода Чибетей из Малого Хакаса; и самое дорогое платье не добавило бы маленькой Чин ни грана очарования.
И не спорьте со мной! Все равно я не стану вас слушать. Влюбленные и глупцы - безнадежны, как сказал один поэт, который не был глупцом, но был влюбленным…
Взгляд зеленых глаз Чин с тревогой метнулся ко мне - но тут она увидела Единорога в моей руке и, даже не успев сообразить, что рука - левая, тревога в ее глазах сменилась радостной улыбкой.
А я незаметно спрятал культю правой руки за спину.
- Я рада приветствовать вас, Высший Чэн, и вдвойне рада видеть вас на ногах и в полном здравии, судя по обнаженному мечу.
Она шагнула за порог и вновь остановилась, обеими руками держась за свою неизменную Волчью Метлу - словно инстинктивно отгораживаясь ею от меня и от того невозможного, небывалого ужаса, который теперь незримо сопутствовал мне.
- И я рад вам, благородная госпожа Ак-Нинчи, - раскланялся я в ответ, стараясь держаться к ней левым боком. И, помолчав, добавил:
- Я всегда рад видеть тебя, Чин. Пусть весь эмират провалится в Восьмой ад Хракуташа - даже корчась на ледяной Горе Казней, я буду рад видеть тебя, когда ты пролетишь надо мной, направляясь в Западный Край лепестков. Ну как, похож я на записного сердцееда?
- Как я на эмира Дауда, - усмехнулась Чин и аккуратно поставила свою Метлу в оружейный угол для гостей. А я, сам не знаю почему, опустил рядом с ее пикой Единорога без ножен - хотя обычно мой меч висел совсем в другом месте, чуть поодаль.
Вездесущий Кос уже успел в считанные секунды накрыть легкий стол, расставив в кажущемся беспорядке поднос со сладостями, фрукты в приземистых вазах, две пиалы тончайшего фарфора - в дверь сунулся было кто-то из слуг, но Кос ан-Танья глянул на него, и слугу как ветром сдуло - и теперь мой чуткий и замечательный дворецкий ставил на центр стола керамический чайничек с подогретым вином.
Белым, лиосским - судя по запаху. Интересно, когда это он успел его подогреть, не выходя из зала? И камин совсем холодный…
- Что нового в Кабире? - осведомился я, безуспешно пытаясь взять чайничек правой рукой.
Улыбка медленно сползла с губ Чин. Я заметил, что она старается не смотреть на мою искалеченную руку, но, против воли, взгляд Чин то и дело скользил по культе - и тогда пальцы девушки судорожно сжимались в твердые кулачки.
И боль, боль, плывущая в зеленых волнах ее глаз - не моя боль, чужая, но лучше бы - моя…
Я взял проклятый чайничек левой рукой и неловко разлил дымящееся вино в пиалы, пролив немного на скатерть. Горячие капли расплылись, образовав уродливые пятна.
За это время Чин пришла в себя и даже смогла заговорить.
- О, Кабир - большой и шумный город. В нем происходит столько нового, что о половине узнаешь только тогда, когда оно успело уже стать старым. Что именно тебя интересует, Чэн?
О да, деликатная Чин постаралась ответить как можно уклончивей и беззаботней. Ну что ж, каков вопрос, таков ответ…
- Меня интересует, нашли ли человека, который…
Я тоже помимо воли глянул на свой обрубок и перевел взгляд в угол, где располагались Волчья Метла и Единорог. Почему-то вид оружия не успокоил меня, как бывало обычно. Не так блестела сталь, не так лежал меч, не так стояла разветвленная пика.
Все было не так.
- Он… - Чин запнулась и поспешно отпила из своей пиалы. - Он скрылся. Мне Фальгрим и Диомед рассказывали, а суматоху на турнире я и сама видела, только не понимала ничего. Но нашлись люди, которые вроде бы заметили похожего человека в караване, уходящем в Мэйлань…
Она вдруг резко замолчала, поняв, что сболтнула лишнего.
Да, наверное, мне действительно не стоило бы этого знать.
Наверняка - не стоило. Но что сказано - то сказано.
- После его… э-э-э… его бегства в городе больше не случалось ничего необычного? - как можно спокойнее поинтересовался я. Проклятье, все время приходится следить за своими руками…
Чин нахмурилась и плотно сжала губы. Она явно колебалась. Но сделавший первый шаг обречен на второй.
- Трое убиты и два человека ранены за последние две недели. Раненые дали описание двоих… - она долго не могла подобрать подходящего слова, так и не нашла его и тихо закончила. - Но их так и не обнаружили.
- Это не он?
- Нет. Даже не похожи. И оружие совсем другое. Я не понимаю, Чэн…
На глаза ее вдруг навернулись слезы, и от недавней сдержанности не осталось и следа. Передо мной сидела просто испуганная и растерянная девушка, и мне хотелось утешить ее, защитить от всех и вся - если бы не я сам был причиной испуга Чин, не сумев защитить себя самого…
Кто бы меня утешил?! Я смутно подозревал, что в том, что могло бы меня хоть немного утешить, крылось что-то темное и страшное - едва ли не худшее, чем уже случившееся.
- Чэн, я не понимаю, что происходит! Как… как может держащий оружие пойти на такое?! Ранить, искалечить, а тем более - убить! За что? И - зачем?! Это не прибавит к его имени ни гордости, ни почета, да и само имя придется вечно скрывать! Я не понимаю… не могу понять… не могу!..
Она закрыла лицо ладонями, и слезой блеснул бриллиант в перстне на безымянном пальце правой руки. Руки. Правой… О Изначальный кузнец Джангар, неужели я навечно обречен с завистью смотреть на чужие руки?! Даже если это руки любимой девушки…
Руки… и я успокаивающе погладил Чин по плечу уцелевшей рукой.
- Не плачь, девочка. Люди, опозорившие свое право держать оружие, не стоят самой крохотной из твоих слезинок. Нет, не пугайся, я говорю не о себе. Возможно, я заслуживаю сочувствия или жалости, но позора нет на мне, и прошу тебя - не жалей Чэна из Анкоров Вэйских! Потому что может прийти день - и я стану недостоин жалости, но стану достоин позора. И в этот день перестанет саднить моя кисть, оставшаяся там, на турнирном поле. И созревший виноград моей жизни станет в этот проклятый день багряным и горьким вином завершения…
Ладони Чин медленно разошлись в стороны, и она совершенно по-детски уставилась на меня во все глаза - но недетскими были испуг и надежда в этом взгляде.
А я все пытался понять - что же я сейчас наговорил ей?! Слишком сумбурно все получилось, слишком порывисто и нелепо… Искренне говорил ты, Чэн Анкор Однорукий, но словно и не ты говорил… вернее, не только ты.
Кто говорил вместе со мной? Чьи слова походили на язык древних поэм безумного Масуда ан-Назри?
Кто предвидел страшное?..
…Хватит. Пора расслабиться.
- А сейчас, благородная госпожа, позвольте вас пригласить? - и я плавно махнул обрубком в тот угол, где стояло наше оружие.
Продолжение нас самих.
- Почту за честь, Высший Чэн. Но…
- Никаких "но", госпожа! Кто, кроме вас и лучше вас, может мне вернуть прежнее умение?
Чин внимательно поглядела на меня и молча кивнула.
И мы пошли к оружию.
Единорог словно бы сам скользнул в мою левую руку. И все же… Я никак не мог избавиться от чувства неполноценности. И заранее понимал - ничего не получится.
Поддаваться мне Чин не станет - я сразу же увижу и почувствую это. А в полную силу…
К тому же меня все время подмывало перебросить меч в правую руку.
И я сознавал - в какой-то момент, когда сознание уступает место мастерству, я не выдержу.
Переброшу.
2
…Силуэт всадницы уже давно растворился в лиловых сумерках Кабира, а я все стоял у распахнутого окна, смотрел ей вслед и слышал - нет, не цокот копыт по булыжнику, но мелодичный перезвон оружия, звучавший, когда соприкасались мой Единорог и Волчья Метла Чин. Только в сегодняшнем танце я оказался слишком неуклюжим кавалером - и звон выходил не таким радостным, как прежде, срываясь зачастую на болезненное дребезжание…
Да и звучал-то он недолго. Мало того, что острие пики дважды замирало вплотную к моей груди - в довершение всего Чин удалось выбить взвизгнувший Дан Гьен из моей левой руки, а такого до сих пор не случалось никогда.
Никогда раньше.
Никогда…
Грустный вышел танец. Для обоих - грустный. Теперь-то я знал…
Знал, что отныне мой удел - грубая проза. Потому что поэзия поющего клинка мне более недоступна.
И Чин тоже поняла это. Не могла не понять. Не думаю, что сейчас ей намного легче, чем мне.
Впрочем…
Я стоял у окна и смотрел в сумерки, поглотившие маленькую Чин, которую родные и близкие друзья иногда называли Черный Лебедь Хакаса.
Я был ее очень близким другом.
Улетай, лебедь…
3
…Фальгрим явно задался целью всерьез споить меня. Он был излишне весел и многословен, нарочито громко шутил (а голос у Беловолосого и так - о-го-го!), постоянно подливал мне вина и изо всех сил старался не смотреть на мою укороченную правую руку, прятавшуюся в провисшем рукаве халата.
За последние три дня я в полной мере успел оценить деликатность моих знакомых. Все были прекрасно осведомлены о руке бедного Чэна Анкора и все старались на нее не смотреть.
И я в том числе.
Только никому это не удавалось.
И мне - в том числе.
- Наливай! - бросил я просиявшему Фальгриму. - Ах, судьбы наши бренные, кто был - того уж нет… Подымем чаши пенные, как говорил поэт!..
Поднимать чашу можно любой рукой. И я пил, пил - заливая кровью виноградной лозы дорогой полосатый халат и мечтая опьянеть до беспамятства.
И - не пьянел. А посему слушал последние новости Кабира в громогласном исполнении своего приятеля - о предстоящей помолвке племянника эмира Дауда, Кемаля аль-Монсора Абу-Салим и благородной госпожи Масако Тодзи; о приемах и балах; о госте города - Эмрахе ит-Башшаре из Харзы, которому ехидный и острый на язык шут эмира Друдл Муздрый успел прицепить кличку Конский Клещ, и кличка действительно пристала к бедному Эмраху, как тот самый клещ к конской… - Фальгрим смеялся долго и со вкусом, после чего продолжил: о купеческом караване из Бехзда, принесшем совсем уж несуразные слухи; о…
Фальгрим все не умолкал, но я уже плохо слушал его, хотя это было и не очень-то вежливо. Два имени засели у меня в голове. Эмрах ит-Башшар из Харзы и Друдл Муздрый - шут, которого многие считали советником эмира Дауда. Впрочем, одно другого не исключало.
Я вспоминал странное поведение харзийца во время нашей первой встречи у башни Аль-Кутуна и после нее, вспоминал многозначительные намеки Друдла, обильно сдобренные нахальством… Оба они безусловно что-то знали - что-то, что отнюдь не помешало бы знать и мне!
Что?
Хотя… Я невольно покосился на болтающийся рукав. Что мне с этого знания, каким бы оно ни было? Все знание мира не стоило пяти обычных крепких пальцев…
Фальгрим перехватил мой взгляд - и осекся на середине фразы. Понял - зря, все зря. Зря пытался развеселить, отвлечь, напоить… Не казни себя, Беловолосый, не ты в этом виноват. А я и так благодарен тебе уже за саму попытку.
Лицо молодого лорда Лоулезского стало серьезным и суровым. Сейчас он был чем-то похож на собственный двуручный меч-эспадон Гвениль, стоявший позади Фальгрима у стены рядом с моим Единорогом. На мгновение мне даже показалось, что и мечи тоже беседуют друг с другом - разве что вина не пьют.
…Откуда у меня такие мысли? Спьяну, что ли? - так хмель меня сегодня не берет…
- Извини меня, Чэн, - неожиданно тихо заговорил Фальгрим, и его приглушенный бас напомнил мне рокотание отдаленного грома. - Я понимаю, каково тебе сейчас… а если не понимаю, то догадываюсь. Когда б я не проиграл ту проклятую рубку…
Он помолчал, двигая по столу свою опустевшую чашу. Чеканный дракон из серебра, обвивавший ее, подмигивал мне кровавым глазом.
- В Кабире поговаривают, что ты хотел свести счеты с жизнью, - глухо пророкотал далекий гром. - Я рад, что ты не сделал этого…
- Я еще сведу счеты, - криво усмехнулся я. - Только не с жизнью. Вернее, не со своей жизнью.
Фальгрим непонимающе посмотрел на меня и потянулся за узкогорлым кувшином.
Я и сам-то не очень себя понимал. Может быть, во мне проснулась кровь моих легендарных вспыльчивых предков из варварского Вэя, гибких и опасных, как клинки.
Кровь…
Алая кровь на зеленой траве.
- Гонец от солнцеподобного эмира Кабирского Дауда Абу-Салима! - возвестил объявившийся в дверях слуга - низкорослый крепыш с двумя боевыми серпами-камами за поясом.
- Проси, - махнул рукой Фальгрим, обрадованный тем, что столь скользкий и болезненный разговор был внезапно прерван.
Как ни странно, я тоже испытал облегчение. Кто утверждал, что больные любят говорить о своих болезнях? Или просто я - не больной?..
А какой я? Здоровый?!
Этого гонца я не помнил, но одевался он точно так же, как и любой гулям эмира - праздничный чекмень темно-синего сукна, подпоясанный алым кушаком, островерхая шапка с косицей гонца, остроносые ичиги на ногах… Ну, и непременный ятаган за кушаком.
И сам присланный гулям был так же бородат и черноволос, с тем же орлиным профилем, что и все гонцы эмира. Выращивают их специально для Дауда, что ли?..
- Великий эмир Кабира приглашает Фальгрима, лорда Лоулезского, к себе во дворец. Сегодня вечером состоится помолвка досточтимого Кемаля аль-Монсора Абу-Салим с благородной госпожой Масако Тодзи.
Гонец отбарабанил все это заученной скороговоркой, потом заметил меня - я еще при его появлении отошел к окну, - и поспешил продолжить:
- Вас, Высший Чэн Анкор, великий эмир также приглашает на торжество. Посланный к вам гулям не застал вас дома…
Он запнулся и неожиданно закончил:
- А из вашего дворецкого слова не вытащишь!..
Я сдержанно кивнул.
Когда двери закрылись за гонцом, отосланным на кухню, Фальгрим посмотрел в окно, обнаружил за ним то же, что и я - близкий к угасанию день - и перевел взгляд на меня.
- Ну что, Чэн Анкор Вэйский, пошли жениха с невестой смотреть? А то темнеть скоро начнет. Может, хоть там развеешься…
Я молча кивнул еще раз. Деликатные все-таки у меня друзья…